– Я помню, – снисходительно улыбнулся Руслан Викентьевич.
– Зато я еще немного – и забуду не только собственный адрес, но и как меня зовут.
– Вы очень много работаете, – с готовностью отозвался Бравин и еле сдержался, чтобы не коснуться этих светящихся в темноте коленей.
– Вы тоже, – подхватила Анна. – Сегодня, например.
– А я не на работе, – напомнил замгубернатора, – я, Анна Викторовна, на свидании. Хотите цветов? Могу я подарить вам цветы?
– Можете. Но больше всего на свете я хочу спать, – неромантично ответила Аня и вытянула ноги. – Можно я разуюсь?
– Вы можете даже прилечь, – предложил ей Бравин и нажатием какой-то кнопки сделал так, что переднее сиденье плавно опустилось назад.
– Не машина, а трансформер, – то ли похвалила, то ли проворчала Анна: – Может быть, мы уже поедем?
– Поедем, – кивнул Руслан Викентьевич, – но, если можно, не самым коротким путем.
– Хотите покатать меня по ночному городу? – усмехнулась Анна, в жизни которой никогда не было ничего подобного.
– Я бы с удовольствием. – Бравин не настаивал, и Аню это смутило. Ей представлялось, что ее спутник должен быть немного настойчивее, иначе она так и не сможет определиться, чего ей нужно на самом деле: то ли цветов, то ли ночной прогулки, то ли задушевного разговора. Одно Анна знала точно – домой возвращаться не хотелось.
– Вы чего-то опасаетесь? – уточнил Руслан Викентьевич, словно "подслушавший" ее мысли.
– Сидя рядом с бывшим главой МЧС? – нарочито удивилась Аня, а потом взмолилась: – Послушайте, отвезите меня домой. Я буквально с ног валюсь. Мне правда не до чего.
Интонация, с которой говорила Анна, тут же изменила настрой Бравина: чужая жена, уставшая женщина, надо просто отвезти ее домой и не пытаться строить из себя ухажера. Человека дома ждет муж, устроенный быт, а тут он со своими дурацкими чаяниями.
Вырулив с площади, Руслан Викентьевич не произнес ни одного слова, остро почувствовав всю тщетность своих притязаний. Но, как только Аня поняла, что тот прислушался к ее просьбе и просто везет ее домой, она мысленно возмутилась: "И это все?!"
Моментально собравшись, Анна надела босоножки и вызывающе уставилась на Бравина:
– Вы правда везете меня домой? (Тот молча кивнул.) Отлично!
– А что, собственно говоря, произошло?
– Вы ждали два с половиной часа, чтобы просто отвезти меня домой?! – с нажимом спросила Анна, даже не осознавая, что провоцирует сидящего рядом мужчину на совершенно определенные действия.
– Вы, кажется, сами об этом просили.
– Просила, – тут же подтвердила Аня. – А вы, вероятно, всегда делаете то, о чем вас просят?
– Нет. – Руслан Викентьевич въехал во двор Аниного дома. – Не всегда. Но если меня просит женщина, которая мне нравится, я не отказываю. Можете выходить, Анна Викторовна. Прямо – к подъезду.
– Спасибо, – злобно поблагодарила она и не сдвинулась с места.
– Что-то не так? – развернулся к ней Руслан Викентьевич.
– Не так. – Анна избегала смотреть ему в лицо. – Не так.
– Со мной? – глухо уточнил Бравин.
– Со мной, – все так же не глядя в его сторону, призналась Гольцова. – Еще вчера мне было абсолютно все равно, что вы обо мне думаете. А сегодня я, сама того не желая, провела с вами весь день (Руслан Викентьевич вопросительно посмотрел на Аню). И я не уверена, что вы мне нравитесь. Скорее, нет. Вы не в моем вкусе. Или абсолютно в моем…
– Все это можно сказать гораздо проще, – задыхаясь, проговорил Бравин и притянул Анну к себе. – Точнее, можно ничего не говорить.
– И все-таки я скажу, – попыталась высвободиться из его объятий Аня, словно проверяя, не ошиблась ли.
