– Катрин, ты умница, ты почти убедила меня. Я как раз думал о тебе и о твоем плане по голодомору. Сегодня, когда я присутствовал на заседании Верховной Рады, мне пришлось обрадовать депутатов… голодомором, поэтому я вернулся домой раньше, чем обычно. Еще восьми нет, а я уже дома. Президент никогда так рано не возвращается. Рузвельт приходил домой не раньше одиннадцати.
– Не мели чепухи, – добродушно произнесла Катрин. – Любой великий человек может трудиться не только на работе, но и дома. Сегодня ты будешь трудиться над голодомором. Знаешь, как это важно? Если большинство стран признает этот голодомор, России придется раскошелиться. Несколько миллиардов долларов в нашем кармане. Мы их тут же переведем в Штаты. Ты ведь хорошо знаешь: если на второй срок тебя не изберут, мы улетим в Америку. Я ни на один день здесь не останусь.
– А Россия может компенсировать наши потери?
– Ее заставит мировое сообщество. Не секрет, что мировое сообщество голосует так, как этого хочет Америка. И так будет всегда.
– Я счастлив, что у меня такая мудрая жена, – произнес знаменитый супруг. – Кстати, я уже настрочил указ о голодоморе. Вот он.
Катрин пробежала одну строчку, из которой состоял весь указ, и расхохоталась.
– Что, не понравилось?
– Ты смешной. А еще лидер нации. Вот ты пишешь тут: назначить голодомор на осень 2008 года и подпись. Разве так издают указы? Голодомор – это целая эпопея в твоей политической деятельности, как лидера нации. Давай так, сначала перекуси, а потом возьмемся за работу. Надо составить план, а потом постепенно, шаг за шагом браться за выполнение намеченного плана. – Катрин раскрыла увесистую папку и уселась напротив мужа. – Так вот, Америка требует благодарности за то, что она тебе подарила президентское кресло. Ты понял?
– Я давно это понял. Только что от меня требуется? Отдать Украину американцам? О, я к этому готов. Я отдам всю Украину с потрохами, только пусть Америка согласится взять нас под свое крылышко.
– Да, но это не так просто. Предстоит большая подготовительная работа. Сперва надо реабилитировать оставшихся в живых воинов ОУН/УПА. Уравнять их с бойцами Красной армии, присвоить каждому, кто еще передвигается на своих двоих, звание героя Украины, назначить им самые высокие пенсии, поселить в новые благоустроенные квартиры, обеспечить бесплатным транспортом, поставить памятники в каждом городе Степану Бандере. Следует переписать все школьные учебники. В учебниках истории Красная армия должна быть представлена как агрессор, а УПА – освободитель. В каждой школе – музей воинов УПА. Русский язык убрать из всех школ, институтов, убрать из всех научных словарей русские слова. Когда закончится эпопея с УПА, ты переходишь к голодомору. Это большая работа. Памятники жертвам голодомора в каждом городе Украины, в каждом поселке. Весь научный мир Украины работает над созданием многотомной книги, праздник каждый год.
– Траурный праздник, – поправил муж.
– Не перебивай. Все страны должны признать голодомор и еще геноцид. Когда геноцид признает ООН, ты получишь большую компенсацию от России.
Тут лидер нации захлопал в ладоши, а потом, свесив голову, закрыл глаза и засопел. Катрин позвонила в Штаты и доложила, что они с мужем согласовали все вопросы и приступают к выполнению рекомендаций из Вашингтона.
Рано утром президент умчался на работу. У входа его уже ждали сгорбленные старички, ученые западных институтов и университетов. Они низко кланялись президенту, прижимая локтями спрятанные под мышкой свои великие труды в несколько страниц о роли Степана Бандеры в украинской истории.
Виктору Писоевичу стало как-то жалко их, и он хотел было прослезиться, но ученые, как пионеры, стали скандировать: Украине слава, Вопиющенко слава, Степану Бандере слава.
