- Если уж ты дошла до того, что копируешь снимки, убедись сначала, что для тебя важнее - Петр или ваш брак. Вообще задумайся, чего ты хочешь? Порой жизнь оказывается совсем другой, чем нам кажется, - гнет свое Буба, - просто ты многого не замечаешь. Ложка - всегда ложка, необходимо всего лишь взглянуть со стороны, а не пялиться с одной точки. Вот и все, что я хотела тебе сказать.
Бася открывает глаза (ресницы слиплись от туши) и с надеждой глядит на Бубу:
- Думаешь, Петр ни при чем?
- Разница между нами в том, что я не делаю никаких выводов, а ты уже все заранее решила. Возможно, мы обе ошибаемся. Однако не поступай опрометчиво, не делай ничего под влиянием порыва.
Юлии удалось наконец вспомнить, что чайник полагается включать. На этот раз она несет кипяток и четыре большие чашки.
- Буба права, - говорит она. - На этот раз Буба права.
Бася по-детски вытирает тыльной стороной ладони глаза и нос.
- Я ничего не буду предпринимать, пока не проверю, обещаю. Спасибо, Буба, - выдавливает она из себя, - давайте попьем чаю - и за дело, а то Юлька без нас не справится. Простите меня. Я должна была вам это показать.
- Между прочим, я просила кофе, - бурчит Буба и садится за стол.
* * *
Я же знаю: это любовь на всю жизнь, надо просто выждать. Да, Себастьян возвращается к другой женщине, к той, которой он наверняка клялся когда-то перед алтарем, что будет с ней и в горе, и в радости. Его призывает долг. А любит он только меня, ведь я для него - все, он сам мне это сказал, и я чувствую, что так оно и есть. Мне надо бороться за него, я не могу иначе. И я борюсь: терпеливо, день за днем, ни на чем не настаиваю, не оказываю давления. Я всегда под рукой, если нужна ему, и не сопротивляюсь, когда он возвращается туда, в свой нелюбимый дом.
Бася удивляется мне… Чья бы корова мычала! Сама не знает, где шляется муж! А ведь она Петра любила, позволяла себя обнимать, ласкать, целовать… Только вот детей ему не родила. А сейчас? С глаз долой - из сердца вон. Муж для нее некая ненужная вещь, что-то вроде вазочки, подаренной старенькой тетушкой, выбросить вазочку жалко, и о ней вспоминают раз в год на именины, когда гости приносят много цветов. Тогда-то и вынимается стекляшка с антресолей, ой, вот ведь она, надо же, куда мы ее засунули. Вот такое у Баси отношение к мужу: торчи себе на антресолях, надо будет - достанем, только глаза не мозоль. И только когда случилась беда и вся ее уверенность пошла прахом, Бася вспомнила, что любит его. И она не в силах окружить Петра любовью, не то что я Себастьяна. Как она смеет судить меня? (А тем более его?) Кто знает, может быть, Себастьян для своей жены тоже что-то вроде вазочки, жена обещала любить его и не сдержала слова?
Ты такая наивная, все так рассуждают, сказали бы мне друзья. Поэтому я лучше промолчу. И рассуждают так далеко не все. Ну не стану я ловить Себастьяна на ребенка, не поставлю его перед выбором: я или она - только из-за того, что я беременна. Ни за что. Себастьян станет отцом моих детей, но не сейчас. И только по любви, а не потому, что мне захотелось загнать его в угол…
- Так уж сложилось, мне приходится туда возвращаться…
Один-единственный раз она спросила, не хотел бы он переехать к ней, раз уж они вместе.
- Существует… женщина, с которой я пока не могу так поступить…
Никогда больше она не спрашивала о ней и не спросит. Лучше навести порядок в кухонных шкафчиках, заменить бумажные салфетки, которыми выстелены полки (шкафчики изнутри тоже пачкаются), убрать, протереть, вымыть, освежить, станут как новенькие… А он придет в среду, и все будет так, будто ничего и не произошло, никаких перемен.
Они ни о чем друг друга не спрашивают, так сложилось. Никогда она не признается, что чувствует себя на вторых ролях, не станет изливать душу. Зачем рисковать?
