Устав наблюдать общество, Зритель повернулся к соседу, уже было согласившись на партию в карты, но его постигло разочарование: откинув голову на спинку кресла, сосед спал. Котелок сполз с его головы и грозил вот–вот упасть на пол, а в углу полуоткрытого рта собралась слюна. Зритель подумал сначала, не разбудить ли спящего, но потом пожал плечами и отвернулся, пытаясь сделать вид, что не очень расстроен. Он даже улыбнулся господину в следующем ряду, который громко разговаривал по телефону, поглядывая на Зрителя. В глазах этого человека Зрителю почудилась насмешка, поэтому он некоторое время беспокойно ёрзал на коленях худощавого господина, а потом наклонился вперёд и сказал:
- Не думайте, что мне хотелось играть в карты. Я не люблю белот.
- Вот как?! - обиженно воскликнул проснувшийся сосед (а может быть, он и не спал, а только притворялся спящим, чтобы подловить Зрителя?). - Так зачем же вы морочили мне голову?
- Простите, - смутился Зритель. - Я просто забыл, что совершенно не умею играть в белот.
- Хм… - сосед саркастически осмотрел Зрителя, поправляя котелок. - Почему бы вам сразу не признаться и не отнимать чужого времени! - раздражённо добавил он, поднимаясь и направляясь к выходу.
На освободившееся место тут же устремился карлик.
Дойдя до выхода, сосед Зрителя остановился и некоторое время укоризненно смотрел на него. Быть может, он надеялся, что Зритель одумается и позовёт его обратно.
В эту минуту по залу прошло оживление, все взгляды устремились на сцену. Видимо, появился Маэстро. Это спасло Зрителя от необходимости как–то реагировать на бывшего соседа - он принялся с интересом смотреть вперёд и даже привстал.
На сцене действительно происходило нечто интересное. Вернее, ничего интересного там не происходило, но Зрителю нужно было сделать вид, что он крайне увлечён происходящим. Его бывший сосед сокрушённо покачал головой и наконец вышел из зала. Зритель почувствовал некоторое облегчение и перестал смотреть на сцену.
И зря, потому что в ту же минуту раздались бурные аплодисменты.
- Что там? - спросил карлик, которому не удалось ничего увидеть даже после того, как он забрался на кресло с ногами.
- Ничего, - сердито отвечал Зритель. Ему не нравился этот маленький человек.
- Почему вы не хотите сказать? - обиделся тот и, кажется, готов был заплакать.
Только теперь, присмотревшись, Зритель понял, что это ребёнок. Его чувства сразу переменились: он испытал уважение к подростку, настолько любящему классическую музыку.
- Вы уже слышали ранее Пляс-Пигальский концерт, молодой человек? - спросил он, чтобы как–то сгладить неловкость.
Но ребёнок, кажется, и в самом деле на него обиделся - он отвернулся и не отвечал, делая вид, что крайне увлечён пятнашками, которые извлёк из кармана.
Зритель пожал плечами и снова обратился к сцене. Как раз в этот момент появился Маэстро. Он быстро вышел на сцену, остановился посредине и принялся оглядывать публику. Был он одет во фрак, а шею его обвивал длинный серый шарф, скрывая под собой подразумевавшуюся белую рубашку. Стоячие места, окружавшие сцену, немедленно бросились к артисту, чтобы получить автограф. Вступая с ними в соперничество, потянулись проходные места. Следом, опасливо отрываясь от своих стульев, рискуя потерять их, торопливо устремились к сцене приставные. Прочие же не спешили покинуть кресла, вполне резонно полагая, что могут остаться без места.
Буквально через минуту маэстро стало не видно в окружившей его липкой человеческой массе. К нему протягивали для подписи программки, пакеты попкорна, платочки, салфетки, ладони и даже интимные дамские штучки. Голос распорядителя, требующего соблюдать порядок и очерёдность, потонул в рёве толпы. Какая–то крайне возбуждённая дама в длинном платье с визгом выбила сумочкой окно со стороны улицы и спрыгнула с карниза внутрь зала. К счастью, её поймал стоящий тут же крепкий мужчина с большими чёрными усами. Зритель подумал, что это, вероятно, её сообщник.
