Звуки борьбы, глухие стоны и плотоядные повизгивания детей не стихали до самой Москвы. Возле отеля Луис и Мария вылезли из микроавтобуса истерзанные, с посеревшими лицами. Оказавшись на улице, Мария запахнула пальто, и к своему ужасу Нина заметила, что на нем не хватает пуговиц.
– Нина, – дрожащим голосом проговорила Мария, – в чем дело? Нас никто не предупреждал. Неужели в детском доме про это не знали?! А что если мы с ними не справимся? Понимаешь, если и дальше все будет так продолжаться, то я… Ниночка… я… – она больше не держала себя, и прозрачные ручейки хлынули по щекам.
– Справимся, – энергично закивал Луис, словно подбадривая сам себя. – Обязательно справимся!
Он хлопнул супругу по плечу. На его полном, гладко выбритом подбородке темнела глубока царапина с каплей подсохшей крови.
"Надо бы чем-нибудь смазать Луису раны. Купить календулы", – лихорадочно соображала Нина, поднимаясь вслед за ними по широким ступеням гостиницы "Украина". К сожалению, аптечный киоск на первом этаже в это позднее время был уже закрыт.
– Вот, держи, – обратилась Нина к Марии.
Она вырвала из блокнота листок и быстро чиркнула шариковой ручкой несколько слов. – Это название лекарства – русскими печатными буквами. Утром спустишься к киоску, покажешь продавщице, и тебе дадут пузырек и вату. Намочишь вату раствором из пузырька и смажешь Луису царапины. Поняла?
– Поняла, – всхлипнула Мария, но Нине показалось, что ничего она не поняла.
"Завтра, – решила Нина, – завтра непременно позвоню и напомню".
Из гостиницы "Украина" Нина выбиралась целую вечность.
Она брела по темным заскорузлым снегам, удивляясь, почему популярный отель расположен так далеко от метро и откуда взялся запах гари, щиплющий ноздри.
"Наверное, где-то пожар", – думает она, выходя к Киевскому вокзалу.
На другой стороне улицы полыхает помойный контейнер. Сияющий белый дым восходит к высокому небу, усыпанному звездами.
Подморозило. Возле метро Нина поскользнулась и больно шлепнулась на тротуар.
– Проклятая зима, – шепчет она. – Почему ты так долго тянешься? Ведь скоро апрель!
– Боже, что я наделала? – крикнула Нина во весь голос, вставая с черного скользкого асфальта.
Тормозивший возле Киевского вокзала троллейбус протяжно взвыл, заглушив ее крик.
* * *
Дома Нина выгребла из рюкзака стопку зеленых соток и сунула в тайник. Наотрез отказавшись от макарон, заперлась в комнате и легла спать. Уснула мгновенно – черным пустым сном.
Среди ночи проснулась – словно кто-то потряс ее за плечо.
"Что меня разбудило? – соображала она, тревожно всматриваясь в сумрак комнаты. – Что-то ужасное, непоправимое…"
"Эти дети!.. – застучало в мозгу. – Сестры замучили испанцев!" Как только настанет утро, она немедленно всем позвонит – Елене Ильиничне, Тане-медсестре. Почему она не сделала этого раньше? Почему не расспросила Елену Ильиничну, когда та сама подошла к ней в суде?
"Боже, что я натворила", – шепотом повторяла Нина, вставляя босые ноги в тапки и в кромешной тьме пробираясь в прихожую. Она ощупью отыскала на вешалке свое пальто, запустила руку по очереди в оба кармана. Бумажка с телефоном не обнаружилась. Не было ее и в других местах – ни в рюкзаке, ни в кошельке, ни в кармане джинсов. Тогда Нина залезла в тайник, вынула и разложила на столе спрятанные накануне евро: бумажка с телефоном исчезла бесследно.
"Ну где же ты, – окликнула ее Нина. – Где-где-где…"
В машине! В машине у Вити! Бумажка так и осталась на панели возле ветрового стекла, где лежали карта Рогожинской области, календарик, визитки испанцев и еще какие-то бросовые никчемные бумажки.
