– Спасибо. – Бравин был немногословен и реагировал на все так, как будто здесь, в столовой, они периодически обедают в таком составе. – Приятного аппетита, – пожелал он дамам и с шумом втянул в себя первую ложку супа.
– Взаимно, – ответила ему от лица обеих Аня и тоже приступила к еде, не переставая наблюдать за Викой, которая, казалось, пребывала в полуобморочном состоянии от соседства с двумя начальниками, один из которых вообще замгубернатора. Страшный человек!
Поддерживать беседу за столом не получалось, поэтому ели молча, а Вика так в принципе не ела, а просто пробовала еду: две ложки супа, две ложки картофельного пюре, маленький кусочек рыбы. "Хорошо, кофе не взяла", – мысленно радовалась она, понимая, что вот теперь после того, как опробовано каждое блюдо, у нее есть все основания, чтобы встать из-за стола. Так Вика и сделала.
– Я скоро, – зачем-то предупредила девушку Анна и потянулась за салфеткой.
– Я подам, – буркнул Бравин и, проводив взглядом Вику Долгановскую, обратился к Гольцовой: – Красивая девушка.
– Чудо просто! – с готовностью поддержала его Аня и тут же добавила: – Причем не замужем.
– Мне это ни к чему, – отмахнулся Бравин, привыкший к тому, что ему, как вдовцу, периодически сигнализировали о том, что где-то рядом ходит его вторая половинка.
– А я вам ничего и не предлагаю. – Анне и правда ничего подобного не приходило на ум. – Просто констатирую факт: красивая, незамужняя, весьма неглупая девушка Вика Долгановская может составить счастье любого мужчины. И желательно, чтобы этот мужчина был достойным.
– Как я, – еле заметно улыбнулся Руслан Викентьевич.
– Ну если вы себя таковым считаете, то как вы, – так же, еле заметно улыбаясь, ответила ему Анна.
– А вы меня таковым не считаете? – В глазах Бравина заиграла хитринка.
– А я вас не знаю. – Ане никак не хотелось давать прямого ответа на вопрос.
– Но вы же в людях никогда не ошибаетесь, – напомнил ей Руслан Викентьевич. – Вон Митюшкина моего вчера в пух и прах раскритиковали. И мне заодно досталось…
– Вы тоже не подарок, – уставилась на него Гольцова, не выпуская вилки из рук.
– Собственно, по этому поводу я здесь. – Бравин смотрел на Анну, не отрываясь: – Извините меня.
– За что?
– "Вы несколько преувеличиваете мой интерес к вам, Анна Викторовна. Долг вежливости. И ничего больше", – с абсолютной точностью процитировал он себя вчерашнего и снова опустил глаза: – Я заходил к вам утром.
– Я знаю, – Ане вдруг стало трудно говорить, у нее даже вспотели ладони: – Мне Вика сказала про отчет.
– Отчет – это повод. – Бравин все так же говорил, глядя в тарелку. – Я хотел сказать вам, что вы правы. И вы не преувеличиваете мой интерес к вам. Он существует.
– Это вам кажется, – усмехнулась Гольцова.
– Вам нужны факты? – Голос Руслана Викентьевича тут же стал жестким, как будто он раздавал приказания.
Анна промолчала.
– У меня остановились часы, как только вы вошли в мой кабинет.
– Спасибо, не скисло молоко, – попробовала пошутить Аня.
– Мне не смешно, – Бравин стиснул зубы. – Я думаю, вам – тоже.
– Уже – нет, – подтвердила бравинское предположение Анна и, бросив скомканную салфетку на поднос, дала понять, что обед, равно как и разговор, окончен.
– Оставьте, я отнесу, – нужно было что-то говорить, поэтому Руслан Викентьевич озвучивал то, что первое придет в голову.
– Мне нетрудно это сделать самой, – отказалась Анна и встала из-за стола. – Спасибо за компанию, – довольно громко, чтобы слышали окружающие, поблагодарила она и пошла с подносом к стеллажам, предполагая, что Бравин поднимется следом и отправится за ней.