Поддаваясь влиянию толпы, он поднялся со своего места и ринулся к сцене. Он не мог бы объяснить, зачем это делает. По крайней мере, автограф Маэстро ему точно не был нужен.
Тем не менее, он усердно работал локтями, пробиваясь в плотной человеческой массе, и очень скоро ему удалось оказаться почти рядом с Маэстро. Тут Зритель вспомнил, что у него нет ничего, на чём мог бы расписаться великий исполнитель Пляс-Пигальского концерта. Он хотел уже было подставить рукав белой рубашки, но тут его потянули за этот самый рукав. Зритель повернулся. Перед ним стоял полицейский.
Полицейскому с трудом удавалось сохранять равновесие и равнодушное выражение лица, потому что со всех сторон его толкали, как досадную помеху. Один господин норовил как будто невзначай сбить с полисмена его островерхий шлем. Зритель вопросительно посмотрел на полицейского и поднял бровь. Правда, в следующий же момент он её опустил, подумав, что подобное поведение может показаться представителю власти вызывающим.
- Что вам угодно? - вежливо поинтересовался он.
- Это ваше место? - ласково спросил полицейский, указывая на худощавого господина, с коленей которого минуту назад слез Зритель.
- Да, - отвечал тот.
В ту же минуту на руках его щёлкнули наручники.
- Следуйте за мной, - велел полицейский голосом уже отнюдь не ласковым, а суровым и с недоброй укоризной. - Вы арестованы.
- В чём меня обвиняют? - недоуменно вопросил Зритель.
- В убийстве, - строго отвечал полицейский.
Присмотревшись, Зритель увидел, что худощавый господин, на коленях которого он сидел, на самом деле, похоже, не притворялся спящим. Кажется, он давно уже был мёртв. Возможно, он умер в тот момент, когда Зритель уселся на его колени. Зрителю было страшно подумать, что он, со своей необдуманной и грубой настойчивостью в завоевании места, мог стать причиной смерти человека.
Деваться было некуда. Он обречённо последовал за строгим полицейским, бросив беспомощный взгляд на Маэстро, чей долгожданный автограф был так близок. У него и мысли в голове не возникло о побеге или сопротивлении. А ведь он мог бы, пожалуй, толкнуть идущего впереди полисмена в спину и смешаться с толпой. Но Зритель был законопослушным гражданином.
Полисмен привёл его в кабинет директора, в котором был организован временный штаб полиции. Там уже сидели инспектор и городской обвинитель. Они встретили Зрителя осуждающими взглядами, а обвинитель даже прищурился.
- Вот, - сказал полицейский. - Был схвачен при попытке смешаться с толпой.
- Хорошо, - кивнул инспектор. - Я отмечу это в рапорте, вы наверняка получите поощрение.
Полицейский довольно вытянулся и пожал плечами.
- Я не ради поощрения, - сказал он неискренне. - Служба такая.
- Ваша фамилия? - обратился строгий инспектор к Зрителю.
- Бетховен, - отвечал тот.
- Бетховен? Так это вы сочинили Пляс-Пигальский концерт Бетховена? - вмешался обвинитель.
- Я.
- Позвольте пожать вашу руку! - обвинитель бросился к арестованному, пребольно схватил его кисть и принялся трясти.
Инспектор протянул протокол и ручку:
- Подпишите, пожалуйста. На память.
Бетховен оставил на бланке свою размашистую подпись. Довольный инспектор уселся на место и принялся быстро заполнять протокол.
- А мне и подписать нечего, - с сожалением произнёс полисмен. Потом вдруг просиял и бережно достал из внутреннего кармана кителя фотографию женщины. Женщина сидела в пол–оборота к объективу, была некрасива и как будто сердита на неизвестного фотографа.
- Вот, - произнёс полицейский, умильно улыбаясь фотографии и протягивая её Бетховену вместе с самопишущим пером. - Дорогой Розе на вечную память, с любовью и благодарностью, Бетховен.
- Я должен это написать? - поинтересовался Бетховен.