До самого утра Нина даже не пыталась уснуть. В девять позвонила Вите. Витя спустился к машине, достал бумажку – к счастью, она действительно лежала на панели – и отправил ей эсэмэской оба телефона.
Директрисы на месте не оказалось, зато медсестра Таня взяла трубку сразу.
– Да-да, – ответила она. – Я вас помню. Вас Ниной зовут. Мы с Еленой Ильиничной так и думали, что вы позвоните.
– Даже не знаю, что вам сказать, – произнесла она нерешительно, выслушав сбивчивый Нинин рассказ. – Девочки трудные. Диагноза у них нет, но это ничего не меняет. Не ставят у нас фетальный алкоголизм, понимаете? Но дело не в нем. Фетальный алкоголизм есть у многих детей. И многие развиваются нормально. А Даша с Аней, они такие от природы. Тут ничего не поделаешь. Мы тоже с трудом справлялись.
– Как же быть? – спрашивает Нина упавшим голосом.
– Не знаю, как быть.
– А если их хорошенько отругать?
– Бесполезно.
– А если ударить? – Нина говорит очень тихо. – Наказать физически?
– Ни в коем случае, – отвечает Таня. – Побои таких детей еще больше распаляют. Удары они воспринимают как особое проявление внимания.
Она вздыхает.
– Я уже десять лет в детдоме работаю, всякого навидалась. И дети такие у нас бывали. Ничего хорошего из них, как правило, не вырастает. После детдома они далеко не уходят, живут у нас в Конькове или в соседних деревнях. Пройдет несколько лет, и к нам поступают уже их дети, которых они очень рано начинают рожать. Это наследственность, гены. Боюсь, что в будущем Аня и Даша станут такими же, как их родители. В смысле не испанцы ваши, а их родные папы и мамы, – добавила она. – Они тут у нас неподалеку живут.
– Может, есть какое-то лекарство? Успокоительное? – с надеждой спрашивает Нина.
– Попробуйте валерьянку. Но вряд ли она поможет. Слишком слабое средство.
– А что-нибудь посильнее? Феназепам?
– Нельзя. Неизвестно, как на таких детей действуют сильные препараты. Нормального человека феназепам успокоит, поможет уснуть, а этих… Не давайте ничего – слишком рискованно.
– Но ведь есть и другие лекарства…
– Думаю, их затормозит только что-то серьезное – аминазин или галоперидол. Но на них нужен рецепт, и в обычной аптеке вам не продадут.
– Посоветуйте что-нибудь, пожалуйста. Нельзя бросать людей на произвол судьбы.
– Кормите их поменьше, Дашу с Аней, – вот, пожалуй, единственный совет. Ничего сладкого. Конфеты, печенье – спрятать. Сахар ни за что, ни в каком виде – исключить даже йогурты. Сахар дает энергию, и после сладкого они становятся еще активнее. Мяса, пожалуй, тоже не стоит давать. И вообще: еды как можно меньше. Пусть живут впроголодь. По крайней мере первое время, а потом родители сами решат.
– Хорошо, я все передам, – обещает Нина. – Обязательно.
– Надеюсь, поможет. Ну а если нет – ничего не поделаешь. Мы же вас предупреждали, – добавляет медсестра Таня с укоризной.
– Да-да, конечно предупреждали, – бормочет Нина, вешая трубку.
"Вот мерзавка!" – внезапно думает она, сама не зная, кого имеет в виду – Ксению или старшую девочку Дашу.
Следующий Нинин звонок был в "Украину". Раньше звонить было нельзя – пусть испанцы как следует выспятся и отдохнут. Накануне был тяжелый день, плюс разница с Испанией во времени.
Позвонила ровно в десять.
Прежде чем ей ответили, прогудело много раз. Трубку взял Луис, голос его показался Нине куда менее бодрым, чем накануне.
– Привет, Нина.
– Привет. Как девочки?
– Честно сказать, неважно… – Луис замялся. – Спали всего два часа – с шести до восьми утра.
