- Это я, Крис.
- Добрый день, - отвечает Полина. - Как идет переписывание главы?
- Боюсь, что никак.
- Может быть, вам снова надо забраться на ту гору. Или на другую. Поймать вдохновение.
- Вряд ли это поможет, - скорбно произносит Крис Роджерс.
Пауза.
- Что-то случилось? - спрашивает Полина.
- Да. От меня ушла жена.
- Ой!
Новая пауза.
Затем Полина говорит осторожно:
- А вы знаете, где она сейчас?
- Да. У своей матери.
- А… В таком случае можно смело сказать, что она вернется. Это ненадолго.
- Вы уверены?
- Да, - твердо отвечает Полина. - Но это первый звоночек. Вам надо серьезно подумать над ситуацией. Понять, в чем дело.
- Я думаю, - отвечает Крис. - Думаю, как сумасшедший. Когда не готовлю, не кормлю детей и не стираю.
- Может быть, ей не нравится жить в диких валлийских горах.
- Тут вы правы.
- Пообещайте ей Суонси, - говорит Полина. - Вдруг поможет? Я имею в виду… у вас ведь до сих пор все было более или менее хорошо?
- Мне казалось, что да.
- А где живет ее мама?
- В Шропшире, в маленьком поселке.
- В таком случае я даю ей неделю, - говорит Полина. - Она вернется. Пусть дети звонят ей и рассказывают, как ужасно скучают.
После обеда Полина, Тереза и Люк идут прогуляться до птицефермы за холмом. Поначалу Морис собирался с ними ("Мне надо проветриться", - сказал он), но тут зазвонил телефон. Кто-то из Фонда культурного наследия ответил на его вчерашний звонок.
- Идите без меня, - говорит Морис, прикрывая рукой трубку. - Это надолго. Может, я позже вас догоню.
- Хорошо, - соглашается Тереза.
Полина видит, что она все еще в ремиссии - убедила себя, будто все хорошо, будто то, от чего вчера все внутри оборвалось, ей послышалось или почудилось. Разумеется, ничего между ними нет, убедила себя Тереза, и теперь она весело идет рядом с матерью, везя подпрыгивающую на ухабах коляску. Люк напевает некий бессловесный гимн пшенице, траве, голубому-преголубому небу. Тереза тоже радуется жизни. Она болтает о чем попало. Ей всегда были свойственны такие стремительные скачки настроения. И ее внешность отражает эту переменчивость. В подавленном состоянии она бледна и незаметна, зато уж если счастлива, то глаза сияют, а лицо светится красотой. Именно такая она сейчас, когда, досказав смешную историю, поворачивается к Полине. А та вспоминает руку Мориса у Кэрол на шее и чувствует себя невольной соучастницей преступления.
Пока дочь была маленькая, Полине часто снились кошмары: Тереза падает под колеса грузовика или вываливается из дверей поезда, а она сама ничего с этим поделать не может. Иногда это были не сны, а разыгравшиеся фантазии, которые никак не удавалось усмирить - мозг упорно рисовал картины того, что могло случиться. Однако ничего из этого не сбылось. Полина уберегла дочь и от летящих грузовиков, и от раскрывающихся дверей. Тереза теперь взрослая женщина, здоровая душой и телом. И Полина видит, что беду нельзя ни угадать, ни предупредить, что несчастье может в любую минуту подкрасться при свете дня, и все по ее вине. Я это сделала, думала она, глядя на Терезу с Морисом после свадьбы. Не хотела, но сделала.
Итак, рядом, но пребывая на противоположных полюсах, они в мягком предвечернем свете шагают по дороге. Сегодня Тереза разговорчива, а Полина отмалчивается. Тереза в какой-то момент даже покосилась на мать, недоумевая, что не так. Они взбираются по склону, выпускают Люка побегать в траве у живой изгороди, затем переваливают через холм и спускаются в ложбину, где на бетонном островке стоят два здания птицефермы.
