Видимо, эти мысли отразились на лице Андрея, и Маринка сумела прочесть их. И, тем самым, продемонстрировала, что совсем не глупа, хотя и была не в ладах с демографией:
– Будь моя воля, я бы всех мужчин изничтожила.
– Будь, Мариночка, твоя воля, – улыбнулся ей Каверин, – Участь мужчин была бы еще непредсказуимей…
19
Не смотря, на регулярность историй о молодых женщинах, выходящих замуж за пожилых, но социально, а, значит, и материально выгодных мужчин, попросту, за стариков-начальников, такие случаи на практике до самой перестройки, были довольно редки.
И здесь, главной причиной было искажение самого смысла морали.
Иметь любовницу, о которой знают все, это был мелкий и вполне простительный грех для начальника-партийца.
Вроде курения или алкоголизма.
А вот женитьба на молодой, да еще и красивой женщине, то есть, получение красавицы в официальную эксплуатацию, это уже безнравственность, вызов какой-то.
За это можно было и должности лишиться. Даже без перспектив на персональную пенсию.
В ситуацию, в которой оказалась Ирина, ее занес тот самый ветер перемен, который обязательно кого-нибудь куда-нибудь заносит.
Иначе, это не ветер перемен, а просто ветер.
А еще хуже – буря в стакане воды…
В определенном смысле, смысле института семьи, перестройка, это переход от генеральной фразы: "Если любишь – женись", – к генеральной фразе: "Если любишь – люби…"
Первый удар по компартии со стороны семьи, был сделан тем, что партия перестала иметь какое-либо право на семью.
После этого оставалось выяснить только то, какое право имела компартия на все остальное…
И все-таки, перемены, это не изменения, а только их начало.
И пока еще так выходила судьба, что генерал Фронтов был присужден вечно служить родине и жить с Ириной, а она, со временем – служить генералу Фронтову и жить с его адъютантом.
Очень часто, все складывается именно так.
Независимо от изначальных целей.
И тогда в судьбе Ирины появился художник Андрей Каверин.
Три вещи умная женщина может сделать из ничего: скандал, прическу и разговор с интересным ей человеком.
Мужчина не может одного – понравиться женщине, не будучи ей интересным.
И здесь у художников есть одно преимущество перед другими социальными людьми – политиками или футболистами – он интересен некоторой тайной, меченостью богом.
В конце концов, чего ждать от футболиста или политика знает каждый. Чего ждать от художника, не знает никто.
Конечно, если художник, как и политик, нормальный.
Довольно часто во взаимоотношениях мужчины и женщины, первичным является отношение мужчины. Отношение женщины бывает опосредованным. Оно может придти через домашний уют, детей, обстановку в семье.
При этом женщина, как правило, выходит замуж по любви, по расчету или по глупости. Ирина вышла замуж за Ивана Ивановича по любознательности.
Любознательность – самая перспективная черта не опытных людей.
И самая опасная…
В семье генерала Фронтова все сложилось именно так, как должно было сложиться в этом случае – хорошо относившийся к своей молодой жене Иван Иванович, получил в ответ любовь Ирины. Но была одна деталь, на которую не могли повлиять ни генерал, ни его жена – Ирина относилась к своему мужу не как к мужу, а как к доброму и щедрому папе.
Она стремилась изменить свое отношение к Ивану Ивановичу. Старалась и днем, и ночью, но ничего поделать с собой не могла, и очень скоро перестала с этим бороться.
Иногда, единственный способ решить проблему, это – заключить с ней перемирие…
Как и каждой женщине, Ирине приходилось встречать в жизни самых разных мужчин. Некоторые из них были ей абсолютно безразличны, некоторые вызывали уважение или интерес, иногда мужчины ей нравились.
Художник Андрей Каверин оказался первым мужчиной, при первой же встрече с которым, Ирина испытала незнакомое ей, даже по отношению к мужу-отцу чувство – Ирине захотелось иметь детей от Андрея.
Во всяком случае, сделать то, что к этому приводит.
Первой ее реакцией на это ощущение была ирония.
Ирина просто усмехнулась, потом улыбнулась, а еще позже, почувствовала грусть. И грусть эта сменилась не улыбкой, а страхом.
Ирина испугалась себя, потому, что вдруг поняла, как просто этюды воображения могут превратиться в картину реальности.
Выходя замуж за генерала, она была смелее потому, что была уверена в себе, но встреча с Андреем еще не родив любовь, разземлетрясенила эту уверенность.
Такой сумбур в Ирине мог продолжаться довольно долго, а мог и умереть своей естественной смертью, но вскоре ночью Андрей Каверин приснился ей.
Когда Ирина проснулась, Иван Иванович уже уехал в Генштаб. Иногда ему приходилось уезжать довольно рано, и это тоже была судьба.