– А вы?
– Мы и не ложились. Всю ночь пытались их успокоить. Как тут уснешь?
– Позавтракали?
– Уже давно. Внизу, в ресторане.
– Что вы им дали на завтрак?
– Йогурты, блинчики, бутерброды, конфеты, печенье. Нам пришлось их остановить, иначе они бы лопнули. Аппетит у них замечательный, – Луис устало усмехнулся.
– Как Мария?
– Ниночка, я вот что хотел попросить: может, ты к нам приедешь? Я все понимаю: ты занята. Но у нас кончаются силы…
– Конечно, приеду.
Через час Нина была в гостинице "Украина". На этот раз дорога от метро не показалась ей такой безнадежно долгой – при солнечном свете все выглядело намного веселее. "Какая все-таки красота", – подумала Нина, любуясь издали сталинским замком.
Номер, в котором поселились Луис, Мария и их дочки, располагался на шестом этаже. Гостиная и спальня с претензией на роскошь в советском понимании: потолочная лепнина и хрустальная люстра, высокие двери с медными ручками, массивная старомодная мебель. Нина с интересом рассматривала все вокруг: она была в "Украине" впервые. По Москве ходили слухи, что скоро гостиницу закроют на реконструкцию, а после реконструкции – Нина точно знала – "Украина" преобразится и перестанет быть прежней.
Когда она вошла, девочки как заведенные прыгали на кровати, одновременно подлетая вверх и одновременно опускаясь – бессмысленные, лихорадочно блестящие глаза, слипшиеся от пота волосы.
– Они так все время, – объяснил ей Луис, кивая на дочек.
За ночь он побледнел, осунулся и весь как-то сник. Казалось, он провел ночь не в гостиничном номере, а в клетке с дикими зверями. Мария лежала в гостиной на диване. Она едва поздоровалась с Ниной. Один глаз у нее покраснел и заплыл, и она прижимала к нему мокрое полотенце.
Весь номер – ковровое покрытие на полу, диван, кресло, телевизор – все усыпано перьями из лопнувших подушек. Шторы сорваны с креплений. Стены измазаны губной помадой. Вещи вывернуты из чемоданов и разбросаны по полу. Журналы растерзаны. Торшер опрокинут и разбит. Подаренные куклы расчленены: отдельно голова, отдельно руки, ноги, туловище.
Выйти на улицу сестры отказались наотрез, когда же их пытались одеть – царапались и кусались.
– Мобильный Марии, – пожаловался Луис, – Даша утопила в унитазе.
– Почему же ты не отнял? – удивилась Нина.
– Это произошло в одно мгновение, – толстяк виновато развел руками. – Я просто не успел.
– Нина, – Мария слабо шевельнулась на диване. – Понимаешь, такое дело… Девочки все время раздеваются догола, раздвигают ноги и показывают половые органы. Делают неприличные движения… Откуда это? Кто их научил?
– Не знаю, – растерялась Нина. – В детском доме про это ничего не говорили.
– Может, у них в группе дети так играют? Ведь они совсем маленькие и не понимают, что это значит.
– Да-да, – рассеянно отвечает Нина. – Конечно, не понимают.
В этот миг ее мобильный заливается жизнерадостной трелью. "Надо бы сменить рингтон", – с досадой думает Нина.
– Приветик, – наиграно ласково, как показалось Нине, пропел голос Ксении. – Как дела?
– Отвратительно, – огрызается Нина. – Я у наших испанцев.
– И что? – Ксения как будто удивлена.
– А то, что девчонки им все тут разгромили. Это не дети, а дьяволята. Утихомирить их невозможно, они не понимают человеческих слов. Растерзали подушки, все измазали помадой. Не представляю, как они потом будут сдавать номер. А самолет? Вообразить страшно, ведь до Мадрида лететь больше четырех часов.
– Э-э, – вслух размышляет Ксения. – Короче, делать нужно вот чего: веди их по-быстрому в консульство и отправляй в Испанию. Посадим в самолет, остальное нас не касается.