– Не надо, – прошептал Руслан Викентьевич и поцеловал Аню с такой страстью, которой у нее самой в данный момент не было. Но она знала, что будет, потому что всегда догадывалась, как быстро мощное сексуальное влечение одного заражает другого. В случае с Бравиным было именно так. Та дрожь, которая беспощадно его била, моментально передалась Анне, и она прямо сказала об этом, потому что ни о какой душевной близости в этот момент и не помышляла. Ее интересовало только одно – где? Почему-то казалось, что в машине неприлично, а ведь когда-то по молодости ей даже хотелось это попробовать.
– Не здесь? – Руслана Викентьевича явно смущала близость к ее дому.
– Нет, – скорее, промычала Анна, которую эта близость скорее возбуждала, нежели заставляла быть осмотрительнее.
– В гостиницу? – Бравин предложил то, что предложил бы практически любой мужчина в данной ситуации.
– В номера? – резко отпрянула от него Аня и криво усмехнулась: ей вдруг показалось все это необыкновенно пошлым.
– А одного нам не хватит? – подхватил тему наивный Руслан Викентьевич, даже не подозревая, как изменилось настроение его спутницы.
– Вы мне еще квартиру на час предложите, – высокомерно произнесла Анна и отодвинулась от Бравина. – Мне надо идти.
Обескураживал тон Гольцовой: высокомерный и язвительный одновременно. Это было странно, ведь сразу не оттолкнула, наоборот: отзывалась на каждое прикосновение. Руслан Викентьевич почувствовал себя обманутым и, перегнувшись через нее, резко распахнул дверцу:
– Идите.
Сказать, что бравинский жест не разочаровал Гольцову, – это ничего не сказать. Сначала она почувствовала себя точно так же, как и Руслан Викентьевич, обманутой. А потом – оскорбленной. А потом – униженной. И ей захотелось нахамить этому человеку и высказать ему все. Но что это "все", было непонятно, потому что слова никак не хотели связываться в предложения. Тогда ей не осталось ничего другого, как просто выйти из машины и, не оглядываясь, зайти в предусмотрительно открытый кем-то подъезд, на дверях которого висела записка: "Ждем "Скорую". Просьба не закрывать".
Ее, разумеется, Гольцова не заметила. Зато Руслан Викентьевич внимательно прочитал несколько раз, прежде чем отважился оторваться от дверей, за которыми скрылась невозможная Анна Викторовна.
"Что я сделал не так?" – мучился Бравин, сев обратно в машину. Чтобы добиться ответа на этот вопрос, он готов был проторчать в Анином дворе остаток ночи, дождаться утра и посмотреть, с каким лицом она выйдет из своего подъезда. Но было страшно, потому что выйдет наверняка с мужем и сделает вид, что не заметила. И настроение будет испорчено на несколько лет вперед. "Да ну ее к черту, эту недотрогу!" – наконец взбеленился Руслан Викентьевич и выехал со двора с такой скоростью, как будто его кто-то преследовал. Но уже через минуту он взял себя в руки, сбросил скорость и, объехав пару раз Анин квартал, уехал домой, где обнаружил хмурого Леню, уставившегося в компьютер.
– Ты чего не спишь? – прошептал Бравин сыну, разуваясь в прихожей.
– Тебя жду, – проворчал Леня и поднялся. – Новостью хотел поделиться. Дедом будешь, – объявил младший Бравин и посмотрел на отца исподлобья: как отреагирует.
– Я? – ахнул Руслан Викентьевич, тут же забыв про ночное недоразумение с Гольцовой, и, не справившись с эмоциями, обнял сына. – Не может быть!
– Может, – заверил отца Леня, значительно уступающий и по росту, и по весу, мелкий, весь в покойную мать.
– Поздравляю! – У Бравина в который раз за сегодняшний день перехватило дыхание.
– Спасибо, – пробормотал Леня в ответ, и Руслан Викентьевич почувствовал, что тот чего-то недоговаривает.
– Все в порядке? – уточнил он на всякий случай.
