- Скажите, Синьора, а вам не хотелось встретить Рождество с собственной семьей? - спросила Пегги.
Вопрос не смутил Синьору. Она ответила с готовностью, обстоятельно и разумно, как всегда отвечала на вопросы Джерри:
- Пожалуй, нет. Это было бы неестественно. Кроме того, в последнее время я довольно часто виделась со своей матерью и сестрами, но ни одна из них не предложила мне встретить Рождество вместе с ними. У них - своя жизнь, свои привычки. Я выглядела бы среди них белой вороной, во всем чувствовалась бы фальшь, и всем было бы не по себе. Но зато я ощущала себя великолепно, встречая праздник здесь, в вашей семье.
Синьора выглядела совершенно спокойной, даже невозмутимой. На шее у нее висел медальон, которого Пегти раньше не видела. Сама она не спросила, откуда он у нее появился, и другие постеснялись. Никто не осмеливался лезть к этой женщине в душу.
- А нам было приятно с вами, Синьора. Очень, очень приятно! - с энтузиазмом воскликнула Пегги Салливан. Она до сих пор гадала: чем же занималась эта странная женщина раньше, до того, как появилась здесь и поселилась в их доме?
Занятия возобновились в первый вторник января. Вечер выдался холодный, но, тем не менее, группа собралась в полном составе - все тридцать человек, которые записались на курсы еще в сентябре. Это можно было рассматривать как недостижимый рекорд для любых вечерних курсов.
Пришло и начальство: директор Тони О'Брайен и мистер Данн. Их лица светились от удовольствия. Произошло чудо: группа получила подарок. Синьора в ребяческом восторге чуть не хлопала в ладоши.
Кто мог сделать это? Кто-нибудь из студентов? И признается ли он, чтобы вся группа могла его (или ее) поблагодарить? Все до одного были заинтригованы и, естественно, все до одного думали, что это сделала Конни.
- Должна вас разочаровать, но это не я, - смущенно проговорила Конни. - К сожалению, я до этого не додумалась.
Директор сказал, что он тоже рад, но его кое-что волнует. Кем бы ни был щедрый даритель, у него, судя по тому, что следов взлома не видно, есть ключ от школьных помещений, а это недопустимо. Поэтому необходимо сменить замки.
- С точки зрения банковского служащего, это опрометчивое решение, - шутливо проговорил Гульельмо. - Если сегодня неизвестный благодетель подарил нам телевизор, кто знает, возможно, через некоторое время мы найдем здесь музыкальный центр?
- Вы бы удивились, узнав, как много в городе ключей, которые подходят к разным дверям, - заметил Лоренцо, который на самом деле звался Лэдди и служил гостиничным портье.
И вдруг Синьора подняла глаза и посмотрела в глаза Луиджи. Тот отвел взгляд в сторону. "Только бы она ничего не сказала! - вертелось у него в мозгу. - Только бы не сказала! Из этого ничего, кроме вреда, не выйдет!" Лу не знал, то ли он молится Всевышнему, то ли просто бормочет про себя, но он страстно этого желал. И, похоже, его мольбы были услышаны. Через пару секунд Синьора тоже отвела глаза.
И вот начался очередной урок. Сначала студенты повторяли пройденное. Выяснилось, что они многое забыли, и, чтобы отправиться в долгожданную поездку в Италию, предстоит еще как следует поработать. Пристыженные, студенты вновь стали разучивать фразы, которые так легко давались им перед двухнедельными каникулами.
После окончания урока Лу попытался ускользнуть незамеченным.
- Ты не хочешь помочь мне с коробками, Луиджи? - окликнула его Синьора. Взгляд ее был прям и тверд.
- Scusi, Signora, я забыл.
Они вместе перенесли коробки в кладовку, в которой теперь никогда уже не будет храниться ничего опасного.
- Я хотел спросить, Синьора, мистер Данн, гм, проводит вас домой?
- Нет, Луиджи, но я тоже хотела тебя кое о чем спросить. Ты ведь близок со Сьюзи, у родителей которой я снимаю комнату? - Ее лицо оставалось непроницаемым.
- Ну конечно, Синьора, мы же с ней помолвлены, и вы об этом знаете.
- Да, именно об этом я и хотела поговорить с тобой: о вашей помолвке и о кольце. Оно необязательно должно быть с изумрудом, Луиджи. По крайней мере, с настоящим изумрудом. Вот что мне кажется странным.
- О чем вы говорите, Синьора! Настоящий изумруд? Вы, должно быть, шутите, ведь это обыкновенная стекляшка!
- Это изумруд. Уж я-то в них разбираюсь. Мне нравится к ним прикасаться.
- Сейчас научились изготовлять такие подделки, которые не отличишь от настоящих драгоценностей.
- Это кольцо стоит тысячи фунтов, Луиджи.
