Казя Казимирович мог отказать не только дочери, но и сыну, которого называл маленьким бирюком за то, что сын Ви-анор играл в компьютерные игры в полулежачем положении и всегда засыпал под конец. А вот отказать своей молодой жене Нимфодоре, носившей к тому же древнее имя, он никак не решался. Нимфодора, хотя муж все время называл ее то Нимфа, то просто Дора, меняла место работы по пять-шесть раз на год. И это продолжалось до тех пор, пока Казя не дал согласие на то, чтобы она сосредоточила свои усилия на воспитании единственного сына, которого они зачали еще за два года до регистрации брака. Теперь Нимфодора всем своим увесистым грузом села на плечи председателя Верховного суда.
Будем человечны и справедливы: Казя Казимирович не мог жить на одну зарплату. И к тому же он был ничуть не хуже остальных. Чиновники гораздо ниже его рангом набивают карманы долларами и даже не брезгуют гривнами, а он сидит на мели. Совесть – это, конечно, хорошо, скажем, в Швеции, Германии, Австралии или даже в Португалии, не говоря уже о США, но что такое совесть на Украине? Совестью сыт не будешь.
Недавно во время теледебатов лидер нации показывал свои растопыренные пальцы и аристократические, белые, в отличие от лица, ладони, заверяя телезрителей, что эти руки чисты, они ничего не крали. Казя Казимирович смотрел и слушал это по телевизору. Он улыбался и сам себе сказал:
– Ну да! А откуда же ты, голубчик, взял миллионы, миллиарды долларов на избирательную кампанию и на содержание орущих на площади бездельников? Где ты заработал эти деньги? Найдется ли хоть один чиновник в нашем государстве, кто бы жил на одну заплату? Видимо, я – один из них. Меня можно было бы занести в книгу рекордов Гиннеса. Да и моих коллег по работе тоже. Черт, хоть уходи с этой должности.
Казя Казимирович так расстроился, что открыл холодильник, извлек недопитую бутылку с коньяком и налил себе солидную рюмку доверху. Удивительно, но холодная жидкость согрела внутренности, и жизнь показалась не такой уж горькой и беспросветной. Тут и Нимфодора пришла похвастаться, что разгадала кроссворд в газете "Вечерний Киев". Она показала ему, на какой трудный вопрос без труда ответила. А когда муж похвалил ее за эрудицию, трижды поцеловала его в лысину. Казя просто расцвел, как цветок после теплого дождя.
И тут, вдобавок к этой маленькой радости, раздался телефонный звонок. Этот звонок прозвучал по потайному номеру, который знали два-три человека в государстве. Это, конечно же, президент Леонид Данилович, начальник администрации президента Медведченко да Генеральный прокурор.
Услышав протяжный звонок, Казя вздрогнул. Не от испуга. А от чего-то другого, он и сам не мог понять от чего. Видимо, этот звонок нес с собой некую невидимую энергию, нечто значительное, очень весомое, способное повлиять на серые будни жизни, когда тебе решительно ничего не светит, а ты так нуждаешься, так надеешься на перемены к лучшему.
Года два тому назад Мудьведко прекратил начатое строительство дачи в пятнадцати километрах от Киева. Причина? Все та же: отсутствие средств.
Дрожащей рукой он схватил трубку и, крепко прижимая ее к левому уху, побежал в угол, спрятался за штору и четко произнес:
– Первый у телефона.
– Я Курва… мазин, по поручению лидера нации… Меня зовут Юрий Анатольевич. Если вы смотрите телевизор, в частности, канал Верховной Рады, то вы меня должны знать. Сегодня у меня было тысяча пятьсот девяносто восьмое выступление. Я юрист высшей категории.
– Знаю, знаю, ну так что же из этого? Откуда у вас мой телефон?
– От российских спецслужб, – нагло заявил Курвамазин. – И я прошу вас… угостить меня чаем. Сегодня же, сию минуту. Я тут проходил мимо вашего особняка и подумал: а почему бы мне не повидаться с председателем Верховного суда? Так как, Казя Казимирович?
