К примеру, министр иностранных дел Борис Поросюк умудрился занимать три должности: он – министр иностранных дел, депутат Верховной Рады и председатель националистической партии руховцев. Нищий не только духом, но и телом, он нигде не блистал. Разве только среди руховцев, поскольку здесь требовалось одно – поносить москалей. От депутата Поросюка не было пользы. Он, как правило, специализировался на национализме и большую часть времени находился за границей. Иностранные дипломаты, будучи в эйфории оттого, что победил тот, на кого они сделали ставку, отнеслись к Борису Поросюку как к известному и авторитетному дипломату, хотя серый дипломат, шкодливый националист понимал в руководстве МИДом ровно столько, сколько Ленин в выращивании скота.
"Экая дрянь, – глядя на Поросюка, иногда думал Петро Пердушенко, чье тщеславие было уязвлено тем, что ему досталась довольно скромная должность по сравнению с Юлией и даже по сравнению с Поросюком, перед которым двери любого государства были теперь открыты. – Ведь он ни одного важного дела для страны сделать не сможет. Горе-дипломат может только напортачить. Но он будет держаться до тех пор, пока к нам окончательно не остынут на Западе".
– Ну что, Борис, не тяжело ли быть в трех ипостасях одновременно? Такой маленький и щупленький, а занимает три должности, откуда столько сил? – спросил Пердушенко.
– Я, как и Виктор Писоевич, – лидер, прошу прощения, не лидер, а всего лишь сын Украины, верой и правдой служу ей. В мои обязанности входит… пробудить национальное самосознание, убедить президента не идти на поводу у поборников русификации неньки Украины. Я считаю так: русский язык необходимо запретить, русские школы в Украине ликвидировать. Крым и восточные области полностью украинизировать, перейти на родной язык в государственных учреждениях, в больницах, в банях, саунах, на рынках, на дорогах, в торговых ларьках, а также в загсах, запретив там общаться на русском, чуждом нам языке.
– Ладно, – сказал Пердушенко, – вопросы национализма меня мало волнуют. Ты скажи вот что. Ты, как лидер "Руха"…
– Знаю, знаю, о чем вы меня пытаете. На этот вопрос я могу ответить точно так же, как всем, кто меня спрашивает. "Рух" – это будущее Украины. Наша партия провозглашает полную независимость Украины…
– Полная независимость невозможна, это нереально. Страны Евросоюза объединились потому, что каждая из них зависима друг от друга. Экономически, разумеется. А вы хотите полной изоляции. Разумно ли это в наше время?
Петро Пердушенко смотрел на Поросюка, как смотрит сытый кот на полудохлую мышку, не зная, что с ней делать, – проглотить или брезгливо отвернуться от нее. Поросюк заморгал глазами, а потом расчихался и достал носовой платок оранжевого цвета, свидетельство того, что он тоже участник успешно завершившейся революции.
– Ап… апчхи! Истинная правда, дорогой Петр Пирамидонович. Но, позвольте заметить, великий Чорновол придерживался того мнения, что… Он и учение создал о незалежности Украины и, прежде всего, от России. Ведь москали – наши заклятые враги, были, есть и будут. Кого они хотели видеть в кресле президента? Яндиковича, зэка, готовящегося продать неньку Украину москалям. Почему они намереваются продавать нам газ по европейским ценам? Они хотят нас задавить экономически. Вы понимаете, дорогой Петр Пирамидонович. О, простите, Кондализа Сарайт звонит. Слушаю, министр иностранных дел великой незалежной Украины Борис Поросюк. Так, так, принимаем меры. Крым возглавляет наш человек. Количество русских школ сокращено вдвое. А через год они будут вообще ликвидированы. Я прошу у США поддержать нас в плане полного запрета русского языка на нашей территории. Что-что? Это пока нельзя делать? Вы меня огорчили. И наш президент будет огорчен. Ну, так это у вас. Такой демократии во всем мире нет, как у вас. И мы будем стремиться. Я бы разрешил по одной русской школе в каждом крупном городе, скажем, в Киеве и Донецке. Вот и все. Две школы. Разве этого мало? Хватит им двух русских школ. А больше ну никак невозможно. Хватит засорять певучий украинский язык. Что-что? Вы думаете несколько иначе? Слушаюсь, слушаюсь, дорогая Кондализа.