– Как же не касается? Это живые люди! Девочки психически больны. Их надо галоперидолом лечить, а не в Испанию отправлять. Я уже звонила в детдом…
– Да? И что тебе там сказали? – быстро спрашивает Ксения.
– Вот то самое и сказали. Девочек можно затормозить только сильными препаратами…
– Значит так, – в голосе Ксении слышатся железные нотки. – Никаким галоперидолом никто их лечить не будет, это раз. Персонал детдома любит преувеличить, особенно Елена Ильинична, директор – я давно заметила. Это два. И третье. – Она делает паузу. – Мы с тобой работаем, а не благотворительностью занимаемся. Наша задача – чтобы у клиентов появились дети, а остальное попросту не наше дело.
– То есть как не наше дело? Дети должны быть нормальные, разве нет?
– Они и будут нормальные. Главное – пусть убираются в свою Испанию как можно скорее. Перелет, смена обстановки – это очень сильный шок. Через неделю девчонки будут как шелковые.
– Да они едва не плачут, – возражает Нина.
– Кто?
– Испанцы. Они просто раздавлены.
– Ничего… Привыкание часто бывает тяжелым. Поверь мне, – добавила Ксения уже мягче. – Я ведь не один год в этом деле кручусь… Всякое бывает. Одни приспосабливаются друг к другу быстро, другие чуть дольше. Фигня, не переживай.
– Значит, у тебя были похожие случаи?
– Были, Ниночка. Честное слово, были. Не только такие, а еще и похуже. Скажи родителям, что детдомовские дети поначалу часто ведут себя именно так. Позже все наладится. Нужно терпение. И время.
Нина почувствовала некоторое облегчение. Все будет хорошо. Просто у нее мало опыта, а у Ксении он есть. Ксения видела куда больше детей, и Нина ей верит.
Она помогла Марии собрать разбросанные по всему номеру вещи – детские одежки, ботинки, перемазанные потекшей шариковой ручкой полотенца, игрушки, разорванные книжки, фольгу от "киндерсюрпризов". Подтерла чью-то блевотину в углу. Одела и привела в порядок сестер, сполоснула с мылом их перепачканные помадой мордашки. Перевела испанцам все, что ей объяснили в детдоме про еду.
Потом спустились в ресторан, где Даше и Ане принесли обед – Нина сама заказала им блюда. Вырвала из блокнота листок бумаги и записала, как и чем следует их кормить.
– Вовремя ты нам насчет сахара сказала, Нина. Большое тебе спасибо, – поблагодарила Мария, когда они прощались. – Буду теперь знать: никаких конфет, ничего сладкого. Мы-то думали – все наоборот…
Оставшиеся два дня сестры вели себя вполне пристойно. Их посадили на голодную диету, режим питания строго контролировала Нина. Даша и Аня съедали бутерброд на завтрак, тарелку супа на обед и пюре с куском хлеба на ужин. К удивлению испанцев и Нины, они не протестовали. Покорно уплетали скудную пайку, вытирали салфеткой рты и говорили "Спасибо". К вечеру первого же дня им выдали альбомы и карандаши, и до самой ночи они рисовали. Делали они это, по правде сказать, тоже не совсем обычно – рисовали весь вечер до упора, пока не вышла бумага и не стерлись грифели цветных карандашей.
На следующий день отправились гулять: несколько часов после завтрака, затем перед ужином. Поздно вечером осоловелых сестер нарядили в кружевные ночные сорочки, уложили в кроватки, и они проспали много часов, не просыпаясь.
Через два дня улетели в Испанию.
Нина позвонила Луису и Марии спустя месяц.
"Тяжело, – призналась Мария, вздохнув, – но терпимо. Очень подвижные девочки, что и говорить. Но потихоньку привыкаем – они к нам, мы к ним. С каждым днем становится легче".
