– Я понижаю вас в звании до ефрейтора и лишаю выходного пособия. Все, можете быть свободны.
В зале начался шум. Прозвучали новые слова о конституции, о трудовом законодательстве, наконец, о простом человеческом отношении к бывшим работникам, которые все еще являются гражданами Украины, имеют семьи.
Еще один генерал вышел и стал заверять, что он оранжевый, но Залупценко ему не поверил.
– А где был раньше? Почему не был на майдане? Теперь каждый из вас проникся любовью к оранжевым. Нет, нет, господа. У меня есть свои люди. Это не генералы, конечно, но ничего, не Боги горшки обжигают, как говорится. Обойдемся без вас. Оформляйте пенсию и живите на пенсию, хотя, и я уверен в этом, каждый из вас побеспокоился о своей старости. А теперь позвольте нам. Дорогу оранжевым!
Генералы, втянув головы в плечи, стали покидать помещение коллегии.
– Пойдем все в ресторан, выпьем как следует, – предложил один.
– За Белого Коня тост поднимем, – произнес полковник.
– Поторопитесь, господа бывшие, а то мои люди уже стоят перед подъездом, ждут должностей, – сказал Залупценко.
В зал коллегии вошел известный работник МВД, бывший губернатор, работник министерства при Яндиковиче Гоша Моськаль.
– Гоша Моська, ты раньше работал в Закарпатье главным мильтоном, я тебя помню, поскольку отдыхал там когда-то. Мы вместе с тобой по бабам бегали, помнишь?
За Гошей последовали другие великие люди в оранжевых рубашках, но без погон, и каждый получил должность в МВД Украины, даже если он раньше не имел никакого отношения к милиции или другим службам МВД. Конечно, сюда попали и родственники, и близкие друзья, и даже те, кто раньше эмигрировал в Израиль.
10
Виктор Писоевич покинул коллегию МВД в хорошем настроении. По пути домой, он торопился дать отчет жене, что сегодня у него день был одним из выдающихся – день наведения порядка в стране, когда, наконец, можно будет реализовать лозунг – бандитам тюрьмы. "Этот очкарик, мой друг и мой кум – принципиальный человек, – размышлял президент, сидя в "мерседесе". – А главное, у него мышцы – любой позавидует. Он как двинет этому Яндиковичу, тот ногами накроется. Мой Залупценко весь Донбасс пересажает, если будет нужно. Мне необходимо отправиться в этот Донбасс. Соберу всю элиту и посмотрю им в глаза, поганцам".
И вот актовый зал областного Совета народных депутатов Донецка. Так все знакомо. Те же кресла, те же колонны, все так же дышит ненавистью, как и в прошлый раз, когда в него, кандидата в президенты, летели тухлые яйца и с этим ничего нельзя было поделать.
С каменным выражением лица, высоко задранной головой, он поднимал ноги, взбираясь по ступенькам, чтоб не споткнуться и не грохнуться, пробрался к столу президиума, уселся в жесткое кресло и стал вытаскивать бумагу, свернутую в рулон. Не протянув руку встречающему его председателю областного совета Борису Колюсникову, он погрузился в бумаги и начал шептать слова, напечатанные на машинке.
Залупценко с отрядом боевиков заняли кресла с наганами в карманах, а возле областной рады, в крытых машинах, сидели солдаты с автоматами наготове.
Депутаты явились все как один. Многие шли на эту встречу по обязанности, но были и такие, которые надеялись на то, что лидер нации скажет: забудем прошлые обиды и начнем работать на благо своего народа.
Но лидер нации был суров и зол как сыч. Он произнес сумбурную, дышащую злобой речь. Слушатели в зале сидели, опустив головы. Президент в своей сумбурной речи делал слишком длинные паузы, ожидая аплодисментов. Но аплодисментов не было (аплодировали только переодетые молодчики нового министра МВД Залупценко); но это были слишком редкие, жидкие хлопки. Наконец лидер нации возмутился.
