Он подошёл к зеркалу и посмотрел себе в глаза. Раскрыв рот, изучил зубы. Пьер, поджав ноги, молча сидел на своей кровати.
"Они обычно бьют ногами лежачего? Имею в виду по физиономии?" - поинтересовался Эрик, не отводя взгляда от своих зубов в зеркале.
"Не знаю, не думаю. Хотя одному парню пришлось отправляться к зубному и вставлять зуб в прошлом году".
Один зуб. Или два?
Он пошёл к своей кровати и сел, наклонившись, и рассматривал свои руки со всё ещё заметными белыми шрамами. Что ждало его впереди? Кара? Два года отмщения за всё то, что он причинял другим? Он бросил взгляд на часы. Осталось тридцать минут. Пьер сидел молча с остекленевшим лицом, как будто он железной волей подавил все нахлынувшие на него эмоции.
"Пьер, мой маленький южный друг с носом негерманского типа. Кстати, возможно, через час и мой шнобель будет выглядеть не лучше твоего. Но знаешь (ты, пожалуй, не понял этого), вовсе не обязательно, что я проиграю. Я могу и победить тоже".
"Как велики их шансы?"
"Честно говоря, я совершенно не представляю. Я не видел, как эти парни дерутся, и ты не описал мне подробно их технику. Стоило бы мне хоть раз увидеть их в деле, и я бы знал точно. Сейчас мне известно только, что их двое, один на вид весит немного меньше, чем я, а другой больше. Вот и все".
"Но, даже если ты победишь, новые третьеклассники всё равно будут забирать тебя туда раз за разом, пока не победят. И чем больше их ты побьёшь к тому моменту, тем хуже будет для тебя, когда ты проиграешь".
"Ты не так глуп, Пьер. Хоть и знаешь так мало о драках, всё равно понимаешь суть. Потому что ты умён".
"Ты тоже умён, но всё равно лезешь в драку".
"А что я должен делать по-твоему? Как поступил бы ты сам на моём месте?"
"Я пошёл бы туда и проиграл. И меня осмеяли бы. И, надо надеяться, отстали бы потом. Они не берут парня в квадрат дважды".
"Наверное, ты прав. Но где гарантия, что они отстанут? Если я проиграю, буду выглядеть чёрт знает как, и не хуже того. Одно скажу наверняка: выползать оттуда не стану. Это уж точно. Но в случае победы туда они больше никогда меня не затащат".
"В это я не верю. Они всё равно захотят взять реванш…"
"Как знать? Я попробую отделать их так, что публику потянет блевать. Но только если смогу победить. Если я проиграю, им придётся бить меня, пока я не потеряю способность двигаться. А что касается боли… Тут одно дело - чисто физическое страдание. Но второе - страх. Об этом я знаю больше, чем парни, с которыми мне предстоит драться. Это единственное, что я могу сказать о них с полной уверенностью".
"Ты с ума сошёл, Эрик, как ты додумался до такого?"
"В квадрате, Пьер! В вашем чёртовом квадрате, куда, по твоим словам, пришлось бы идти даже тебе. Речь ведь сейчас только о насилии. Там не до болтовни, не до отличных отметок по трём-четырём предметам".
"Но это же гадко в любом случае. Я надеюсь, что у тебя всё пройдёт хорошо".
"Я хотел бы, чтобы ты пришёл посмотреть, Пьер".
"Я не хочу этого".
"Потому что ты боишься, что я проиграю?"
"Честно говоря, да".
"Я, возможно, проиграю, Пьер, но я хочу в любом случае, чтобы ты пришёл. Потому что должен быть, по крайней мере, один-единственный дьявол, который за меня. Ты понимаешь?"
"Нет, я за тебя. Но не хочу видеть этого".
"Ты мой единственный друг. Ты, пожалуй, тот единственный во всей школе, кто хочет моей победы. Пообещай мне, что придёшь".
"Я обещаю".
"Честное слово?"
"Честное слово".
"Мы увидимся там через четверть часа. Я пройдусь немного, чтобы сконцентрироваться. Пока".
"Пока, Эрик. И удачи тебе".