Она подождет, сколько ему нужно для принятия решения. Пусть сам выберет. Но она не станет выкручивать ему руки: я или она? Пусть Себастьян знает: она всем довольна.
Хорошо, что я им ничего не сказала, очень хорошо. У них свои проблемы, а мы опять станем притворяться, что дружим, что знаем друг о друге все, что мы не такие, как все прочие люди, а особенные, избранные в этом враждебном мире, и я тоже стану прикидываться за компанию… А ведь у меня очень мало времени.
* * *
Кшиштоф готовится к приходу друзей. На этот раз он задумал сделать запеканку, все так восхищались ею у Розы, вот пусть и лопают. Роза дала рецепт, все кажется довольно просто, надо всего лишь почистить картошку, порезать корейку и все это запихнуть в духовку.
- Посыпь под конец любыми травками и твердым сыром.
Вот именно, под конец.
А сперва надо почистить картошку. Сам-то свою стряпню он в рот не возьмет, а друзьям доставит удовольствие. Пожертвует собой.
Кшиштоф с отвращением берет первую картофелину. Он не ест картошку с детства. И эту первую картофелину он начинает неумело чистить.
В картофелинах таится опасность.
Почему ему неожиданно вспоминается прошлое? По какой такой причине? Это Роза обратила внимание, что он не ест (хоть он всегда сидел тихо-скромно), и приготовила ему макароны.
Вспомнила о нем. Позаботилась.
И он приготовит им запеканку по рецепту Розы.
В длинных пальцах Кшиштофа картофелина чистится довольно быстро.
Первая, вторая, третья…
Ему только что исполнилось семь. Андзя, домработница отца, суровым тоном уговаривала его съесть все, что на тарелке.
- Чтобы все мне съел! - Возражений она не терпела.
Он бы и рад, но картофельное пюре разбухало во рту, а та часть, которая уже прошла через горло, медленно двигалась в обратном направлении, и вот-вот должна была произойти торжественная встреча с той порцией, что, несмотря на напряженные глотательные усилия, крайне неохотно перемещалась вниз. Кшиштоф стиснул губы, но липкое месиво потекло из уголков рта на подбородок. Тыльной стороной ладони он утерся, рука измазалась в пюре, и это страшно рассердило Андзю. Поднявшись с места, она нависла над ним; ее большие груди заколыхались, обширное декольте почему-то напомнило ему щель между ягодицами. Он крепко зажмурился, душераздирающее зрелище, помноженное на пюре, его добило.
- Съешь все до капли, - произнесла Андзя и взяла его за подбородок.
Мягкие пальцы вцепились ему в лицо. Кшиштоф не мог вздохнуть, слезы лились по щекам к ушам, но самое страшное было в том, что зеленая горошинка непонятно как отделилась от пюре и нашла путь к носу. Сейчас он умрет… Каким-то чудом Кшиштоф вырвался и спас себе жизнь, при этом пришлось выплюнуть пюре частично на тарелку, частично прямо в лицо Андзе. Горошинка, случайно оказавшаяся в картофельном пюре, застряла в носу. Вычихнуть ее, прочистить нос, и немедля!
Зеленый шарик выскочил из носа; наконец-то Кшиштоф дышал воздухом, не отравленным пюре.
- Ты, гадкий засранец!
Живительный воздух вливался в перепуганные легкие: первый глоток был тяжел, как вода, второй радостно расходился по всему телу, дрожь постепенно прошла. Он дышал и дышал - в то время как Андзя, с отвращением скривив губы, будто он оплевал ее ядовитыми пауками, вытирала со своих щек картофельное пюре.
Кшиштоф зашипел от боли, капелька крови окрасила картофелину. Надо быть поосторожнее… С чего это ему припомнилось давно минувшее? Картошки он не ел ни в каком виде. А, вот оно что: кастрюля, наполненная очищенными картофелинами, торчит прямо перед глазами…
Забыть, поскорее забыть.
* * *
- Чудный запах.
Бася прошла на кухню и приоткрыла духовку. За ней топала Буба в своих "мартенсах".