Поросюк повесил трубку и блаженно вздохнул. Чихнув еще дважды, он смело посмотрел в улыбающиеся глаза Петра Пирамидоновича и трижды приподнялся в кресле.
– Ну вот, ну вот и договорились. Две школы, нет, одну школу мы москалям оставим. А что касается Крыма… в правительстве Крыма уже украинский язык. Крым – наш. Он никогда не был русским. Мы его отвоевали у турков. Наши солдаты гибли при освобождении Крыма от турецкого ига. Мы недавно с Виктором Писоевичем были в Турции, и нас там принимали как дорогих гостей. И речь шла о Крыме. Полная поддержка, полная. Москали по этому поводу молчали, в рот воды набрав.
Петр Пирамидонович схватил бокал и налил себе минеральной воды. Сделав несколько глотков, он сказал:
– Виктор Писоевич доверил вам важнейший участок, будьте максимально выдержанным и неторопливым и помните одно: националистические идеи сейчас не в моде. Что касается двойного гражданства, это еще спорный вопрос, так же как и русский язык как второй государственный, но что касается русских школ и запрета русского языка на территории Украины, то это полный и абсолютный бред. Министр иностранных дел не должен быть националистом или нацистом. Ты что, Поросенок, с неба свалился?
– Виноват, виноват. Три школы, а не две согласен оставить. О, четыре! Ну, хорошо – пять русских школ. Великий Чорновол завещал нам… впрочем, как вы скажете с президентом: он ваш кум, и вы, должно быть, имеете на него влияние. Я дисциплинированный министр. Такого послушного, дисциплинированного министра вы не найдете во всей Европе. Как только мы вольемся в Евросоюз, я стану министром всей Европы. Вы поддержите мою кандидатуру, Петр Пирамидонович? Поддержите, а? Тогда, если вы поддержите, я дам согласие на двадцать русских школ в Украине.
21
Оригинальным вице-премьером по гуманитарным и социальным вопросам стал Николай Пустоменко, мужчина лет сорока, а может, пятидесяти, низкого роста, узкий в плечах, тонкий в ногах, с широченным ртом, усталым взглядом и каким-то жалким выражением лица. Глядишь на него и думаешь: бедный ты бедный, как же ты тянешь этот трудный воз, который ни в гору, ни с горы сдвинуть не в силах? Только Вопиющенко мог вручить портфель вице-премьера такому внешне непривлекательному, слабосильному, не внушающему доверия человеку за его собачью преданность. Сколько бы он ни шамкал у микрофона, как бы ни пыжился и даже ни стучал кулачком перед микрофоном, как бы ни старался очаровать слушателей своим писклявым голосочком, – все его старания ни к чему не приводят: его речь неубедительна, нет того огонька, который так нужен трибуну и вице-премьеру. Получив эту высокую должность, Пустоменко так разволновался, что впору было вызывать "скорую", но его спасла его четвертая жена, сама больная, бездетная, суетливая, относившаяся к нему не то что с любовью, не то что с уважением, а скорее с жалостью. Она порылась в домашней аптечке, извлекла последнюю таблетку "успокоительного", и великий муж был спасен не только от обморока, но и от насмешек со стороны сотоварищей по партии.
– Коленька, успокойся. К чему так волноваться, сердце может не выдержать, – сказала Веля, вытирая платком совершенно сухие глаза. – Радоваться надо, сердце должно петь, а не печалиться.
– Я, я… впервые в жизни вознагражден за свои муки, страдания, за свой труд, а так всю жизнь, что бы я ни делал, все коту под хвост. Это… какое-то знамение, ибо не может так быть, чтоб человек старался, сильно хотел и не добился того, что так хотел. Жизнь – сплошное противоречие: ты тянешь на себя одеяло, а оно сползает, ты снова тянешь, а оно опять сползает. И так без конца. И вот только теперь я министр, великий человек в независимой Украине. Знаешь, Веля, налей сто грамм, а лекарства убери. Я всю жизнь на лекарствах. Мой организм пропитан этими лекарствами, он уже не реагирует на них.