– Не совсем, – сын высвободился из отцовских объятий и отошел на полшага в сторону. – Маша сказала, нам нужно разъехаться. Теперь мы – полноценная семья.
Слова Лени неприятно резанули слух Бравина: он ощутил себя человеком, не вписывающимся в формат полноценной семьи. Такая лишняя хромосома, ведущая к уродствам, поэтому от нее нужно освободиться как можно быстрее. А ведь он не далее как сегодня сам был готов предложить детям обзавестись своим жильем. А получилось, дети его опередили, отчетливо дав понять, что теперь их дороги расходятся: им – в счастье, ему – в старость.
– Ты что, расстроился?! – искренне удивился Леня.
– Ну что ты! – заверил его отец. – Все правильно. Я и сам хотел вам предложить. Ты же понимаешь, пора становиться на ноги. Только надо решить. Может быть, вам взять ипотеку? – Бравин хотел добавить: "А я буду помогать вам ее выплачивать", но не успел, потому что Леня злобно перебил отца:
– А тебе не кажется это странным? Нас трое, а ты один. Зачем тебе трехкомнатная квартира? Ты что, жениться собираешься?
– Пока нет. – Руслан Викентьевич попробовал объяснить: – Понимаешь, здесь все-таки жили мы с твоей мамой. Для меня это важно. Это память. И потом – все равно же вам достанется. Рано или поздно.
– А жить нам, пап, когда?
– Так живите, вас же никто не гонит. Подбирайте варианты, можно в строящемся жилье. Я помогу, – зачастил Бравин, словно оправдываясь.
– Это несправедливо, – уверенно произнес Леня, и Руслан Викентьевич в это сразу же поверил:
– Хорошо, – покорно согласился Бравин, ощущая у себя за спиной Катино "присутствие". – Как скажете.
Быстрая капитуляция отца Леню нисколько не смутила. Он просто порадовался тому, что разговор состоялся, что главное сказано, что теперь можно наконец-то вить настоящее гнездо с Машей и больше не обращать внимания на то, как и что в этом доме располагалось при жизни матери. О том, как сложится отцовская судьба, младший Бравин не хотел думать. Надо жить сегодняшним днем, а не оглядываться в прошлое. И потом, Маша была права, забывать о том, что твой отец ни много ни мало заместитель губернатора, да еще по общественной безопасности, тоже не следует. "Не пропадет он, не расстраивайся!" – убеждала мужа объявившая о своей беременности Маша и выкладывала неоспоримый аргумент: "Уж мы-то знаем, на какие шиши они себе коттеджи строят".
Ничего подобного Леня не знал. Но из-за того, что привык верить жене безоговорочно, легко согласился на разговор с отцом, даже не потрудившись уточнить у Машули, а зачем же тогда все эти предпринятые ею же хлопоты: этот банкет ради установления дружественных связей с нужными людьми, эти мечты о ремонте, эти совместные чаепития? Но и в случае, если бы младший Бравин задался этим вопросом, Маша тут же нашлась бы, что на него ответить. "Ты просто не разбираешься в людях, – снисходительно потрепала бы она мужа по волосам. – Теперь ради внука он все сделает! Звезду с неба достанет. Только попроси".
Истосковавшийся по любви Бравин действительно ради счастья сына был готов на все. И известие о Машиной беременности воспринял бы как подарок судьбы, если бы не готовность сына молниеносно списать его со счетов. "Два удара под дых за один вечер – это слишком!" – подумал Руслан Викентьевич и попытался переломить ситуацию, сославшись на то, что с рождением внуков жизнь у дедов не заканчивается и что никогда не поздно начать с самого начала. Практически с нуля.
– Ты шутишь? – не поверил своим ушам Бравин-младший и непонимающе уставился на отца.
– Отнюдь!
– Ты же только что согласился! – взвизгнув, напомнил ему Леня, не ожидавший такого поворота.
– Я и сейчас не отказываюсь, – жестко ответил Руслан Викентьевич. – Но хочу, чтобы ты знал: свою первую квартиру я зарабатывал сам.
