– Опусти руку. Послушай, что если я выйду к этим горлопанам, что под окнами собрались, они меня того – чик-чик?
Бздюнченко пожал плечами.
– Но ты же мой госсекретарь, должен знать. Я хочу к ним выйти, спросить, что им надо.
– Господин президент, я знаю одно: ваш авторитет высок как никогда. Я бы на вашем месте пошел, посмотрел в рожу каждому и спросил: чего тебе нужно, падло?
– Гм, а может, так и сделать? Только давай вместе, а?
– И охрану вызовем, – сказал госсекретарь.
– Вызывай. И прикажи, чтоб пулеметчики были наготове, – произнес лидер нации и встал перед большим зеркалом, чтобы в последний раз посмотреть на себя.
Он вышел из здания будто один, но его охрана успела выйти из других дверей и рассредоточиться на площади. Лидер нации поднял руку, но толпа митингующих стала скандировать: Вопиющенко – так! Слава, слава, слава!
– Ну, хлопцы, что за проблемы, что вас сюды привело? – спросил президент, подойдя к самому ограждению.
– Я скажу.
– Я скажу.
– Нет, я скажу.
– Хлопцы, давайте по порядку. Ну вот, например, ты, с рыжей шевелюрой, как тебя зовут?
– Тарас! Хай живе! Слава! Слава! Слава! Ура!
– Тарас, мне эти лозунги не нужны. Я, конечно, благодарен, что ты воздаешь хвалу лидеру нации, но я пришел послушать тебя. Что ты мне скажешь? Что мне скажут твои товарищи?
– В Днепре надо поменять губернатора. Поставьте своего человека, а того, что там расселся, раскомандовался и слезы льет по Яндиковичу, немедленно уберите.
– И ради этого вы все сюда пришли?
– Все, все! Ради одного этого, – заревела толпа.
– Спасибо. Завтра же будет подписан указ. Разрешите откланяться.
– Останьтесь с нами!
– Не могу: дел много, – сказал президент и повернулся, чтобы уйти.
– Мы завтра придем, хорошо? Вы выйдете к нам?
– Вы хорошие ребята, спасибо вам. Помогайте революции и дальше.
– Мы подражаем вам, господин президент.
Лидер нации позволил госсекретарю взять себя под руку, но направился теперь не к себе в кабинет, а в правительство к Юлии Болтушенко.
Бздюнченко открыл перед ним массивную дверь, охрана на первом этаже повскакивала с мест, и только один лысый полковник, наблюдавший через приоткрытую форточку, тут же позвонил в приемную Юлии и сообщил, что сам лидер нации поднимается наверх.
В правительстве переполох. Все встали по стойке "смирно" перед своими роскошными креслами, а двери раскрыли настежь. Но лидер нации ни к кому не заглянул. Он направился к Юлии и застал ее перед зеркалом.
– Навестил все-таки, – произнесла она, поворачиваясь к нему лицом. – Я делаю все, чтобы нация процветала. Вот только что дала указание повысить курс гривны и снизить курс доллара. Такого премьера, как я, ты нигде не смог бы найти. С чем пожаловал?
– Да ты представляешь? Стою, смотрю в окно, как любой великий человек. Мысли всякие лезут в голову на благо народа. И тут слышу: скандируют. Давай, думаю, спущусь. И спустился, без боязни, что убьют там или изуродуют. Подхожу, спрашиваю: что надо ребята? А они говорят: снимите губернатора Днепропетровска и поставьте своего человека, он был за Яндиковича, голосовал за него и теперь все еще тоскует о нем. Вот я и пришел сказать тебе: да с таким народом никакая инфляция не страшна. Люди пухнуть будут с голоду, а мой авторитет только расти будет. Я в этом уверен. Частичку своего авторитета я и тебе переброшу.
– Он у меня и так высок, – сказал Юлия, садясь рядом. – Тут пустили слух, что ты собираешься отправить меня в отставку. Звон раздается только тогда, когда колеблется маятник.