- Ей будет очень приятно, - кивнул полисмен.
Бетховен пожал плечами, взял перо и надписал на обороте фотографии нужные слова.
Между тем инспектор покончил с протоколом и передал его обвинителю. Тот вставил в глаз монокль, откинулся в директорском кресле и принялся внимательно читать.
- Хм… - произносил он то и дело, постукивая себя пальцем то по переносице, то по передним зубам. - Интересно… Вот как!..
Закончив чтение, вложил протокол внутрь чёрной папки, передал её инспектору и обратился к арестованному:
- Значит, вы признаёте себя виновным, господин Бетховен… Это хорошо, это очень осмотрительно с вашей стороны.
- Признаю? - смутился Бетховен.
- Ну да, - обвинитель строго и с подозрением заглянул ему в глаза. - А разве… нет?
Тут Бетховен заметил, что инспектор усиленно делает ему за плечом обвинителя знаки - подмигивает, кивает и отчаянно жестикулирует. Впрочем, смысл и назначение этих знаков, оставались непонятными. Тогда арестованный с мольбой посмотрел на полисмена, но тот отвёл глаза и даже отошёл к окну, повернувшись спиной.
- Мне очень жаль, если тот господин умер по… по моей неосторожности… - нерешительно произнёс Бетховен.
- Неосторожности?! - воскликнул обвинитель так неожиданно, что арестованный вздрогнул. Инспектор за спиной обвинителя сокрушённо покачал головой и вздохнул.
- То есть… - растерялся Бетховен. - То есть, мне очень жаль, что я невольно стал причиной смерти…
- Невольно?! - снова перебил обвинитель. - Невольно… А вот показания свидетелей говорят о совершенно ином. Они прямо изобличают наличие злого умысла и намеренное причинение смерти пострадавшему.
- Но у меня не было такого намерения!
- Это метафизика, - отмахнулся обвинитель. - И господин Ахенштерн и господин Ахенштерн и мадам Пульц однозначно подтверждают, что видели, как вы совершенно осознанно причинили пострадавшему смерть.
- Кто эти господа? - вопросил Бетховен, которому названные фамилии совершенно ни о чём не говорили.
Обвинитель сделал знак стоящему за его спиной инспектору. Тот отошёл к полисмену, по–прежнему любующемуся видами за окном, и что–то прошептал ему на ухо. Полицейский кивнул и исчез за дверью.
Через минуту он вернулся в сопровождении двух господ и дамы. Свидетельницей оказалась та самая дама, что давеча разбила окно и спрыгнула в зал. А двумя господами были любитель белота и карлик. Бетховен ничего не имел против господ, но ему хотелось бы спросить, каким образом в свидетелях убийства оказалась отчаянная мадам Пульц.
- Господа Ахенштерн, Ахенштерн и мадам Пульц, - доложил полисмен. После этого он снова отошёл к окну и принялся ковырять в зубах пластмассовой зубочисткой, извлечённой им из подкладки шлема.
- Вот видите, - обратился обвинитель к Бетховену. - Господа Ахенштерн, Ахенштерн и мадам Пульц.
Любитель карточных игр не сводил с Бетховена пронзительного укоряющего взгляда. Карлик отрешённо посматривал в окно. Присмотревшись к нему получше, Бетховен совершенно точно смог определить, что это всё же не подросток, а взрослый мужчина более чем среднего возраста.
- Вы свободны, господа, - обратился к ним обвинитель.
Свидетели молча, один за другим вышли из кабинета. При этом дама, выходившая последней, обернулась, гневно взглянула на Бетховена и прошептала: "Мерзавец! Такого человека!.. Такого человека!.." Дверь закрылась, но за ней ещё минуту были слышны сдавленные рыдания, ввергнувшие Бетховена в бездну отчаяния. Он и не представлял, сколь любимый городом человек погиб по его жестокосердной глупости и упрямству.
- У нас и вещественные доказательства имеются, - добавил между тем инспектор, глядя на Бетховена неприязненно, почти с ненавистью.