– Хорошо, хорошо, заходите, пожалуйста, – пригласил их президент, открывая массивную дверь своей резиденции.
Ученые расселись в мягкие кресла и выложили на стол свои труды.
– Господа, времени очень мало. Через полчаса должен явиться посол США, а вы сами знаете, что такое посол великой страны, нашего стратегического партнера. Я думаю, вы пришли с какими-то предложениями, представьте их, и будем принимать решения.
Предложение было одно: заменить киевских ученых на галичанских, присвоить ученые звания как можно большему числу выходцев из Галичины, заменить всех ректоров вузов на галичанских и срочно готовить молодежь опять же из Галичины.
– Ваше предложение принимается. Вы, господин Кишка, назначаетесь академиком Академии наук и ее руководителем. Вам и карты в руки. Тащите галичанскую молодежь в Киев, работайте с ними. Надо переписать историю Украины, школьные учебники тоже. Не может быть учебник алгебры с русской фамилией, там должна стоять украинская фамилия, – сказал президент.
– А физики?
– И физики тоже. И вы должны постоянно говорить о голодоморе!
– Москали устроили нам голодомор, – произнес ученый Рябчук.
26
Генеральный прокурор Украины Пискуляко – человек трудной судьбы, особенно если принять во внимание его служебную карьеру. Его назначали, снимали, восстанавливали, снова снимали, а затем, в разгар так называемой оранжевой революции, а точнее путча, он подал в суд жалобу на незаконное увольнение. И суд восстановил его.
Взлеты и падения сопровождали его так часто, что он уже искренне полагал: если однажды его назначат Генеральным прокурором, то в этой должности он задержится не дольше года.
Многие ожидали, что новый, захвативший власть президент уберет его с этого поста, как только поклянется на Библии народу, что будет служить ему верой и правдой. Но ничего подобного не произошло. Всех президент сменил, начиная с министра и заканчивая заведующим баней, назначил новых ключевых министров и губернаторов, а те, в свою очередь, заменили всех на местах, а Пискуляко остался цел и невредим. Это казалось невероятным. Пискуляко ждал указа о своем увольнении ежедневно, еженощно, бессонница извела его, довела до изнеможения, но такого указа президент не издавал.
Глава МВД Залупценко планировал на эту должность своего человека и дважды заикался об этом президенту. Некий Поперно, друг его детства, купивший диплом об окончании Харьковского юридического института, претендовал на эту должность и обещал следовать советам Залупценко и ежедневно возбуждать уголовные дела против сторонников Яндиковича. И не только это: он предлагал, негласно, правда, объединить Генеральную прокуратуру и МВД.
– Витя, друг, пойди мне навстречу, последний раз, Христом Богом прошу. Смени ты этого Пискуляко на более достойного человека, нашего человека, он верой и правдой будет служить Украине и нам с тобой. Я этого человека знаю с детства, он, как и я, не захотел эмигрировать в Израиль. Это Поперно Абрам.
Но президент, помассировав то место, где прилип крест Мазепы, твердо сказал:
– Хватит мне одного еврея в правительстве.
– Это камушек в мой огород?
– Приблизительно. Ты лучше навести этого Пискуляко и выясни, чем он дышит. Вернешься, доложишь, потом будем решать. Поговори с этим Пискулякой и, если увидишь в нем надежного человека, преданного оранжевой революции и президенту лично, тащи ко мне на дачу, я устрою ему хороший дополнительный экзамен. Если он выдержит экзамен, пусть работает и дальше. Только учти, я не только тебе даю такое задание, поэтому не финти там, а то сам поплатишься. Я человек глубокий и сложный: познать меня до конца еще никому не удавалось.
– Понял, господин президент!
Залупценко сам сел за руль "ауди" и поехал на дачу к Генеральному прокурору Пискуляко в выходной день.