– Я это слышу впервые. Мы с тобой единое целое, учти. Сегодня мы соберемся все, и я поставлю тебе отличную оценку за работу в течение этих четырех месяцев. Только реприватизацию пока придержи, не торопись. Давай обойдем все твои кабинеты, я хочу увидеть твоих министров.
Юлия вышла первой и вошла в соседний открытый кабинет к министру Пинзденику. Тот, бледный как полотно, стоял навытяжку: руки по швам, а голову задрал так, что затылок едва не касался спины.
– Батько пришел, приветствуй его, Пинзденик!
– Здравия желаю, генерал-маршал, президент – лидер нации. Хай живе!
– Ну, как дела? – спросил Вопиющенко, не протягивая руки.
– Вспоминаю майдан! Каждый день вспоминаю и каждый день стараюсь быть полезен родине и ее лидеру Вопиющенко.
– Как скажется повышение курса гривны по отношению к доллару на доходах населения?
– Положительно, только положительно. Народ разбогатеет, Америка понесет убытки.
– Юлия Феликсовна, – строго сказал президент, – Америка не должна понести убытки, Америка наш друг.
– Да вы его не слушайте. Пинзденик ничего не понимает в экономике.
– Я гривны храню на сберкнижке, и только гривны; я предвидел, что вы, Юлия Феликсовна, будете инициатором повышения курса гривны, а Виктор Писоевич сделается ее отцом. Слава Виктору Писоевичу.
– Спасибо. Продолжайте работать, будьте спокойны, – я менять вас не собираюсь. Ваши недочеты восполнит Юлия Феликсовна и ее министр Терюха. Так, Юлия Феликсовна?
– Так, Вопиющенко, так! Экий был светлый лозунг. Жаль, что мы перестали строить коммунизм, а то бы сказали: так!
– Согласен; пойдем дальше.
В следующем кабинете оказалась Белозирко, министр культуры. Она встретила президента букетом роз и улыбкой до ушей. Юля косо на нее поглядывала и все время придиралась. И сейчас тоже.
– Почему пыль на портрете президента? Вы что, не можете взять тряпку или даже свой носовой платок и вытереть, прежде чем сесть в кресло?
– Да я… вчера пыталась пройти в театр русской драмы уладить скандал, да ничего не получилось, а вы помочь не хотите, не любите вы меня, Юлия Феликсовна, – осторожно перешла в атаку Белозирко, не отрывая глаз от лица президента.
– Спасибо вам огромное, – сказал лидер нации, передавая букет роз госсекретарю Бздюнченко. – А директор театра уволен? Он же голосовал против меня.
– Я его уволила, да суд восстановил, и актеры бастуют, все как один.
– С судом мы разберемся, не беспокойтесь, – сказал лидер нации. – Вы только не допускайте его к работе.
– А что делать с актерами? Такие противные люди, хоть ты им кол на голове теши: стоят на своем.
– Ничего. Пошумят, пошумят, а потом успокоятся: кушать-то надо.
– Слава лидеру нации! – воскликнула Белозирко.
– Пойдем к Терюхе. Как он там?
– Молодой, сопливый, амбициозный, – сказала Юлия Феликсовна. – Поедем лучше ко мне. Я уже команду дала своим поварам.
Тут зазвонил телефон. Это был прямой звонок Катрин. Вопиющенко нажал кнопку и приложил к уху аппарат.
– Хорошо, скоро буду, жди.
Юлия побелела, а затем посерела. Она даже не спросила, в чем дело.
– Торопись, коль пожар, – сказала она, глядя ему под ноги.
– Ребенок заболел: температура – тридцать девять. Прости.
– Всегда пожалуйста.
15
Катрин встретила мужа не как президента, а как провинившегося мальчишку. Она даже губы ему не подставила, а подбоченившись долго смотрела на него в упор, ожидая ответа по существу. У него мороз по коже пробежал.
– Ты что такая грозная? Не забывай, кто перед тобой. Перед тобой лидер нации, – сказал супруг, не поднимая глаз.
