- Странно… тогда я вполне понимала, почему она продолжает с ним жить. А сейчас бы мне захотелось вправить ей мозги.
- И что с нею сталось? - спрашивает Тереза. В ее голосе не слышно особого любопытства.
- О, в конце концов она развернулась и ушла. Я ее уже много лет не встречала; думаю, у нас почти не осталось ничего общего. А впрочем, недавно мы с ней столкнулись, и она кое-что рассказала про своего бывшего, потому что… э… потому что я его незадолго перед тем встретила. Она говорит, что вспоминает его примерно так, как вспоминают вора-домушника. Человек украл большой кусок твоей жизни, и думать об этом горько, потому что как-никак жизнь есть жизнь.
Тереза молчит. То ли ей по-прежнему неинтересно, то ли не понравилась сама мысль. Полина пожимает плечами:
- А в то время она была влюблена по уши. Я знаю, поскольку внимательно за ней наблюдала. Может, поедем, пока Люк не сверзился в бассейн?
Они едут в "Дали". Люк спит. Полина включает плеер. Тереза смотрит на дрожащее знойное марево, на чистое-пречистое небо, на машины: автобусы из Франции и Германии, фуры из Польши, тракторы, потертые грузовички, караваны автовозов. Сейчас середина лета, и они в самом центре Англии.
Полина заносит в дом спящего Люка, Тереза входит следом с полотенцами и купальниками. На телефоне мигает красный глазок автоответчика. Тереза идет прямиком к нему и нажимает кнопку. Голос Мориса говорит: "Это я. Просто хочу сказать, что вернусь в среду вечером, а не утром - нарисовались еще кое-какие дела. Хорошо? И да, чуть не забыл: в эти выходные приедут Джеймс и Кэрол".
Тереза отворачивается. Забирает у Полины Люка. Лицо - ничего не выражающая маска. Люк просыпается и начинает плакать.
Полина стоит с Гарри на углу. Они только что были в ресторане - редкое семейное развлечение. Гарри вчера вернулся из Штатов, из-за разницы в часовых поясах рухнул спать как подкошенный, утром проснулся и сказал:
- Мне надо бежать - у меня в десять лекция. Знаешь что? Давай встретимся в перерыв. Я свожу тебя в чудесное итальянское заведение.
В ресторане Гарри был весел, нежен, предупредителен. Теперь они прощаются до вечера - в три у Гарри семинар, и он снова должен бежать.
Вид у него слегка рассеянный, но в то же время счастливый и чуточку хмельной.
Внезапно он стискивает ей локоть и восклицает:
- Ведь правда жизнь прекрасна!
И Полина понимает, что у него новая женщина.
Сквозь сон она чувствует, как Гарри наваливается сверху и входит в нее - привычное, теплое ощущение, - и в полудреме начинает ему отвечать. Потом открывает глаза, смотрит ему в лицо и понимает, что ее здесь нет. Что Гарри не с ней, а с какой-то другой женщиной. Все у нее внутри холодеет. Близость превратилась в непотребство.
Полина осознает, что она эксперт, высококлассный специалист. Есть область, в которой никто не разбирается лучше нее. Она мировой авторитет по ревности, знает все, что по этому поводу можно знать. Могла бы написать подробное исследование, научный трактат со сносками и приложениями. Могла бы вести семинары по ревности, разработать университетский курс об эволюции и проявлениях ревности, растолковывать непосвященным, как сочетаются душевные и телесные проявления ревности. Если ревность - болезнь, говорила бы Полина в своих лекциях, то мы должны определить, коренятся ли ее причины в физиологии человека или в его сознании. Полина опубликовала бы исчерпывающее описание симптомов: постоянная сосущая боль под ложечкой, тошнота, накатывающая каждое утро, когда жертва заново осознает происшедшее, то, как все внутри холодеет от каждого нового подозрения. Может показаться, что ревность живет в животе, однако необходимо принять в расчет и душевные симптомы: маниакальную сосредоточенность на одном и том же, лихорадочный поиск улик, растущую невыносимую уверенность в измене. И периоды ремиссии, когда убеждаешь себя, будто ничего нет и все хорошо, приступы ложной самоуспокоенности, за которыми неизбежно приходит новое обострение.