Через полгода пришел отчет. На фотографиях сестры держались за руки – притихшие, повзрослевшие. Они заметно вытянулись. Сатанинский блеск в глазах Даши погас. Длинные платья фламенко, пестрые шали – должно быть, подумала Нина, был какой-то местный праздник.
В следующий раз Нина позвонила больше чем через год. Детский голосок бодро прочирикал по-испански, что мама в саду, а папа ушел на работу. Через час все вернутся, можно будет перезвонить.
Нина решила, что лучше не перезванивать.
* * *
Сколько раз за эти последние месяцы вспоминала Нина зловещие Ритины слова: "Любая работа оставляет на человеке отпечаток".
Сколько раз размышляла об этом сама задолго до разговора с Ритой.
Она не могла точно сказать, когда впервые почувствовала в себе перемену.
Наверное, это случилось в то утро, когда она проснулась с ощущением абсолютного счастья, легкости и свободы. Комната была полна света, отраженного тысячами вертких пылинок, и Нине казалось, что страха больше нет и не будет уже никогда, и что она тоже стала частицей этого сияния, этих плывущих в воздухе искр. Лежа в постели, она прислушивалась к тишине воскресного утра в весенней расслабленной Москве. Она, Нина, которая всю жизнь боялась куда-то опоздать, что-нибудь забыть или перепутать, разочаровать тех, кто возлагает на нее надежды, и в шутку сама называла эту постоянную зависимость "синдромом лаборантки", ощутила себя божеством. За одну ночь она стала длинноногим и светловолосым богом собственной жизни. Медленно осознавая перемену – ей казалось, что вместе с кровью внутри артерий бегут колючие пузырьки воздуха – Нина поняла, что ей обязательно нужно сделать что-то необычное, из ряда вон выходящее, на что она не решилась бы еще вчера.
Она встала, прошлепала босиком к письменному столу, поймав глазами и кожей полоску солнечного света, рвущегося в окно, и включила компьютер. Вошла в интернет, открыла сайт с объявлениями о продаже автомобилей и сделала короткую запись на белом бумажном квадратике. Это был один из телефонов, стоявший рядом с объявлением о продаже "тойоты", серебристого джипа "Управляй мечтой" непередаваемой, инопланетной красоты. Полюбовавшись снимком, Нина набрала указанный в объявлении номер. Ей ответил заспанный мужской голос, который заметно оживился, сообразив, что звонят по делу.
Нина задала несколько вопросов, договорились о встрече.
И всего через час она сидела возле дома в серебряной машине. Проходящая через двор соседка смотрела на нее во все глаза. Едва устроившись на сиденье и положив ладони на руль, Нина поняла: это я, это мне, это мое. Джип подходил ей так, как подходит сшитый идеально по фигуре комбинезон.
"Сейчас или никогда", – решила Нина. Она крепко усвоила Ксенино правило: получать вещи нужно играючи, под настроение, не строя планов и не влезая в долгосрочные кредиты.
Так и случилось на сей раз: владелец "тойоты", высокий парень в спортивном костюме, повез Нину к воскресному нотариусу – недалеко, на одной из центральных улиц, но за четверть часа она успела пережить настоящий восторг – так быстро и легко преодолевало пространство невесомое тело автомобиля. Они подписали доверенность, потом обменялись – Нина отдала парню деньги, двадцать розово-зеленых стопок, наивно собранных по девять и перехваченных сложенной пополам десятой бумажкой, это была четверть потайного Нининого пасьянса, а парень Нине – ключи от машины и документы.
Вечером Нина прокатила мать по городу. Зоя Алексеевна долго возилась с ремнем безопасности, по-бабьи ойкала на поворотах, застенчиво выглядывала из окна, любуясь на привычные улицы, полупустые в погожий воскресный вечер, которые из новой машины казались незнакомыми. Осторожно, кончиками пальцев, поглаживала светлую обивку сидений, словно нежную кожу живого существа, и все никак не могла поверить, что это бесшумное серебристое создание в самом деле принадлежит ее дочери, и что Нина так запросто, без страха трогается с места и даже обгоняет другие машины, и что у нее есть новенькие водительские права.