– Мне наплевать, кто ты. Ты мой муж, отец моих детей, и я не позволю над собой издеваться. А будешь так продолжать, я позвоню Збигневу, попрошу, чтоб доложил Пеньбушу, тогда… Вспомни историю Клинтона с Моникой Левински, он чуть не лишился должности. Жаль, что в этой стране президенту можно все. Он может голым по улицам ходить, будучи окруженным проститутками со всех сторон. И никаких последствий. Но я тебе могу подпортить международный имидж, учти.
– Что тогда? – робко спросил знаменитый муж.
– Тогда у тебя… задрожат колени и… еще больше побледнеешь и подурнеешь.
Катрин все больше распалялась, но он остановил ее и спросил:
– А кто из наших чад заболел?
– Никто не заболел, это я заболела. Семья на мне держится, а ты, ты не создан для семьи. Ты одну семью уже разрушил. А вторую береги. Я не твоя первая жена. Я не она, учти. За моими плечами Америка, великая страна. Я могу пожаловаться не только Пеньбушу, но и Пробжезинскому, он влиятельная фигура в мире, в том числе и в Польше.
– Ласточка, я немного виноват перед тобой. Ты не вмешивай в наши семейные дела этого Пробжезинского, я его боюсь. Он поляк, а поляки куда опаснее русских.
Президент опустился на одно колено и своим изуродованным лицом коснулся коленки Катрин.
– Вот это другое дело, – миролюбиво сказала Катрин. – А теперь доложи обстановку в Киеве в связи с незаконным арестом Колюсникова.
– Обстановка вроде ничего. Палаточный городок ведет себя тихо. Мой госсекретарь собирается послать к ним своих ребят, чтоб их малость пощипали. Отдубасят их, как следует, порвут, а возможно, и изорвут палатки. Власть за это отвечать не будет. А Колюсников пусть посидит. Тут так: либо мы, либо они. А что говорит наш советник Майкл?
– Майкл того же мнения. Он только против реприватизации заводов и фабрик. Будь с этим очень осторожен. Можешь нажить врагов и среди своих. И эту сучку Юлю возьми за жабры. А, ты этого не сможешь сделать, у тебя нет силы воли. Стоит ей вылупить на тебя глазки, как ты себе уже не принадлежишь.
– Неправда. Я ее могу уволить. И глазом не моргну. Подпишу указ и все тут. Я уже думал об этом. Только кого назначить взамен, кума Петра? Только не попрет он против меня?
– Пердушенко может это сделать; у него слишком много предприятий. Начнешь реприватизировать – обидится и захватит власть в стране. А ты останешься с носом.
– Его мы обойдем.
– Майкл говорит, чтоб ты использовал политику двойных стандартов.
– А что это такое?
– С одной стороны, ты заявляешь о желании сблизиться с оппозицией, прислушиваться к ее мнению, а с другой, ты ее давишь, давишь, давишь, как делал в свое время Ленин.
– У меня есть еще одна новость. Это хорошая новость.
– Какая? – спросила Катрин.
– Я еду в Кишинев, там будет много представителей южного региона: Молдавии, Грузии, Азербайджана и других. Украина может стать во главе нового образования государств. В противовес России.
– Ты пока на Россию не дави. Россия нас обогревает, дает топливо нашим двигателям, нашим кухням, она, можно сказать, жарит для нас блины, готовит шашлык и украинский борщ.
– А когда же я могу за Россию взяться как следует?
– Когда тебя примут в Евросоюз. Иди, кланяйся в ножки, складывай ручки, как твой предшественник, становись на колени и произноси: примите нас, пожалуйста, наставники, защитники наши дорогие, оградите нас от русского медведя, а то он в берлоге сидит, когти точит и все смотрит, как бы Крым оттяпать, а потом и всю неньку Украину поработить.
– Я выучу молитву и прочитаю ее на очередном европейском саммите. У них сердце дрогнет.
– Ищи молитву, ищи!
Муж тяжело вздохнул.
– Ты дави на Майкла, а Майкл пусть давит на Пробжезинского, а тот на Пеньбуша, а Пеньбуш на европейцев. Вообще… тяжела ты шапка Мономаха. Надо было заняться бизнесом. Мои единомышленники грызутся между собой. Кикинаху не нравится Юлия, Юлии не нравится Пердушенко. Как их примирить, просто ума не приложу.