Он пробежался трусцой по гравиевой дороге, ведущей в направлении нескольких мелких городков и далее в Стокгольм. Останавливался время от времени и растягивался, задирая руки над головой, а потом опустив их к земле. Сделал серию прыжков с полуоборотом и несколько раз высоко поднял колени. Осталось семь минут.
Как получилось, что он вернулся к тому, от чего совсем недавно ушёл, надеясь, что навсегда? Где он сделал ошибку? Мог ли он найти другой путь? Стать таким, как Пьер, и войти в квадрат только для того, чтобы проиграть как можно быстрее? И бегать потом по заданиям четырёхклассников, тщательно избегая ссор? Сейчас всё пошло прахом, по крайней мере, все его миролюбивые планы. Потому что ему предстояло драться. И не в пол или четверть силы, не дать или получить пощёчину и сразу выбросить всё из головы. Драться следовало во всю мощь, а у него даже не было злости. И не в каком-то кошмаре, а наяву. Он чувствовал, как сердце стучит, и наполнял лёгкие воздухом, и сжимал руки в кулаки, сильнее обычного, и держал их перед глазами, и тряс ими, и видел, что это не сон. Его ждал квадрат, и никаких обходных путей. Ведь для него существовала только одна школа, только Щернсберг. И у него остался единственный выход - сражаться за свою школу. И не только ради себя самого, а ради всех остальных униженных и угнетённых. Потому что насилие и произвол не должны побеждать вечно. Им требовалось дать отпор, хотя бы в виде исключения. Чтобы они отстали от него раз и навсегда. И он, пожалуй, мог победить и тем самым сослужить службу всем ученикам реальной школы. Решено: он идет в квадрат не просто для того, чтобы продемонстрировать свою стойкость перед ударами. Он идет побеждать.
Он побежал, не спеша, в направлении здания столовой и перешёл на шаг, когда осталась где-то сотня метров. Из низины, где находился квадрат, слышались крики и пение. Похоже, там собралось много народу.
Когда он подошёл, кворум соответствовал описанию Пьера. Официантки висели на окнах. Четырёхклассники и члены совета стояли на самых хороших местах, а поросший травой холм с другой стороны заполнили ученики реальной школы. Он поискал глазами Пьера и обнаружил его в самом заднем ряду. Подчиняясь внезапной идее, он проложил себе путь наверх под улюлюканье и насмешки публики из реальной школы и добрался до Пьера.
"Послушай, - сказал он, снимая часы. - Ты не позаботишься о них для меня?"
Потом он повернулся и пошёл вниз к рингу. У площадки его встретил один из членов совета с посохом, отделанным серебром.
"Привет, - услышал Эрик. - В любом случае, ты пришёл вовремя. Я - церемониймейстер и должен начать матч. Стой здесь и жди".
Он слегка подтолкнул его к будущему полю битвы, так что Эрик оказался спиной к публике из реальной школы. Оба противника стояли наискось от него спинами к гимназистам.
Церемониймейстер поднялся на площадку и, подняв посох, потребовал тишины.
"Итак, - провозгласил он, - нас ждёт честный бой, и я должен напомнить правила. Ни один из зрителей не имеет права вступить в квадрат ни при каких обстоятельствах. Поднимись сюда, Эрик!"
Эрик шагнул на площадку под улюлюканье всей публики, которая вдобавок прокричала несколько стишков.
"Эрик, я посвящаю тебя сейчас в крысу Щернсберга", - продолжил церемониймейстер и ударил посохом два раза по плечам Эрика.
Общее ликование усилилось, и стишки о крысе растянулись на полминуты. В течение этого времени Эрик не без удивления рассматривал своих оппонентов. На них обоих были кольца и часы. На одном даже пиджак. Неужели он действительно собирался оставаться в пиджаке? Полуботинки?! У одного даже на кожаной подошве? Ремень, рубашка с длинными рукавами на парне без пиджака, трубка в нагрудном кармане у другого… Неужели они не принимали происходящее всерьёз?
"А вот и наши бойцы!" - воскликнул церемониймейстер. Парочка поднялась на бетонную площадку. Оба воздели руки, как боксёры-победители, подарив публике несколько радостных комментариев. Общий восторг усилился, и стишки о том, чтобы дать крысе по морде, повторились в несколько заходов.
