– Мы должны выполнить свой долг. Мой предшественник, царствие ему… простите, дай ему Бог здоровья, допустил непростительную ошибку при подсчете голосов в пользу Яндиковича. А мы не должны, не имеем права. Раз народ требует, кто может пойти против воли народа? Вон шахтеры приезжали на вокзал. Побыли около двух часов и разъехались по домам. Они-то понимали, что силы народа на стороне лидера нации. Вопиющенко! Вопиющенко! – начал он скандировать, и не все члены штаба избирательной кампании поддержали своего нового председателя. Он еще больше усилил бдительность, а с нею и работоспособность.
Отныне все работало на команду Вопиющенко: Верховный суд, многотысячная толпа оранжевых, Верховная Рада, церковь, прокуратура, средства массовой информации, так называемый ученый мир. Милиция и внутренние войска, возможно, ждали указания своих непосредственных начальников, но никакой команды не поступало: начальники-силовики давно были в сговоре с Писоевичем, надеясь сохранить свои должности. Что касается действующего президента Кучумы, то он сидел в своем кресле и дрожал, как осиновый лист, не предпринимая никаких шагов по защите конституции. Последовала блокировка правительственных зданий и администрации президента. Если молодые люди в оранжевых куртках и стучали металлическими прутьями по пустым металлическим бочкам и этот звук рвал барабанные перепонки, если никого не пускали на работу и не выпускали тех, кто уже там находился в здании, то это тоже делалось мирными средствами. Молодежь в оранжевых куртках стояла сплошной стеной, в несколько рядов, и выкрикивала лозунги не только добросовестно, но и фанатично. Да и вид был у всех фанатичный. Надо признать, что дирижеры оранжевой революции работали под руководством шахматиста мирового масштаба Пробжезинского и потому умело подливали масла в огонь. Они ежедневно приходили на майдан и внушали восторженной толпе, всегда одинаково накачанной, всегда одинаково ревущей, что благодаря им, стоящим здесь в любую погоду, Украина вдруг стала известна всему миру как государство, в котором народ жаждет свободы. Именно их лица смотрят такие же молодые люди по телеканалам во всем мире, не исключая далекую страну Австралию.
– Все, наша победа окончательна и бесповоротна, – стал утверждать Пинзденик, – дело лишь во времени. Можно расслабиться.
– Не совсем так, – возразил Петро Пердушенко. – Нам предстоит достойно провести выборную кампанию в конце декабря. И провести эту кампанию так, чтоб комар носа не подточил.
– О, разумеется, – согласился Дьяволивский. – Я, как и прошлый раз, на Львовщину не поеду, мне там делать нечего. Мои земляки проголосуют правильно, даже за тех, кто в России на заработках, за инвалидов, за женщин, которые рожают в этот день детей, за больных гриппом и тех, кто по пьянке сломал или вывихнул ногу. Вы меня пошлите в Донецк, в Луганск, а то и в Харьков, я там наведу порядок.
– Мы туда уже направили десятки тысяч своих людей, – сказал Бздюнченко, правая рука лидера нации.
– И все же… мне бы… как бы это сказать, – почесывая ухо, мямлил Дьяволивский. – Видите, в чем дело, в прошлый раз хулиганы напали на меня и угрожали отрезать… мое достоинство. Я мужественный человек, весь в отца, а мой отец, родив меня, всю жизнь провел в сибирских лагерях, и все же, когда меня окружили со всех четырех сторон, у меня коленки стали дрожать. И не потому, что я слабый человек, нет, просто так, сами по себе начали трястись. И вот тогда стал вопрос ребром: либо я, либо революция. Я, конечно, выбрал революцию и уже стал читать молитву, но вдруг послышался сигнал, а затем показалась машина с работниками милиции. И бритоголовые разбежались, моя жизнь была спасена. К чему я все это говорю? Да к тому, что, может быть, для людей моего уровня следовало бы выделить охрану, да и нам выделить по два пистолета.