– Намыль им всем шеи.
16
Юлия Феликсовна вела борьбу на несколько фронтов. С главным соперником по борьбе за власть, сахарным королем Пердушенко, первым заместителем Кикинахом, который исподволь препятствовал ее полету в заоблачную даль, а также с теми, кто никак не мог смириться с завоеванием ею дешевой популярности в народе, что умаляло самозваного лидера нации.
Пребывая в постоянном полете, а полет отрывал ее от реальной жизни, она, махая крылышками, все пела об улучшении жизни трудящихся и все больше завоевывала у них популярность. Чем выше росли цены, тем выше поднимался авторитет оранжевой ласточки. А цены катастрофически росли на топливо, на продукты питания, курс гривны поднялся по отношению к доллару, следовательно, и доллар страшно подешевел, теперь и он почти ничего не стоил, обесценилась основная валюта, нищета все больше, все шире расправляла крылышки, опускаясь на головы граждан. А Юлия в это время взлетала все выше и выше, и народ ей аплодировал все чаще, все громче. Что-то есть в народе странное и непонятное: чем больше давишь, тем громче кричат "ура".
Взлетая все выше и выше, она вдруг поняла, что ее кумир Вопиющенко настолько уменьшился в размерах, что казался едва заметной точкой. Еще немного, и эта точка станет незаметной не только для нее, но и для окружающих, кто еще раньше относился к лидеру нации с трепетом и рад был дышать с ним одним воздухом. По мере уменьшения авторитета лидера нации начала образовываться яма, куда надлежало свалиться политической авантюристке Майдана Юлии Болтушенко.
Но Юлия этого не замечала, она летела дальше. Нищий народ должен знать, что она работает по шестнадцать и более часов в сутки ради полета страны в Евросоюз, в котором каждому нищему украинцу будет как у Христа за пазухой.
Откуда у этой хрупкой женщины так много энергии и работоспособности, удивлялись простые граждане, признавшие ее своей богиней.
Вопрос только в том, куда, в какую сторону ее энергия была направлена. Ведь Владимир Ильич тоже трудился день и ночь, интересовался, сколько расстреляно, сколько концлагерей введено в строй. И все это во имя блага народа, во имя победы мировой революции.
Непродолжительное время покажет, что ум Юлии бессознательно был направлен не на созидание, а на разрушение того, что было достигнуто прежним премьером.
Было еще одно обстоятельство: женщина-премьер. Такого ни в России, ни в Украине никогда не было. Доказать, что женщина может справиться с этой должностью не хуже мужчины, ее священный долг.
И то, что у Юлии характер железной леди, все мужчины почувствовали очень быстро. К несчастью для страны, не только для Юлии, это не пошло на пользу. Никому. Все, что предлагала Юлия, находясь в постоянном напряженном полете и оттого выхватывая какую-нибудь идею, они как будто воспринимали, кивали головами, а потом, когда эта идея на практике трещала по всем швам, открыто говорили, что некие силы допускают абсурд в своих решениях. Был даже пущен слух о досрочной отставке премьера. Деструктивные силы сорвали поездку Юлии в Москву.
– Да что это такое? Похоже, под меня копают. И небезуспешно. Я предлагала реприватизировать три тысячи предприятий, а Виктор Писоевич заявляет только о ста. Это работа его кума Петра. Я укрепила гривну, понизила стоимость доллара, с сахаром и бензином вышла небольшая заминка, которую мои враги называют кризисом, а так остальное – все хорошо. Надо собрать членов правительства, журналистов и пригласить русских нефтяных королей, которые заявляют о неизбежном повышении цен на энергоресурсы. На этой встрече будет присутствовать президент. Я с ним заранее обговорю все вопросы и потребую его поддержки.
Рассуждая наедине с собой, она одобрила посетившие ее мысли и приступила к их осуществлению.