"Тем самым я посвящаю вас в экзекуторы, - продолжил церемониймейстер и ударил их серебряным посохом по плечам. - Призываю вас провести хорошую воспитательную работу в истинном духе Щернсберга. Когда я оставлю квадрат, никто не имеет права входить в него, и бой будет продолжаться, пока одна из сторон не выползет оттуда на коленях. Можете начинать!"
Снова зазвучали восторженные крики, церемониймейстер спустился с площадки и встал впереди четырёхклассников и членов совета. Противники Эрика, приняв защитную стойку боксеров, начали двигаться в его сторону. Он продолжал стоять с руками в карманах, не спуская с них глаз. Один, повыше ростом, в рубашке без пиджака, выглядел более худым и имел длинный нос. У второго над поясом выпирал небольшой живот, мешавший ему быстро двигаться. И они по-прежнему держали стойку, как боксёры с фотографий тридцатых годов: правый кулак прикрывал губы, а левый вытянут далеко вперёд на той же высоте. Это представлялось неразумным. Выходит, они не умели драться. Тогда сперва следует напугать их. Страх там лежит почти на самой поверхности. Нужно лишь немного доскрестись до него. Естественно, они ощутили лёгкую неуверенность, увидев, что Эрик не двигается и даже не вытащил руки из карманов. Они приблизились немного, но всё ещё не находились на расстоянии удара. Эрик подождал, пока они подсократили дистанцию, и приступил к осуществлению своего плана.
"Подождите секунду, - сказал он. - Я могу получить разъяснения по правилам, прежде чем мы начнём? Это, наверное, нормально?"
Это, естественно, посчитали нормальным, и церемониймейстер сделал несколько шагов вперёд, чтобы просветить новичка. Эрик выдержал, покамест гул мало-помалу утих.
"Я должен, значит, бить этих парней, пока они оба не выползут из квадрата? Или достаточно, чтобы выполз один из них?" - спросил он.
Сразу же все смолкло. Церемониймейстер колебался с ответом.
"Ну… бой продолжается, пока ты не выползешь из квадрата. Или пока оба экзекутора не сделают это".
"Хорошо, тогда у меня ещё только один вопрос, - продолжил Эрик и потом понижал постепенно голос, чтобы добиться абсолютной тишины среди зрителей. - Могу я отделать их как угодно сильно? Сломать руку или нос, например?"
Начиная с этого момента, Эрик не сводил взгляда с экзекуторов. Когда церемониймейстер, как и ожидалось, повторил правила, что всё позволено и что никто не имеет права входить в квадрат, Эрик быстро перехватил инициативу. Он ещё понизил голос и говорил теперь, крепко стиснув челюсти, но так, чтобы были ясно видны движения губ и зубы.
"Ты там, с носом! Я разобью тебе его пополам. Ты можешь рассчитывать на порванную рубашку и штаны, кроме того, что скоро, вероятно, отправишься на такси в больницу. Аты, толстяк, ты правша или левша?"
"Правша", - не очень уверенно (как и ожидалось) ответил экзекутор.
"Хорошо. Тогда я сломаю твою левую руку прямо в локтевом суставе. Вы оба поняли, что я сказал?"
Они хихикнули весьма нервно и нерешительно зашевелились в своих смешных стойках, одновременно сделав по шагу вперёд и оказавшись в досягаемости удара. Эрик взвесил, стоит ли ему продолжать такую тактику дальше: предложить, например, экзекуторам встать на колени и уползти из квадрата, пока всё не началось. Но это могло оказаться перебором. Да и предположительно громкий смех публики разрушил бы создавшуюся атмосферу страха. Нет, это не годилось.
Толстяк-правша стоял чуть позади своего длинного коллеги. Достать того левым крюком, сделав быстрый шаг вперёд, не составляло большого труда. Однако вряд ли удалось бы угодить точно в переносицу, и, значит, удар не принёс бы особой пользы. Эрик буравил взглядом худого парня и умышленно медленно вытащил руки из карманов. Он знал, что в таком случае они будут как завороженные смотреть на него и не рискнут броситься в атаку, поскольку не умеют драться. Как же они попались! Сейчас он твёрдо верил в успех.