– Почему не аплодируете, если перед вами выступает президент? – задал он нескромный вопрос. – Или вы не видите, кто перед вами выступает? Конечно, вы хотели бы видеть на этой трибуне Яндиковича, но моя нация проголосовала за меня… почти единогласно. Я ваш президент. Не признаете меня? Погодите, я вам покажу! Я выведу каждого из вас на чистую воду. Думаю, подавляющее большинство сидящих здесь, в этом зале, в скором времени будут сидеть за решеткой.
Зал никак не реагировал, даже гула не было. Казалось, на трибуне не президент, а пионер, у которого украли галстук и он, потеряв здравый рассудок, грозит всем местью.
Сумбурная и злобная речь лидера нации произвела на активистов самой большой области в стране отвратительное впечатление, но в стране в целом никто на это не обратил внимания.
Схватившись за грудь, лидер нации, вернулся на свое место: он хотел послушать выступления депутатов областной рады. Но никто с выступлением не спешил.
"Правильно сделал мой отец, что пошел на сотрудничество с немцами, находясь в плену. Он ненавидел москалей, которые оккупировали Украину, и делал все, чтобы воины УПА были награждены железными крестами. Но было уже поздно. То, что не успел сделать отец, сделаю я. Я выкурю москалей отсюда, я лишу их родного языка. Вон они здесь сидят и смотрят на меня, как на врага народа. А сами они кто? Закоренелые враги моей нации".
– Ну, что, нечего сказать? Вы все ждете русского президента, я это вижу. Но напрасно. Не дождетесь. Я покидаю вас. Залупценко, разберись с ними! Все. Домой, в Киев, срочно! Где мой самолет? В аэропорт, и немедленно. Этого Бориса Колюсникова арестовать! Экая противная рожа.
На улице он повторил свой приказ арестовать Колюсникова.
– Он же председатель областного совета, у него депутатская неприкосновенность, мы не имеем права, – отчеканил Залупценко.
– С тобой каши не сваришь, – буркнул президент. – Куда бы мне свалить? Уехать, что ли, к Пеньбушу на ланч, а ты в мое отсутствие займешься этим вопросом. Передай Генеральному прокурору, пусть возбудит уголовное дело, это более весомо.
В тот же день Виктор Писоевич вернулся в Киев. Здесь его ожидала приятная новость: госсекретарь Бздюнченко доложил, что власти Галичины уже наметили ряд улиц и проспектов, которые должны носить имена не только Степана Бандеры, но лидера нации Вопиющенко.
– Моя нация начинает оценивать мои заслуги. Это хорошо, – сказал президент. – Я бы желал, чтобы так же почитали еще одного героя Украины.
– Кого именно? Назовите фамилию, и я передам… Поросюку.
– Это Мазепа, чей нательный крест стучит и по моей груди.
– А можно я передам Бенедикту Тянивяму. Уж он точно заставит переименовать все улицы тремя славными именами.
– Только так незаметно, без лишнего шума, когда я буду в Америке. И еще Шухевича, генерала УПА.
Тут без стука, без звонка вошли близкие люди, которые не прочь были съездить в Америку. Президент обрадовался:
– Друзья мои, вам надлежит сделать так, чтоб ни одной сволочи не оказалось в чиновничьем кресле из числа тех, кто поддерживал Яндиковича. Одни должны быть просто отстранены от власти, другие отстранены и посажены за решетку.
– А если человек не виновен ни в чем? – задал наивный вопрос Пердушенко.
– Как это не виновен? Если он был не за нас, значит, он был против нас и уже потому совершил преступление. А что касается юридической подоплеки, то… у вас есть головы на плечах? Есть или нет, я спрашиваю.
– Есть, есть, господин президент, – сказал генпрокурор Пискуляко. – Надо сделать так, чтоб этот жлоб Яндикович оказался виновным.
– Каким образом? – спросил министр КГБ Турко-Чурко.
– Подбросьте ему наркотики, деньги, оружие и таким образом поймаете его с поличным.