Ничего подобного: не успела она освободить место, как к нему кто-то подсел, о чем-то спросил… И Анне не осталось ничего другого, как в полном одиночестве вернуться к себе в кабинет, где она ровно на минуту почувствовала себя спокойно и даже собралась сменить обувь, потому что устали ноги, но потом вспомнила про неприятный разговор с Мельниковым и перезвонила Жанне.
Та, невзирая на послеобеденное время, все еще пребывала в постели в обетованной Дмитровке и, судя по всему, собиралась так провести целый день.
– Проверяешь? – зевнула она, не дожидаясь, когда Анна обозначит свое присутствие хотя бы формальным "привет".
"Не в духе", – определила Аня, но на мелочи размениваться не стала, потому что утренний разговор с Николаем Николаевичем, на ее взгляд, заслуживал особого внимания.
– Хочу тебя предупредить, – начала она и тут же почувствовала, как напряглась Жанна.
– О чем? – Голос Мельниковой изменился.
– Сегодня меня на работу подвозил твой супруг…
Жанна не дала подруге закончить фразу и тут же поинтересовалась:
– И что? Сделал тебе предложение?
– Жанка, глупая, – засмеялась Анна. – Он сделал не предложение, а выдвинул предположение, что ты ему неверна.
– Рассказывал про то, как никому не доверяет? – Судя по всему, Мельникова хорошо представляла, что мог озвучить Николай Николаевич.
– Рассказывал… – растерялась Аня и замолчала.
– Еще не говорил, что жалеет о том, что из первой семьи ушел? – саркастично поинтересовалась Жанна.
– Нет.
– Ну жди, скоро расскажет, – пообещала Мельникова и разом закрыла тему: – Слышишь, Ань, ты можешь мне ничего не говорить. Я все знаю. И мне, честно говоря, по хрен. А ты не бери в голову…
– Это я уже слышала, – изменившимся голосом произнесла Анна и объяснила причину своего звонка: – Просто предупредить хотела.
– Спасибо, подруга, – со странной интонацией то ли иронии, то ли доброжелательности ответила Жанна и быстро проговорила: – Я вот тоже тебя предупредить хотела. Посмотри на меня. Хорошо ведь я живу? Хорошо, – ей не был нужен ответ Гольцовой. – Дом – полная чаша, муж возле щиколотки, машина… Ну что я тебе рассказываю, Анька! Но на самом деле я живу отвратительно, потому что никого не люблю и никто меня не любит. А знаешь почему? – сдавленным голосом поинтересовалась она у Гольцовой.
– Почему?
– Да потому что в определенный момент все время смотрела Мельникову в рот, а надо было смотреть по сторонам. Глядишь, отрыла бы для себя чего-нибудь сто́ящее. Точнее – стоя́щее. Поняла, Ань?
Гольцова молчала.
– Секи момент, дарлинг. – Жанне нравилось использовать заморские словечки. – И помни, если че, можешь рассчитывать на меня: и квартиру предоставлю, и прикрою.
– Какую квартиру? – растерялась Анна.
– Свою. Чистенькую. Однушку. А я разве не говорила?
"Конечно, нет", – хотелось выпалить Гольцовой, но она удержалась, потому что прекрасно изучила Жанкину склонность к суевериям: пока свою задумку не реализует до конца, никогда не поделится. "Хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах", – частенько декларировали супруги Мельниковы, и поэтому со стороны могло показаться, что все жизненные блага сваливаются им на голову.
– И че ты молчишь? – Жанна ждала от Анны хоть какой-нибудь реакции.
– А что я должна сказать?
– Ниче. Просто, если че и надо, имей в виду. Только заранее скажи…
– В этом нет необходимости, – отказалась Аня и спешно попрощалась.
– Не приедешь? – с тоской поинтересовалась Жанка, не испытывая и тени неудобства перед подругой, особенно если учитывать вчерашнее банное представление.
– Нет.
– Как хочешь! – Тут же обиделась Мельникова и отключилась.
