Турко-Чурко, или турок, как его называли коллеги, давно был влюблен в Юлию, хотя эта любовь оказалась безответной на протяжении вот уже трех с лишним лет. Бывший секретарь райкома партии Турко-Чурко был неплохим оратором провинциального масштаба, сочинял дрянные стишки и писал статьи в местную газету. В Верховную Раду он попал от Компартии Украины, но потом переметнулся к Юлии все по той же причине: ему казалось, что его сердце бьется в унисон с ее сердцем.
После нескольких попыток стать ближе к той, чей облик тревожил его мужское поэтическое сердце, Турко-Чурко понял, что цель может быть достигнута: Юлия ждет его на безлюдном шоссе за двести километров от Киева.
Если бы это случилось не ночью, а днем, Турко-Чурко поехал бы один, а ночью… кто знает, что может случиться на дороге в ночное время? Ведь ночь и дорога не имеют практически никакого отношения к политике: здесь царят совершенно другие законы. Вопрос лишь в том: повезет, не повезет. Самостоятельные, никем не назначенные ночные патрули, которые могут появиться на дороге даже в милицейской форме, если им предъявить депутатское удостоверение, еще больше обрадуются и еще тщательнее произведут обыск, обчистят машину, а удостоверение депутата прихватят с собой. А что касается депутата… то его можно привести в такое состояние, когда он не будет реагировать ни на дождь, ни на ветер, ни даже на волчьи зубы, если таковые попадутся: он может лежать, совершенно обнаженный, в кювете вниз головой.
Эти и другие нехорошие мысли сверлили мозг поэта, когда он нажимал на акселератор автомобиля, крепко сжав коленями рулевое колесо, но не говорил вслух. Бенедикт полуразвалившись храпел, как недорезанный вепрь.
Через сто пятьдесят километров был пост ГАИ, но никто их не останавливал: три человека в застекленном помещении сидели в креслах, курили и согревались православной, насколько им позволял служебный долг. Таким образом, машина проехала, промчалась дальше, а когда спидометр отсчитал двести километров, сбавила скорость, а затем и вовсе остановилась. Юлия обрадовалась им как родным и готова была на любые жертвы, лишь бы отблагодарить за преданность.
– Как вы могли так сесть и уехать? А как же фракция? Фракция без руководителя – ничто.
– Бенедикт где?
– В машине, спит.
– Юрик, ты настоящий друг, – сказала Юлия – Придет время, и я тебя отблагодарю более существенно и весомо. Меня упрекнули в излишней жесткости по отношению к бритоголовым, вот я и решилась съездить в Донецк, выступить у них на телевидении, а может, и на площади, я посмотрю, как меня будут встречать. Моя задача реабилитировать себя в глазах избирателей, которые, по всей вероятности, меня ненавидят так же, как и Виктора Писоевича.
– Я понимаю, Юлия Феликсовна, и я с вами. Можете на меня рассчитывать.
На площади имени вождя несостоявшийся мировой революции Ленина в Донецке собрались десятки тысяч граждан, сторонников Яндиковича. Бело-синие флаги, портреты президента, транспаранты "Яндикович – наш президент" – все это Юлия видела издали, а к восьми вечера, в сопровождении Турко-Чурко и Бенедикта Тянивяму, она вошла в подъезд и поднялась этажом выше.
Две девушки встретили ее в небольшом помещении, откуда транслировалась передача по спутниковому телевидению на всю Украину и на другие страны.
Здесь ее ждало много вопросов, каверзных, сложных, на которые нелегко так сразу ответить даже самому лидеру нации. Но Юлия не растерялась: она бойко отвечала на все вопросы, умело отпочковывалась от своих предыдущих высказываний в адрес бритоголовых.