- Полина, почему ты не уйдешь от Гарри? - спрашивает ее подруга Линда. - Ты же понимаешь, что он будет тебе изменять. Если не с этой Джулией, то с кем-нибудь еще.
Полина молчит, потому что знает: Линда права.
Возвращается Морис. Полина слышит звук мотора и вздрагивает, потому что она сейчас не в "Далях", а в другом времени и месте, ждет, когда вернется - если вернется - совершенно другой человек, пешком или на такси, и сразу заполнит собою весь дом. И тогда она кое-что ему скажет - слова, которые прокручивала в голове уже много дней, так что они отшлифованы до полной безупречности. Пришло время их произнести.
Итак, Полина смотрит в окно. Морис вылезает из машины, идет, чуть припадая на одну ногу, к багажнику, вытаскивает саквояж. Полина возвращается к реальности и к прерванному занятию: она режет овощи для рагу. Готовка не занимает в ее жизни большого места. Она привыкла жить одна, есть что придется и когда придется. Однако иногда на нее находит кулинарный стих; сегодня, например, захотелось сделать рагу. Часть можно будет съесть на ужин, остальное сунуть в морозилку на будущее. Даже если в выходные приедут эти двое, все равно будет ее очередь готовить субботнее угощение. Тут-то рагу и пригодится. Полина складывает нарезанное в кучки: бело-розовые шляпки шампиньонов, прозрачные кружочки лука, красные ломтики перца. Хлопает соседняя дверь. Голос Мориса, верещание Люка. Полина стряхивает все на сковородку и начинает рубить мясо на кубики. Время от времени она смотрит в окно, через дорогу - на пшеницу, которая меняется с каждым днем. Полина помнит, что весной мелкая зеленая сыпь сменилась густой яркой шерсткой, но не может их увидеть и думает, как странно, что какие-то вещи прочно застревают в памяти - голос и лицо Гарри на углу улицы, например, ощущение его руки на своем локте, - а обычные природные явления так трудно воскресить зрительно. Какой была живая изгородь в мае? Почему в мозгу сохраняется речь - интонации, последовательность слов, а крики кукушки, к примеру, - нет?
Полина кладет мясо к овощам и ставит рагу в духовку. Звонит телефон.
- Я забыл позавчера тебе сказать, - говорит Хью, - что грех не сходить на выставку Альма-Тадемы. Настоятельно рекомендую выбраться из добровольного изгнания, пока она не закрылась.
- Мм… Ладно, может быть. Подумаю.
Хью продолжает нахваливать выставку и, не слыша в ответах Полины энтузиазма, спрашивает:
- У вас там все хорошо? У тебя голос какой-то… расстроенный.
Полина мгновение молчит.
- Да вроде бы все хорошо. Наверное, я и вправду расстроена. Много думаю последнее время. Про Гарри.
- Надеюсь, он тебе не досаждает? - сурово произносит Хью. Ему известно, что Гарри иногда подбивает к Полине клинья.
- О, нет. Я не про сегодняшнего Гарри, а про тогдашнего.
- Ясно.
Хью не тот человек, которому можно плакать в жилетку. Он в курсе ее прошлого, но не рвется выслушивать подробности, и Полина хорошо это знает.
- Не волнуйся, - говорит она. - Глоток виски и телевизор быстро меня вылечат.
- В таком случае, дорогая, спокойной ночи. И не забывай про выставку. Я от тебя с ней не отстану.
Сумерки сгущаются, "Дали" освещенным островом стоят в летней ночи. Полина задергивает занавески, съедает тарелку рагу и некоторое время щелкает пультом, ища забвения в эфире. Она погружается в американский детектив, в природу сибирской тундры, в проблемы эмигрантов-албанцев. Уже сильно за полночь она выключает телевизор, убирается на кухне и открывает заднюю дверь, чтобы выкинуть мусор. Снаружи не совсем такая тишина, какая должна быть. Полина на секунду замирает. И впрямь - сгусток темноты чуть сбоку внезапно шевелится.
