Оставалось только скучно размышлять, как докатился до жизни такой… Толяныч все объясняет комплексами. Откуда? Из детства? Так нормальное ж было детство. Как у всех… Ну, отец бывал строг… Случалось, к ремню прикладывался. Но все в рамках приличия! Вот надо бы сейчас набраться духу и вышвырнуть эту невменяемую компанию к чертовой матери. Но он этого не сделает… А был бы на его месте нормальный мужик, тот бы выгнал. Ослик наверняка вытурил бы. О Кислом и базара нет. Порог Кислого эти об стенку ушибленные дуры даже переступить побоялись бы.
Наконец, под шумок удалось проскользнуть в кухню, к спасительному ноутбуку. И после долгих сомнений, наконец-то вымучились письма к Марианне и Шурику. Кто-то да ответит, а там видно будет… Не успел нажать на "Отправить", как в коридоре вырисовался силуэт Линды Ивановны. Согнувшись в три погибели, дама нервно колупалась в своей сверкающей искусственными стразами торбе.
– Сумка стала некультурная, журналы перевернулись, – пожаловалась гостья, качая выжженной халой.
– Лидия Ивановна, все забываю вас спросить…
– Что? Спросить? Что спросить? – закудахтала старая кокетка, польщенная высочайшим вниманием
– А кто, по-вашему, лучший Остап в кинематографе?
– О! Надо подумать… Сижу на стульчике, это – Сергей Крылов. Мой любимый размер! И вообще как мужчина, я ему симпатизирую.
– Премного благодарен… Вы – прелесть…
Растроганный, он даже галантно обцеловал сухую морщинистую руку этой мечты юмориста.- Без вас мир был бы тускный. Ну вы меня понимаете…
– Спасибо стаканом не нальешь…- лукаво блеснула хитрыми глазками Линда Ивановна.
6
Родственники… Что это такое? По идее, родные люди, данные тебе Богом, которых не выбирают в отличие от прочих. Мудрые дяди и тети, подсказывающие как жить, помогающие стать на ноги и в трудных ситуациях. Добрые бабушки, строгие дедушки…
И у него есть родня. Правда, мало кто их них помог мудрым советом, не говоря о чем-то большем. И с каждым годом родни все меньше и меньше. Одни отпали сами по себе, другие померли, третьи канули неизвестно куда. Чтобы семья увеличивалась, надо жениться детям, племянникам, братьям и сестрам. А у них выбывающие преобладают. В итоге – грустная статистика. И сейчас после дочери самый родной человек – племянница, которую решил навестить перед футболом. Та жутко обрадовалась. Еще бы! Обычно дядя не баловал даже звонками, а тут самолично заявился.
Машка быстро организовала кофе со свежевыпеченными пирожками и принялась увлеченно рассказывать о своем бизнесе. Месяц назад купили небольшой обувной магазинчик на центральном рынке. Правда, как бы спохватившись, тут же добавила, что покупателей пока немного, и торговля идет из рук вон плохо… А Генка вчера подвернул ногу, видишь, прихрамывает? А еще у папы со здоровьем не очень. Поджелудочная… Может даже придется делать операцию. Где на все набраться денег? Одни проблемы, одни проблемы…
"Красивая пара, Гена и Маша", – думал он, цедя обжигающий кофе. Да и живут, не бедствуют. Недавно купили эту трешку и потихоньку обживаются. В комнатах еще все ободрано, но кухня, туалет и ванная – все по последней т.н. евроремонтной моде. Генка – немногословный крепыш среднего роста, ежик на голове, взгляд – цепкий. В прихожей встретил сдержанно, как бы глазами спрашивая о цели прихода. О! Этот взгляд нам знаком. И песня ведома… Покупателей нет, а за квартиру в этом районе штук 60 баксов отвалили. Опять же рабочие работают… Может, шантажировали кого? Может кто-то им выплатил one year's salary with benefits? Ну да ладно, что ты придираешься? Живут себе и ладно… Родственники все-таки, а за них следует радоваться. Машка- вся из себя светлячок, всегда с улыбкой, приветливая… Вот подсовывает любимому дяде пирожки с клубникой. И, откидывая длинную челку со лба, не забывает посетовать, как редко дядя к ним наведывается. Затем ловким движением вытаскивает противень их духовки и подкладывает на широкую тарелку два коричневых горячих пирожка.