- Похоже на тюрьму, - говорит Полина. - Немудрено, что их ставят подальше от людских глаз.
- Это не такая птицефабрика, где куры сидят в тесных клетках. А ты была внутри? Кажется, там сейчас кто-то есть.
В конце дороги стоит машина, одна из тех развалюх, что ежедневно снуют мимо "Далей". Как раз когда они подходят, из ближайшего помещения показывается рабочий. Тереза машет рукой.
- Это он катал Люка на тракторе, - объясняет она Полине. - Добрый день! А можно нам заглянуть внутрь?
- Если вони не испугаетесь.
И впрямь, из открытой двери несет вонью - не домашним, органическим запахом скотного двора, а таким густым и тяжелым смрадом, что ждешь увидеть клубящиеся зеленые миазмы.
- Ой! - говорит Тереза и тут же добавляет: - Боже!
Рабочий с мешком как раз заходит внутрь, и пол волной откатывает от его ног - это желтый движущийся ковер, целое море цыплят, которое ходит в берегах, закручиваясь водоворотом у кормушек. Там, где оно отхлынуло, остаются недвижные желтые кучки, которые рабочий собирает в мешок.
- Что вы с ними делаете? - спрашивает Тереза, глядя на мешок с цыплячьими трупиками.
- Выбрасываем лисам, - лаконично отвечает рабочий. - Приходите ночью - увидите кольцо зеленых глаз в темноте.
Он показывает устройство фермы: свет, который включается и выключается автоматически, термостаты, управляющие вентиляцией, механизм, бесперебойно подающий зерно в кормушки.
Видно, что он гордится здешней технической оснащенностью.
- Эта штука может работать почти что сама по себе.
- А если отключается электричество?
- Вот тогда худо. Приходится ехать сюда и все делать руками.
Во втором здании цыплята постарше, голенастые, уже оперившиеся. Более грубый, более толстый ковер, который гуще всего у кормушек. Рабочий называет цифры: столько-то граммов зерна на голову, такой-то привес в первые шесть недель, такой-то - в следующий период.
Подходит Морис и тоже заглядывает внутрь.
- А что потом? - спрашивает Полина у работника.
- Приезжают забойщики. Они управляются за одно утро. А мы чистим помещение и запускаем новых цыплят.
- Современная ферма, - говорит Морис. - Ну что, как насчет куриного салата на ужин?
Тереза подняла Люка и показывает ему цыплят:
- А я читаю ему Беатрис Поттер.
- Читай дальше. Иначе откуда у него сложится правильный образ деревенской жизни?
Морис кладет руку Терезе на плечо, и Полина внутренне сжимается.
- Мой муж острит, - объясняет Тереза работнику, который стоит рядом, закинув за плечо мешок. - Извините. Мы вас задерживаем.
- Ничего-ничего. Я достану одного, показать малышу.
Он ставит мешок на землю и роется в желтой копошащейся массе. Вытаскивает одного пучеглазого птенца и держит перед Люком.
Люк смотрит во все глаза. На его лице молниеносно сменяются чувства: удивление, недоверие и, наконец, страх. Он вцепляется Терезе в ногу.
- Вот смотри, Люк, - говорит Морис. - Куриная котлетка. Или петух в белом вине.
Он смотрит на Полину, ожидая поощрительной улыбки.
Полина отводит глаза.
- Что ж, - говорит работник. - Жизнь у них короткая и веселая. Они же ничего не понимают.
Он бросает цыпленка обратно и закидывает мешок за спину.
- Спасибо, - говорит Тереза. - Мы пойдем, не будем вам больше мешать.
Они идут назад к дороге.
- Правда, было интересно? - спрашивает Тереза Люка. - Будешь это вспоминать, слушая про курочку Пеструшку.
- Или ужиная куриным карри. - Морис вновь смотрит на Полину. - Сейчас твоя бабушка думает, что у меня вульгарное чувство юмора.
- Я вообще в данную минуту о вас не думаю, - отвечает Полина.