– Га, мудро, – согласился Турко-Чурко. – А как господин президент на это посмотрит?
– Сквозь розовые очки, – сказал лидер нации. – Надо помнить хорошее коммунистическое высказывание: все средства хороши для достижения цели. А теперь, друзья мои, выдающиеся сыны моего народа и моей нации, мне предстоит поездка в США. Эта поездка очень важна для моей нации. Америка наш друг. Так вот, друзья мои, во время моего пребывания в США, вы должны разгромить российское гнездо в Донецке. Нефть это хорошо, газ это хорошо, но Россия должна знать свое место. Я с Пеньбушем обговорю этот вопрос более подробно. Покончив с Донецком, возьмемся за Харьков, за Запорожье, а затем и за Крым. Заселим Крым татарами, а москали пусть убираются восвояси. Мне об этом все время напоминает крест Мазепы.
– А как же быть с проектом указа относительно русского языка в Украине, направленного в правительство? – спросила Юлия, будучи все еще далека от националистической бациллы, давно поразившей лидера нации.
– Подержите этот проект в своих столах подольше. Помните: мы должны быть актерами, надо научиться играть. Я максимально вежлив с Путиным, хоть больше всего его ненавижу. Чем шире у меня улыбка на лице, тем больше ненависти к нему в моей душе и сердце. Учитесь у меня, я не только лидер нации, но и ваш лидер, не так ли, господин Пердушенко?
– Точно так, – произнес Пердушенко, вставая и опрокидывая кресло.
11
Пеньбуш-младший был избран на второй срок, но особым умом не блистал, дальновидностью не отличался и потому, как любой простой смертный, непростительно часто ошибался, допускал просчеты в политике до тех пор, пока не озлобил не только соседей, но и подавляющее число стран всех континентов.
Вдобавок ко всем своим "выдающимся" способностям, он подобрал себе Госсекретаря – злую незамужнюю даму солидного возраста, которая в душе ненавидела всех, кто пользовался благами жизни, всех, кто относился к сильному и слабому полу, а к славянам, населяющим значительную часть суши, испытывала особое негативное отношение. Как-то лежа у себя на диване в том же неизменном одиночестве, она вспомнила, что есть такие два государства, как Украина и Россия, и тут же решила, что если бы удалось поссорить эти два народа, это принесло бы ей величайшее наслаждение. Этот замысел осуществлялся ею долго и последовательно и, надо сказать, небезуспешно.
Америка стала не только великой и могущественной, но и неоправданно агрессивной страной. Нечто ковбойское, опирающееся на силу, но не на разум, стало доминирующим в ее поведении по отношению к другим народам. Твердолобость президента передалась воякам, и у них зачесались кулаки. Война в Ираке несла смерть не только самим иракцам, но и американцам.
Под видом так называемого насаждения демократии в других странах Америка, не имея на это никакого морального и юридического права, вела необъявленную изощренно иезуитскую войну в отдаленных на десятки тысяч километров странах.
Уже позади конфликты в Югославии, Грузии, Молдове, на Украине, и только Ирак не удается поставить на колени.
После падения коммунистического режима в СССР подавляющее большинство жителей распавшейся сверхдержавы смотрели на Америку, как на нечто посланное Богом, но никто из президентов США, ни Пеньбуш-старший, ни Билл Клунтон, ни Пеньбуш-младший, не поняли и не оценили этого: не хватило мозгов.
Окрыленный "победой" в Югославии, президент Пеньбуш-младший как бы мимоходом, не вникая в существо дела, сделал ставку на серого кардинала Вопиющенко и на деньги налогоплательщиков сделал его президентом великой европейской страны, совершенно не заботясь о том, что будет с этой страной и ее народом. Разруха, нищета, удушение элементарных гражданских свобод и экономический хаос – все это за пределами разума, лишь бы был верный, по-собачьи преданный сателлит. Пеньбуш всегда улыбался президенту России, крепко жал руку, обещал улучшение отношений между двумя странами, но как только они расставались, продолжал все так же улыбаться и делать свое черное дело в отношении русских.