Он же просил, чтобы все сняли обувь… - Кшись, ни в одном культурном доме ботинок не снимают. Но каков поп, таков и приход, - сообщила Буба, оставляя мокрые следы на белой кафельной плитке в прихожей.
Конечно же, он отправился за тряпкой.
- Кшисек, а Роман придет? - Придет!
Буба и Бася заговорщицки переглянулись. Юлия придет наверняка, и встреча наконец-то состоится. Когда же Роман познакомится с Юлией (а Юлия с Романом), они возьмут дело в свои руки.
- А Петр? - прошептала Буба.
- Я еще ничего не предпринимала, но у меня есть телефон одной из тех… девок, и я договорилась с ней встретиться на следующей неделе. До встречи же ни-ни, как и обещала…
Петр радовался: давно не видел друзей и успел соскучиться. Да и Бася вроде бы повеселела и перестала проверять его. Хотя они редко встречались дома: она целыми днями пропадала на работе.
За столом Себастьян откупоривал вино, Роза раскладывала приборы и посматривала на часы. Юлия наверняка понравится Ромеку, надо только установить контроль за беседой, мягко подтолкнуть их друг к другу, подсказать кое-что. Бася с Розой о чем-то шептались, Себастьян прислушивался. Все были немного напряжены.
Когда раздался звонок в дверь, все бросились в прихожую.
В дверях стояла Юлия, прекрасная как мечта, лицо в ореоле золотистых волос… На новом этапе жизненного пути никакой мужчина ей не нужен, она свободна, и так тому и следует быть. Ей было немного жаль, что придется разочаровать друзей: как ни старались они ее сосватать, ничего из этого не выйдет.
Юлия окинула взглядом собравшуюся в прихожей группу встречающих. Так, значит, этого Романа еще нет… Ну и хорошо. Только что это они глядят на нее, как на чудо заморское, она и опоздала-то всего на десять минут.
Юлия улыбнулась и беспомощно развела руками:
- Что такое? Так никто со мной и не поздоровается?
- Господи Иисусе! - услышала она за спиной знакомый голос, запечатленный в памяти навсегда, на века, ничем не сотрешь. - Иисусе…
Юлия медленно повернулась.
Шесть пар глаз были устремлены на нее, шесть пар глаз самых близких ей на свете людей.
Обладатель голоса стоял у нее за спиной.
Их взгляды встретились. Сверкнула вспышка.
- Юлия, - представилась она.
А он схватил ее за руку, потянул к себе, повернулся… и вот они уже несутся вниз по лестнице, и только пустой дверной проем маячит позади.
Буба, Бася, Петр, Себастьян и Роза ошеломленно молчали.
Кшиштоф закрыл дверь.
- Так-то вот, - произнес он с нескрываемым недоумением. - Разрази тебя, сгорело все к чертям собачьим!
Отпихнув друзей, Кшиштоф бросился к плите. К сожалению, доставать запеканку и подавать на стол было уже поздно. Ее следовало поскорее вынести на помойку. На кухне воняло, сизый дым просочился в прихожую, а оттуда распространился по всей квартире.
- Они что, уже знакомы? - толкнула Роза Басю в бок, как только к ней вернулся дар речи.
- Я же говорила: их свела вместе молния. - Буба направилась на кухню и оценила ситуацию. - Каков хозяин - таково и угощение.
Себастьян посмотрел на Петра:
- Ты что-нибудь понимаешь? Я - вообще ничего.
Кшиштоф достал из холодильника три упаковки рыбных консервов, несколько банок тресковой печени и стал открывать их, ругаясь себе под нос.
А потом взял телефон и заказал для всех пиццу.
* * *
- А я слышала, что в Нью-Йорке одна неправительственная организация занимается не только пересадкой органов, но и наблюдает больных, которым что-то пересадили, и…
- Ты хочешь сказать - тех, кто выжил после пересадки, - прервал Кшиштоф Бубу. Ведь она всегда его прерывала.
- Да, Кшись, они же не зомби. - Буба посмотрела на Кшиштофа и заморгала. - В отличие от тебя, дорогой.
- Отстань от него. - Себастьян сердито взглянул на Бубу. Какое счастье, что Роза не такая!
Он пододвинулся к любимой поближе и взял ее за руку.