Морис опускает уголки губ - школьник, которого отчитали. Тереза расстроена: зачем мама портит такую чудесную прогулку? Однако Морис не дает этому неприятному эпизоду омрачить их настроение. Он заводит разговор про сельское хозяйство. Мол, оно - единственное производство, которое притворяется не промышленностью, а общественным служением, не подлежащим критике и контролю. Тереза говорит: "Да, но…", и "Я бы сказала, что…", и "А как в таком случае насчет?.." Люк снова поет песню зреющей пшенице, а Полина идет, чуть отстав от Терезы с Морисом, и примечает различные обстоятельства. Например, что Морис излучает довольство, словно кот, слизавший сметану. Примечает потому, что лучше других разбирается в подобных вещах, так что всю обратную дорогу и впрямь думает вовсе не о Морисе.
Полина и Гарри завтракают за кухонным столом. Вернее, Гарри пьет кофе, а Полина сидит напротив, не ест и не пьет. Между ними висит тишина. Полина смотрит на Гарри, тот прячет глаза. Вбегает Тереза, тощая, с косичками:
- Мам, где мои физкультурные тапочки?
- Рядом со стиральной машиной.
Тереза убегает.
- Почему? - говорит Полина наконец. Не "почему она?". Не "почему вообще кто-то?". Просто "почему?".
Гарри поднимает глаза. Он не тянется одним пальцем к ее запястью. Просто смотрит. Затем пожимает плечами.
- Это жизнь, Полина, - говорит он. - Я ничего не могу с собою поделать.
13
Полина с Люком в саду - смотрит за ним, пока Тереза отдыхает. Смотреть за Люком значит ходить следом по блуждающей траектории и вмешиваться, когда малыш делает попытку чем-нибудь себе навредить. Люк пересекает лужайку, плюхается на колени перед высокой травой под яблонями, изучает колышущуюся прерию. Полина силится увидеть мир его глазами: дерганый, как домашнее видео, встающий на дыбы, чтобы тебя уронить, полный чудес. Здесь женщина может обернуться деревом, мужчина - жуком. Здесь свиньи парят в облаках. Вселенная Люка - явленная фантазия, он обитает в непредсказуемом измерении, где ничего не знаешь заранее и где почти все - впервые. Где нет ни прошлого, ни будущего, а только одно бурное настоящее.
Люк что-то нашел в траве и запихивает себе в рот. Полина нагибается и отнимает у него камешек. Люк орет. Полина бросает в траву мяч. Люк перестает плакать и бежит за мячом.
Все в его мире чрезвычайно важно и все - лишь на краткий миг. Хорошо ему или плохо? - гадает Полина. Это первозданный рай или тюрьма? Люк свободен как птица или заключен в клетку? Одно безусловно: ни один взрослый, зная то, что знает сейчас, не хотел бы вернуться в страну детства.
Люк приближается к зарослям крапивы.
Полина хватает его на руки и несет к большой яблоне. Усаживает на ветку и, крепко держа, принимается покачивать вверх и вниз. Люк заходится от смеха.
Тереза вышла из дома и бредет к ним через траву.
- Мам, у тебя там телефон надрывается.
- Знаю, - отвечает Полина. - Если к нему не подходить, он рано или поздно умолкнет.
Тут она видит по Терезиному лицу, что период ремиссии позади, и гадает про себя: что на этот раз?
Мать Полины не читала у дочери по лицу. Может, боялась того, что там увидит, а скорее языковой барьер был слишком высок. Мать всегда сторонилась того, что считала неприятным, и в первую очередь - переживаний. Если правильно выстроить жизнь, их можно избежать, и когда мать видела, что Полина определенно ищет неприятностей на свою голову, то отворачивалась и закрывала глаза - наверное, чтобы не заразиться.
И вот, в тот день, когда Полина приехала, чтобы рассказать все - отчасти по необходимости, отчасти из желания выговориться, - ее мать заняла круговую оборону.
- Я ухожу от Гарри, - говорит Полина.