Она лежала в постели, ощущая, как под ночной рубашкой горит ее тело, и боялась думать о том, о чем думать ей хотелось.
Ее тело предавало ее душу.
А потом ее рука потянулась к телефону, самому безответственному соучастнику всех событий.
Человек устроен так, что всегда найдет оправдание своему поступку. И это не верно, что в человеке последними умирают надежды. Последними умирают оправдания.
Если они не умирают первыми.
"Наверное, он еще спит. И потом, что в этом плохого, если я зайду посмотреть картины", – говорил разум Ирины ее душе. Не случайно, разум дополняет душу, а душа дополняет разум.
Случайно то, что получается в результате этого.
"Все это отговорки", – говорила разуму душа.
Глупую женщину может застать врасплох ее собственный поступок – умная женщина, на самом деле, всегда знает, что она хочет, когда звонит к мужчине.
Особенно, в том случае, когда она этого хочет.
– Алло, – услышала Ирина голос Андрея.
– Я, наверное, разбудила тебя?
– Все равно, ты мне снилась, так, что почти ничего не изменилось…
Ирина знала, что у нее стройная фигура и красивые ноги, теперь ей приходилось делать выбор.
В принципе, она вполне могла обойтись джинсами и кроссовками, и сейчас, джинсы были первым порывом и последней защитой.
Ирина уже надела эти хлопчатобумажные кариатиды целомудрия, но остановилась у зеркала и посмотрела в свои глаза, а потом медленно расстегнула молнию:
"Не ври себе. Ведь собираясь к нему, ты уже выбрала самые симпатичные трусики", – отдаваясь порыву, как человек, бросающийся в пропасть и уже не оглядывающийся на обстоятельства, она накинула на плечи темно-синюю, обтягивающую блузку-батик, подчеркивающую ее грудь, надела светлые туфли на высоком каблуке и белую мини-юбку.
Иногда мини-юбка становится Рубиконом…
Перед тем, как позвонить в дверь к Андрею, Ирина расстегнула две верхних пуговки на блузке.
Представляю, что ты подумал, когда я позвонила тебе.
– Я просто обрадовался.
– Все очень просто.
– Все очень сложно…
– Я пришла для того, чтобы просто посмотреть твои картины, – тихо проговорила Ирина, сама не веря тому, что она говорит.
– Я позвал тебя, чтобы просто увидеть, – еще тише ответил Андрей, – Тебя, наверное, очень трудно удивить?
– Нет легко…
– Андрей, я не могу определить, почему твои портреты отличаются от портретов, написанных другими художниками? – с чашкой кофе в руках, Ирина переходила от одной катины, стоявшей на полу или висевшей на стене, к другой.
– Каждый раз я стараюсь понять, кем хочет выглядеть человек, заказывающий портрет: героем-любовником, преуспевающим бизнесменом, мудрым политиком?
Человек всегда что-то воображает о себе – в этом его право и отличие от животных.
И я стараюсь понять, о чем он думает.
– А о чем думаю я сейчас? – спросили Ирина, чувствуя, как ее голос становится хриплым.
– Ты сама знаешь, о чем ты думаешь. И я думаю о том же, – ответил Андрей, – Не обижайся, но людям даны слова для того, чтобы они говорили.
И естественен тот, кто умеет словами пользоваться, – Ирина внимательно посмотрела на Андрея, а потом опустила глаза и расстегнула третью пуговку на блузке…
– …Ты, художник, веришь в Бога? – спросила Ирина, глядя на распятие на стене.
– Вера обладает красотой.
А в красоту я верю. Так, что, наверное, верю и в Бога. Хотя, никогда об этом не задумывался.
– Ты не боишься, что Бог накажет нас?
– Как?
– Отправит нас в ад за то, что мы собираемся сделать?
– Нет, Ирина. Если ад для влюбленных, то – для кого же тогда рай?
Впрочем, есть и еще одна причина, по которой я не боюсь божьей кары.
– Какая?
– Я обратился к Богу с молитвой.
– Андрей, разве есть молитва о прелюбодеянии?
– Есть молитва об отношениях мужчины и женщины.
– Что это за молитва?
– "Пошли нам, Господи, то, о чем не придется сожалеть и чего не придется стыдиться.
Ни нам.
Ни тебе…"
20
А в стране шли реформы.
Но шли они как-то неумело, воровато оглядываясь, подволакивая левую ногу.
Время дележа побед ангельским не бывает, но по-настоящему сволочным бывает время дележа поражений.
Сволочей не становится больше, кто был порядочным, тот и остался им, но только эпоха крушений позволяет установить точно, сколько же тех и других на самом деле.
Потому, что крушение, это время потери ответственности.