- Боже мой, Морис! - в сердцах восклицает Полина. - Вы меня до смерти напугали!
- Извините. - Он выходит на свет и одаривает ее своей фирменной улыбкой - доверительной и чуть заговорщицкой. - Я дышу ночным воздухом. Тереза уже легла. Пропустим по рюмочке?
- Нет, спасибо. - Полина видит, что Морис уже пропустил, и не одну. - Я тоже ложусь спать.
- Что ж, придется мне скучать одному.
Морис допивает стакан и потягивается - сладко, по-кошачьи. Указывает на звезды, на тонкий серп месяца:
- Только посмотрите! Жизнь прекрасна, не правда ли, Полина?
Она мгновение смотрит на него, потом заходит в дом.
12
Музей сельского быта сегодня, в субботу, заполнен, но не забит битком: погода все такая же неумолимо солнечная, и большинство предпочитает отдыхать на открытом воздухе. Разумеется, всех сюда вытащил Морис - у него музей стоит в плане; остальные согласились по разным соображениям. Джеймс и Кэрол - потому что они гости, а гостям положено соглашаться, и к тому же для Джеймса важно все, что важно для будущей книги. Тереза здесь, потому что где Морис, там и она, а Полина хочет быть рядом на случай, если Терезе так хоть чуточку легче.
Музей расположен в центре провинциального городка, который избежал торгово-промышленной участи Хэдбери и теперь зарабатывает себе на жизнь чистенькими фасадами, антикварными лавками, пабами и ресторанами. Перед музеем выставлены колодки, бережно сохраняемые и снабженные пояснительной табличкой с готическим шрифтом. Морис останавливается щелкнуть фотоаппаратом, хотя его привлекли не столько сами колодки, сколько хихикающие юнцы, которые пытаются засунуть в них ноги. Без сомнения, этому будет посвящен еще один иронический пассаж в его книге.
Полина ходит по залам, поджав губы. Обозревает изящную композицию из цепов, кос, серпов и овечьих ножниц (красивой формы предметы, подсвеченные на белой стене) и точную реконструкцию маслобойни. Разглядывает пожелтелые снимки, на которых чудно одетые люди жнут, косят, подковывают лошадей и доят коров. Дети из воскресной школы, позирующие фотографу в семидесятых годах девятнадцатого века, стеклянными глазами смотрят на нее со стены. Во всем ощущается некая застывшая благообразность. Предметы, выставленные здесь, утратили практическое назначение и превратились в декор; пояснительные тексты и рисунки предлагают взглянуть на них с научной точки зрения. Вот так делали одно, вот так - другое. Однако эти люди жили в "Далях", думает Полина, они не сводятся к музейным экспонатам. Иногда она мысленно просит у них прощения, как будто им есть до нее дело.
Экспозиция умеренно поучительна: музейщики помнят, что посетители здесь по доброй воле, и если перекормить их сведениями, сбегут в паб или в сувенирную лавку. Поэтому информация подана занимательно. Сейчас Полина в зале, посвященном аграрной революции восемнадцатого - девятнадцатого веков. Вот макет сельскохозяйственного поселения до и после огораживания: миниатюрные пашни, земли под паром, луга, леса, общинные выпасы. Вот копии Актов об огораживании в рамках под стеклом. Вот стенды, посвященные положению крестьянства: крупный шрифт, короткие фразы, зернистые репродукции с изображением обездоленных земледельцев.
Полина ищет взглядом своих спутников. Музей состоит из череды маленьких зальчиков, так что компания все время разбредается - то ли оттого, что у всех разная скорость шага, то ли по какой-то другой причине. Иногда Полина видит всех, иногда нет. Сейчас Морис с Джеймсом и Кэрол в дальнем конце зала, изучают витрину с какими-то железяками. Тереза только что вошла. Люк в коляске, он спит.
Полина постоянно следит за Терезой - и знает, что та наблюдает за Морисом. Идет из зала в зал как будто сама по себе, а на самом деле занята только им.
Железяки, которые они разглядывают, - капканы на людей.
- Ух ты! - восклицает Кэрол.
Джеймс наклоняется поближе, чтобы рассмотреть бурые пятна на стальных зубьях:
- Как думаете, кровь?