– Трус, – произнесла Юлия убийственную фразу. – Да знаете ли вы, что я, женщина, прорвалась в логово ОМОНа, который в четыре шеренги выстроился перед администрацией президента и был вооружен до зубов. Я этим красивым ребятам еще несколько роз подарила. Конечно, я ждала, что кто-то из них подойдет и со спины обнимет за шею и начнет давить до тех пор, пока не перекроет мне дыхание. Однако же ничего подобного не произошло. Кстати, я заявляю о своей поездке в Донецк. Вы знаете, что там меня больше всего ненавидят. Лютой ненавистью. И, тем не менее, я поеду. Прямо на митинг. И выступлю у них на митинге. А если на митинг не пустят, выступлю на телевидении: есть у них такой канал, "Украина" называется. Мне никакой охраны не надо. Если со мной депутат Турко-Чурко поедет.
Депутат Турко-Чурко, всегда клеившийся к Юлии, срочно достал носовой платок и поднес его к носу. Он елозил в районе ноздрей до тех пор, пока не чихнул, но добросовестно, аж подпрыгнул на месте.
Юлия посмотрела на него. Глаза ее хитро заблестели, а один из них, уловив улыбающееся лицо Пердушенко, многозначительно моргнул.
– Не стоит рисковать своей жизнью ради этих бритоголовых, – произнес он, поглядывая на депутата Турко-Чурко. – Если что, я сам могу поехать, для меня это не составит никакого труда.
– Я поеду, но только при условии, что вы не будете отправлять меня в Крым, – сказал Турко-Чурко. – В Крыму меня принимают за русского. Они, проклятые, знают мою настоящую фамилию. В прошлую выборную кампанию, когда я был в Симферополе, они мне задавали один и тот же вопрос: скажите, как вы из Турчанкина превратились в Турко-Чурко? Что я мог сказать? Я сказал так, как есть: в украинском парламенте негоже носить русскую фамилию. Есть у нас один Курвамазин и хватит. И то, я ему давно предлагаю сменить фамилию или урезать ее. Я подозреваю, что депутат Пердушенко вовсе не Пердушенко, а Пердушенков. Вот какие дела, господа.
Депутаты все еще балагурили, шутили, над кем-то посмеивались. Но, как и всякому делу, этим забавам пришел конец. Майкл Пробжезинский вместе с Бздюнченко ворвались в зал заседаний и прямо заняли стол президиума.
– Виктор Писоевич занят, он на процедурах, – сказал Бздюнченко, раскладывая бумаги. – Его жена Катрин прислала Майкла, который проведет сейчас инструктаж, как нам вести себя на избирательных участках. Пожалуйста, Майкл.
– Ми надумаль, ми решиль, – произнес Майкл, а потом перешел на более простой язык, когда сочетание английских слов с русскими дают общую картину в той или иной области, если слушатели специалисты в рассматриваемой области.
Вопрос шел о жульничестве на выборах, а слушатели были отменные жулики в этом вопросе. Причем не надо считать, что жулики это так уж и плохо, особенно если речь идет о захвате власти и тем более таким, невиданным ранее путем – путем мирной, нежной оранжевой революции, когда революционеры как бы упрашивают противную сторону: ну уйдите, пожалуйста, освободите нам место. Мы хотим тоже порулить.
– Согласно решению ЦИК на каждом избирательном участке будет один представитель то ли в качестве секретаря, то ли в качестве председателя от нашего будущего президента и один от Яндиковича, тоже претендующего на пост президента. Кроме этого, вокруг избирательных участков должны находиться наши ребята в оранжевых куртках, в крайнем случае в оранжевых шарфах. У каждого нашего представителя должно быть достаточное количество денег для подкупа избирателей, а также спиртного, особенно в сельской местности, где мужик за стакан водки родину продаст, не то что голос отдаст за нашего президента. В ход должно пойти все: лесть, уговоры, угрозы, подкуп, запугивание, обещания, прием в Евросоюз, где люди купаются в роскоши, и все, что только пригодится для нашей окончательной победы. А вот еще: никакие протоколы не подписывайте на избирательных участках. Сторонники Яндиковича будут их составлять для того, чтоб подать потом в Верховный суд. А это лишние расходы. Мы судьям и так уж дали возможность обогатиться. Мой отец Збигнев говорит, что двадцать три миллиона – это слишком. Можно было обойтись и пятью миллионами. Кто предложил такую сумму?