Сказав это, он достал из своего портфеля большой пакет из обёрточной бумаги, подошёл к столу и вытряхнул из конверта сотовый телефон.
- Вот, - пояснил он. - Телефон, принадлежавший господину Манштейну.
- Манштейну! - повторил Бетховен.
- Да, - вцепился в него взглядом обвинитель. - Вы его знали?
- Нет.
- Тогда почему вы сказали "Манштейну"?
- Потому что господин инспектор назвал эту фамилию. Я просто повторил за ним, не знаю зачем - по инерции, видимо.
- Странно, - хмыкнул обвинитель.
Между тем, следователь достал из кармана свой телефон и стал набирать номер. Спустя несколько секунд телефон, принадлежавший покойному, вдруг ожил - завибрировал, экран его засветился. Ушей всех присутствующих коснулись первые такты знаменитого Пляс-Пигальского концерта Бетховена.
- Вот так–то, - торжествующе усмехнулся инспектор, давая отбой. - А вы, наверное, полагали, что вам удалось замести все следы, не так ли?
- Признаться… - начал было Бетховен, но обвинитель не дал ему договорить:
- Да, это лучшее, что вам остаётся. Признаться во всём.
- Мне не в чем признаваться, - понурился Бетховен.
- В самом деле? - с издёвкой выдохнул инспектор, глядя на арестованного с отвращением.
- А вы не скажете, почему назвали свой концерт Пляс-Пигальским? - поинтересовался обвинитель.
- Потому что он был сыгран единственный раз, на площади Пигаль, в не помню каком году, - объяснил Бетховен. - Это была импровизация.
- Да? - усмехнулся инспектор. - А может быть потому, что жену вашей жертвы в девичестве звали мадемуазель Пляс-Пигаль?
- Нет, уверяю вас, не поэтому! - запротестовал Бетховен.
- Так значит, вы не отрицаете, что знаете девичью фамилию жены убитого, - тут же изобличил обвинитель. - Опровергаете только то, что концерт назван именно по девичьей фамилии вашей любовницы.
И хитро посмотрел на инспектора, довольный своей ловкостью.
На это Бетховен уже ничего не смог ответить - его душили слёзы и готовые прорваться рыдания. Он чувствовал себя совершенно подавленным перед лицом неопровержимых улик, представленных слугами закона.
- Ну что ж, дело ясное, - вздохнул обвинитель, кивнул и принялся неспешно раскуривать сигару.
- Совершенно ясное дело, - поддакнул инспектор.
- Видели бы вы, как он пытался затеряться в толпе, - добавил от окна полисмен.
- Я внёс это в протокол, - успокоил его инспектор. - Вы будете вознаграждены по заслугам.
Обвинитель отошёл к окну, и, оттеснив полисмена, принялся смотреть в сгущающиеся сумерки, задумчиво покуривая благоуханную сигару. Наступило молчание, в котором слышно было только тяжёлое дыхание Бетховена, который боролся с чувствами, да тиканье часов на стене.
Наконец, докурив, обвинитель сделал знак инспектору и взялся за свою трость. Инспектор кивнул полисмену. Тот подошёл к Бетховену и взял его за руку, жестом показав ему, что он должен следовать за инспектором.
Они вышли из кабинета - обвинитель впереди, инспектор за ним, далее (руки за спиной) Бетховен и завершающий процессию полисмен.
Казалось, все служащие филармонии, все музыканты, со своими инструментами, высыпали в коридор, чтобы поглазеть на шествие и теперь жались по стенам, с любопытством и ужасом взирая на Бетховена. Стоял в конце коридора строгий дирижёр, отсчитывая палочкой такты приближающихся шагов. Он проводил Бетховена долгим взглядом и, кажется, губы его прошептали вслед: "Убийца!".