– Я знаю, ты любишь поджаристые.
Высокая, стройная, хозяйственная… Похожа на Марию Миронову. Повезло Генке – так повезло… А племяшка увлеченно, почти захлебываясь от счастья, тарахтит о грядущем концерте Стаса Михайлова. Окружающие его бабы просто свихнулись на этом сладкоголосом певуне. Как-то Таська на полном серьезе рассуждала с Тетей Кошкой о творчестве Стаса Михайлова, как будто бы это был какой-нибудь Мик Джаггер. "Ты знаешь, Стас выпустил новый альбом!". – "Что ты говоришь? А я слышала, что ему присвоили почетное звание "Заслуженный артист России! " – "Он заслужил, он заслужил…".
И пока Генка на балконе гремел досками, появился удобный момент…
– Машуня… – с пирожком во рту трудно говорить, но нужно. – Тут такое дело… Квартира наша… Ну хрущевка… Такая у меня сейчас ситуация по жизни… Хочу пожить отдельно какое-то время. Может полгода, год… Не знаю еще… Можешь ключи дать?
Племянница сидела напротив. Подпирая щеку сжатыми в кулак пальцами и сощурив глаза, она рассеянно смотрела куда-то вдаль. При этом лицо ее освещала лучезарнейшая улыбка.
– Но папа собирается туда пока пустить квартирантов… – протянула в ответ кому-то в окно.
Гром среди… Нет, "ясного неба" тут не катит. От Редькина вполне ожидаемо…
– Там долги по квартире… Кто их будет погашать?… Ты? – объяснила, заботливо подсовывая пирожки теперь уже с вишнями.
– Долги? Какие долги? Почему долги?
– Ты прекрасно знаешь, что твоя сестра последние два года не работала…
– Моя сестра? А евроремонт?… Разве вы бедные? Сколько там тех долгов? Может, и я частично как-то помог бы их погашать… Я бы платил коммунальные… Вы же ничего про это не говорили!
– Коммунальные? – заливисто рассмеялась Машуня, рассыпая по кухне серебряные колокольчики с горловыми вкраплениями. – Коммунальные? Ха-ха-ха-ха-ха!
– Ты сказала "пока"…
– Что "пока"?
– "…пока пустить квартирантов"…
– А… потом продадим.
– Продадите? Зачем? Но я не хочу, чтобы ее продавали! Или со мной уже никто не считается?
Девушка думала, кажется, совсем о другом, не забывая, впрочем, слепить лучистой улыбкой того, кто смотрел на нее из окна.
– Кстати, там остались какие-то старые вещи, фотографии. Можешь забрать.
И не дожидаясь реакции, цепко ухватилась в свой мобильный и набрала отца. Тот отреагировал в мгновение ока.
– Сказал: "Ждите, через час буду", – очаровательно засияла ровными белоснежными зубами Маша, элегантно расположив телефон на спинке дивана.
… С тяжелым сердцем переступал он порог бaтьківщини. Вот – кухонное окно, у которого сестра просидела последние годы. На дверях – облупленная коричневая краска, но в туалете уже сияют родственной улыбкой новехонький унитаз, в ванной блестит раковина, а на кухне – недавно установленные пластиковые трубы и бак нагрева воды. Жорик времени не терял и уже основательно похозяйничал. О да!… Жорик – молодец.
А в комнатах на удивление просторно. На журнальном столике – потрепанные журналы с кроссвордами, которыми Лариса заполняла пустые вечера… Старый затертый ковер на полу, впрочем, тоже сиял, правда, лысыми пятнами. С антресолей вывалили облезлый коричневый чемоданчик с фотографиями.