– Я предложил, – сказал Курвамазин, вставая с места.
– Они что, запросили такую сумму или вы им сами предложили?
– Ммм, так сложилась ситуация. Я боялся, что если назову маленькую сумму, то главный судья Казя Казимирович скажет: подумаем. А это значит – будем думать в течение… года. А когда я пообещал пятнадцать миллионов только ему одному, у него аж пот на лбу выскочил и он тут же пожаловался на слух и трижды попросил, чтоб я повторил названную цифру. Согласно статье номер… конституции, они не должны просить у нас денег, чтоб решить в нашу пользу жалобу Яндиковича, я в этом уверен. Это говорю я, Курвамазин, который на сегодняшний день выступил в парламенте уже 1999 раз.
– Хорошо. Еще вопросы будут?
– Несомненно, что в восточных областях постараются доставить всех инвалидов и больных, а также женщин на сносях на избирательные участки своим транспортом. Что делать?
– Надо, чтоб этот транспорт не работал. Водитель может лыка не вязать, колесо может быть проткнуто ножом или другим острым предметом, дорога повреждена. А что касается сельской местности, там никакого транспорта нет. Делайте все возможное и невозможное, чтоб старики не приняли участие в голосовании. Кроме того, ваши так называемые бритоголовые мальчики страдают хорошим качеством и грех было бы им не воспользоваться: они любят горячительное. Ну и заливайте им глотки до потери пульса. Есть еще вопросы?
– Господин Пробжезинский, откуда вы так хорошо знаете традиции славян? – расхохотался Пердушенко.
– Я потомок славян, хоть и родился в Америке. Мой отец чистокровный поляк. А поляки не очень-то симпатизируют русским, вы, должно быть, это хорошо знаете.
– Конечно, – сказала Юлия, – русские освобождали Украину от польского рабства, вы и украинцев не жаловали, не так ли?
– Госпожа Болтушенко, давайте не будем. Кто старое вспомнит, тому глаз вон. Кажется, такая поговорка в России и на Украине. И поставим на этом точку. Если ко мне нет больше вопросов, я отправляюсь к президенту. Гуд бай!
23
В штаб Виктора Яндиковича позвонил опытный человек и, не называя своей фамилии, сказал:
– Что же вы наделали? Мне трудно согласиться с тем, что среди ваших единомышленников в Верховной Раде нет умных людей, которые могли бы разгадать хитрый ход своего оппонента. И, тем не менее, вы поддались этому обману, попались, так сказать, на дешевую удочку.
– Что такое, в чем дело, где мы могли ошибиться?
– Вы проголосовали за политические реформы в пакете, то есть в целом, в котором речь шла, в завуалированной форме, правда, о лишении голосов около семи миллионов избирателей, в основном людей старшего поколения. А это же ваш электорат, ваши избиратели.
– Да? Разве? А почему? Постойте, постойте, я, кажется, начинаю соображать. О Господи, да это действительно так. Где же был наш Гивриш, наш Кановалюк, Шафрич, они что, думали тем местом, на которое садятся, или головой все же? И что теперь делать? Подскажите, ради Бога, история вас не забудет.
– Утопающий за соломинку хватается, и, как ни странно, такой способ выплыть может быть кстати. Обращайтесь в суд.
– Какой суд? Суд Вопиющенко купил за тридцать миллионов долларов. Там одни иуды – христопродавцы. Обращаться в суд – бесполезная затея.