– А вы покажите этот фрагмент моего выступления по телевидению, я хочу его увидеть! А, вы не можете! Значит, это поклеп и ничего больше. Я родилась и выросла в Днепропетровске, по соседству с вами, и до того как переехать в Киев, общалась исключительно на русском, так же, как и вы. Мои родители остались там и говорят только по-русски. Я почти русская.
Юлия не обращала внимания на всякие колкости в ее адрес, доносившиеся с улицы. А там шахтеры, которые не могли не быть навеселе, кричали и даже скандировали: сука, убирайся от нас, ты – мошенница, не порти нам настроение.
Юлия краснела, но старалась не подавать вида. Ее как бы поджаривали на сковородке, но она хотела сидеть спокойно, и надо отдать должное, ей это удавалось.
К концу передачи бушующая толпа приутихла, а значит, цель поездки в логово противников была достигнута.
Вопиющенко открыто восторгался ее мужеством, сидя у себя дома перед экраном телевизора.
– Майкл, Катрин, смотрите, идите сюда, что вы там все балагурите? Посмотрите, что вытворяет наша Юлия. Ей и только ей быть премьером. Никто так не сможет примирить мою нацию, никто так не успокоит мой народ, как она. Ну что ты скажешь, Майкл?
– Ти испортишь отношений с Россия, а Россия это газ, это нефть, это электроэнергия.
– Я против Юлии, ты знаешь, – сказала Катрин, не глядя на мужа.
– Катрин, не будем спешить, как говорят на Россия. – Майкл достал сигару и прикурил от пламени свечи. – Если Юлия примиряйт юг и восток с запад, то она есть находка на президент. Я звонить отцу, отец скажет свой мнение. И я предлагаю сделать так, как скажет мой отец, он умный человек, я бы сказал, талантливый человьек.
– Я согласен с Майклом, – подтвердил свою мысль президент.
– Нас два, ти один, – произнес Майкл, глядя на Катрин.
– Ну, Бог с вами, делайте, как считаете нужным, – сказала Катрин и поднялась с кресла.
Юлия вернулась в Киев на следующий день настоящий героиней.
– Я еще не на то способна, вы меня плохо знаете, уважаемый Виктор Писоевич. Лучшего премьер-министра вам не найти, учтите, – патетически сказала она ему по телефону.
– О да, пожалуй, ты права. И сам Майкл говорит то же самое. Давай подождем немного: сегодня вечером он позвонит своему отцу Збигневу. Как Збигнев скажет, так и будет. С этим даже Катрин согласна.
– Ну, я рада. Впрочем, завтра третий тур или второй. Еще сутки, и ты законно избранный президент. А Збигневу надо послать мой портрет, пусть полюбуется…
26
Решение Верховного суда о признании второго тура выборов президента нелегитимным и о назначении повторного голосования повлияло на умы избирателей всех уровней – от простого рабочего до министра. Никто не стал задавать себе вопрос: а справедливо ли это решение, правовое оно или политическое, как выносился этот вердикт: на основании права или тут сыграли основную роль американские доллары? Верховный суд по согласованию с командой Вопиющенко назначил дату следующих, третьих по счету выборов, на 26 декабря. Решение суда, принятое вопреки разуму и здравому смыслу, придало оппозиции еще больше уверенности в своей победе и привело ее к еще более неадекватному поведению.
За короткий срок было полностью парализовано, а затем и отправлено в отставку правительство страны, сменен состав Центральной избирательной комиссии, избрана новая ЦИК, в основном из сторонников Вопиющенко. Был снят с поста Генеральный прокурор и назначен знаменитый Пискуляко.
Собственно, лидер нации уже практически захватил власть и стал зачитывать свои указы на Майдане Независимости перед накачанной наркотиками толпой. Он пошел бы и дальше, занял бы пустующие кабинеты в правительстве, зашел бы в апартаменты президента и сказал Кучуме: подвинься, но у него за спиной стоял чужой, равнодушный к событиям и потому трезво мыслящий человек Майкл Корчинский.