- Несомненно, - отвечает Морис.
- Да брось ты, - говорит Кэрол. - Их отчистили, прежде чем здесь выставить.
Джеймс, продолжая двигаться вдоль витрин, уходит в соседний зал. Кэрол и Морис по-прежнему стоят перед капканами, но смотрят не столько на них, сколько друг на друга.
- Это не кровь, а ржавчина. - Кэрол улыбается, как будто это какая-то понятная лишь им двоим шутка.
- Не обязательно, - отвечает Морис. - Есть определенный резон сохранять то, что может быть, а может и не быть кровью. Усиливает ощущение подлинности.
Они продолжают глядеть друг на друга, не обращая ни на кого внимания. Что это - наглость или невинность? Тереза украдкой смотрит на них из другого конца зала, и Полина знает, о чем та думает. "Они - да? Или нет? Может быть, я все выдумываю?"
- Ржавчина, - говорит Кэрол.
- Может быть, ты и права, - отвечает Морис. - У нас ведь нет способов проверить.
И они уходят в следующий зал, не оборачиваясь, не проверяя, где все остальные.
Полина подходит взглянуть на капканы, видит острые зубья, простой, но мощный механизм. Тереза встает рядом, глядит в витрину невидящими глазами. У Полины такое чувство, что весь зал наполнен беззвучным криком. Вот только чьим? Какого-нибудь несчастного браконьера полуторавековой давности? Или Терезы, с ее потаенным горем?
- Отвратительное место, - говорит Полина. - Идем отсюда и поищем, где можно выпить кофе.
Ужин у Полины на кухне. Пять человек плюс бестелесное присутствие Люка, который по временам вздыхает или сопит из белой тарелки аудионяни. Выпивать начали еще раньше в саду, потом одолели копченую скумбрию, которую Полина подала на закуску, теперь приступили к рагу. Морис в ударе. Он дирижирует разговором, артистично обрывает неинтересные темы и начинает новые. Его внимание разделено между всеми строго поровну. Он грубовато-дружелюбен с Джеймсом и Кэрол, причем над Джеймсом еще и добродушно подтрунивает - это, похоже, существенная черта их отношений. Когда обращается к Терезе, то в голосе звучат ласковые нотки. Особенно предупредителен с Полиной - то ли потому, что официально они все у нее в гостях, то ли по другой, более сложной причине. Сейчас он откупоривает очередную бутылку из тех, что принес к столу.
- Еще одна? - спрашивает Тереза.
- Еще одна. - Морис умиротворяюще похлопывает ее по плечу. - Мы ведь заслужили, правда, Джеймс? Работаем все выходные.
Джеймс протягивает бокал:
- Как сказать. Я почти не ощущаю это как работу - два часа над восьмой главой и прогулка по музею.
- Мне в музее понравилось, - говорит Кэрол. - Как будто побывала на съемках фильма по Томасу Гарди. Хочется жить там, ходить в длинной юбке и шали, как Тэсс.
- Не представляю тебя работницей на ферме, - замечает Джеймс. - Хотя выглядишь ты подходяще, осталось тебя правильно одеть.
Кэрол корчит гримаску. Верно, думает Полина. Убрать дизайнерскую футболку, васильково-синюю, под цвет глаз, белые джинсы и кроссовки, взлохматить стрижку за пятьдесят фунтов, добавить немного грязи и мозолей на руки - выйдет тот самый типаж. Розовощекая простушка. Молодость, здоровье, чувственность.
Морис широко улыбается:
- А вам как понравилось в музее, Полина?
- Не понравилось. Вуайеризм. Ностальгическая жвачка. Если кто-нибудь хочет добавки, там есть еще порция рагу.
- Боже мой, как сурово! - с легким смехом восклицает Кэрол и смотрит на Мориса.
Морис внимательно изучает Полину. Судя по лицу, он в полном восторге.
- Вуайеризм? Объясните подробнее. Я не понимаю, почему это вас так сильно задело.
Полина смотрит на него холодно. Кэрол она старается не замечать, будто той вообще нет.