- Послушайте, Синьора…
- А этот телевизор стоит согни. Может быть, даже тысячу.
- Что вы такое говорите!
- Я жду, что скажешь ты.
Еще ни одному преподавателю не удавалось заставить Лу Линча ощутить себя до такой степени растерянным и пристыженным. Ни отцу, ни матери, ни священнику было не сломить его волю, а тут он вдруг панически испугался, что эта странная молчаливая женщина перестанет его уважать.
- Дело в том… - начал он. Синьора молча ждала.
- Видите ли, все уже в прошлом. Что бы там ни было раньше, больше это не повторится.
- Скажи, этот чудесный изумруд и прекрасный телевизор - они ворованные?
- Нет-нет! - заторопился он. - Этими вещами со мной расплатились люди, на которых я работал.
- Но теперь ты уже ни на кого не работаешь?
- Нет, клянусь вам.
Лу отчаянно хотелось, чтобы она ему поверила, и это отчетливо читалось на его лице.
- Значит, больше - никакой порнографии?
- Никакой чего?..
- Дело в том, что я заглядывала в эти коробки, Луиджи. Я так переживала из-за наркотиков в школе, из-за Джерри, маленького брата Сьюзи… Я боялась, что ты хранил их в кладовке.
- Это были не наркотики? - почти беззвучно выдохнул Лу.
- Нет. Судя по омерзительным картинкам на коробках, это были порнографические фильмы. Столько конспирации, столько суеты, чтобы привозить и вывозить их отсюда! Так глупо! И все же молодым ребятам эта гадость способна принести немало вреда.
- Вы просматривали их, Синьора?
- Вот еще! У меня нет видеомагнитофона, но даже если бы он был…
- И вы никому ничего не сказали?
- Я уже много лет живу, никому ничего не говоря. Это вошло у меня в привычку.
- А про ключ вы знали?
- До этого дня - нет. Но сегодня я вспомнила ту чепуху с брелоком в виде совы. Зачем он тебе понадобился?
- Накануне Рождества здесь осталось несколько коробок, - виновато промямлил Лу.
- А телевизор?
- Это долгая история.
- Расскажи мне хотя бы вкратце.
- Ну, мне его подарили за то, что я… э-э-э… хранил в нашей кладовке коробки с, гм, кассетами. А принести его к Сьюзи я не мог, потому что… э-э-э… Короче, не мог, и все тут. Она бы все поняла или, по крайней мере, стала бы догадываться.
- Однако теперь ей уже не о чем догадываться, я надеюсь?
- Совершенно не о чем, Синьора!
Стоя с опущенной головой, Лу ощущал себя постаревшим на пять лет.
- In bocca al lupo, Луиджи, - сказала Синьора. Они вышли, плотно захлопнув дверь, она для верности подергала ее.
КОННИ
Когда Констанс О'Коннор исполнилось пятнадцать, ее мать объявила все сладкое вне закона. К чаю больше не подавали пирожных, строжайший запрет был наложен на конфеты и шоколад, вместо масла хлеб стали намазывать безвкусным обезжиренным маргарином.
- Ты толстеешь, милочка, - сказала мама, когда Констанс попыталась протестовать. - Если у тебя будет толстая задница, то и занятия теннисом, и выходы в свет - все это окажется ни к чему.
- Что значит "окажется ни к чему"?
- Это значит, что ты не сумеешь найти себе достойного мужа, - засмеялась мать и, прежде чем Констанс успела что-либо возразить, добавила: - Поверь мне, я знаю, что говорю. Это, конечно, несправедливо, но так устроена жизнь, и уж коли нам известны правила, зачем их нарушать!
- Может, в твое время, мама, в сороковые годы, действительно существовали такие правила, но с тех пор все изменилось.
- Верь мне. - Это была ее коронная фраза. Мать то и дело призывала людей верить ей то в одном, то в другом. - Ничего не изменилось. Что в сороковые, что в шестидесятые, что сейчас - любой мужчина мечтает о стройной, элегантной жене. Только такие женщины могут им соответствовать. Благодари Бога за то, что мы это знаем, поскольку большинство твоих школьных подружек об этом даже не догадываются.
Конни спросила отца:
- Скажи, ты женился на маме потому, что она была стройная?
- Нет, я женился на ней потому, что она была милая, очаровательная, добрая и следила за собой. Если она следит за собой, то будет следить и за мной, рассудил я, и за тобой, когда ты появишься на свет, и за домом. Видишь, как все просто?
Конни училась в дорогой школе для девочек. Мать всегда настаивала, чтобы она приглашала подружек - на обеды, на совместные уикенды.
- Тогда они будут обязаны приглашать тебя в ответ, и ты сможешь познакомиться с их братьями и друзьями, - говорила мама.