– В Конституционный суд. Там одни старики, они на вашей стороне, их еще никто не подкупил. Они, бедные, сидят без дела и невероятно скучают. Дайте им работу. Денег у вас, правда, нет, но по торту каждому подарить можете, не так ли?
– Да, мы не так богаты, как оранжевые. Нам помочь некому. Вся надежда была на Россию, но, похоже, у России своих проблем хоть отбавляй. А за спиной Вопиющенко Америка, он ее зять. Американка Катрин уже заказала наряды в Париже. Она уже супруга президента, несмотря на то, что у так называемого президента не хватает двух миллионов голосов…
– Вы могли обойтись и без помощи России, у вас своих бизнесменов полно. А среди этих бизнесменов полно русских ребят; почему они вам не помогают? Объясните, что когда придет к власти Вопиющенко, им несладко придется.
– Они тогда начнут размахивать руками и говорить примерно так: а где же вы были раньше, почему не пришли и не сказали? Ну да Бог с ними. Значит, нам в Конституционный суд? Гм, от имени избирательного штаба, что ли?
– От имени депутатов. Не затягивайте только. – И неизвестное лицо повесило трубку.
Такое заявление в Конституционный суд было подано после десятого декабря за подписью около пятидесяти депутатов Верховной Рады.
Старушка Владислава Кирилловна долго крутила заявление, написанное на трех листах с многочисленными подписями, и, наконец, сказала:
– Приходите на следующей неделе, мы немного разгрузимся от всяких дел и тогда начнем балакать. Тут, видите, целая гора заявлений и жалоб от граждан и организаций по всякому поводу и без повода, как, скажем, это: экскаватор рыл котлован и повредил водопроводную трубу, граждане остались без воды. Вот они решили, куда бы вы думали обратиться? В Конституционный суд. Или еще. Женщина пишет: "Пымала мужа с другой бабой, вынесите, пожалуйста, решение отрезать ему яйца". Так и написано: яйца. А что касаемо вашего заявления, в нем, конечно, затронута судьба страны, но давайте… повременим. Страна никуда не денется, и ее судьба не минует ее. Что ей предназначено свыше, то и сбудется. Короче, не гоните лошадей.
Депутат Гивриш достал свое депутатское удостоверение и ткнул в нос старушке. Старуха вздрогнула и спросила:
– Так вы оттуда?! Ну и каша же у вас там! Я смотрю, как вы деретесь, и смеюсь до упаду. Кажется, вы ничем не отличаетесь от той бабы, которая просит Конституционный суд отрезать ее мужу яйца. Честное слово. Это же стыд и срам. Я бы, будь моя воля, взяла метелку и метелкой по кумполу. Каждого, невзирая на звания. Правда, некоторые мне нравятся. Вот Синоненко, Шафрич, Каноненко, Гаврош…
– Гивриш, а не Гаврош, – вот я перед вами.
– Рази? О, тогда давайте вашу жалобу, я на днях, через недельку-другую, передам председателю Конституционного суда.
– Это надо сделать сегодня же, немедленно, дорога каждая минута, – сказал депутат Гивриш.
– Сегодня? Да вы что, как это можно сегодня, если у председателя насморк? Он хоть и председатель, а в то же время он еще и… человек, правда, очень сильная натура: даже с насморком подписывает решение Конституционного суда. Правда, в последнее время у нас никаких решений не было. Вот если бы Кучуму свергли раньше времени, мы бы это так не оставили. Наш председатель с Кучумой – друзья, кумовья.
– Я сейчас наберу его номер, – сказал Тарас Черновол и достал мобильный телефон.
Заявление о грубом нарушении конституционных прав граждан пожилого возраста, которые лишались возможности принимать участие в голосовании за того или иного кандидата в президенты, было принято к производству, но изучалось до самого того дня, когда проходили выборы. Подслеповатые старики спорили о том, что не там поставлена запятая, что не так составлено предложение, что подавшие иск безусловно правы и надо выносить справедливое решение, но как бы не напортить при этом, а проще говоря, как поступить, чтоб получилось: и нашим, и вашим.
Председатель Конституционного суда, будучи очень осторожным человеком, очень боязливым, стал связываться с судьями других стран и просил их дать ему совет. Надо отдать должное, никто из судей западного мира не сказал, что Верховная Рада приняла конституционное решение. Такое в западном мире просто невозможно, равно как невозможно доказать, что белое это вовсе не белое, а черное. Председатель Конституционного суда Польши посоветовал вынести окончательное решение, справедливое с юридической и человеческой точки зрения, за день до голосования. В этих условиях получится и нашим, и вашим.
Председатель Конституционного суда от души поблагодарил коллегу, тут же собрал судейский кворум и высказал свое мнение по поводу решения Верховной Рады:
– Я пришел к выводу, что это незаконно. Никто не имеет права лишить голоса кого бы то ни было. У нас даже заключенные принимают участие в голосовании. Прошли те времена, когда зэки были лишены права голоса.
– Так их никто не лишает, – заявила судья Мотылица. – Сократилось только количество бюллетеней голосования на дому. Я считаю, что это правильно.
– Ексакустодиана Елизаровна, представьте: вы передвигаетесь при помощи палочки, и для того, чтобы добраться до избирательного участка, вам придется потратить двенадцать часов, а то и все шестнадцать. Пойдете вы голосовать? Да ни за что в жизни. Или вам нужно поехать еще дальше, в районный центр, например, к нотариусу заверить документ. Да на кой вам это нужно? Да вы лучше отдадите последнее яйцо от старой курицы тому, за кого хотели бы отдать свой последний голос, чем топать в такую даль. А как вернуться обратно?
– Тут вам и свобода: хочу – пойду, не хочу – останусь дома.
– Все так. Но Вопиющенко все равно победит. Деньги – это сила, а у него много денег, за его спиной богатая Америка. Это не то что Россия, – выразил мнение судья Винтовка-Патрон. – Как мы потом будем жить: Вопиющенко мстительный и злопамятный человек. Надо сделать как-то так, чтоб и овцы были целы, и волки сыты.
Председатель склонил голову на согнутую кисть руки, потом поднялся с кресла и начал прохаживаться по залу, заложив руки за спину. Все члены Конституционного суда знали, что Андрей Петрович в этой позе принимает очень ответственное, судьбоносное решение для украинского государства, и добросовестно молчали.
Сделав несколько разворотов из конца в конец, он вдруг произнес:
– Мы можем вынести решение за день до голосования. Наше решение не может быть воплощено в жизнь: слишком мало времени для этого. Ну, может быть, в Киеве и других крупных городах старики и больные смогут воспользоваться, а что касается периферии, этой тьмутаракани, то об этом не может быть и речи. Вот и получится: и нашим, и вашим. Какая сторона тогда сможет нас обвинить, скажите? А никакая! Вперед!
Вместо ответа судьи захлопали в ладоши: председатель оправдал их надежды.
Так оно и вышло. Многие избирательные участки получили это решение к вечеру, за десять часов до начала голосования, и уже решительно ничего не могли сделать. Но большинство избирательных участков на местах вообще ничего не получило. Утка была запущена, но эта утка тут же была похоронена, хоть и никто не мог бы сказать, что она не была запущена.
Приняв такое решение единогласно, Конституционный суд тут же направил свое решение в ЦИК. Оно попало в руки председателю ЦИК Ярославу Дунькодовичу. Прочитав текст, Дунькодович кисло улыбнулся и произнес: сумасшедшие. Нормальные люди такое решение принять не могут.
– Передайте это в областные штабы, – сказал он секретарю, швырнув текст телеграммы на стол.
В областных штабах это известие было встречено в штыки. А что касается Галичины, то там сделали вид, что такого решения Конституционного суда вообще не существовало, а если и было, то это всего лишь досадная ошибка, не более того.
И все же народ узнал. Гораздо раньше начальников. Телевизор есть в каждой семье.