– Властные структуры в вашей стране полностью парализованы, – сказал он в беседе с Вопиющенко. – Кучума с радостью уступит тебе свой кабинет. Он будет умолять только об одном: чтоб ты оставил за ним привилегии, которые полагаются президенту, отбывшему свой срок. Он уже давно твой сторонник и единомышленник. Правительство обезглавлено: Яндикович в отпуске, а его зам Озаров точно знает, что его шеф больше никогда не вернется, и потому Озаров также твой единомышленник. У него тоже есть слабая надежда на то, что ты его не выгонишь с работы. А Генеральный прокурор Пискуляко – твой с потрохами…
– Я дам команду на штурм, чего тянуть резину, зачем тратить денежки на очередную избирательную кампанию? Все это блеф. Прав тот, у кого больше прав. Сила доллара…
– Не торопись, – сказал Майкл. – Или ты хочешь стать вторым Пиночетом? Успеешь насладиться властью, времени у тебя много впереди. Видимость мирного перехода власти из одних рук в другие нельзя нарушать. Будь терпеливым и хладнокровным. Власть уже практически в твоих руках. Твоя Юлия хорошо расправляется с теми, кто еще на что-то претендует.
– Но… если честно, то я боюсь болезни. Она может вырвать у меня булаву…
– Что значит "булаву"?
– А это символ власти. Всех я уже победил, а вот болезнь пока нет. Потому я тороплюсь, как никогда. Я хочу стать хозяином моей нации, моего народа, служить ему, низко кланяться ему на площадях. Наконец, я же ваш зять, почему это Америка не учитывает, а все тянет резину? Мне, в общем, наплевать на эти выборы и на общественное мнение. Люди – быдло. Животные на двух ногах, и мозгов у них не больше, чем у животных. Они сначала подумают, что я захватил власть, но потом, когда они убедятся в том, что я принес им добро, начнут думать совсем иначе. Как писал наш поэт, "все иде, и все минае", что значит: все идет и все проходит.
Но Майкл сделал вид, что ничего не слышит, и продолжал настаивать на своем.
– Если ты хочешь, чтоб тебя приняли в Евросоюз и во Всемирную торговую организацию, если хочешь оставаться зятем Америки, гостем моего отца и достойным мужем Катрин, делай так, как я тебе советую. Я руководствуюсь планом, разработанным моим отцом и другими экспертами по захвату власти на постсоветском пространстве. А прелесть этого плана состоит в мирном пути прихода к власти, или, по крайней мере, видимости мирного пути захвата власти. Ты и твои единомышленники уже довели до того, что мы можем говорить о видимости мирного захвата власти. Еще немного, и твоя нация проснется и воспротивится насильственному захвату власти. Сейчас все еще спят, начиная от спикера парламента. Потерпи немного. Пусть пройдут выборы, которые дадут тебе право именоваться истинным лидером нации, избранным народом на законном основании.
– Да, а Донбасс, а Крым, а весь восток Украины? Да им хоть кол на голове теши, они в сторону Москвы будут смотреть. Словом, я тороплюсь.
Вопиющенко так разнервничался, что не мог усидеть в кресле. Он схватил бутылку с минеральной водой и опрокинул ее, будто находился в песках пустыни Сахара.
– Мы не должны нервничать, – сказал Майкл и порылся в кармане куртки. – Вот таблетка: под язык, и через три минуты все будет о'кей, наступит благополучие.
– Две, – потребовал Вопиющенко.
– Бери две, что делать.
Вопиющенко проглотил две таблетки и запил водой. Майкл смотрел на него, но ничего не смог увидеть. Если раньше до отравления на лице вождя играли мускулы, цвел румянец в зависимости от настроения, то теперь лицо оставалось черным, бугристым, как вспаханная нива, и чувство жалости, присущее даже иностранцам, охватило его всего и сделало мягче.