- Мама, но это же идиотизм! С какой стати нам разыгрывать из себя великосветское общество! Я буду дружить не с теми, с кем надо, а с теми, с кем мне хочется, вот так!
- Нет, не так!
А когда Конни исполнилось семнадцать, она обнаружила, что общается именно с теми людьми, которых выбирала для нее мать: с сыновьями дорогих врачей, престижных адвокатов и преуспевающих бизнесменов. Некоторые из них были очень занятны, другие - очень глупы, но Конни знала, что все станет на свои места, когда она поступит в университет. Вот тогда она сможет выбирать друзей по своему усмотрению, а не из того круга, который очертила для нее мать.
Накануне своего девятнадцатилетия Конни поступила в Дублинский университет. Она приехала в студенческий городок, обошла его несколько раз и посидела на двух открытых лекциях. Ей хотелось хоть немного привыкнуть к новой обстановке, чтобы не пугаться, когда в октябре начнутся занятия.
Но в сентябре случилось невероятное: умер ее отец. Процветающий дантист, проводящий изрядную часть времени за игрой в гольф, человек, который своей обширной практикой был обязан тем, что являлся партнером в фирме своего дяди, он, казалось, должен был жить вечно. По крайней мере, так говорили все знакомые. Он не курил, выпивал очень редко и по чуть-чуть - только чтобы не выглядеть белой вороной на приемах, занимался спортом. Слово "стресс" было ему незнакомо.
Единственное, о чем никто не знал, так это о его пристрастии к тотализатору. Это стало известно позже, когда всплыли неимоверные долги покойного, когда выяснилось, что дом пойдет с молотка, семья остается без гроша, и Конни поэтому не сможет поступить в университет.
Мать Конни внешне сохраняла ледяное спокойствие. Во время похорон она вела себя безукоризненно, а после пригласила всех к себе в дом, чтобы помянуть усопшего.
- Ричарду это было бы приятно, - сказала она.
По округе немедленно поползли слухи, но вдова по-прежнему держала голову высоко.
Только когда они с Конни оставались наедине, она давала волю чувствам.
- Если бы он не умер, я убила бы его сама! - снова и снова повторяла она. - Я собственными руками придушила бы его за то, что он с нами сделал.
Сердечко Конни было мягче.
- Бедный папа, наверное, ему чего-то не хватало в жизни, если швырял деньги на собак и лошадей.
- Если бы сейчас он имел возможность оказаться лицом к лицу со мной, я показала бы ему то, что он искал!
- Но, будь он жив, он мог бы объяснить свое поведение, поговорить с нами, возможно, даже отыграться.
Конни хотела сохранить добрую память об отце, который при жизни был хорошим, покладистым человеком. Она не бушевала, как ее мать, любимым занятием которой было придумывать правила и законы для всех окружающих ее людей.
- Не будь дурочкой, Конни, сейчас не время для подобной дребедени! Теперь нам осталось надеяться только на то, что ты удачно выйдешь замуж.
- Мама, опять ты за свое! Я не выйду замуж еще очень долго. Мне предстоит учиться, а потом я хочу попутешествовать. Я не собираюсь превращаться в матрону раньше тридцати лет.
Лицо у матери окаменело.
- Усвой раз и навсегда: никакого университета не будет. Кто заплатит за твое обучение?
- И что же мне теперь делать?
- Ты сделаешь то, что должна: будешь жить с семьей своего покойного отца, дяди и братья которого очень стыдятся его позорной слабости. Некоторые о ней знали, некоторые - нет. Но они будут поддерживать тебя на протяжении года, пока ты окончишь курсы секретарш, может быть, научишься чему-нибудь еще, найдешь работу, а потом - как можно скорее! - выйдешь замуж за какого-нибудь подходящего человека.
- Но как же так, мама! Я же хотела получить диплом! Меня уже приняли в университет!
- Теперь это уже не имеет никакого значения.
- Это нечестно! Я такого не заслужила!
- Скажи это своему папочке. Это он с тобой так поступил, а не я.
- Но я могу работать и одновременно учиться в университете!
- Такого не бывает. Кроме того, толпа отцовских родственников не станет тебя содержать, если ты будешь работать уборщицей или продавщицей, а на другую работу тебе рассчитывать не приходится.
Впоследствии Конни думала, что, возможно, ей следовало проявить побольше упорства в достижении своей цели, но уж слишком тяжкие тогда были времена, и слишком туго им всем приходилось.
Как страшно ей было поселиться под одной крышей с почти незнакомыми родственниками! А мать взяла с собой ее братьев-близнецов и уехала к своей семье в маленький городок, который она триумфально покинула много лет назад. Перед отъездом она сказала, что возвращение туда для нее - самая страшная жертва, которой только можно требовать от человека.
- Но почему? - удивилась Конни. - Они наверняка будут относиться к тебе по-доброму - хотя бы из жалости.