– Забирай все! – послышался голос зятя. Редькин все время крутится где-то рядом. Хотя и знает, что брать нечего, но присматривает. И попутно держит под наблюдением настроение шурина. Ведь пикантность ситуации заключается в том, что в этой квартире вырос он, а не Жорик. В ордере на получение этой квартиры Редькиным и не пахло. Именно он здесь ходил в школу, гулял в этих дворах, гонял по этим улицам на велосипеде, бегал в клуб ДТС смотреть кино за 10 копеек и покупал в соседнем магазине шоколадное эскимо… А теперь какой-то кацап всем этим распоряжается и милостиво разрешает забрать все фотографии.
Под "все" подразумевается – это и те фотки, где маленькая Машка сидит на плечах любимого дяди. Для законных наследников все это теперь не представляет никакой ценности. Бесполезное барахло.
Зять, стоя в дверях, изображает радушного земноводного.
– Кстати, сколько лет ты тут прожил? – спрашивает рептилоид, как бы между прочим.
– Десять или одиннадцать, кажется…
– А я двадцать! – отрезал Жорик и выскочил на кухню.
Мессидж… Они все время кидают ему мессиджи. "Твоя сестра не платила коммунальные… Мы все не здоровы… Ты тут мало прожил… Ты редко наведывался к сестре… Мало покупателей… Торговля не идет…".
… А вот и бубен… У отца была туча всяких племянников, и когда те сплошняком ломанулись под венец, батька купил эту бубну и разъезжал с ней по свадьбам. Красный, как будто вчера выкрашенный обруч, металлические колокольчики… А внутри – чернильный полустершийся штампик: "Арт. 617 Цена – 12-50". Удар по кожаной мембране вылился в чистый глухой звук… Беспомощно сунув бубен под мышку, он оглянулся. Что еще? На серванте – листок бумаги, на котором круглым почерком, к которому привык с детства, было что-то написано. Отставил листок подальше от глаз и прочитал:
Благословен Бог наш,
Всегда и ныне и присно, и
Вовеки веков – Аминь –
Слава тебе Боже наш,
Слава тебе, Царю небесному
Утешителю Души истіны, и
Живи здеси, и вся исполняясь
Сокровища благих и жизнеподателю
Приди, и вселися, и очищеся от
Всякое скверны и спаси
Блаже душа наше
Святый Боже, Святый крепкий
Святый Бессмертный помилуй
Нас (3 раза)
Слава Отцу и Сыну и святому
Духу, и ныне и присно, и
Во веки веков
= Аминь=
На обратной стороне – "Отче наш"… Сердце сжалось… Сеструха всегда молилась на ночь. За всех. Говорила, что просит у Бога благословения на всю семью. Сама далеко не святая, иногда казалось, черт в ней поселился, но кто знает? Может она мучилась сама с собой? Не успел тихонько сунуть листок с молитвой в карман, как в комнату вплыла Машка со шкатулкой в руках.
– Вот, в мешке с мусором нашла.
Деревянная коричневая резная шкатулка, подарок отца. Сверху пейзаж – одинокая зеленая сосна среди елочек, а внутри, на крышке чернильной ручкой надпись:
Дорогая Жена!
Поздравляю тебя с праздником 8-ое Марта
Желаю счастья и здоровья на долгие лета
1970 г. Коля, дочь Лариса и син Максим
Зять быстрым шагом пробежал в спальню, и его радостное нетерпение показывало, как счастлив рептилоид расставить все точки над i. Чувак даже не скрывает свое ликование. Но не преминул посетовать. "Долги от ТВОЕЙ сестрицы остались…", – резануло слух. Жорик обиженно пожаловался на Ларису, которая последние два года своей жизни доставила ему немало хлопот. Вместо того, чтобы предаваться радостям семейной жизни со своей молодухой, приходилось привозить бывшей еду и приглядывать за квартирой…
Машка суетливо переставляет какие-то фигурки на серванте, и все ее движения так торопливы и так суетны… "10 мешков барахла выбросили!" – пожаловалась снова как бы между прочим.
… Стоя в прихожей с бубном в руках, он вглядывался в свою когда-то родную племянницу, сияющую чистыми отмороженными глазами.
М-да… А с виду – благородная мечтательница… Ни от мира сего… Фантазерка-утопистка, мать твою… Но своего не упустит… Нет… И чтобы добраться до остатков совести бросил, усмехнувшись, и как бы даже весело:
– Очередное наследство!… Теперь бубна… Баян дяди Шуры – на антресолях, теперь бубна рядом… Хоть ансамбль создавай! Народно-наследственный ансамбль. Чувствую себя прям Котом в сапогах.