Она тут же вызвала своего помощника Обжорко и приказала ему срочно подготовить такое совещание, написать для нее текст выступления и позаботиться о том, чтобы все службы, в том числе и санузлы, работали четко, слаженно, как работает она сама.
Встреча состоялась уже через три дня. Было много трескотни, особенно много говорила премьер. Она, находясь на трибуне, все время поглядывала на лидера нации, потом переводила взгляд на бумагу и озвучивала мудрые слова о всевозрастающем влиянии лидера нации Виктора Писоевича в международных делах и его невиданной энергии по организации союзов, направленных против северного соседа.
Лидер нации слушал, как ребенок колыбельную песню из уст матери, и, наконец, не выдержав признания своих выдающихся заслуг перед народом и всем Европейским союзом, вскочил, схватил микрофон и торжественно заявил:
– Я ставлю высший балл правительству во главе с Юлией Феликсовной – пятерку за работу в течение этих трех месяцев. Что касается Юлии Феликсовны на посту премьера, то она долгодолго будет работать в этом качестве. Нет никаких оснований для ее отставки. Это просто слухи, дурные слухи, должен сказать. Украине повезло с премьером. Команда оранжевых сильна и едина, как никогда раньше. Никому не удастся нас перессорить.
– Это козни москалей, – заявил министр иностранных дел Поросюк. – Надо выразить им протест по линии МИДа.
– С протестом пока повременим, – смилостивился лидер нации.
Потом, когда все разошлись, Юлия, оставшись наедине с Вопиющенко, клялась, что все будет так, как он требует, что она согласна на реприватизацию только ста наиболее крупных предприятий, а не трех тысяч, как добивалась этого раньше. Он же давал обещание, что в любом случае, при любых обстоятельствах не станет отправлять ее в отставку и назначать на этот пост своего кума Пердушенко, который спит и видит себя в кресле премьера.
– Юля, я тебя не обижу, не переживай. В конце концов наплевать мне на свою нацию, я ведь должен стать всеевропейским лидером, об этом уже начаты сложные переговоры с президентской администрацией США. Ты дерзай. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Прижми к ногтю российских нефтяных королей, собери их еще раз и строго предупреди. Либо они понизят цены на нефть, либо мы за них возьмемся. Делай это не торопясь, будь твердой, не отступай ни на один шаг. Если опять запорешь, я для вида покритикую тебя и даже пригрожу отставкой. Знаешь, наша жизнь – это не всегда спланированный спектакль. Тут ничего нельзя предвидеть.
В приемной премьер-министра сидели поставщики мясной и молочной продукции страны. Кто-то улыбался, предвидя пустую перепалку в кабинете премьера, а кто-то чувствовал себя так, словно ему предстояла горячая, а затем и холодная баня.
– Что с нами будет? – вопрошал директор крупнейшего колбасного завода Сарделько. – Ить это полное и окончательное разорение. Мясо должно стоить от тридцати до тридцати пяти гривен за килограмм, а нам предлагают продавать населению по десять-одиннадцать.
– А ты прекрати производство. Сошлись на то, что надо провести генеральную уборку цехов, проверить оборудование и даже произвести капитальный ремонт, – произнес гражданин Украины армянского происхождения Жокорян.
– Да что вы! Как так можно поступать? А народ что будет кушать, кто коммунизм будет строить, простите, кто нас голодных примет в Евросоюз? Там ведь голодных не принимают и правильно делают. Сорок восемь миллионов граждан сметут все полки с продуктами в Евросоюзе. Нас начнут бояться, как чумы. Они, наверно, уже боятся, но виду не показывают. Надо кормить народ, кормить и еще раз кормить, – разошелся Сарделько.
В это время из кабинета премьера вышел молодой человек довольно приятной наружности и громко сказал столпившимся у входной двери просителям::
– Прошу, господа! Юлия Феликсовна готова встретиться с вами.
Просители робко загудели, но один из них, самый высокий и самый толстый, приложил палец к губам, что означало: ни звука больше.
Юлия сидела во главе огромного правительственного стола овальной формы, ничем не покрытого, ничем не украшенного, с одним графинчиком, в котором сиротливо торчали три увядшие гвоздики.