У железных ворот, освещенных тусклым фонарем, он увидел пустую будку. Залупценко посигналил, но никто не вышел. Он еще несколько раз нажал на сигнал. Тогда в одном из окон второго этажа зажегся свет и показалась большая голова с короткой стрижкой, блеклыми усами и дрожащей нижней губой. Но только на миг – и тут же спряталась. Свет потух.
Залупценко выругался матом и еще раз стукнул кулаком по сигнальной кнопке. Тусклый свет фонаря освещал его настолько, что любой наблюдатель мог бы без труда понять, что посетитель безоружный.
– Я Юрий Залупценко, – громко представился он. – Я приехал по приказу лидера нации Вопиющенко. Открой ворота, гад. Это в твоих интересах. А меня нечего бояться, я всего лишь министр внутренних дел, твой напарник по борьбе с бандитами Яндиковича.
Пискуляко уже был на первом этаже, прикладывал к замочной скважине то правое, то левое ухо и, когда услышал знакомую фамилию, заверещал от радости. Он тут же нажал на рубильник, и все окна прокурорской дачи засветились ярким оранжевым светом. Он долго не мог сунуть ключ в замочную скважину, поэтому кричал, сколько было сил:
– По-го-о-ди-ите! Сейчас я вас впущу для переговоров о сотрудничестве.
Когда открылась входная дверь, автоматически открылись и ворота, Залупценко сел за руль и въехал во двор.
Пискуляко в длинном до пола халате встретил его на маленькой парадной лестнице.
– Добро пожаловать, господин министр! Душевно рады вашему появлению на нашей скромной даче, – пролепетал Пискуляко.
– Ладно, ладно. Возвращайся в свои покои, облачись в лучший костюм: тебя ждет лидер нации. Будь с ним максимально корректным, преданным, покорным и выкажи ему свою любовь, если чувство любви тебе вообще присуще.
– До гробовой доски! До гробовой доски! – пищал Генпрокурор, убегая и все оглядываясь.
Прошло чуть меньше двадцати минут, и Генпрокурор вышел в черном костюме, оранжевой рубашке с оранжевым галстуком набок и в брюках галифе.
– Что ж так долго возился?
– Оранжевую рубашку искал, – дрожащим голосом произнес Пискуляко.
Уже через час они были у лидера нации. Юра боялся, что его подопечный не сможет сказать ни одного слова президенту: у Генпрокурора парализовало язык, как только машина въехала на территорию дачи Вопиющенко. Он заставил своего подопечного тут же принять большую дозу успокоительного. По всей видимости, это были те транквилизаторы, которыми кормили участников путча на майдане.
Они поднялись на второй этаж, вошли в приемную, но им здесь велели подождать, пока лидера нации не отпустят врачи-массажисты.
Минут тридцать спустя Пискуляко совершенно преобразился: напевал песенку "нас бохато, нас не подолаты", затем стал щелкать пальцами, пританцовывать, а когда, наконец, Вопиющенко вошел в приемную со сдвинутыми бровями в оранжевом халате и в тапочках на босу ногу, гость захлопал в ладоши и упал на колени.
– Вопиющенко слава! Слава, слава, слава!
Лидер нации кивнул головой, подавая знак следовать за ним и указывая на кресло.
– Не могу! – весело произнес гость.
– Садись, садись, в ногах правды нет, – произнес хозяин.
– Сесть прежде вас никак не получается: ноги в коленях не сгибаются, господин президент, лидер великой нации, взявший курс на евроинтеграцию.
– А, вот что! Хвалю, хвалю. Нам нужны преданные люди. А теперь скажи, с чего ты начнешь, если мы тебя оставим Генеральным прокурором? Только честно.
– Я начну сажать, сажать и еще раз сажать… всех ваших идейных противников, пока не дойду до Яндиковича. Клянусь честью! Вы не думайте, она у меня есть. Это у Кучумы нет совести. Если бы была, он бы меня не уволил. Я хоть был выкинут, но совесть моя со мной осталась. Вот вам крест, дорогой лидер нации, которого еще не было в истории Украины.