- Если ты серьезно, - отвечает мать, - а я надеюсь, что это не так, то должна сказать, что ты поступаешь очень дурно.
- Мама, Гарри спит с другой женщиной. А до нее была еще одна. И еще одна. И еще.
Мать видит, что перед нею разверзается пропасть, и готова ухватиться за соломинку. Она смотрит на Полину испуганными глазами и выдавливает:
- Ты могла что-то неправильно… - Полина глядит на мать в упор, и та не заканчивает фразу. - Так или иначе, если это случится, мы с твоим отцом будем очень расстроены.
Полина ее почти не слышит, она в темном туннеле, и просвета нет нигде.
- Знаешь что? - произносит она. - Лучше бы он умер.
- Не говори таких слов, - пугается мать. - Это ужасно. Ты так не думаешь.
- Думаю. Если бы он умер, я бы горевала. Истово, от чистого сердца. Все было бы куда проще, чем сейчас.
Мать забивается в уголок дивана. Ей некуда бежать. Переживания проникли в ее тщательно охраняемую жизнь. Она смотрит на дочь с тревогой и чем-то вроде неприязни.
- Между прочим, - говорит Хью, - я звоню уже третий раз. Твой автоответчик сообщал, что ты не можешь подойти к телефону. Я-то думал, ты прикована к письменному столу, как галерный раб. Ради этого и сбежала в деревню.
- Я была с Люком в саду.
- Как поживает книжка про драконов?
- Заброшена. У автора семейные неприятности. Я теперь занимаюсь северной нефтью. А твои дела как?
- Да идут помаленьку. Я тут на прошлой неделе кое на что набрел. Аукцион. Сельский дом в Суффолке, принадлежал чьей-то недавно умершей тетке, а у той в библиотеке - огромное собрание книг издательства "Хоггарт-пресс", практически не читанных…
Полина слушает и воображает сцену: Хью в старом плаще, с потертым портфелем, в комнате, пахнущей сыростью и старыми книгами.
- …племянница совсем ошалела от свалившегося на нее счастья. Пока цены шли вверх, стояла и облизывала губы - уже видела, как полетит с хахалем на Багамы. Или даже с несколькими - там хватит.
- Книги. Эффект домино, - говорит Полина. - Мой хлеб, твой, чей-то незаслуженный отдых на Карибах. Сплошной обман.
- Как, кстати, продвигается книга нашего друга Мориса?
- Нормально, насколько я знаю.
Хью более чуткий, чем может показаться на первый взгляд.
- Что-то не так? У тебя голос немного… напряженный.
- Все отлично, - отвечает Полина, быстро меняя тон. - Отлично, отлично. Морис пишет книгу. Я курочу книги других людей. Тереза и Люк радуются жизни. Поле зеленеет, денежку сулит. Пять тысяч фунтов, между прочим.
- Мне совершенно не нравится твое настроение, - говорит Хью. - Ты подтверждаешь мои худшие опасения относительно сельской жизни.
Чонди проезжает мимо "Далей", как раз когда Полина выходит из двери. Никому не охота обмениваться любезностями, но приличия требуют. Чонди притормаживает, останавливается, высовывает голову в окно.
- Никакой надежды на дождь, - говорит Полина. Она знает, о чем положено беседовать.
- Да уж теперь и не надо бы, - мрачно отвечает Чонди.
Речь, разумеется, о пшенице, которая неподвижно стоит вокруг.
- А что, если дождь пойдет сейчас? - спрашивает Полина.
- Прибьет ее, известное дело. Один ливень, и все поле ляжет. - Чонди включает радио. - Ну ладно, поеду я дальше.
"Пежо", гремя на ухабах, продолжает путь.