Коля выпил залпом и еще попросил. Полегчало; лицо озарилось начальственной снисходительной улыбкой. И Пустоменко отправился в дом правительства.
У входа стояла усиленная охрана. У Пустоменко еще не было удостоверения министра, но охрана узнала его. Он так часто рычал на майдане, что даже гуляющая дворняжка и то могла бы его узнать.
Не нажимая на кнопку лифта, он помчался по лестнице вверх, словно семнадцатилетний возраст вернулся по мановению волшебной палочки. Юлия в большом зале уже проводила совещание с министрами.
– Юлия Феликсовна, разрешите присутствовать, я малость опоздал по причине нерабочего состояния лифта. Пешком пришлось подниматься на седьмой этаж, но все этажи я преодолел. Можно я произнесу речь перед депутатами?
– Садитесь, Пустоменко, и не болтайте глупости, – сказала Юлия и отвела от него глаза на весь рабочий день.
Коля присел в конце зала заседаний и с завистью смотрел на трех вице-премьеров – Анатолия Кикинаха, Олега Рыба-Чукча и Романа Бессмертно-Серого.
Вице-премьер Рыба-Чукча так высоко задрал голову, что когда чихнул, брызги разлетелись высоко над головами остальных членов правительства. Роман Бессмертно-Серый жевал соломку, а Анатолий Кикинах с ученым видом уткнулся в бумаги.
– Господа министры, – сказала Юлия, очаровательно улыбаясь. – Позвольте представить вам моих заместителей. Это… – она перечислила все фамилии, а Пустоменко назвала в последнюю очередь.
Испуганный Пустоменко еще ниже опустил голову, вместо того чтобы встать, сделать грудь колесом и произнести слово, состоящее из одной буквы "я".
– Где вы, Пустоменко? Почему не рядом со мной? Садитесь в президиум, вы же вице… – сказала Юлия, щедро улыбаясь.
– Да? Разве я?.. О, благодарю вас! Я еще готов стоять на майдане хоть в двадцатиградусный мороз, – выпалил Пустоменко и посеменил к столу президиума.
– Какие будут предложения относительно рабочего дня на первых порах, пока мы не сделаем для нашего народа что-то такое необычное, ну, скажем, не поднимем курс гривны на недосягаемую высоту или не отберем завод "Криворожсталь" у Пинчука, зятя Кучумы?
Юлия четко сформулировала вопрос, глядя на всех и каждого и ища одобрения в преданных глазах своих министров.
Пустоменко поднял обе руки вверх и, не дожидаясь разрешения, встал и сказал:
– Я предлагаю увеличить рабочий день до шестнадцати часов. Лично я буду приходить на работу в шесть утра, а уходить в десять вечера. Дважды в неделю обязуюсь ночевать в своем кабинете. Я все сказал, спасибо, что выслушали.
Юлия первая захлопала в ладоши, и тут раздались жидкие хлопки министров. Пустоменко был на седьмом небе от счастья. Ему везло как никогда. Он был вполне счастлив.
После совещания он шастал по коридорам до тех пор, пока не нашел табличку, на которой золотистыми буквами сиял текст следующего содержания: "Вице-премьер по гуманитарным и социальным вопросам НИКОЛАЙ ПУСТОМЕНКО".
Коля захлопал в ладоши и трижды подпрыгнул, чтоб поцеловать табличку, но не достал. Он еще раз подпрыгнул, а затем ринулся в свой роскошный кабинет, который оказался открытым.
Вскоре вошла секретарь в очень короткой юбке и кофточке с большим вырезом.
– Глория Пирамидоновна, – представилась она и схватила пачку "Примы" без фильтра. – Позвольте прикурить, господин Пустоменко. Значит, будем работать. И развлекаться тоже.
– Послушайте, Глория…
– Пирамидоновна.
– Глория Пирамидоновна, развлекаться будем потом. Сперва наладим работу, чтоб нас ценили не только простые люди, наши потенциальные избиратели, которые голосовали за нашего президента и признали его лидером нации, но и премьер Юлия Феликсовна чтоб нас ценила и в пример остальным ставила.