И Вопиющенко оказался верным пастухом, точнее псом, который все время гавкал в сторону кровных братьев.
И вот сейчас этот сателлит направлялся в Вашингтон, его самолет был над Атлантическим океаном. Супруга Катрин громко посапывала на диване в длинном тонком халате, застегнутом на все пуговицы, а муж на отдельном диване поворачивался то на левый, то на правый бок, глотал снотворное, но сон к нему не шел. Он постоянно испытывал страх. Поводов для страха было больше чем достаточно: это и безбрежный океан, где нельзя совершить вынужденную посадку, и встреча с батькой Пеньбушем, и дела с разгромом оппозиции, и стеклянные глаза ближайшего друга Пердушенко, который находился здесь же в самолете, только в другом салоне. Это и его обезображенное лицо, это и непроходящая боль в желудке и кишечнике.
Даже если бы у лидера нации были стальные нервы, и то бы они не выдержали. Чувство дискомфорта и непроходящей боли даже во сне, сознание того, что у тебя лицо, как у старого бульдога, приводило к неуверенности в себе, а неуверенность вела к чувству неполноценности. А неполноценность – самая хорошая питательная среда для ненависти и мести по отношению к себе подобным. Лидер нации ненавидел себя и свою нацию. Его нация должна поклоняться ему, как когда-то поклонялась Сталину.
"Я должен заставить их полюбить меня такого, какой я есть, злого, плохого, уродливого. А Востоку я должен показать, что не лыком шит. Мои оппозиционеры все еще на свободе, а ведь я обещал в Донецке, что выведу их на чистую воду, если они к этому времени не сядут за решетку. Они все бандиты, а бандиты должны сидеть в тюрьмах. Эти слова принадлежат не мне, а великому Чорноволу, царствие ему небесное. Все, кто был против меня, – бандиты. Где мой Саша Бздюнченко? Пойду разбужу его. Какое он имеет право дрыхнуть, если я, лидер нации, не сплю, озабочен судьбами своего народа?"
Он опустил ноги на мягкий ворсистый ковер и в тапочках подошел к двери второго салона, где отдыхали его верные соратники – Бздюнченко, Пердушенко, Турко-Чурко, Бессмертно-Серый, министр транспорта и связи Червона-Ненька и министр обороны. Свет в обоих салонах был притушен, самолет гудел и слегка вздрагивал, преодолевая воздушные ямы. Дверь во второй салон открывалась и закрывалась так же бесшумно, лидер нации в носках ступал так осторожно и тихо, что собачье ухо не услышит, и это на какую-то долю секунды обрадовало его. Но эта радость была как блеск молнии. Она тут же сменилась подозрительностью, когда его заплывшие глаза встретились со стеклянными глазами Пердушенко. Петя тоже не спал. О чем он думал? О перевороте и захвате власти? Этого никто никогда не узнает.
– Садись, Витя, – пробасил Петя, не приподнимая головы. – Что, не спится тебе? Мне тоже не спится. Я все думаю о том, как нас встретит Пеньбуш. Пес он, этот Пеньбуш. Скуп, как Плюшкин. Выделил бы хоть миллиард долларов на развитие экономики, а то все жмется. Ведь тратит же он полмиллиарда на революцию в России. Ежегодно. И все впустую.
– Мне нужен Саша, – ледяным тоном произнес лидер нации.
– Саша здесь! – воскликнул Бздюнченко, вскакивая с топчана.
– Пойдем со мной. Хотя лучше поговорим здесь. Доложи о судьбе Колюсникова. Я не могу вернуться из Вашингтона до тех пор, пока этот Донецкий паша на свободе. Либо он работает на нас, либо мы работаем с ним… на его нейтрализацию. Донецк – это гнездо оппозиции на парламентских выборах 2006 года.