Не прерывая своего нарочито заторможенного движения руками, он внезапно переместился вперед и, словно выполняя пенальти, поддел толстяка ногою в промежность (по попаданию чувствовалось, что всё получилось почти идеально). Тут же, повернувшись, как в секторе для метания диска (чтоб добавить силы, он даже сцепил руки), ударил правым локтем по роже длинного, с такой мощью, что о возможности защиты нечего было и думать. Под локтем раздался хруст - что-то там действительно треснуло или напрочь сломалось.
Потом он отпрянул на исходную позицию, чтобы оценить положение. Толстый стоял, наклонившись вперёд, воя от дикой боли, а длинный лежал на спине, вытянувшись во весь рост. Видно было, что Эрик угодил не совсем точно: вместо запланированного носа по зубам, отчего и жгло теперь пораненный резцами локоть.
Реакция публики ограничилась немногочисленными восторженными криками и аплодисментами финских официанток в первом ряду.
Итак, он преуспел только наполовину. Ему требовалось поспешить с продолжением. Длинный должен был скоро встать на ноги, он ведь находился в сознании, но явно в шоке и ощупывал одной рукою хлебало. Зато толстый почти пришёл в себя. Значит, он и стоял первым на очереди, и получил безотлагательно несколько хрясов снизу вверх по челюсти, дабы удобнее открыть физиономию, и - серию в живот, от которой толстяк согнулся вдвое и высвободил Эрику время для окончательной расправы с длинным, который уже намерен был подняться. Самым быстрым и лёгким было двинуть его по носу ногой. Но тогда бы он мог упасть, потеряв сознание, а это не входило в намеченный план с выползанием на коленях. Пришлось использовать не самый лучший вариант.
Он метнулся к длинному, схватил его за волосы и опрокинул назад с такой силой, чтобы тот затылком ударился о бетонный пол. Потом опустился коленом на левую руку экзекутора и бросил короткий взгляд в наполненные ужасом глаза. Верхняя губа уже была разорвана почти до ноздрей. Кровь ритмично вырывалась наружу.
"Мы говорили о носе, именно это я обещал тебе", - сказал он достаточно громко, чтобы его могли слышать даже стоящие на бэкграунде зрители из реальной школы. И - ребром ладони по переносице. Хрящ затрещал, словно ладонь разрезала нос до костей лица. А потом, естественно, хлынул поток крови.
Эрик отошёл назад в центр площадки, ожидая, пока длинный обретал предсказанное положение.
"Хорошо, что ты уже на коленях. Сейчас я хочу, чтобы ты уполз отсюда, пока не произошло что-нибудь похуже".
Эрик чувствовал, что кровь стекает вниз по его правому предплечью. Передние зубы парня, по-видимому, оставили на локте глубокий след. Но из собственного опыта он знал: всё равно уйдет какое-то время, пока боль наберет силу и рука перестанет гнуться. Так что сейчас он мог считать себя готовым к продолжению.
"Ползи! Разве ты не слышишь, что должен ползти!"
Эрик приблизился медленно, сознательно медленно, к стоящему на коленях, сопящему, шокированному противнику (что, чёрт возьми, придётся изобретать, если у парня не хватит ума уползти из квадрата?). Он подошёл ещё на шаг, увидя боковым зрением, что толстяк уже поднимается. Сейчас следовало спешить.
"Ползи! Последний раз говорю, ползи или я сломаю руку и тебе тоже!"
И тот, действительно, сполз на землю перед квадратом. Он лежал и плакал, потому что шок начал проходить. Плакал и от унижения, и потому, конечно, что одним махом лишился зубов и получил перелом носа. Одноклассники подошли к нему, подняли и повели куда-то.
Эрик медленно повернулся к его товарищу и сунул руки в карманы, одновременно изучая последствия своих действий. Пока видимым результатом оставался только синяк (не мог же он судить о промежности). Но парень выглядел настолько напуганным, так дрожал, что следовало, пожалуй, поискать решение попроще.
"Ага, - сказал Эрик чуть ли не ласково. - Вот и пришла твоя очередь. Помнишь? Мы толковали о том, чтобы сломать левую руку в локтевом суставе. Не так ли?"