- Не нужна мне их доброта. Мне своя гордость дороже. Твой отец лишил меня ее, и этого я не прощу ему, пока буду жива.
На курсах секретарш Конни встретила Веру, вместе с которой училась в школе.
- Мне ужасно жаль, что твой отец потерял все деньги, - сказала Вера при первой же их встрече, и глаза Конни наполнились слезами.
- Это было ужасно, - призналась она. - И не только потому, что папа умер. У нас возникло ощущение, что он совсем другой человек, что все это время никто из нас не знал его по-настоящему.
- Знать-то вы его знали, - возразила Вера. - Просто не догадывались о том, что он игрок. А он, я уверена, нипочем не стал бы играть, если бы мог предположить, чем это кончится.
Конни была счастлива, что Вера ее понимает. И хотя в школе они никогда не были особенно близки, с этого момента стали самыми задушевными подругами. "Ты себе не представляешь, как это здорово - иметь рядом такого сердечного человека, - писала Конни матери. - Общаться с Верой - как окунаться в теплую ванну. Я уверена, что в доме бабушки ты найдешь такое же отношение к себе. Только не отталкивай их, не бойся рассказать о том, как тяжело у тебя на душе".
Письмо, пришедшее в ответ, было резким и сухим. "А ты не плачься в жилетку всем без разбору и не выклянчивай для себя жалости, - писала мать. - От утешений проку не бывает. Все что тебе нужно, это хранить собственное достоинство. Я молюсь о том, чтобы тебя не лишили всего этого, как это случилось со мной".
И - ни слова о покойном отце! О том, каким он был хорошим заботливым мужем. Все фотографии были извлечены из рамок, а рамки - проданы на аукционе. Спросить у матери, куда девались ее детские фотографии, Конни не осмелилась.
На курсах секретарей Конни и Вера делали большие успехи. Они изучали стенографию, машинопись, делопроизводство и другие премудрости этой профессии. Семья кузенов, приютившая девушку, сопереживала Конни и предоставила ей гораздо большую свободу, нежели ее мать.
Конни в полной мере наслаждалась тем, что она молода и живет в Дублине. Они с Верой ходили на танцы, встречались с интересными людьми. За Конни ухаживал парень по имени Джэко, а его друг, Кевин, оказывал знаки внимания Вере, поэтому они часто проводили время вчетвером. Однако для обеих девушек это было не более чем развлечением. Парни прилагали немало усилий, пытаясь добиться от девушек интимной близости. Конни отказалась, а вот Вера не устояла.
- Зачем тебе это, если не получаешь удовольствия, да еще боишься забеременеть? - недоуменно спросила Конни.
- Ас чего ты взяла, что я не получаю удовольствия? - возразила Вера. - Я лишь сказала, что это не так восхитительно, как мне представлялось, и, кроме того, я не понимаю, зачем при этом пыхтеть и задыхаться. А забеременеть я не боюсь, поскольку принимаю противозачаточные пилюли.
Хотя контрацептивы в Ирландии были официально запрещены еще в начале семидесятых годов, противозачаточные препараты могли быть прописаны врачом в случае нарушения у женщины менструального цикла. Неудивительно поэтому, что огромное количество пациенток обращалось к врачам с жалобами именно на это недомогание.
Конни подумала, что, возможно, и ей стоит пойти тем же путем - сходить к врачу, получить рецепт и начать принимать контрацептивы. Кто знает, когда и с кем переспишь, а если не позаботиться заранее, потом будешь локти кусать.
Джэко не знал о том, что Конни пьет противозачаточные таблетки. Он по-прежнему тешил себя надеждой, что однажды она поймет: они созданы друг для друга - так же, как Вера и Кевин. Он придумывал все новые и новые планы относительно их будущего, которые, как ему казалось, должны были понравиться Конни. Ну, например, они вместе предпримут путешествие в Италию. А перед этим им, конечно, придется выучить итальянский язык - с помощью самоучителя или - еще лучше - на каких-нибудь вечерних курсах. И тогда, оказавшись в стране, они смогут запросто выдавать всякие там "скузи" и "грацци".
Он был красив, энергичен и без ума от Конни, но девушка оставалась неприступной. Никаких приключений. Она принимала противозачаточные пилюли не для него, а для себя самой, впрок.
Веру не устраивали пилюли, которые она принимала, она решила перейти на другой препарат, и тут внезапно обнаружила, что беременна. Кевин был на седьмом небе от счастья.
- Мы же с тобой все равно собирались пожениться, - повторял он.
- Я сначала хотела еще немного пожить в свое удовольствие, - всхлипывала Вера.
- В свое удовольствие ты уже пожила, а теперь мы начнем жить настоящей жизнью: ты, я и наш малыш.
Кевина переполняла радость по поводу того, что случившееся избавило каждого из них от необходимости жить с родителями. Теперь они обзаведутся своим домом.