В легкое, безответственное время сволочью быть очень легко, почти так же легко, как и в тяжелые времена. Просто в безответственные времена, подлость мелких людей проявляется с наслаждением.
Наслаждением сволочизмом.
Подлость, это одна из мер ничтожности человека.
Энтузиазм в приятии неосмысленных идей – другая мера.
Так было с коммунизмом.
Так стало с православием.
Когда сын генерала Фронтова, Алик-франт однажды нацепив крест, толи на серебряную цепочку, толи на шею, сидя на кухне, пустился в рассуждения:
– Православие – это будущее страны, – Иван Иванович вспомнил себя, разглагольствовавшего перед своим отцом, Иваном Спиридоновичем, о третьей мировой войне, подумал о том, что время меняет все, при этом – ничего не меняет, и не стал перебивать сына.
Генерал Фронтов не лицемерил перед сослуживцами, откровенно говоря, его и не слишком-то к этому побуждали, и не объявлял себя, как многие другие "истинноверующим человеком". Но когда Алик разошелся:
– В вере нуждается каждый, кто… кто…. – заблудившийся в мысли Алик слегка подзамялся, и слушавший сына молча Иван Иванович все-таки не выдержал:
– Кто не доверяет своей собственной порядочности…
– Библия как раз и учит порядочности: например – воровать грешно! – не унимался сын.
– Мне всегда казалось, – ответил отец сыну, – Воровать не грешно.
Воровать – стыдно…
– Что же тогда нужно, что бы жить по совести? – Нужно ее иметь…
Сын не застал отца врасплох потому, что в то время разговоры о вере были постоянными, и их отголоски достигали верхних этажей Генерального штаба.
Совсем недавно генерал Игонин сказал генералу Фронтову:
– Вера поможет нам сдвинуть горы!
– А она позволит задуматься о том, надо ли это делать?…
Алик, сын генерала Фронтова рос отщепенцем от семьи и от всего того, что его окружало.
Ерунда, что воспитывает школа, пионерская организация, комсомол. Главное, что должен иметь ребенок, это занятых делом родителей.
Для Алика семья была не свежим воздухом, а бесплатной кормушкой.
Звание отца – не стартом, а выигрышем на бегах.
Жил он кем-то вроде меланхоличного летнего дачника. На всем чужом – ни своей памяти, ни своего опыта, ни своей любви.
При этом, приятели называли его не Аликом-дачником, а Аликом-франтом.
Взаимоотношения Алика-франта с молодой мачехой складывались из самых простых и житейских вещей: зависти и ревности.
В семье из трех человек всегда кто-нибудь, мужчина или женщина, оказывается в меньшинстве. Правда, иногда в меньшинстве оказываются родители или ребенок.
А в семье генерал-полковника Фронтова в меньшинстве оказался Алик, потому, что Ирина потеснила его и на поле родителей, и на поле детей. Это вызывало в Алике вначале недоверие, потом протест и, наконец, ненависть к навязанной ему мачехе.
И больше всего Алика раздражало то, что сама Ирина не делала ничего, что могло вызвать его злобу.
Но еще хуже было то, что Ирина не обращала на его злость никакого внимания, словно Алик был не сыном, то есть, в каком-то смысле, прямым наследником генерал-полковника, заместителя Начальника Генерального штаба, а какой-то никчемной и бессмысленной вещью.
При этом, Алику никогда не приходило в голову задуматься над тем, кем он, собственно, был на самом деле.
На самом деле.
В институте Алик не задержался, потому, что несколько раз попался на спекуляции дефицитными продуктами.
А было пока не понятно, продавать еще плохо или уже хорошо.
Когда его вызвали в деканат, Алик в очередной раз заблудился во времени и заявил:
– Да мой отец в ЦК партии состоит, – если вдуматься, для времени перемен, рекомендация весьма сомнительная.
Как и всякая рекомендация.
Дело в том, что ЦК еще руководило, но его уже открыто ненавидели. И потому, Алик получил ответ такой же весомый и бессмысленный:
– Тогда понятно, почему ты такой прохвост…
Время собирать камни, и время думать, куда эти камни складывать…
Когда отец узнал об исключении сына из института, он расстроился и попытался поговорить с ним. Но наткнулся на довольно наглый ответ:
– Не переживай, папа, – наглость это то, во что превращается страх несмелых людей, знающих, что им ничего не грозит, – Мне бы твои проблемы.
– Да, не дай бог.
– Это почему?
– Потому, что ты не можешь справиться даже с теми проблемами, которые я давно решил.
– Например?
– Например – накормить себя и своих близких…
– Почему, ты не можешь найти общего языка с Ириной? – спросил Иван Иванович сына однажды. – Да пошла она, – ответил сын, не задумываясь о том, что слышать такие слова о жене, отцу будет неприятно.