– Что касается работы, вы будете мной довольны. Я буду не только секретарем, умеющим запустить компьютер, но и вышибалой. Это пригодится, когда у вас скопится много просителей. Жаль, что презенты нельзя принимать… в крупных размерах. А что касается мелочи, икорки там баночку, балычка кусочек, пирожное, тортик, – эти мелочи, я думаю, наш президент не имел в виду, когда обещал на майдане покончить со взяточничеством.
– Тссс! – едва слышно произнес вице-премьер. – Вы, Глория, слишком неосторожны. А вдруг жучок где вмонтирован, скажем, в этой авторучке, в чернильном приборе или в настольной лампе? Что тогда?
– Надо оборвать все провода, – предложила Глория Пирамидоновна и тут же ухватилась за телефонный шнур. Но в это время телефон издал душераздирающий звук. И Глория, и ее начальник вздрогнули одновременно.
Пустоменко быстро пришел в себя и приложил трубку к уху. Это была Юлия. Она сообщила, что начинается прием подчиненных, затем прием представителей различных организаций, которые уже три месяца как записаны в очереди, затем, приблизительно после полуночи – прием населения… инвалидов войны и представителей ОУН/УПА (Организация украинских националистов – Украинская повстанческая армия).
Рабочий день начался.
Первой вошла бывшая певичка, а ныне министр культуры Оксана Белозирко и начала излагать свою просьбу не только при помощи слов, но и слез, обильно текущих по розовым, а потом и свекольным щекам. Она желала во что бы то ни стало расправиться с директором театра русской драмы Михаилом Резниковичем.
– Какие могут быть вопросы? Если точно установлено, что господин Резникович голосовал за кандидатуру Яндиковича во время президентских выборов, а не за лидера нации, то занимать Резниковичу самую высокую должность в театре не полагается.
– Я хотела бы видеть его дворником, – злорадно произнесла Оксана.
– Крепко тебе насолил?
– Он домогался меня, а когда понял, что это ни к чему не приведет, постарался избавиться от меня. Хорошо еще, что подвернулась работа в качестве депутата Верховной Рады. А то что бы я сейчас делала?
– Воля твоя. Делай с ним, что хочешь. Может быть, лучше гардеробщиком его назначишь? В том же театре.
В это время послышался шум в коридоре, чуть приоткрылась дверь и в щелочку зарычал Бенедикт Тянивяму:
– Ты что, Ксюшенька, так долго занимаешь кабинет Коли Пустоменко, заставляешь ждать великого человека, коим является сам Бенедикт Тянивяму, который стоит пред тобой персонально. Ты же министр. Вот и решай свои проблемы более оперативно. Со мной тут генерал УПА Косой Глаз, пожилой человек, ему восемдесят семь лет.
Оксана вышла в коридор, посмотрела на генерала и с ужасом воскликнула:
– Он мертв!
– Нет, пока жив. Они почивают. А потом, он бессмертен. Он будет жить, пока жива Украина. Молодежь должна брать пример с него, учиться его мужеству и стойкости в борьбе с москалями.
Сказав эти слова, Бенедикт решительно распахнул вторую половину двери и ввалился в кабинет Пустоменко:
– Привет, Пустобрех. Я не один. – И повернув голову назад, добавил: – Втащите генерала вместе с койкой.
Четыре бойца с нацистскими нашивками на рукавах, где вместо свастики значилось ОУН/УПА, втащили железную кровать на колесиках, на которой лежал генерал Кривой Глаз.
Генерал открыл глаза, обрадовался, увидев министра, и в качестве приветствия громко стрельнул, а потом едва слышно крякнул: хай живе!
– Генерал ОУН/УПА Кривой Глаз! Прошу любить и жаловать, – отрекомендовал Бенедикт Тянивяму, прикладывая руку к фуражке с изображением Степана Бандеры. – Прошу, генерал, открыть пошире свои всевидящие очи! Боец Ширинка, открыть веки генералу и помочь ему принять сидячее положение. Подушки подложите под спину героя, подушки: у генерала спина не сгибается, в синяках вся от москальских пуль, которые не прошивали спину, а только скользили вдоль спины.
Боец Ширинка и боец Портянка открыли веки генералу и подложили подушки под несгибающуюся спину; генерал принял сидячую позу и прокашлялся.
– Вам слово, генерал, – сказал Бенедикт в ухо Кривому Глазу.
– Ась?
– Вам предоставляется слово, генерал, – повторил Бенедикт довольно громко.
– Дзенкуе бардзо, – произнес генерал и приложил платок к беззубому рту.
– Откуда вы так хорошо знаете польский? – спросил Пустоменко, протягивая руку. Но генерал протянул свою высохшую руку к губам вице-премьера. Коля так растерялся, что вздрогнул, а потом все же приложил бледную щеку к костлявой руке генерала.
– Он долгое время жил в Польше под видом звонаря католического собора, в котором служил Иоанн Павел Второй, владыка Римский. Как только владыка отправился в Рим, а Украина обрела независимость, генерал Кривой Глаз вернулся во Львов, в бывший личный особняк. Правильно я говорю, генерал?
– Ась? Дзенкуе бардзо. Вы говорить вшистко правильно.
Генерал действительно неважно слышал, но был убежден в том, что Бенедикт Тянивяму свой человек, не подведет.
– Я очень рад гостю, знатному человеку, – сказал Пустоменко. – Чем могу быть полезен?
– Дзенкуе бардзо, – произнес глухой генерал.
– Коля, дорогой, – сказал Бенедикт. – Генерал просит уравнять его с героями Отечественной войны. И не только его лично, но и всех оставшихся в живых офицеров и рядовых ОУН/УПА. Этот вопрос, как ты знаешь, трудный и даже спорный, но оккупация Украины сначала Гитлером, а потом Сталиным – все равно оккупация, как ни крути. Настоящие щирые украинцы это хорошо понимают. Москали ничуть не лучше солдат Гитлера. Ты согласен с этим?
– М-м-м.
– Не мычи, а скажи, что согласен.
– Я проконсультируюсь с лидером нации, – произнес Пустоменко убийственную фразу. – А что касается генерала, постараюсь что-то сделать. Скажем, поймаю какого-нибудь богатого человека и скажу: помоги генералу. И дальше. В Украине, как и в России, готовятся торжества по случаю шестидесятилетия Победы. Я сделаю так, что парада победы на Крещатике не будет. Пусть прогуляются старички по Крещатику и довольно. Об этом уже был разговор с первым лицом государства.
– Лицо, с которым ты говорил об этом, мне хорошо известно. Он всегда "за" и руками, и ногами. А что касается ОУН/УПА, так это его кровные братья. Как только он помрет, в чем я очень сомневаюсь, скорее, он никогда не помрет, но все же, если такой казус произойдет и нация лишится своего лидера, мы ему памятник поставим. И этот памятник будет гораздо выше памятника Степке Бандере.
Бенедикт принялся излагать свою программу вице-премьеру. Он высказал уже в который раз свою симпатию и поддержку организации украинских националистов, благодаря которым Украина обрела независимость. Если бы Украина оставалась в составе России, все щирые украинцы были бы рабами, ходили в лохмотьях, питались бы только русскими щами, потому что черная земля Украины не давала бы урожаев, будучи под гнетом москалей. Да и вообще, ее бы никто не принял в Евросоюз. А так двери Евросоюза для Украины открыты.
– Нам осталось сделать немного, – продолжал Бенедикт. – Русский язык надо запретить, русские школы ликвидировать, а тех, кто балакает на чужом и чуждом нам языке, бить по морде. Я дневал и ночевал на майдане ради этого. Лидер нации не оценил мои старания. Время покажет, что он был не прав. Но дело не только во мне. Дело в тех идеях, которые я отстаиваю. Лидер нации на шестьдесят процентов стал националистом, а за ним тянется и Юлия Феликсовна. Теперь она переходит на галицкий говор. Недавно произнесла: "Мы мусимо пышатыся нашими успехами".
– Бардзо хорошо, – произнес генерал и попытался захлопать в ладоши.