- Где кровь и пот? Где рахитичные дети, мертвые младенцы, болезни, которых никто не лечит, незаживающие язвы, ломота в костях, холод, сырость и тяжелый труд от восхода до заката?
Кэрол кривится:
- Ну не так же все было плохо?
Джеймс протягивает тарелку:
- Не будет наглостью, если я заберу последнюю порцию рагу?
- Хорошо подмечено, - говорит Морис Полине. - Музеи как лакировка действительности.
Полина выкладывает Джеймсу остатки рагу:
- Не сомневаюсь, у вас уже есть об этом глава.
- Угадали.
Аудионяня издает жалобный плач.
- Ой-ой. - Кэрол сочувственно смотрит на Терезу.
Плач переходит в ор. Тереза встает и выходит из кухни.
- Про экспозицию лондонского Тауэра не скажешь, что это лакировка, - замечает Джеймс. - Орудия пыток. Казематы. Эшафот.
- О, там совсем другое. Люди не воспринимают историческую жестокость, она для них в далеком прошлом. Кроме того, болезни и тяготы не входят в ту концепцию, которую Музей сельского быта пытается нам продать. В деревне лучше. В деревне здоровее. В деревне рай.
Морис смотрит на Полину, ожидая одобрения, но Полина гремит тарелками, собирая их в стопку, и его не слушает.
- Может, вам чем-нибудь помочь? - спрашивает Кэрол.
- Нет, спасибо. Будет еще сыр, но мы дождемся Терезу.
- В таком случае где туалет? - спрашивает Джеймс.
- Наверху.
Полина складывает тарелки в раковину. За спиной у нее Морис и Кэрол обсуждают Музей керамического производства, где Морис недавно побывал. Кэрол говорит, что тоже хотела бы туда съездить.
- Что-нибудь придумаем, - отвечает Морис. - Мне надо будет еще разок туда заглянуть.
Полина уходит в кладовку за сыром. Разворачивает его, кладет на доску, ищет на полке печенье. Когда она возвращается, Морис стоит у Кэрол за спиной, тянется к бутылке вина на кухонном столе, и Полина успевает заметить, как он левой рукой гладит Кэрол шею. Это длится не более секунды - в следующий миг Морис уже деловито разливает вино по бокалам.
Возвращается Джеймс.
- На вашей лестнице и шею свернуть недолго, - замечает он.
- Знаю. Приходится ходить осторожно.
- Бокал красного, Полина? - спрашивает Морис. - Или продолжите белое?
- Не того и не другого.
Он на миг теряется, уловив резкие нотки в ее голосе. В глазах мелькает опаска, но только на мгновение, - и вот уже Морис ставит бутылку на место, возвращается на свой стул, говорит Джеймсу, что надо бы как-нибудь съездить в Музей керамического производства. Тут входит Тереза.
- Все хорошо? - спрашивает Полина.
Тереза говорит: "Вроде бы да" - и садится за стол.
Полина подает сыр и фрукты. Повсюду пустые бутылки и посуда. Казалось бы, уютная сцена дружеской пирушки. Однако Полина чувствует лишь силовые линии, протянутые от одного человека к другому, замкнутое лицо Терезы, кто как на кого смотрит или, наоборот, не смотрит. Только Джеймс, пожалуй, не затронут общим напряжением. Он сидит, приятно разомлев от вина, ест персик, болтает, иногда убирая со лба темную челку.
Понедельник. Кэрол и Джеймс уехали. "Дали" вступили в очередную рабочую неделю: Морис в своем кабинете, Полина - в своем, Тереза занята Люком. Трактор Чонди проехал куда-то по дороге; пшеница зреет.
Полина перекинулась несколькими словами с почтальоном, услышала прогноз погоды и узнала, что вчера ночью на шоссе случилось крупное ДТП, есть жертвы. Она отнесла письма Морису и Терезе и увидела, что сегодня у Терезы настроение совсем другое. Наступила ремиссия: вчерашние подозрения кажутся беспочвенными. Полина видит это, и у нее все внутри сжимается. Она уходит на свою половину дома, садится за стол и погружается в историю нефтедобычи.
Звонит телефон.