– Я постоянно держу связь со своими людьми. Там идет огромная подготовка. Я уже докладывал вам об этом. Сейчас налаживается подслушивающая аппаратура, выискиваются все возможные и невозможные компроматы. Мои люди все еще не могут с ним побеседовать на тему сотрудничества с нами. Надо найти какой-то предлог.
– Все это отговорки, которые меня не устраивают. Турко-Чурко, возьми на себя вопрос задержания Колюсникова.
– Я согласен. Но… надо позвонить Залупценко, он ретивый вояка и проведет все профессионально. Еще надо подключить Пискуляко, генерального прокурора. Я проконтролирую это, господин президент. Обещаю вам, что все произойдет до нашего возвращения из Вашингтона.
– Позвоните судье. Его, этого Колюсникова, не надо выпускать. Пусть судья вынесет нужное нам решение.
– Я бы советовал повременить, – произнес Пердушенко, не поворачивая головы.
– Почему, хотелось бы знать? – почти вскричал лидер нации.
– Попадем в нехорошую историю. Колюсников – председатель областного совета самой крупной области нашей страны. Зачем нам дразнить собак?
– Мне наплевать, слышите – наплевать на всех. Колюсников должен сесть за решетку, а за ним и Яндикович. Есть еще один губернатор на западе государства, правда, он уже снят и заменен другим. Его тоже арестовать. Фамилию его уже забыл. Козак, кажись.
– Нет, Рюкзак.
– Верно, Рюкзак. Правильно. Моя нация не может терпеть оппозиционеров, мой народ ни за что не позволит измываться над нашими святынями. Я, лидер нации, повелеваю покончить с врагами раз и навсегда. Вы слышите? Раз и навсегда!
12
Бздюнченко теперь всегда сидел рядом с президентом, высоко задирая голову, даже будучи в сонном состоянии. Его должность, как и в США, именовалась госсекретарь, но фактически ему приходилось исполнять роль няньки.
И сейчас госсекретарь сидел и мучился: сказать или не говорить самому лидеру нации, что они уже подлетают к Вашингтону и пора заканчивать эту бодягу про оппозицию, строить планы возведения новых лагерей для бандитов, которые должны сидеть в тюрьмах. Можно ведь обойтись и без этих концлагерей, поскольку и так ясно: оппозиция должна сложить оружие, перекраситься в оранжевый цвет, прийти с поднятыми руками и сдаться на милость победителя. Дошли до того, что якобы работники милиции, суда и прокуратуры являются авторами паршивых агиток типа "Леня Кучума, прости нас: мы погорячились". Может, кто из генералов и обижен на новую власть и проявляет тоску по кучумовскому режиму. Но ни один генерал не додумается просить прощения у бывшего президента. А вот оппозиционеры типа Бориса Колюсникова подзуживают бывших работников суда и прокуратуры.
Бздюнченко так погрузился в свои размышления, что уже не слышал, о чем говорят соратники.
Лидер нации сам наклонил ухо к няньке: уж слишком много времени прошло, а нянька к нему не обращалась. Тут Бздюнченко вздрогнул и выпалил громче, чем обычно:
– Уже, должно, подлетаем к Вашингтону, надо посетить нулевое помещение, избавиться от того и другого, потом я вам подержу зеркало…
– Да тише ты! Я пока не оглох, – сказал лидер нации. – Господа, прекратим этот спор, все по местам.
– Туалет не занимать, – добавил госсекретарь.
Приземление прошло благополучно, Катрин облегченно вздохнула и даже расцвела, осветив лицо американской улыбкой. Она как бы забыла обо всех и обо всем на свете. И это справедливо: она очутилась на своей родине. Если бы она не была женой президента, первой леди, если бы ее не ожидали стены Белого дома и сам Пеньбуш-младший, она, пожалуй, могла бы заявить мужу: я хочу вернуться домой.
После многочасового перелета Катрин чувствовала себя усталой, а ее Виктор Писоевич вообще имел жалкий вид.