Зрители в зале уже расходились, их осталось совсем немного - из тех, что ещё не успели получить автограф Маэстро. Бетховен обратил внимание на то, что Маэстро очевидно устал от концерта. Его глаза были полузакрыты, он покачивался и, если бы не плотное кольцо зрителей, поддерживающее его, то наверняка упал бы. Рука его, как манипулятор автомата, поднималась, ставила быструю подпись на предложенной поверхности и замирала в ожидании следующей манжеты, пачки сигарет или программки. В разбитое сумочкой мадам Пульц окно задувал прохладный ветер и забрасывал жёлтые листья, образовавшие уже заметную кучку у стены. Молчало посреди сцены фортепиано, крышка которого, открытая зрителями сцены, вдруг упала, с треском захлопнувшись.
"Как быстро наступила осень!" - подумал Бетховен.
Он с тоской посмотрел на своё место и заметил убитого, который, казалось, так и спит в кресле.
- Не лучше ли было убрать тело господина Манштейна? - обратился он к инспектору. - Или вы специально держите его там, чтобы мучить меня?!
- Манштейна?.. - удивился инспектор. - Убитого не звали господин Манштейн.
- Не звали?! Но как же так, вы же сами демонстрировали мне телефон господина Манштейна!
- Да, - усмехнулся инспектор, - но при чём здесь убитый? Телефон принадлежит господину Манштейну, а убитого звали герр Франк. Но вы же не думаете, что это как–то оправдывает убийство?
Бетховен понурился под тяжёлым взглядом инспектора и лишь растерянно покачал головой. Он уже не способен был думать ни о чём, его мозг изнуряла только одна мысль: "Всё пропало. Выхода нет".
На галёрке играл на скрипке давешний еврейчик, хотя его уже никто не слушал и некому было подать. Стоящая у его ног шляпа была полна денег.
- А почему бы вам не сыграть нам свой концерт? - предложил вдруг обвинитель.
- И то правда! - оживился инспектор.
- Я ещё ни разу не слышал его, - кивнул полисмен. - Очень было бы здорово послушать.
- Но, право, господа… - смешался Бетховен. - Я сейчас…
- Ну вот, как всегда, - усмехнулся инспектор. - Эти господа композиторы такие чувствительные! Они любят, чтобы их упрашивали и будут жеманиться до последнего.
- Сыграйте нам, сыграйте! - уговаривал обвинитель.
- Но я не умею играть, - пожал плечами Бетховен.
- Да, я занесу это в протокол, - ответил инспектор многозначительному взгляду обвинителя.
- Я бухгалтер, - растерянно пожал плечами Бетховен. - Я не умею играть на фортепиано.
- Значит, это не вы сочинили Пляс-Пигальский концерт Бетховена? - сурово произнёс обвинитель, кивнув инспектору, чтобы тот внёс и эти новые показания обвиняемого в протокол.
- Я, - отвечал Бетховен. - Это была минута вдохновения. Стояла весна. Я был молод, влюблён…
- В мадемуазель Пляс-Пигаль, - вставил обвинитель.
- … Пели птицы, - продолжал Бетховен, не обратив на обвинителя никакого внимания, увлеченный воспоминаниями. На глаза его набежала слеза. - От Сены долетал лёгкий ветерок. Мне было так хорошо! Меня охватила тихая радость бытия, довольство, какое постигает в иную минуту всякую живую душу. И я принялся напевать. Мелодия рождалась сама, без участия нот, ключей, знаков темпа, пауз и прочего, чем мучат детей в школах, на уроках музыки. Она лилась прямо из сердца - свободно и радостно, я не мог сдерживать её или как–то на неё повлиять… Стоящий тут же волынщик принялся мне подыгрывать на своём гнусавом инструменте. Пришёл барабанщик с другой стороны площади, вместе со шляпой для денег. Явился откуда–то старик–шарманщик. Потом возник из ближайшего переулка человек с губной гармоникой. Охваченные единым порывом, мы играли. Играли так вдохновенно, в таком единении душ, что, кажется, небеса вторили нам. Собрались люди. Нам аплодировали… Так родился Пляс-Пигальский концерт Бетховена, к которому я не имею по сути никакого отношения, хотя несомненно являюсь его автором.
Во всё время монолога Бетховена обвинитель с инспектором многозначительно переглядывались, и временами инспектор делал какие–то пометки в протоколе. Полисмен между тем отошёл к группе, окружавшей Маэстро, и наблюдал за кем–то.