Вторая половина рабочего дня с лихвой возместила неплодотворную первую. К пяти часам стало ясно, что выйти из Администрации Анна Викторовна Гольцова сможет не сразу: завтра утром губернатор уезжал на экономический форум, что означало напряженные ночные бдения для всего Информационного департамента. Но Аня своих сотрудников жалела, поэтому оставила только специалистов по экономике и статистике, а остальных благополучно отправила домой.
– Я не пойду, – воспротивилась распоряжению начальницы Вика Долгановская.
– Это почему же? – удивилась отпору Анна.
– Потому что, Анна Викторовна, я тоже хочу участвовать.
– В чем, Вика?
– В подготовке, – Долгановская, разумеется, плохо представляла себе, что такое участие в подготовке материалов к визиту губернатора. Ей казалось, что любую речь или отчет можно составить путем выборочной компиляции выдержек из Интернета (в этом ее убедила высшая школа). Главное – "придумать связки", так выражался ее преподаватель по литературному редактированию.
"Пора девочку из секретарей убирать", – решила про себя Анна и сразу же предупредила: – Вика, это не оплачивается.
– Ну и что, – рвалась та в бой. – Зато где я еще такому научусь?
– Не исключено, что нигде, – согласилась с ней Аня и разрешила остаться.
Определив для себя круг работы, Анна вспомнила, что в течение дня они ни разу не созвонились ни с мужем, ни с сыном. "Значит, обходятся", – с некоторой обидой подумала Аня и набрала первым Игорю.
– Да, мам! – прокричал ей сын, и Анна услышала грохот проезжающего транспорта.
– У тебя все в порядке? – сухо поинтересовалась она.
– В порядке! По мосту иду, ничего не слышно.
– А что ты на мосту делаешь?
– Настю провожаю, – проговорился тот, а потом сразу же поменял тему: – Про ужин не забыла?
– Забыла, – поспешила признаться Анна.
– Ну ты даешь! – пожурил мать Игорь и осторожно поинтересовался: – У тебя все в порядке?
– В порядке, – подтвердила Гольцова. – Просто надо задержаться немного, – слукавила она.
– Ну и задерживайся на здоровье, – разрешил ей Игорь. – Суши все равно доставят к восьми. Я вот подумал: ну чего возиться? Устроим праздник. И заказал суши.
– А я-то, наивная, думала, что ты метнешься к плите и начнешь нас с отцом удивлять кулинарными изысками.
– Я метнусь, – пообещал ей Игорь. – Потом.
– Начинайте без меня, – предупредила сына Аня и попросила: – Передавай привет Насте.
– Это лишнее. – Голос сына стал недовольным.
– Ну, как считаешь нужным, – усмехнулась Анна и поняла, что ее уже никто не слышит. Телефон просто грел ее ухо.
Анатолию Аня звонить не стала, просто отправила эсэмэс: "Сегодня задерживаюсь. Как ты?"
Не дождавшись ответа в течение часа, Анна не выдержала и снова перезвонила мужу: Гольцов был пьян. Это она определила безошибочно по первой же произнесенной им фразе:
– Аню-ю-ют, я того…
– Ты дома?
– Нет, – пробубнил Анатолий.
– В форме?
– Ну что я, Ань, идиот? Нет, конечно. Висит в кабинете.
– Понятно, – Аня говорила односложно, не позволяя себе сорваться на крик, потому что, как только она слышала вязкую, невнятную речь мужа, ее охватывало раздражение, близкое к бешенству. – Могу я узнать, где ты?
– Я тут с Серегой, – с готовностью отчитался уже убеленный сединами сорокапятилетний мужчина.
– Ясно, – не дала ему такой возможности жена. – А где именно?
– На косогоре, прошлись около школы…
Дальше Гольцов собрался поведать жене, что вместе с другом, кстати, весьма маргинального вида, но зато из юности, обошел весь район, погрустил возле школы, стены которой были когда-то его же рукой исписаны хорошо известной всем формулой: А+А=Л, но Аня не дала ему этой возможности, потому что знала маршрут собственного мужа наизусть. Ее гораздо сильнее волновало, когда он окажется дома, потому что не хотелось, чтобы таким его видели соседи.
– Дай трубку Сергею, – потребовала она у Анатолия, точно зная, в какой компании тот пребывает.