Он подождал несколько долгих секунд, прежде чем продолжить. Их разделяло примерно три метра - хорошая дистанция для антракта.
"Ответь сейчас, разве не об этом мы говорили? Левую руку, потому что ты ведь правша?"
Ужас в глазах экзекутора вознесся на новую высоту, а его взгляд метался от Эрика в сторону четырёхклассников и членов совета. Эрик беспощадно взирал на жертву, надеясь на хоть чье-нибудь вмешательство. Но никто из членов совета пока не трогался с места. Неужели они были настолько жестоки, что хотели увидеть это? Словно римляне в Колизее, голосующие за смерть гладиатора.
"Отвечай сейчас: ты правша? Поднимись-ка нормально. Ну!"
"Да-а…" - ответил парень надтреснутым голосом.
Всё шло замечательно.
"Это причинит боль, такую боль, что ты даже представить себе не можешь. Ты будешь визжать как свинья, вся школа услышит и подумает, что у нас здесь убивают свинью. Ты, пожалуй, не представляешь, какую это причинит боль".
Эрик приблизился на шаг всё ещё с руками в карманах. Всё ещё без какой-либо попытки вмешаться со стороны сохраняющей наполненное страхом молчание публики.
"Но, когда тебя повезут в больницу, ты будешь без сознания, а потом они усыпят тебя, прежде чем начнут оперировать".
Эрик сделал короткий медленный шаг ближе к своему противнику. Расстояние составляло два метра. Ещё немного, и он окажется на дистанции удара. С руками в карманах он предлагал противнику атаковать. Пусть попробует и наткнется на удар ногой. А потом всё началось бы сначала. Но лучше всего было обойтись психическим напором, добиться, чтобы парень оставался без движений как парализованный.
"Ты, пожалуй, никогда не сможешь нормально использовать левую руку, я ведь не знаю, что у вас за хирурги в Катринхольме. Ты знаешь? Отвечай, чёрт тебя побери. В Катринхольме хорошие или плохие хирурги?"
Ужас все нарастал в глазах несчастного парня. Никакой тенденции, ни малейшего дёрга, позыва к бою. Пришло время сменить тональность. Ибо не следовало загонять человека в угол, когда страх толкнет его в драку, и ужасный финал станет неизбежным.
"Но ты получишь один шанс, последний шанс. Хочешь ты получить его?"
Эрик был твердо уверен, что на этот раз ответ воспоследует.
"Хочешь ты получить последний шанс, ты слышишь, что я говорю?"
"Да-а…"
"Хорошо, мы можем поступить так".
Эрик сделал ещё шаг. Сейчас дистанции хватало для атаки. Требовалось соблюдать осторожность.
"Вставай на колени и ползи из квадрата".
Гул пробежал по публике, которая стояла молча в кровожадном ожидании: увидеть, как случится нечто невиданное.
"Вставай на колени и ползи отсюда, прежде чем я досчитаю до…"
Эрик задумался. Три получилось бы слишком коротко.
"…прежде чем я досчитаю до десяти. Не дай бог тебе остаться в квадрате, после того как прозвучит слово "десять", и это твой абсолютно последний шанс. Ты понял, что я сказал?"
"Да-а… дьявол…"
Вот-вот, и польются слёзы. Нехорошо. Температура страха скоро упадёт настолько, что может даже последовать отчаянная контратака. Что сделал бы он тогда? Долгое и методичное избиение, пока экзекутор не в состоянии будет больше защищаться, а потом ещё один "последний шанс"?…
"Я начинаю считать. Один…"
Снова зазвучали чёртовы стишки. Публика призывала экзекутора не праздновать труса, не вести себя как крыса. Над ним безжалостно издевались, угрожали называть крысой. Возможно, потому что хотели увидеть, как ему сломают руку.
"Два…"
Возбуждение росло. Неужели сейчас ещё хоть кто-то верил, что толстяк победит? Как в одиночку отомстить за всё, что уже случилось, тем более победить того, кто был меньше ростом, моложе, но сильнее, быстрее и, кроме того, умел всё, что не умел он.
"Три…"