– Хорошо. Сейчас я позвоню на первый этаж охране. Паспорт у вас с собой?
– У меня депутатское удостоверение, – сказал Юрий Анатольевич, выходя из машины и волоча тяжелый портфель за собой.
Юрист поднялся к юристу на второй этаж и сделал три коротких звонка. Дверь открыла Нимфодора.
– Что у вас в портфеле? Почему вы не оставили его на первом этаже? – спросила она строго и хотела захлопнуть дверь перед носом посетителя.
– Апельсины там. Оранжевые, свежие. Это символ оранжевой революции, – торжественно произнес Курвамазин, награждая хозяйку скупой улыбкой.
– Откройте портфель!
– Как я могу убедиться, что вы супруга Кази Казимировича? Мы, юристы, словам не верим.
– Казя, дай мне мой паспорт!
Но Казя не подавал признаков жизни. Это так, на всякий случай. Он не мог позволить себе оставить страну без председателя Верховного суда в такой трудный для нее час. Он уже держал один пистолет в правой руке, а второй пытался достать из сейфа, да никак не мог попасть ключом в замочную скважину.
– Все, прощайте, – сказала Дора посетителю. – Кази нет дома.
– Ну, ладно, – сдался великий юрист. – Я открою портфель, только учтите: то, что предстанет вашим глазам, – строгая государственная тайна. Ибо в этом маленьком, но тяжелом портфеле судьба Украины, ее будущее, наше с вами будущее. Вы можете поклясться, что сохраните втайне то, что увидите?
– От Кази у меня нет тайн, а что касается остальных – клянусь честью. А хотите, на Библии поклянусь.
– Я вижу: вам можно верить, – произнес Курвамазин, пытаясь открыть портфель. – Гм, заклинило, э, черт. Принесите нож с кухни.
Нимфодора бросилась на кухню, оставив входную дверь открытой. Юрист Курвамазин не стал дожидаться ее возвращения и вошел за нею следом.
– Казя, караул! Он ворвался без приглашения, без разрешения, даже ботинки не снял, сволочь. Прикончи его, я подпишу акт о самообороне.
Казя наблюдал за вошедшим гостем из-за той же занавески; он узнал Курвамазина и немного обрадовался. Не может такого быть, чтобы депутат Верховной Рады, который выступил 1989 раз в парламенте, согласился на такую грязную провокацию, как убийство председателя Верховного суда. Что ж тогда будет? Во всем государстве воцарится беззаконие и начнутся беспорядки. Будь что будет, решил Казя.
– Дора, успокойся: это, безусловно, наш человек. Иди на кухню и готовь чай.
Перед входом в кабинет хозяина, Курвамазин снял не только верхнюю одежду, но и сапоги, вытерев их предварительно о ворсистый ковер.
– Казя Казимирович, спасибо, что вы меня приняли без каких-либо проволочек. Этот портфель вам дарит "Наша Украина". Это не взятка, нет, нет, Боже сохрани! Здесь всего лишь пятнадцать миллионов долларов. Это мизерная сумма. Людям такого масштаба, как вы, надо давать сто пятьдесят миллионов долларов, и это можно было бы назвать взяткой. А пятнадцать миллионов – это копейки в масштабах страны. Это вам так, на мелкие расходы. Скажем, завершить строительство дачи недалеко от Киева.
Мудьведко побледнел, челюсть сама опустилась, ноги в коленях начали сгибаться, но мозг еще напряженно работал. Чтобы не опозориться, упав на пол, он крепко прижал спину к косяку двери, а правой рукой поддерживал подбородок, готовый свалиться на грудь. "Господи, дай мне силы! Еще никогда я не был в такой ситуации. Совесть для меня с детства была превыше всего, дороже всего, а теперь… что-то со мной происходит невообразимое, небывалое. Должно быть, я ломаюсь, я похож на хворостину. Дора, где ты, Дора?"
– Дора, воды! – воскликнул он.
Курвамазин, не дожидаясь появления супруги, бросился на кухню, наполнил кружку и быстро вернулся в кабинет Кази Казимировича.