– Потерпи, Виктор, я тебе как мужик мужику говорю. Мы не должны выглядеть в глазах мирового общественного мнения, как узурпаторы власти, а наоборот, как законно избранные по воле народа, а там будешь делать все, что тебе заблагорассудится. А что касается Донбасса и Крыма, не принимай близко к сердцу. Тебе нужно большинство, даже если это будет один человек. Ты посмотри, как в Америке. Пеньбуш ненамного опередил Кэрри, но вся Америка аплодировала Пеньбушу. Так и ты. Твои противники, те, кто против тебя голосовал, уже через месяц забудут об этом и будут тебе рукоплескать так же, как сейчас рукоплещут твои сторонники на Майдане Независимости. Этих ты поишь наркотиками, ты их содержишь, а тем обещай побольше, поскольку обещание это тоже своего рода наркотики. Как делал Ленин? Он всем обещал рай на земле. И ему верили, за ним шли. Даже те люди, кого он довел до крайней нищеты, верили только ему одному, а потом, когда он отдал концы, поверили его духовному сыну, головорезу Джугашвили.
– Мне не надо, чтобы Донбасс шел за мной. Я их всех пересажаю, я уничтожу их. Тюрьмы надо заполнить, концентрационные лагеря возобновить, ссылки возродить. В Аравийскую пустыню – вот куда я бы всех загнал.
– Не горячись. Настоящий политик не может страдать жаждой мести, он должен быть великодушным. Каждый человек по отдельности – личность, – продолжал философствовать Майкл, – а в толпе, когда он становится частью толпы, похож на вола с завязанными глазами: куда его поведут, туда он и пойдет покорно, и воз тянуть будет добросовестно.
– Со всем я согласен, – начал сдаваться лидер нации, – но я уже устал бороться за власть. Я уже хочу руководить, хочу ездить по странам вместе с супругой Катрин, как американский президент. Я лидер по натуре, не могу сидеть просто так, сложа руки. Я хочу действовать, действовать и еще раз действовать во имя блага народа. А ты… ты меня ограничиваешь, моя нация не простит тебе этого.
Вопиющенко на последних словах широко улыбнулся, дабы Майкл воспринял его слова, как шутку.
– А знаешь, что? Я сейчас отправлюсь на Майдан Независимости, там меня всегда ждут. Мерзнут люди, надо им потопать ногами, помахать руками и покричать, они от этого согреваются. А в общем, они мне уже не нужны. Их содержание обходится в копеечку. Кроме того, мне докладывают, что в палатках процветает распутство, происходят драки: спариваются, женятся, разводятся. Ты мне заготовь хоть один указ, я его подпишу и прочитаю на майдане.
Майкл не возражал. Он достал портфель, извлек кипу бумаг. Там уже содержались всякие указы, приказы, постановления. Это были копии тех указов, приказов, которые издавались Коштуницей в Югославии, а затем Сукаашвили в Грузии. Достаточно было немного изменить шапку, дату, переставить некоторые слова и вставить другую фамилию в самом конце, скажем, вместо Сукаашвили – Вопиющенко, и дело в шляпе.
Виктор Писоевич с президентской решительностью схватился за телефон, дабы сообщить Юлии о том, что встреча на майдане состоится уже через полчаса. Юлия согласилась, хотя знала, что оповестить всех в течение получаса никак не получится, а тем более пробраться на этот майдан, в особенности, если он уже запружен народом. Бенедикта Тянивяму трудно будет извлечь по телефону, а без него, без Бенедикта, вывести все пятнадцать тысяч на площадь и заставить их орать во всю глотку просто невозможно.
Но, к счастью, все обошлось благополучно. Юлия позвонила депутату Школь-Нолю и приказала ему схватить горн, броситься к палаткам и протрубить сбор, как когда-то в пионерском лагере. Эта афера удалась на славу, майдан тут же был заполнен, и Бенедикт Тянивяму явился на майдан с некоторым опозданием.