– А его здесь нет, – пропел Толик, но тут же был сдан другом детства, который вырвал трубку из рук Гольцова и радостно поприветствовал его жену.
– Анька, здорово! – пробасил Сергей, нисколько не смущаясь, что разговаривает ни много ни мало с директором целого департамента, для него она по-прежнему была Анькой. – Не волнуйся, через два часа Голец будет на месте.
– Хорошо, – поморщилась Аня, услышав прозвище благоверного.
– Вот, знаешь, Аньк, за что я тебя люблю? – Сергея потянуло на лирику. – Вот ты никогда Гольцу разборки не устраиваешь. Сказал – с друзьями, ну и хрен с ним. Значит, с друзьями. Моя сто раз позвонит: "Где? Че? С кем?" Че я на тебе, дурак, не женился?! Ттиххо! – шикнул он на Анатолия, пытавшегося вырвать трубку из рук товарища. – Да отстань ты! Все, Аньк! Давай, пока! Скоро будем.
Гольцова была раздосадована. Ну почему сегодня?! Не вчера, не позавчера, а сегодня? Когда хочется тихого семейного вечера?
– Анна Викторовна, – донеслось до нее из приемной. – Вас – к Вергайкину.
– Иду, – быстро отозвалась Анна и, прихватив частично подготовленное выступление губернатора, направилась к нему.
– Идешь, Гольцова? – поприветствовал ее Максим Леонидович, и Аня заметила, что впервые видит Вергайкина "не в форме". Три верхние пуговицы губернаторской рубашки были расстегнуты, галстук валялся на столе прямо возле стакана с чаем. В кабинете пахло лекарством.
– Вы себя неважно чувствуете? – решилась спросить Анна и тут же приготовилась к резкому окрику: так происходило всякий раз, когда губернатора можно было уличить в незначительной слабости.
– Уже лучше. – В голосе Вергайкина появилось нечто, смахивающее на жалобу: – Понимаешь, Гольцова, завтра ехать, а у меня мать при смерти. Инсультнуло. В реанимации. Ступникова уже всех на уши подняла, а что толку? Ей семьдесят пять лет. Возраст.
– А вы не можете остаться? – робко поинтересовалась Анна.
– А кого я отправлю вместо себя? Поедешь?
– Ну я же не вице-губернатор, – пожала плечами Аня.
– Ты десяти вице-губернаторов стоишь, Гольцова. Но должен быть я. И там должен быть я, и здесь должен быть я.
– Чем я могу вам помочь, Максим Леонидович?
– Слышишь, Гольцова, скажи вот мне, у тебя интуиция есть?
– А при чем тут моя интуиция? – Аня не сразу поняла, чего от нее хочет Вергайкин.
– Вот можешь ты мне сказать: "Все будет хорошо"?
– Максим Леонидович. – Анна осмелилась коснуться губернаторской руки. – Вы же здравомыслящий человек. Как я могу вам такое сказать? Я бы хотела, поверьте.
– Я так и думал, Гольцова, – вздохнул Вергайкин и потер подбородок: – Все, только не ты.
– Но я очень хочу, чтобы все сложилось как нельзя лучше, – оправдываясь, объяснила свою позицию Анна.
– Если что, – голос губернатора стал жестким, – Ступникову зарою.
– А она-то здесь при чем? – искренне удивилась Аня. – Это несерьезно, Максим Леонидович. Вы пытаетесь перед отъездом найти человека, на которого можно переложить ответственность за жизнь вашей матери? – дерзко поинтересовалась она. – Тогда вы обречены на провал. Лучше попросите ее, чтобы она дождалась вас.
– Кого? – Вергайкин выкатил на Гольцову глаза.
– Вашу маму, – брякнула Анна. – Не меня же. Прямо вот поезжайте и скажите: "Дождись меня, мама".
– Так она же в реанимации, – напомнил ей Вергайкин, как будто в этом состояла единственная сложность.
– Ну и что? Вам-то какая разница? Пусть Ступникова распорядится, вас пропустят.