Машка отстраненно-радостно кивнула, полностью абстрагируясь от намека. И широко улыбнулась, утвердительно потряхивая головой.
– … А теперь вот бубна, – повторил в пустоту теперь уже более настойчиво. – И я как Кот…
Пора или морду бить или высказать, все, что думаешь и прощаться навеки. Но что добьешься мордобоем? Юридически на эту квартиру он не имеет никаких прав, а взывать к совести бесполезно. Ладно, пусть подавятся…
А Редкин вдруг картинно схватился за бок…
– Что-то здоровье… пошаливает… – пояснил, скривившись.
– Да, папа очень переживал. Папа, береги себя, – подключилась заботливая дочь. – А ты поедешь с нами на кладбище? Папа каждую субботу туда ездит, памятник еще рано… А я в церковь хожу, свечки ставлю за упокой… И за живых… И за тебя молюсь тоже…
– Та да… Эх, Лариска!!! Лучше бы ты была жива, и я бы к тебе ходил, еду бы тебе носил! – насилу сдерживая слезы, возопил Жорик, как будто это не он пять минут назад жаловался, как бывшая жена отравляла последние годы его жизни.
Прижимая к груди очередной наследственный музыкальный инструмент, он шагнул через порог…
И тут резко захотелось к каким-то реальным людям: Ослику, Василь Васильичу… И даже приблатненный Кислый показался живым и всамделишным…
Убрав руку со своего бока, Редькин суетливо поправил коврик под ногами, объясняя, что ему надо тут задержаться и навести порядок.
– Ты нас не забывай!…- бросил на прощание.
А вся из себя воздушная Машка, такая незащищенная, такая эфирная, попросила подбросить до дома, и уже в машине, умостившись на переднем сидении, сразу предложила помощь.
– Кстати, если тебе так припекло, то у меня соседка сдает квартиру за 2000 грн.
– Так я не претендовал… Понятно, юридически я потерял все права на эту квартиру, когда 20 лет назад выписался из нее… Но я думал, по-родственному…
– Извини, – холодно отрезала племянница. – Ты – взрослый мужчина и способен заработать на съемную квартиру. Не хватает одной зарплаты, иди на вторую работу.
– Маша, милая, – разворачивая машину, он увидел в боковом зеркале тонко поджатые губы. Худенькая, просто прозрачная… С виду ничего земного. В принципе до этого дня она так себя и позиционировала. Всегда жаловалась, что этот базар – не ее, что она создана для другой жизни. – А спроси папу, почему он в свое время не пошел снимать квартиру, когда они с мамой поженились?… Спроси, почему он даже малосемейкой побрезговал? А прописался именно в эту квартиру… Подослал твою дуру-мать к бабушке и вписался. Почему? Ведь если бы они тогда ушли в малосемейку, бабушка не уехала бы в село, а осталась бы жить здесь… Они ее натурально выжили! И сейчас бы эта квартира юридически делилась на две части: мою и твоей мамы. И ты прекрасно знаешь, если бы случилась обратная ситуация, тебе бы и просить не пришлось. Я сам отдал бы тебе ключи и сказал: "Живи, Машуня, сколько надо". Оплачивай коммунальные и живи.
– Если бы да кабы… Я еще поговорю с отцом, но ничего не обещаю. Он твердо решил квартиру продавать и жить на проценты. Ты видишь, здоровье у него пошатнулось. И вообще… Ты пойдешь туда жить после всего, что там было? После того, как там умерла твоя сестра?
Дальнейший диалог не имел смысла… Выходя из машины, Машка вернула на свою физиономию стандартную улыбку торгового работника эры капитализма и прожурчала как ни в чем ни бывало:
– Пока!… Ты не пропадай там…
– Подожди… Все забываю спросить: какой актер, по-твоему, лучше всего сыграл Остапа? И почему?
Это фишка такая – задать вопрос невпопад.