Революционеры в оранжевых куртках уже орали во всю глотку: "Вопиющенко – наш президент" до тех пор, пока тот лично, сверкая своим экзотическим видом, не появился на трибуне.
Он трижды низко поклонился, затем извлек несколько указов и стал их зачитывать. Надо признать, что читал он нудно, но толпа все равно ревела. Наконец он передал свои указы Юлии, еще раз поклонился и уже начал устную, несколько сумбурную речь.
– Спасибо вам, мои юные друзья, благодаря вам мы победили коррупцию, низвергли этот преступный строй и установили демократию. Это все благодаря вам. Во всех уголках вселенной люди знают каждого из вас в лицо и гордятся вами. Теперь наступает следующий этап революции. Я вас всех отпускаю, а здесь, на майдане, останется немного людей, пока я не пройду вторую инаугурацию. Но это не значит, что вы уже отработали свое и больше не нужны революции, нет, ни в коем случае. Сейчас все в оранжевых куртках разъезжайтесь по избирательным участкам, по всей стране, и будьте там хозяевами. Мы должны показать всему миру, что выборы прошли честно и демократично, ибо до сих пор, пока побеждал мой оппонент, выборы нельзя было назвать демократичными. Лишь с нашей окончательной победой весь мир назовет эти выборы демократичными. Почему? Да потому что вы, народ, здесь на майдане этого требуете. Вы народ, вы лучшие представители народа. Слава вам! Украине слава!
– Вопиющенко – слава! Слава! Слава! Слава!
Вопли продолжались еще довольно долго, а потом, когда лидер нации со своей свитой отправились выпить и перекусить, внутри этой толпы посыпались вопросы друг к другу.
– Нас хотят разъединить? Ничего подобного. Мы не хотим. Как ты думаешь, это приказ или пожелание?
– Я останусь здесь до победного конца.
– И я.
– И я.
– И я.
27
Виктор Писоевич покинул майдан. Остался штаб. Куда деваться членам штаба? Лидер штаба Пустоменко предложил:
– Пойдем, ребята, навестим своих верных подданных, они будут несказанно рады. Заодно посмотрим, как они живут, как развлекаются, есть ли у них все необходимое.
Когда пришли в палаточный городок, тут же собрали актив оранжевых. Юлия начала речь:
– Друзья мои! Прошу внимания. У меня указ президента о сворачивании палаточного городка в Киеве и по всей стране и направлении народных сил на избирательные участки, особенно на восток и на юг страны. В указе президента всего одно предложение, и то краткое: свернуть палаточный городок ввиду отсутствия необходимости и ввиду отсутствия средств на его содержание – президент Украины Вопиющенко. Вот и все, господа.
– Уууу! – содрогнулась палатка, в которой зачитывался этот указ.
– Мы никуда не уйдем! – заявил полевой командир Юрий Гнилозубко. – Нам и здесь хорошо.
– Никто из нас не уйдет, – шумели и другие полевые командиры. – Выходит, теперь мы уже вам не нужны. Привели вас к власти, и гуд бай, как говорят американцы.
– Я хочу власти, как и лидер нации, – настаивал на своем Гнилозубко.
Главный координатор палаточного городка Андрей Хоменко насупился и не проронил ни слова, хотя Юлия Феликсовна уперлась в его лицо своим проницательным взглядом, ожидая поддержки. Молчали и другие руководители палаточного городка. Депутаты парламента с оранжевыми шарфами на груди выжидали, как поведет себя будущий премьер в этой непростой ситуации. Наконец Бенедикт не выдержал и рявкнул:
– Приказ начальника – закон для подчиненного. Раз лидер нации издал такой указ, какие могут быть обсуждения? Если, господа полевые командиры, начнете выкаблучиваться, вызовем бульдозеры и сгребем эти палатки к чертовой матери. Ура!
Но Бенедикта никто не поддержал.