– А ты не могла бы со мной съездить? – Как за соломинку, схватился за Анино предложение губернатор, и его лицо приобрело какое-то детское выражение: этакий лупоглазый мальчик во взрослой одежде просит могущественную фею сделать его счастливым.
– Если надо, я съезжу, – дала свое согласие Анна и поднялась: стало понятно, что ни о каком докладе губернатор сейчас говорить не в состоянии. "Значит, вся ответственность – на меня", – молча вздохнула Аня и предложила выйти, чтобы губернатор мог собраться.
– Да ладно, Гольцова, ты что, мужиков без галстуков не видела, что ли? – Вергайкин вскочил следом и начал на ходу надевать галстук. – Какая кому разница? Я же к матери еду! Правильно?!
– Правильно, – кивнула ему Анна и точно поняла, что дома окажется, скорее всего, уже за полночь. "Ну и ладно! – подумала она. – Лучше уж на работе, чем возле пьяного Гольцова".
Вылетев из своего кабинета, губернатор лифт проигнорировал: уж слишком медленно, по его мнению, поднималась и спускалась зеркальная машина, в принципе абсолютно ненужная в административном здании на четыре этажа. И когда-то все легко без нее обходились, Аня даже помнила эти времена. Но с приходом Вергайкина все изменилось: появились лифт, зеркала в золоченых рамах, зоны отдыха, экзотические цветы в кадках. Максим Леонидович по праву мог считаться хорошим хозяином, это не вызывало никаких сомнений. Он даже люстру для Зала заседаний и ту из Италии выписал: на антураже губернатор не экономил, размах имел имперский. Поговаривали даже о том, что очередной ремонт в собственной приемной Вергайкин делал за свои деньги, чтобы избиратели не могли упрекнуть главу Алынской области в нецелевом расходовании бюджетных средств. "Я человек не бедный", – подчеркивал губернатор и вовремя сдавал декларацию о доходах, не пытаясь скрыть ни одного рубля. А зачем? Все равно весь бизнес на жене: это она, госпожа Вергайкина, активно увлекалась созданием туристических центров на территории области, в которых средняя цена за домик не превышала семи-десяти тысяч рублей. "И это по-божески!" – уверяли знатоки и радовались тому, что открываются горнолыжные трассы, частные фитнес-клубы и лингвистические центры во всех концах города.
"Ну и пусть", – всегда отмахивалась от свекра Анна, когда тот проводил частные расследования на своей или на Аниной кухне, в основе которых были тщательно отобранные факты из Интернета и популистских газет.
– А что ты на это скажешь?! – торжествовал Иван Дмитриевич и подсовывал невестке под нос какой-нибудь коммунистический "Левый марш".
– Ни-че-го, – тормозила свекра Аня и отказывалась обсуждать Вергайкина, потому что как никто другой знала, какую работу проводит тот для того, чтобы реально улучшить благосостояние Алынской области. Объемы инвестиций были ей прекрасно известны.
– Нет, ты от ответа не уходи! – требовал Иван Дмитриевич и призывал на помощь сына. И снова безрезультатно. Супруги Гольцовы отказывались развивать эту тему принципиально. И, разумеется, не из любви к Вергайкину, а просто из-за железного правила: "Дома о работе не говорим". По возможности.
Видимо, губернатор придерживался тех же правил. Во всяком случае, за восемь лет, что он возглавлял область, Анна впервые услышала от него что-то, что выдавало в нем живого человека. До этого момента Вергайкин в ее сознании ассоциировался с роботом, не нуждающимся ни в отдыхе, ни в еде, ни в общении с друзьями. Его интересовало только дело. И такого же отношения он требовал от своей команды, поэтому люди уходили, и некоторые из них – в мир иной. Не выдерживали перегрузок, как космонавты. И тогда губернатор осыпал семью покойного милостями, возможно, признавая таким образом и свою причастность к трагедии.
Только начав работать под руководством Вергайкина, Анна очень скоро поняла смысл общеизвестной фразы – "Сгорел на работе". Но, похоже, на самого губернатора это правило не распространялось: он всегда был бодр, чисто выбрит и выглядел так, как будто только что вернулся из отпуска.