Полина собирает кухонный мусор в местную газету. Куриные кости, чайные пакетики и картофельная шелуха сыплются на отчеты о субботних уличных беспорядках, о подростках, которые разбились на угнанной машине, о спаленных сенных амбарах и выбитых окнах в детском саду. Этот мирный с виду край раздирает насилие. Все не так, как кажется с первого взгляда. Полина сдвигает увядшие листья латука, чтобы прочитать, как в ночь с субботы на воскресенье в центре Хэдбери зарезали человека. Фермера судят за то, что он сливал отходы в местную речку. А погода по-прежнему бьет рекорды. Скандинавский турист, путешествующий на велосипеде, госпитализирован с инфарктом.
- Это первая книга автора, - говорит бывшая коллега Полины. - Мы бы хотели, чтобы ее взяли вы, если у вас будет время после той, про нефтедобычу. Психологическая драма в театральной среде. Как вам такое?
- Да что угодно, лишь бы у автора была крепкая семья и дом не в горах… Извините, это я о своем. Да, возьмусь.
- Отлично. - Коллега переходит к более животрепещущим темам, пересказывает свежие издательские сплетни. - Кстати, на прошлой неделе я видела Мориса в… - Она называет ресторан в Ковент-Гарден. - Я-то думала, он, как и вы, окопался в деревне на все лето.
- Он иногда ездит в Лондон. Встречается с людьми из Управления по туризму или что-то в таком роде.
- В ресторане он встречался с кем-то в другом роде. Блондинка, коротко стриженная. Характерная мордочка. Работает в издательстве.
Полина молчит.
- Ладно, - продолжает коллега. - Короче, я его видела. Он был сильно увлечен разговором, так что я не стала подходить и здороваться. Итак… Хорошо, что у вас такое продуктивное лето. Я вам завидую. Мы тут в Лондоне совсем одурели от жары. Рукопись пришлю вам на следующей неделе. Всего доброго.
Полина смотрит в окно на пшеницу, на склон холма, на темные силуэты деревьев.
Думает о коллеге без всякой приязни. Потом о Морисе. И о Терезе. О другой Терезе, исчезнувшей, которая сидит, сжавшись в комок, на диване в их новом доме.
- Послушай, - говорит она Терезе, - все будет хорошо. Со временем. Просто подожди еще немного.
У Терезы глаза мокрые. Свет из окна падает на ее бледное страдальческое личико.
- Они меня не принимают. Диана сказала, что мне можно дружить с нею, а сегодня даже не поздоровалась, отвернулась и пошла прочь. У всех есть подруги, только у меня нет.
Ей восемь, и жизнь ужасна.
- Просто ты новенькая, - твердо говорит Полина. - Вспомни, ты в этой школе меньше чем полгода. Все еще выправится.
- Я ненавижу этот город! - рыдает Тереза. - И школу, и наш дом! Тут всегда будет плохо!
- Все будет хорошо, - успокаивает Полина. Ей хочется сказать, что все это, по большому счету, пустяки, однако она понимает, что сейчас для Терезы ничего важнее быть не может, что дочь бесконечно несчастна. И Полина мучается за нее, но ничем помочь не может.
Входит Гарри и замечает Терезу:
- Что случилось, солнышко? - Он поворачивается к Полине: - Не жди меня к ужину. Я, наверное, вернусь позже. Не знаешь, где мой кожаный пиджак? Он куда-то запропастился.
- Понятия не имею, - отвечает Полина. - Скорее всего, ты забыл его в университете.
- Да, надеюсь. - Гарри вновь замечает Терезу: - Что с ней?
- Ей плохо. В школе отношения не складываются.
Гарри обнимает Терезу и щекочет ее за ухом:
- Не горюй, зайка. Жизнь такая замечательная. Помнишь? "Едем мы, едем мы по дорожке тряской. Весело, весело, жизнь - это сказка".
Он пел эту песенку Терезе, когда ей было года три.
- Если бы, - говорит Полина.
Тереза вырывается из отцовских рук:
- Я уже не маленькая!
- Ой-ой. - Гарри поворачивается к Полине и делает пристыженное лицо.
Та отводит взгляд.
Гарри уходит. Как будто сквозняк пронесся по комнате, а теперь все снова тихо. Тереза всхлипывает.