– Пожалуйте. Выпейте… и вообразите, что вас окружают друзья: волнения как не бывало. Только сильные люди так волнуются. С Виктором Писоевичем происходит то же самое. Я помню, когда появились американские дипломаты с такими же портфелями, вернее, с мешками, у него так же руки тряслись, как и у вас. А потом все прошло. И с вами будет то же самое. Только не брезгуйте советом, который вам дают добрые люди.
– Уф! – произнес председатель Верховного суда, опрокидывая кружку с водой. – А теперь пойдем на кухню. Дора, Дорочка, солнышко мое ясное, закусь нам. У нас великий гость, мой коллега, юрист высшего класса.
– Теперь я вижу, как скромно вы живете, – сказал Курвамазин, сидя у стола на кухне и кладя одну ногу на массивный портфель с долларами. – Так не годится. Как только мы одержим полную и окончательную победу над этими бандитами, я внушу Виктору Писоевичу мысль о том, что председатель Верховного суда достоин более высокой зарплаты. А сейчас примите это в счет компенсации за прошлые годы добросовестной службы на благо отечества.
И тут Казя Казимирович стал наполняться прежней силой и чувством собственного веса, общественного веса. И даже обидой за прошлое, за недоплаты, за ущемление, унижение, неоправданное держание на голодном пайке. И тут… откуда взялись силы и такое мужество, трудно понять. Должно быть, высшие силы послали ему эти сигналы в его выдающийся мозг. Он точно определил, чего Курвамазин хочет.
– Но я ведь не один. У меня еще четырнадцать заместителей, они тоже люди, – произнес он, лаская глазами посетителя.
– Нет проблем. Им хватит по пятьсот тысяч на человека, а если хотите по миллиону, итого еще семь миллионов. А то и четырнадцать миллионов.
– На первый случай хватит и по пятьсот тысяч, а там посмотрим, – выпалил председатель Верховного суда и обрадовался своей смелости.
– Тогда семь миллионов. Прикажите пропустить моего человека Пустоменко, – произнес Курвамазин и набрал номер. – Послушай, Миша, еще семь кусков. Второй портфель в багажнике. Открой и извлеки, код 0008896.
Уже через семь минут второй портфель был на втором этаже.
– Какие ваши требования, что вы хотите? – уточнил страж законности, хотя он на восемьдесят процентов знал, что от него хотят.
– Вердикт… нам нужен вердикт.
– О чем вердикт? Раз уж мы здесь вдвоем и рядом нет ни души, говорите все с предельной откровенностью. Прошу вас.
– Вынести вердикт о том, что выборы президента, состоявшиеся двадцать первого ноября, недействительны, и назначить день повторных выборов главы государства в кратчайшие сроки.
– А если новые выборы снова будут не в вашу пользу?
– Тогда снова придется признать их недействительными.
– И тогда портфель будет весить столько же?
– Ну конечно. Иначе и быть не может.
Казя Казимирович побарабанил пальцами по поверхности стола.
– Право, не знаю, что с вами делать. Надо бы помочь лидеру нации, да суд нельзя купить, сами понимаете…
– Да мы вовсе не покупаем…
– Казька, не дури, – не выдержала Нифодора, прячась за занавеской. – Не вздумай отказывать людям. Не забывай, что есть еще и Конституционный суд, и без тебя могут обойтись. Надо же и людей защищать. Вон его отравили… он достоин… королевского кресла. Ну я уверяю тебя… сколько лет прошу купить норковую шубу, а ты: денег нет, денег нет. Тебе люди хотят помочь, помоги им и ты, не будь дураком.
– Дора, Дорочка, я согласен, я не возражаю, я только думаю, как подступиться к этому, а так, с чего бы это я стал возражать?
Председатель Верховного суда тут же схватил календарь, он у него дрожал, как осиновый лист в руках, и долго подсчитывал в уме, сколько же нужно отвести дней для повторного голосования.
– Раньше двадцать шестого декабря никак не получится, – сказал он, облизывая горевшие губы. – И то боюсь: не справитесь.
– Мы на все пойдем ради спасения и благополучия нации, – произнес Курвамазин. – Я увеличу количество своих выступлений примерно в два раза, а Юлия Болтушенко уже давно не спит ночами, она и дальше готова работать не покладая рук на благо отечества. Все будет в порядке, не беспокойтесь.
– И вы не беспокойтесь. Я вынужден буду мучить ваших представителей, но решение будет принято в вашу пользу. Только чтоб ваши адвокаты не знали о наших стратегических соглашениях. Это может повредить делу. Вы понимаете меня?
– Как юрист юриста я не имею права не понимать вас, – ответил Курвамазин, протягивая руку.
15
Как только Курвамазин закрыл за собой входную дверь, Мудьведко помчался в туалет, поскольку давно мучился излишним количеством жидкости в организме, морщился и ерзал в страхе, что мочевой пузырь не выдержит. Он долго копошился при закрытой на крючок двери, чем и воспользовалась Нимфодора. Она на цыпочках прошмыгнула в рабочий кабинет мужа и увидела под креслом два пузатых портфеля образца семидесятых годов прошлого века. Один из них, самый объемный, оказался открытым. Став на колени, она заглянула вглубь и ахнула то ли от удивления, то ли от испуга, а может, от всего вместе. В глазах потемнело, голова закружилась, и Нимфодора, потеряв равновесие, упала на портфель, успев обхватить его руками.
В этом положении и застал ее Казя.
– Ты что тут делаешь? Встань сейчас же, – приказал муж, шевеля короткими усиками.
Нимфодора очнулась, но портфель все теснее прижимала к груди.
– Наконец-то сам Господь Бог послал нам краюху хлеба за наши неустанные труды на благо отечества. Как я мучилась все эти годы, а иногда и тебя мучила, а ты всегда был такой твердолобый, такой правильный, такой ровный и гладкий: любой нормальный человек испытывал бы тошноту от твоей праведности и твоей твердолобости, которую ты именовал скромностью или порядочностью. Уж и не помню: умопомрачение какое-то наступило, от радости, должно быть.
– Что ты такое говоришь, Нимфа? Это деньги… они вовсе не наши, они принадлежат одной организации и предназначаются для оранжевых революционеров, что мерзнут на площади и ночуют при десятиградусном морозе на улице. У них уши отморожены, мошонки подмерзают. Им, чтоб согреться, надо не только кричать и колошматить в ладоши, но и подпрыгивать то на одной, то на другой ноге. Они вынуждены принимать спиртное. А спиртное заканчивается. Так вот эти деньги для приобретения спирта. Мне этот человек сдал портфели на хранение.
– Ты, Казя, говори кому-нибудь другому, а мне нечего лапшу на уши вешать. Не потерплю. А если разозлишь меня, я того… позвоню Бело Коню, или Белому Коню, как бишь, его там.
Нимфа поднялась, приблизилась к мужу вплотную, будто хотела схватить его за жабры. Но, вместо того чтобы выцарапать глаза или вырвать клок серых волос в районе виска либо затылка, растущих веночком, она ладошкой, с присущей ей и только ей нежностью, провела по щеке и чмокнула его в подбородок.
– Ну, Казя, мой ненаглядный, хватит меня мучить, – я ведь люблю тебя… даже тогда, когда говорю тебе не совсем приятные вещи. Если честно, то я всегда завидовала всяким толстозадым, с колышущимися, как морская волна, животами и тройными подбородками женам рядовых судей. А почему? Да потому, что они расхаживают в норковых шубах даже в оттепель. И голову несут высоко, будто ловят журавля в небе. А я, такая стройная и сравнительно молодая, моложе тебя на целых семнадцать лет, еще на меня тридцатилетние юноши поглядывают, хожу в одном и том же пальто с облезлым воротником уже пятый год. Да разве это справедливо? Это ты меня так любишь? Ну, скажи правду, не юли, не шмыгай носом.