Совсем ледышка, холодная и неподвижная.
- Оказывается, клетки помнят все, - продолжала Буба, - пересаживаются не только органы, но и память. Одна женщина после пересадки сердца вдруг полюбила пиво и стала ходить на бейсбол, а ведь прежде терпеть всего этого не могла. И она решила не принимать средства, уменьшающие риск отторжения. До сих пор жива, кстати. Она уверена: только полное единение с донором может предотвратить осложнения.
- Буба, ты постоянно кормишь нас сенсациями. Медицина есть медицина: всегда найдется человек, для кого нормальные явления будут демонстрацией высших сил, а какой-нибудь падкий до сенсаций журналюга повторит бред психически ненормальных больных.
- Себастьян, я не сказки рассказываю и не журналистские утки. Исследовательский институт в Беверли занимается исследованиями видимых и ультрафиолетовых лучей и образами, связанными с прошлым пациента. У них есть доказательства того, что происходит некий неизвестный нам фотонный обмен.
- Пересадка сердца и новая память… - Кшиштоф повернулся: - И дорого это стоит? Я бы не отказался.
- О чем же ты хотел бы позабыть? - сощурилась Буба.
- О том, что иногда мне хочется тебе наподдать.
- Сейчас я вам обоим наподдам, - Петр схватил бутылку с водой, - неужели вы не можете не ругаться, даже когда разговариваете серьезно? Может, у вас взаимозависимость?
- Петр, займись-ка собой, малыш.
- Я не хочу, чтобы ты называла меня "малышом", Бубочка.
- А ты оставь нас с Кшисеком в покое. (Все взглянули на Бубу: ведь за все время она еще ни разу не вставала на его защиту.) Кшись думает о пересадке сердца, может, ему все-таки надоела жизнь без этой мышцы, а вы над ним насмехаетесь. Нехорошо…
- Буба, ты плохо кончишь, точно тебе говорю. - Кшиштоф неловко взял кусочек пиццы и уронил на свой зеленый свитер из верблюжьей шерсти. Пицца, как известно, обычно падает политой кетчупом стороной вниз, как кошка на четыре лапы… - Зараза! - выругался Кшиштоф и удалился в ванную спасать своего верблюда.
* * *
Почему моя дочь так далека от меня? Ведь я знаю о жизни все, я бы рассказала ей столько важного… если бы она пожелала меня выслушать. Кроме меня у нее никого нет, случись что, кому она будет нужна? Если ей тяжело, то мне в тысячу раз тяжелее, если она страдает, я умираю от боли, если плачет, мне в глаза словно соли насыпали.
Что же произошло? Чего я не сказала, не сделала, чему ее не научила, от чего не предостерегла? Почему она несчастлива?
Порой человек обманывается в своих чувствах. Она же не виновата, что ей попался негодяй. Надо взять себя в руки, нечего оплакивать неудавшийся роман. То был всего лишь урок, многому можно научиться. А я могу тебе помочь, доченька, помочь справиться с этой болью, с одиночеством, надо всего лишь поговорить. Откровенно поговорить.
Я тоже очень страдала, когда твой отец уходил, но он дал мне самое ценное в этой жизни. Тебя.
Не лезь на рожон, не увлекайся, будь осторожней, сосредоточься на работе, приди в себя, забудь на время о любви. Тебе необходимо повзрослеть, ты еще пока не понимаешь, что важно, а что - нет. Ну куда ты опять убегаешь?
Ты снова совершаешь ошибку. Я-то знаю, что такое одинокие дни и ночи, когда все хорошее так и встает перед глазами и вдруг осознаешь: больше никогда. И все, конец воспоминаниям, такая боль пронзает тебя. Ты еще познаешь вкус этой боли.
Милая, перед тобой вся жизнь, у тебя все будет хорошо, я верю в это. Но я до смерти беспокоюсь за тебя.
Где ты?
Что ты делаешь? О чем думаешь?
Когда уходил твой отец, я хотела умереть. Я не умерла только потому, что рядом была ты.
Но у тебя-то никого нет.
Боже милосердный, лишь бы ничего не случилось.
Почему ты не снимаешь трубку? Уже так поздно…