– А что скажет Юра Залупценко? – спросил Виктор Писоевич.
– Предан, как собака, как ваш бульдог, – произнес Юра, прикладывая руку к сердцу, как это всегда делал лидер нации.
– Скажите, как у вас со здоровьем?
– Если честно признаться, то я болею, – ответил Пискуляко. – Я болею ненавистью к Кучуме, Яндиковичу и всем пророссийски настроенным гражданам, – бодро ответил Генпрокурор.
– Это хорошая болезнь, продолжайте в том же духе, – сказал Вопиющенко, а потом обратился к Залупценко: – Как объяснить нашей команде, что этот симпатичный человек не подлежит замене?
– Никак не надо объяснять. Генерального прекурора назначает президент. Вы просто никого нового не назначайте, не издавайте указ о назначении и все тут. Кто посмеет сомневаться в том, что вы его оставили в той же должности?
– Я одобряю этот план, – сказал Виктор Писоевич. – Ну что же! Поздравляю вас. Надеюсь, вы на деле докажете преданность оранжевой революции и истинно народному правительству.
– И лидеру нации в первую очередь! – произнес Генпрокурор, вытягиваясь. – Разрешите отбыть? Я поеду к себе возбуждать уголовные дела.
Пискуляко весь сиял. Не жалея времени и сил, он готовил уголовные дела на всех губернаторов прежнего режима, на всех идеологических противников, хорошо помня популярное при коммунистическом режиме выражение – кто не с нами, тот против нас.
Виктор Писоевич остался доволен беседой с Генпрокурором, хорошо спал в эту ночь, а утром отправился в поездку по западным регионам, много выступал, призывая вновь назначенных губернаторов возбуждать уголовные дела против тех, кто носит камень за пазухой по отношению к оранжевой революции и президенту лично.
Политическая оппозиция должна быть деморализована, запугана, а ее руководители сидеть за решеткой, тогда можно идти на выборы в 2006 году, дабы избрать новых оранжевых депутатов в парламент.
– Вы не должны так ярко светиться, Виктор Писоевич, – советовал Залупценко. – Иногда можно и покритиковать наши действия. Это даст возможность оставаться демократом в глазах ваших избирателей и мирового общественного мнения. Мы будем пахать, правильно я говорю?
– Может и так. Я посоветуюсь по этому вопросу с Майклом Корчинским.
27
Генеральный прокурор не только воспрянул духом, но и осмелел. Такого с ним никогда раньше не было. Узнав, что лидер нации вернулся из поездки по западным регионам, он тут же, без всякого предварительного согласования, помчался к президенту, и тот незамедлительно позволил ему войти в свой рабочий кабинет. Пискуляко остановился у двери и застыл на месте, будто его парализовало: ни вперед, ни назад. Хозяин поднял голову и тоже застыл в ожидании. Так прошло минуты две.
– Говори, чего ты медлишь? Я тебя слушаю. А то проходи, садись в кресло для почетных посетителей.
– Вот спасибо, вот спасибо, уважили, – пролепетал прокурор и поковылял к столу президента. – Я… у меня есть предложение. Если вы согласны меня выслушать, то я приступлю к изложению своего предложения. Я насчет реформы. Эту реформу надо загнать в угол, а то ишь, нашлись! Хотят лишить вас полномочий, а вся власть сосредоточится в руках одного человека. И этим человеком будет председатель Верховной Рады. Вы человек добрый, я знаю. Они пользуются вашей добротой. Зачем нам эта парламентская республика? Обойдемся и без республики. Никакой республики, понимаешь. Я, как Генеральный прокурор, категорически против парламентской республики.
– Ты это серьезно?
– Клянусь животом своим.
– Я тоже против, но как это сделать?
– Не соглашайтесь, вот и весь сказ. Издавайте всякие указы, приказы, постановления. Надо создать такую ситуацию, чтоб в Украине без президента ни туды ни сюды.
– Слишком общо, – сказал президент. – Правда, должен признать, что предложение дельное и оно мне подходит. Кто мог бы разработать сценарий?
– Я.
– Тогда жду этот сценарий к завтрашнему утру.
– Не получится, господин президент.
– Должно получиться.
– Пока я не стану Генеральным прокурором Евросоюза, я…
– А понятно. Хорошо, пусть будет по-твоему.
Теперь, когда воробей был выпущен из клетки и засел в мозгу лидера нации, конституционная реформа не давала ему спать. Как бы сделать так, чтоб не ограничили власть? Кто будет расправляться с политическими противниками, кто будет будет сажать их за решетку?
28
Виктор Писоевич всякий раз порывался чинить расправу над инакомыслящими, все растопыривал ладони и утверждал, что эти руки чистые, но как-то не получалось: то прокурор медлил, то глава МВД не соглашался на арест того или иного бизнесмена, особенно после того, как тот позолотил ручку. Юля, став премьером, больше не напоминала о том, что всех донецких надо повесить, выдав им веревки, или заполнить ими тюрьмы. Как-то все само собой затихло. Работники госаппарата не упускали случая набить карманы долларами, видя, что президент и премьер лояльно относятся к взяточникам, поскольку сами не прочь поживиться. Затем началось соревнование между президентом и премьером – кто лучшую дачу построит, кто сколько денег переведет в иностранный банк.
Короче, образовался вакуум. Президент приходил на работу, дремал в кресле до трех, а потом принимал ходоков, особенно из Галичины.
В одно из воскресений Виктор Писоевич в одиночестве сидел у себя на даче. Жена с детьми гостевала в Америке, слуги и воспитатели детей были отпущены на выходные. Один охранник торчал у входных ворот с автоматом наперевес.
"Боже, какая скука, – сказал себе лидер нации. – Никогда бы не подумал, что такое возможно. Рожи министров так надоели – сил никаких нет". Он еще долго бродил во дворе, затем зашел в библиотеку, достал Библию, изданную во Львове на украинском языке, – подарок львовского настоятеля католической церкви, и начал листать.
В Евангелии от Матфея он наткнулся на Нагорную проповедь Иисуса Христа.
"Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими.
Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное".
Виктор Писоевич поцеловал то место в книге, где были напечатаны эти знаменитые строки, закрыл книгу и, заложив руки за спину, долго расхаживал, потом стукнул себя по лбу и воскликнул:
– А почему бы мне не взойти на гору и не произнести проповедь? Ведь гора есть, страждущие и молящиеся на мой облик тоже есть, а проповедь я сочиню по дороге к этой горе. Я мученик, меня травили, лицо у меня мученика, оно в ранах. Я кроткий и наследую землю, я милостивый и помилован буду, я чистый сердцем и я узрю Бога. Я нищий духом и буду в царстве небесном.
Он тут же вызвал своего госсекретаря Бздюнченко и поделился с ним своей замечательной идеей. Бздюнченко захлопал в ладоши от восторга и сказал:
– Вы, как и Иисус Христос, – мученик. Иисус страдал, и вы страдали, и сейчас страдаете за свой народ, вон у вас какое лицо. Хорошо бы дать информацию в газетах под заголовком: "Вторая Нагорная проповедь лидера украинской нации". Только где, на какую гору вы решили отправиться? На Арарат?
– На Говерлу, – ответил Вопиющенко. – Говерла в Ивано-Франковской области. На границе с Закарпатской. Это наша украинская гора, и я там буду читать проповедь.
– Это там, где вы работали бухгалтером? О, замечательно, символично. Надо собрать корреспондентов со всего мира. Какая высота у этой горы? Метров двадцать есть?
– Две тысячи с гаком, – гордо ответил президент.
– Простите, оговорился. А паломники на эту гору взойдут?