– Вот какой ты на самом деле… – надула тонкие губы племяшка. – Ты что, забыл, что Меньшиков мой любимый актер? Ну и дядя… Конечно, Меньшиков… Он просто создан для того, чтобы воплотить этот образ! А зачем это тебе?
… Футбол скрасил ситуацию. Бегая по полю в окружении взаправдашних людей, немного пришел в себя. И хотя пасовали ему не часто, а сам он как всегда передерживал мяч, но гол все-таки забил. И даже два. Первый раз пробил по воротам со штрафного, и Басне ничего не оставалось, как пропустить мяч под собой, а второй раз, получив пас от Ослика на достаточно удобной позиции для удара, решил сначала улучшить позицию. И вроде бы момент уже был упущен, когда пробил, но Басня с прыжком опоздал, и мяч нырнул аккурат в угол ворот.
Сегодня, на удивление, явился Толяныч… В последнее время дружбан редко показывался, и это уже начинало напрягать. Постоянно какие-то тупые отмазки: то к теще, то кран прорвало (как будто он умел его чинить), то сына на танцы, то на кружок, то на еще какую-то хрень. А последнее время новая беда: младший Валерка увлекся вырезанием из дерева каких-то фигурок. Уже весь дом утопал в бесполезных деревяшках… Но Сонькой все это преподавалось, как нечто гениальное. "Это не потому, что мой сын, – вторил Толяныч понятно кому. – Его надо развивать". А что развивать? Если есть охота – дай дерево и пусть себе развивается. Но Соня уже организовала на телевидении ряд передач по всем местным каналам, как необыкновенный мальчик вырезает долбанные фигурки. Сама Соня сидела на этих передачах рядом с сыном как круглая светящаяся луна, и по ее лицу было видно, что мальчик ей до лампочкиной грамоты, а главный персонаж на экране – это она сама. Валерку было даже жалко. В принципе неплохой мальчуган, но с довлеющей над ним мамашей и слабовольным папашей, добром все это не закончится.
… После игры под общий смех стали зачитывать сказки. Сначала Ослик пафосно проговорил нечто оптимистичное про бравого Солдата, который защищал землю от пришельцев, но потом захворал и, в конце концов, женился на дочке маршала и сам со временем выслужился до генерала. Ну, это понятно… Никто не сомневался в военной тематике отставного майора. Басня профессионально объяснил: Ослик очень болезненно перенес уход из армии. Мечта сделать военную карьеру рушилась, а супруга, видать, уже видела себя генеральшей. Но ничего… Ослик – парень хваткий, заведет свой бизнес, и все у него будет тип-топ.
Удивил Кислый… Все ожидали от него нечто с матами-перематами, но тот вдруг выдал трактат "Колобок – не хлеб". Типа, если есть душа, то это уже личность. Если у кого-то хватает ума смыться от стольких персонажей, то за это ему респект и уважуха. А если такого чувака рассматривать как хлеб или пирожок, то и все мы тогда – это просто куски мяса и пусть нас едят волки с медведями. Не жалко. А Колобок – персонаж… Тут Кислый запнулся… Потом плюнул, нервно ткнул свой листочек Басне прямо в грудь и уселся на свое место. Такой обидчивый оказался… Учитель опять вполне выкрутился. Учитель сказал: "Это даже хорошо, что Кислый кинулся защищать Колобка. Это значит, что все лучшее у Кислого впереди".
Толяныч зачитал сказку про Буратино, который самовырезался. Самовырезался, самовырезался и самовырезался. Пока другие бубнели свои опусы, пиво дало расслабон, и ему уже понравилась вся эта затея. Раздражал только Толяныч, гнусаво жалующийся на ухо, что Валерку не пропускают на телевидение. "Талант зажимают, не дают развиваться".
– Но ведь вы уже пробежались по всем каналам. Сколько можно?
Но зазомбированного Толяныча с кондачка не возьмешь.
– Соня говорит, надо регулярно на экране мелькать… Для раскрутки. Ты не понимаешь…Мы уже попали в Книгу рекордов Гиннеса Украины, как самый маленький мальчик, вырезающий фигурки.
И тут Басня вызвал его самого… Прохрипев от волнения, он банально откашлялся и с выражением объявил: