– Виктор Писоевич! – воскликнул Петя, не обращая внимания на плачущего премьера. – Беда. Меня лишили депутатского мандата – как же я теперь без него? Помоги, дорогой кум. Ты мне предложил добровольно уйти в отставку, и я послушался твоего совета, дал добро, ну мандат-то мне надо оставить, у меня несравнимые заслуги перед отечеством: я был на трудном участке и по совместительству исполнял обязанности депутата Верховной Рады. Это волшебное удостоверение делало меня неприкосновенным. Я мог попасть в любую неприятность, но достаточно было показать эту волшебную книжечку, и от тебя все отворачивались и даже приносили извинения.
– Литвинов сейчас в Америке. Пойдем, позвоним Мартынюку, если еще не поздно.
– А как же я? – пропищала Юлия, но лидер нации ушел под руку со своим кумом, даже не повернув головы в ее сторону.
33
После бессонной ночи, утром 8 сентября, Юлия отправилась на работу раньше обычного. Выпив две чашки кофе, чтоб не слипались глаза, она села на переднее сиденье и дала команду сонному водителю ехать к правительственному зданию. Был седьмой час утра. Дежурные на первом этаже уже привыкли к тому, что хозяйка здания на Грушевского приходит раньше всех, а то и ночует в своем роскошном номере, рядом с рабочим кабинетом. Но так рано, как сегодня, она еще ни разу не появлялась. Возможно, ей уже позвонили и сообщили тяжелую для нее новость, в которую она никак не может поверить.
Капитан Шкандыбайло испугался, не случилось ли что-нибудь, не возник ли пожар на верхних этажах и ей об этом сообщила пожарная служба, но запаха гари не чувствуется. Капитан вытянулся в струнку, но не так, как всегда, а несколько нервозно, глядя на хозяйку испуганными глазами.
– Доброе утро, – весело сказала Юлия и протянула капитану руку.
– Служу ридной неньке Украине! – пропел капитан, прикладывая руку к козырьку.
– Ну что нового, капитан?
– Ничего хорошего… – запнулся капитан. Он хотел сказать Юлии, что она уже не премьер, что он слышал Би-Би-Си, но Юлия, как игривая кошка, прыгнула в раскрывшийся лифт и умчалась на верхние этажи в свой кабинет.
Едва она открыла кабинет, как услышала непрерывные звонки сразу нескольких аппаратов. Она схватила три трубки одновременно: две приложила к ушам, а третья повисла в воздухе.
– Говорит Турко-Чурко, примите сигнал SOS! Юлия Феликсовна, это вы у телефона?
– Да, я, а что произошло?!
– Произошло самое страшное, хуже землетрясения, хуже начала третьей мировой войны с применением атомного оружия. Этот Квазимодо предал нас. Он издал указ об отправке правительства в отставку во главе с вами, Юлия Феликсовна. Вы великая, благородная женщина, дочь всего украинского народа, но вы больше не премьер, а я не министр. Что нам делать, куда деваться? У меня пропало свыше двадцати выгодных сделок, которые могли принести двадцать миллиардов гривен дохода. У меня фундамент будущего особняка в Испании, два ресторана и одна гостиница в Крыму, и все это провалилось в преисподнюю. А сколько у вас особняков недостроенных, Юлия Феликсовна? Голубушка, если вы эмигрируете в Англию к своему зятю, возьмите и меня, я буду вам верным слугой.
Турко-Чурко мог говорить еще минут двадцать, но Юля прервала его.
– Не может этого быть, – произнесла она со злостью. – Это провокация, Турко-Чурко. Я вас накажу. Или вы решили посмеяться надо мной?
Она бросила трубку и поднесла к уху другую.
– Говорит министр юстиции Заварич-Дубарич! Произошел государственный переворот. Наш президент совсем рехнулся и отправил нас всех в отставку. Мы с вами потеряли слишком много – лишились депутатских мандатов и должностей. Надо организовать массы на Майдан. Необходимо действовать слаженно и быстро. У меня на западе шестнадцать дивизий под командованием Школь-Ноля.
– Обзвоните всех и попросите срочно прибыть на закрытое совещание по поводу выработки новой тактики.
Юлия произносила эти слова с увлажненными глазами. Она чувствовала себя оскорбленной, в одиночестве на тонущем корабле и, хотя на спасение надежд было катастрофически мало, делала все во имя спасения.
Следующая трубка была из Харькова. Губернатор сказал:
– Я возмущен поведением президента и готов выйти на Майдан. Лучше и красивее премьера в Украине еще не было. Вы были первая женщина-премьер. Думаю, все особи женского пола, а их не меньше двадцати пяти миллионов, плачут и скорбят вместе с вами.
– Благодарю, мой дорогой! – и Юлия повесила трубку.
Еще был звонок от Курвамазина.
– Вы взяли в правительство не профессионалов, а дерьмо. С кем поведешься, от того и наберешься, ха-ха-ха! Я чрезвычайно рад. Поздравляю с падением.
Уже к девяти утра собрались министры и другие члены правительства. Все стояли в кабинете премьера, как на похоронах, молча, опустив головы и изредка поглядывая на свою бывшую хозяйку. Как и всякий человек в трудную минуту, Юлия на людях старалась казаться бодрой, хоть и хорошо понимала, что только что произошло землетрясение силой в десять баллов по шкале Рихтера. Здание разваливается, окна трещат, стекла звенят, и все ее сотрудники смотрят на нее в надежде, что она спасет их. И только предатели улыбаются.
– Головы выше, господа! Вавилонская башня зашаталась под нами, но ведь у нас есть возможность покинуть ее целыми и невредимыми для того, чтобы построить новую Вавилонскую башню – высокую до небес и широкую до берегов Адриатического моря. Пойдемте в зал коллегии, обменяемся мнениями, сфотографируемся на память и разбредемся для краткого отдыха, а потом снова за работу. Прессу не пускать, интервью пока никому не давать. Я скажу, когда можно интервьюироваться.
– Мы что, никогда больше не вернемся? – спросил министр очистных сооружений Моськоленко.
– Не знаю, как вы, а я еще вернусь и буду премьером целых два года. Президент будет ходить ко мне на поклон.
Коллегия прошла сравнительно быстро и скучно, хоть и необычайно напряженно. Все смотрели на Юлию. Лицо у нее выглядело искаженным, не таким, как всегда. Дорожки от слез остались, хоть слезы высохли еще до того, как началась коллегия.
Юлия вернулась в свой, теперь уже чужой кабинет, стала перед зеркалом и увидела маленькую злую женщину, настоящую Жанну д'Арк, способную совершить нечто такое, что навсегда войдет в историю государства, а может, и в европейскую историю.
Купание в лучах славы и небывалого величия было недолгим, но ярким. Во всех уголках мира знали, что среди славян есть выдающийся политик, премьер-министр в образе прелестной женщины, необычайно говорливой, общительной, улыбающийся и… зовущей. В свои сорок она выглядит на тридцать, и пусть она не писаная красавица, но чрезвычайно симпатичная, приятная, оригинальная женщина с высокими полномочиями. По существу второе лицо в государстве.
– Лишили всего, не дали свершить великие дела! – произнесла она перед зеркалом. – Да горите вы все огнем. А ты, Квазимодо проклятый, уже в третий раз меня предаешь! Ты еще пожалеешь об этом.
За дверью послышались какие-то звуки. Юлия тихонько подкралась и толкнула дверь от себя со всей силой, дабы застать провокатора на месте. Не исключалась возможность мести: у Юлии, как и всякого большого человека, были враги. Но за дверью стоял преданный воздыхатель, министр госбезопасности Турко-Чурко. Он получил дверью по голове, но не зашатался.
– Ты?! Что ты здесь делаешь? Небось, стихи сочинил на мои похороны. Что ж, заходи.
Турко-Чурко продекламировал:
О Юлия, Юлия,
Не покидай страну!
Тебя все обманули,
А я не обману!
– Что ж, хорошие стихи. Правда, я никуда не собираюсь. Кажется, судьба только начинает раскрывать мне свои объятия. Я побыла восемь месяцев премьером, а почему бы мне не побыть восемь-десять лет президентом? Ты будешь за меня голосовать?
– Обеими руками!
– Что ж, садись, выпьем. В самый раз. Давай напьемся и будем песни петь. Я буду реветь, а ты петь.
– Я не смогу петь, глядя на ваши слезы, – сказал бывший министр.
– Где остальные? – спросила Юлия.
– Разбежались, как крысы с тонущего корабля, – произнес Турко-Чурко.
– Ты один остался. Молодец. В трудную минуту остался со мной. Назначаю тебя своим замполитом. Если будет трудно, не сбежишь?
– Никогда, ни при каких обстоятельствах.
34
В команде Вопиющенко начался непредсказуемый разброд, посыпались обвинения в адрес друг друга. В этом нет ничего удивительного. Люди, у которых нет совести, чести, люди, которые не знакомы с элементарными нравственными принципами, не могут поступать иначе. В любой волчьей стае происходит грызня, и это в порядке вещей. Двуногие волки разделились как бы на два лагеря. С одной стороны, члены команды президентской администрации и приближенные лидера нации, куда вошел, в качестве главного, Петр Пердушенко, а с другой – Юлия со своей командой. Президент старался примирить два лагеря, но у него ничего не получалось. Юлия была слишком амбициозна, слишком эгоистична, слишком рвалась к неограниченной власти, и, как это ни удивительно, ее популярность в народе не упала, а только возросла.
"Этот Бздюнченко, очевидно, неравнодушен к Юлии, – подумал президент. – Должно быть, она потребовала, чтобы он ушел с поста Госсекретаря, выступил публично с разоблачением моего ближайшего окружения, дабы опорочить моих любимцев, а следовательно, и меня самого. Хаос, который царит сейчас в моем государстве после ухода Бздюнченко, говорит о том, что Юлия не та, за кого себя выдает".
Вслед за Бздюнченко ушли еще несколько министров, а когда был издан указ об отправке правительства в отставку в полном составе, многие министры, кроме Юлии, все еще продолжали оставаться на своих местах до прихода новых и решительно ничего не делали. А, например, Залупценко беспробудно пил и, пока находился в сознании, все твердил о том, что все равно всех пересажает.
Как ни трудно было Виктору Писоевичу в этот тяжелый период, он ни на минуту не забывал о своем верном бульдоге Залупценко и решил позвонить ему, успокоить, заверив в том, что он, президент, и в дальнейшем хочет видеть Залупценко в должности министра МВД. Но Залупценко не отвечал, и телефон у него был выключен. Тогда к нему был послан гонщик Кривулько. Бывший министр парился в бане, и Кривулько с трудом пробился туда, тыча в нос охранникам свое удостоверение.
– А, Кривулько, рад тебя видеть, – сказал министр. – Как поживает лидер нации? Передай ему, что я его все равно люблю и пойду охранять его… вместе с Червона-Ненька. Он богатырь, и я богатырь. А теперь говори, кто тебя прислал и зачем? Не скажешь – посажу. У меня уже тысячи сидят за решеткой.
– Меня прислал президент. Позвоните ему срочно, – сказал Кривулько, поворачиваясь к выходу.
Залупценко включил один из мобильных телефонов, и тут же раздался звонок.
– Бывший глава МВД Украины и всего Евросоюза слушает! Это вы, господин президент? Не может такого быть. Чтобы я, министр в отставке, удостоился такой чести, когда сам президент, лидер украинской нации и всего Евросоюза, звонил мне, бывшему… Но я все равно очень благодарен… и позволю себе сказать, что я одобряю ваши решения по поводу отставки правительства и меня как министра… Что-что? Повторите еще раз, сделайте такую любезность. Вы меня приглашаете работать в той же должности в новом правительстве? О, я чрезвычайно рад. Я всех пересажаю. И до Кучумы доберусь, и его мы посадим. У меня две тысячи уголовных дел открыто, а будет двадцать, нет, двести тысяч уголовных дел. Кругом одни бандиты, а бандиты должны сидеть в тюрьмах. Это ваши слова, господин президент, они неоднократно звучали с трибуны Майдана.
Залупценко долго держал трубку в руках, в которой раздавались гудки, а потом вдруг вскочил и начал одеваться.
Залупценко как бы вторично воскрес. Он перестал пить и приступил к своим обязанностям: впереди были тысячи уголовных дел, которые предстояло открыть только ему, министру внутренних дел.
Весть о том, что президент предложил Залупценко ту же должность в новом правительстве, облетела всю страну с быстротой молнии. В тот же день радио и телевидение сообщили о жесте доброй воли президента, и, в интересах нации, Залупценко снова министр.
Весть о предложении президента повергла в уныние остальных министров, но унывать они не привыкли, поэтому унынию они предпочли надежду. Каждый надеялся, что звонок от президента поступит именно ему, если не сегодня, то завтра уж точно.
Министр финансов Пинзденик увешался телефонными трубками и не расставался с этим чудом современной цивилизации ни днем, ни ночью. Звонки поступали постоянно – от любовниц, друзей, знакомых и даже руководителей тех или иных предприятий, которые все еще надеялись, что министр финансов им поможет. Пинзденик все время прикладывал трубку к уху и произносил одну и ту же фразу:
– Министр финансов слушает.
Но звонка от президента не было.
В половине одиннадцатого вечера кто-то позвонил и долго молчал. Это удивило Пинзденика.
– Господин президент, это вы? Я у телефона. У телефона бывший министр финансов Пинзденик, ваш покорный слуга. Я вас слушаю, господин президент. У меня много творческих планов, я еще не исчерпал себя. Вы правильно решили убрать эту кикимору Юлию, она всегда хвасталась дружбой с вами. По ее выражению лица можно было догадаться о том, что у вас с ней не совсем обычная дружба. И в народе это бытовало. А тут, своим указом, вы как бы всем украинцам, всей Европе продемонстрировали: у меня, лидера нации, нет ничего общего с премьер-министром в юбке.
– Дурак ты, Пинзденик, – прогремело в трубке, и раздались гудки. Пинзденик почти угадал голос президента. Он обхватил голову руками, затем начал массировать виски и, наконец, догадался, что он в разговоре с лидером нации проявил невежливость и близорукость. Нельзя было намекать на близкие отношения президента, это оскорбило его.
Но тут раздался самый громкий сигнал, выраженный в мелодии. Этот мобильник стоил семьсот долларов.
– Лидер нации, простите, министр финансов внимательно слушает вас! – произнес Пинзденик, вставая с дивана.
– Это Червона-Ненька, – громко произнес министр путей сообщения и связи. – Ты где, Пинзденик? Я умираю со скуки, хоть всякие мысли раздирают мою душу. Если меня уволят, возьмет ли меня президент на старую должность? Давай встретимся и выясним этот вопрос. Ресторан за мной. Денег до черта, а радости никакой. Если у тебя есть какие-то предложения, говори, я выслушаю и приму к сведению. Любая электричка все еще в моем распоряжении. Даже целый поезд могу оккупировать.
– Прикажи выделить поезд. Скоростной, комфортабельный. Уедем в горы к Балыге в Ужгород. У этого Балыги отличные девочки-венгерки, с цыганской кровью. Если лидер нации нам позвонит и скажет, что мы остаемся на старом месте, мы тут же примчимся, на том же поезде, он должен быть не только комфортабельным, но и скоростным.
Пока бывшие министры переговаривались и назначали свидание, министр юстиции Заварич-Дубарич и глава службы безопасности Турко-Чурко лили слезы в связи с утратой на вечные времена своих престижных должностей.
– Этот Вопиющенко вовсе не лидер нации. Лидер – Юлия, богиня моего сердца, – доказывал Турко-Чурко Заваричу-Дубаричу. – Он потому и поспешил убрать ее, что дрожал за свою шкуру и держится за свое президентское кресло. Он на фоне Юлии, яркой, самобытной женщины, прекрасного политика в образе Жанны д'Арк двадцать первого века, слишком бледно выглядит.
– Да я верю тебе, но нам от этого ни холодно, ни жарко, – доказывал Заварич-Дубарич, утирая слезы ладонью, поскольку не было платка.
– Мы еще покажем, кто мы такие.
– Покажем, – грозил кулаком Заварич-Дубарич.
35
Турко-Чурко не оставлял Юлию ни на минуту. Он руководствовался не только симпатией, но и порядочностью, не отвернулся от нее в трудную минуту в отличие от других министров, особенно таких, как Залупценко, Червона-Ненька, Пинзденик, Пустоменко и некоторых других, у кого были хоть малейшие шансы сохранить свои посты в новом правительстве.
Но Турко-Чурко, несмотря на дифирамбы, возможно, излишнюю опеку, быстро надоел Юлии: она терпела, сколько было сил, а потом, вся в слезах, сказала:
– Саша, прости. Я сейчас никого не могу видеть, в том числе и тебя. Ты уходи куда-нибудь в бункер, закрой дверь на ключ, опусти шторы, включи настольную лампу и при мягком зеленом свете сочиняй трагические куплеты о трагической судьбе несчастной дочери Украины Жанны д'Арк. Когда весь этот кошмар кончится, мы издадим твои куплеты миллионными тиражами. А пока прощай.
Турко-Чурко покорно удалился. Юлия сразу потеряла его из виду: она глядела в одну точку, но ничего не видела… кроме своего роскошного премьерского кресла, которое так неожиданно, так быстро и так безжалостно выскользнуло из-под нее. И теперь что ни делай, вернуть его никак невозможно.
"Это все они… Пердушенко, Бессмертно-Серый, возможно, Пинзденик, Кикинах, они заморочили голову Вопиющенко. Не может такого быть, чтобы он самостоятельно решился на такой шаг. Ведь он по существу предал меня, подло, гадко, нажал на горло слабой женщины. Он немного труслив, немного подловат, немного мстителен, злопамятен и невероятно тщеславен. Я должна сделать заявление о том, что я и мой блок вместе с ним, с его партией, что я на него не держу обид, что я ему по-прежнему предана, хотя он – порядочная дрянь. Я бы так никогда не поступила: самого верного человека не предала бы. А он предал меня, предал, предал. Какое он имел моральное право так поступить со мной, Юлией, украинской Жанной д'Арк?"
Юлии не с кем было поделиться своими крамольными мыслями. И хорошо, потому что она вечером того же дня уже думала иначе. Она видела его на белом коне в кольчуге: сквозь огонь и воду он мчался ей навстречу. И она протягивала ему руки и широко улыбалась. Затем снова злилась и даже плевала на его изображение, а потом ревела как белуга.
Нелегко примириться с такой потерей даже очень сильному мужчине, особенно если его ум не защищен ни одним философским постулатом, а что касается женщины, то ей легче потерять ногу или руку, чем премьерское кресло. Как бы мы ни осуждали хрупкую, довольно волевую, довольно энергичную и, бесспорно, миловидную женщину, мы не можем не посочувствовать ей, не пожалеть ее и не восхищаться ею, если она переживет этот тяжелый стресс и не попадет в больницу с нарушением психики.
Единственной маленькой отдушиной для нее было то, что вскоре после отставки ей предоставили телеэфир. Она сделала все, чтобы отоспаться и хорошо выглядеть. Готовить заранее выступление на телевидении не было необходимости, Юлия воспользовалась своим даром – раскованностью на публике, умением говорить, не останавливаясь, и способностью доказать, что правительство, возглавляемое ею, сделало больше для блага народа, чем все предыдущие правительства вместе взятые.
И как это ни парадоксально, ей поверили не только малограмотные бабульки, которые были прикованы к стареньким телевизорам, но и солидные мужи, не без основания считающие себя сливками нации. Авторитет Юлии поднялся на недосягаемую высоту. Она с трудом пробилась сквозь рукоплещущую толпу после выступления на первом канале и села в свою шикарную машину с тем же водителем, что обслуживал ее как премьера.