– Я тоже не бог весть как одет, – сказал в свое оправдание Казя. – Самый лучший мой наряд – красная мантия в зале суда. Но в твоих словах тоже есть доля правды, если не вся правда. А посему… будет тебе норковая шуба, даже две шубы. Носи на здоровье.
– И сапоги аглицкие, – произнесла Нимфа, хлопая в ладоши.
– И сапоги, – согласился муж.
– Вот только теперь я вижу, что я жена председателя Верховного суда!
Казя проснулся среди ночи, тихо как мышка сполз с кровати, накинув одеяло на прелестную фигуру жены, а затем, набросив халат на плечи, ушел к себе в рабочий кабинет.
Он раскрыл оба портфели, пересчитал пачки, в каждой было по десять тысяч долларов. Этот груз и пугал его, но в то же время и притягивал. Председатель суда становился весомее в собственных глазах. Взяв две пачки в обе руки, он приложил их к щекам, затем поднес к ноздрям, но они ничем не пахли, затем швырнул на пол, вывалил остальные из портфелей, затем сел на небольшую волшебную горку.
– Вот вам, вот вам, я вас ни во что не ставлю, я буду таким же честным и принципиальным, как и раньше. Мы вынесем справедливое решение по поводу выборов. Если человек победил, если он набрал больше миллиона голосов, то какие могут быть вопросы, не так ли?
Слова "не так ли?" он произнес, глядя в угол, откуда смотрело на него неясное, но с четкими контурами изображение не то Вопиющенко, не то Курвамазина. Изображение подняло руку и погрозило пальцем.
Казя не на шутку испугался.
– Изыди! – сказал он. – Согласно статье номер 355, пункт 4, покушение на председателя Верховного суда карается лишением свободы на…
– Ах, мой пупсик, да как же ты без меня-то будешь? – раздался голос в углу, из которого выплыла в коротком ночном халате прелестная супруга Нимфодора. Она тут же приблизилась, прижалась к нему всем телом, продолжая щебетать, как сорока. – А я тут проснулась, а тебя нет… Думаю, может, тебя того… задушили, а денежки в рюкзак и шмыг на улицу. Знаешь, я поняла, что деньги это не только счастье, это еще и зло. Убить могут, а деньги забрать. Куда их девать? В банк не положишь: подозрение на себя накличешь, и дома держать их страшно. Давай питаться будем только в ресторане. И дачу купим на… Кипре. У нашего Вопиющенко, говорят, там шикарная дача. Я давно мечтала познакомиться с его второй женой Катрин. А теперь и подружиться с ней не мешало бы. Ты уж вынеси решение в пользу Катрин, вернее, ее супруга. Пусть он побудет президентом, коль ему так хочется. К тому же, я точно уверена в том, что он смертельно болен: дай человеку возможность умереть президентом. Это пышные похороны, это надгробная плита с золотыми буквами с последующими экскурсиями туристов и все такое прочее. Неизвестно, как мы умрем и будут ли золотые буквы на нашем надгробье красоваться, а на надгробной плите Писоевича золотые буквы будут сверкать, особенно на солнышке. Учти все это при вынесении вердикта.
– Не лезь в политику, – проворчал муж. – А что касается вердикта в пользу законно избранного президента, то придется, однако, признать ряд нарушений, допущенных всеми партиями, и назначить повторное голосование. Только, раз ты уж так много знаешь и умеешь держать язык за зубами, то мне придется доверить тебе одну очень пикантную миссию. Я не могу этого сделать, не имею морального права.
– Я сотворю все, что ты скажешь.
– Содержимое этого, более легкого портфеля надо распределить между членами Верховного суда поровну. Здесь семь миллионов. Выходит по пятьсот тысяч каждому. Позвони кому-нибудь, пригласи на чай и передай портфель.
– У вас есть хоть одна женщина?
– Есть, а как же.
– Как ее фамилия?
– Плодожорка Раиса Матвеевна. Она и будет принимать заявление от Курвамазина, того, что приходил к нам. Позвони ей завтра, представься и назначь ей свидание.
– Все будет исполнено.