– Почему ты не можешь найти общий язык с Аликом? – спросил Иван Иванович жену.
– Ты хочешь, чтобы я в двух словах ответила тебе на вопрос, ответ на который человечество ищет уже тысячи лет: "Почему люди не могут найти общий язык друг с другом?.."
– И все-таки, Ира, помоги мне это понять.
– Знаешь, я недавно была на рынке. Так вот, там каждый делает не то, что должен или хочет, а то, что должен делать для того, чтобы его не вытеснили.
Так и мы с Аликом.
Делаем не то, что нужно, а то, что нужно для того, чтобы удержаться на своем месте.
Как на рынке, – сказала тихо Ирина, и Иван Иванович вздохнул:
– Как в Генштабе…
21
Уже не в первый раз Ирина занималась тем, что вообще-то женщинам удается делать очень редко – смотрела произведения искусства из объятий автора. Это уже само по себе является экзотикой потому, что женщина не имеет в этом генетического опыта.
Экзотика, это и есть – интерес к тому, на что у человека нет безусловного рефлекса.
И, казалось, именно это забирает все ее внимание.
Поэтому, Каверин не ожидал ее вопроса:
– Скажи, Андрей, я для тебя, это подарок судьбы или очередная проблема?
– Мои картины наводят тебя на такие мысли? – несколько озадаченно ответил он вопросом на вопрос.
– Твои картины просто наводят на мысли…
– Почему ты спросила об этом сейчас?
– Потому, что это твой дом. И это твой мир.
А я не могу понять, какое место в этом мире должна занимать я?
– Знаешь, милая, – Андрей задумался лишь на мгновение, и Ирина оценила это, – Все, что я создаю, это спорные произведения искусства. А ты – это бесспорное произведение.
И потому, ты не любовница.
Ты – любимая.
– Я понимаю, какое место я занимаю сейчас.
Я не понимаю, какое место я должна занять?
– Ирина, ты, особенная женщина. И ты сама определишь свое место.
Ведь в некоторых вопросах вы, женщины, сильнее нас мужчин.
– Глупенький, это вы, мужчины, сильнее нас лишь в некоторых вопросах…
Единственным, реальным доказательством существования провидения, является то, что оно лишает разума тех, кого собирается наказать. Правда, не совсем понятно то, что оно делает с темя, кого решает наградить – наверное, лишает разума тоже…
– Андрей, тебе не кажется, что наше неравенство заключается в том, что мы всегда встречаемся у тебя? Так бывает, когда один человек стесняется другого.
– Я не вижу никакого неравенства. Но, если хочешь, когда-нибудь я зайду к тебе, – предложил Каверин.
Самая простая форма проявления отсутствия разума, это потеря элементарной осторожности.
Ни Андрей, ни Ирина не знали того, что сделали очередной шаг по пути к страшной развязке в истории с бешеным волком.
Пока они еще думали, что гуляют по счастью, но, как и все люди, уже несли секретную свою долю. Потому, что отдохнувшее и выспавшееся время уже пустилось вскачь.
А, может, время и не играет роли, потому, что у времени совсем иная роль…
…Потом, на следующий день, после того, как, подкараулив уход Каверина из квартиры Фронтовых, в спальню Ирины ворвется Алик-франт, и мычащий варвар метнет свое зазубренное копье в античную статую, тварь возомнит себя создателем, солнечный луч закроется уродливым облаком смрада, вор назовет подлость вдохновением, плебей возложит на трон свои немытые чресла – дрянь всех времен возьмет слово, генерал-полковник Иван Иванович Фронтов скажет художнику Андрею Каверину:
– Я знаю, почему ты избил Алика. И знаю все, что произошло.
И вообще, я знаю все.
А потом добавит:
– Ты понимаешь, что мне достаточно одного звонка начальнику спецназа ГРУ, и тебя сотрут в порошок прямо в подъезде.
Слова Ивана Ивановича, которые он произносил, почти не разжимая губ, звучали не как угроза, а как простая констатация факта. Ответ Андрея звучал такой же констатацией:
– Мне впервые угрожает человек, которому я завидую…
– Когда я ударил Алика, я еще не знал всего. Мы встретились во дворе, и он с какой-то трусливой наглостью крикнул: "Не ты один пользуешься этой сукой!" – тогда я и ударил его. И жалею об одном, что ударил слабо.
– От него и так, ничего не осталось.
– Осталось вот это, – Андрей разжал ладонь и показал маленького человека, разметавшего руки и склонившего в грусти голову, – Наверное, отскочило от крестика.
Если хотите, можете его взять.
– Такой символ мне не нужен, – ответил Иван Иванович.