– Ты был военным, – мстительно напомнил отцу младший Бравин. – А сейчас время другое. Советского Союза больше нет!
– А мне кажется, есть, – не согласился с ним отец. – Во всяком случае, в твоей голове. Все твое – мое? Не так ли?
– Не надо делать из меня монстра! – сверкнул глазами Леня. – Тебя никто не выгоняет…
– Меня, сынок, нельзя выгнать, – печально проговорил Руслан Викентьевич: – Я, в отличие от тебя, сам себе хозяин. Под чужую дуду не плясал, не пляшу и никогда не буду. Чего и тебе желаю. Иначе твоя жена об тебя же ноги и вытрет.
– Не надо меня воспитывать. Поздно! И, если хочешь знать, ты ведешь себя как собака на сене: сам не ам и другим не дам.
– Бери, Леня! – горько усмехнувшись, выпалил Бравин и ушел к себе, не забыв аккуратно прикрыть дверь: не хотелось будить Машу, все-таки беременна.
Возмущенный тем, что последнее слово осталось за отцом, Леня еще какое-то время постоял возле двери в его комнату, пытаясь собраться с духом для того, чтобы сказать тому все, что, оказывается, накипело за столько лет. Просто он, дурак, раньше этого не замечал. А теперь – раскрылись глаза: кто есть кто и кто сколько стоит.
Младшему Бравину, к сожалению или к счастью, было невдомек, что примерно те же самые чувства переживал и его отец. Знай Леня об этом, он повел бы себя по-другому: постучался бы в закрытую дверь, попросил бы прощения, сказал бы немного корявые, потому что без привычки, слова любви и этим расположил бы к себе старшего Бравина до полного самоотречения. Но Ленин ум в этот момент спал в соседней комнате, а потому примирения не состоялось, время оказалось упущено, и каждый пошел по дороге глупых и ненужных ошибок.
"Была бы жива мама!" – чуть не плакал младший Бравин, ворочаясь в постели возле толстого и теплого Машулиного бока, наивно полагая, что все дело в том, что на отца некому повлиять. А старшему Бравину казалось, что истинная причина их с Леней непонимания – это неспособность сына жить собственным умом. Поэтому Руслан Викентьевич злился сначала на него, а потом и на себя с Катей. "Сами виноваты!" – был вынужден признать Бравин, никогда не вмешивавшийся в воспитание Лени, потому что целиком и полностью доверял жене, ни разу, между прочим, не упрекнувшей его в том, что тот по долгу службы часто отсутствует дома.
"Я выходила замуж за военного!" – оправдывала своего Русика Катя и продолжала с упоением мудровать над сыном, пытаясь добиться душевной близости с мальчиком. "Мы – словно две половинки", – признавалась она Бравину, а тот искренне радовался, потому что был уверен: Катя лучше знает, что нужно Лене. И правда, ни отца, ни мать не настораживало то, что мальчик растет каким-то не типично для своего возраста вялым, лишенным мальчишеской агрессивной энергии. Их это даже радовало: послушный и спокойный – чего еще желать?!
И вот сегодня этот "послушный и спокойный" повернулся к отцу совсем другой стороной, словно пребывавшей в тени столько долгих лет. "Избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу – задом", – грустно пробормотал Руслан Викентьевич и взял с прикроватной тумбочки старую фотографию, на которой молоденькая Катя держала на руках толстого синеглазого малыша с лихой белой челкой. "Эх, Ленька, Ленька!" – вздохнул Бравин и поставил карточку на место, попутно отметив, как та выцвела. "Теперь все другое, – подытожил он и лег на кровать, не раздеваясь. – И я, и Леня, и жизнь вокруг".
Подложив руки под голову, Руслан Викентьевич закрыл глаза и попробовал представить, как он будет жить дальше. Но вместо ответа на вопрос перед ним всплывало изображение фотографии, с которой вместо Кати улыбалась ему строгая Гольцова, и от этого на душе становилось еще тоскливее. "Вот зачем ты умерла?!" – с обидой обратился Бравин к жене и зажмурился: чувствовал, что еще немного, и заплачет. "Затем, что так надо", – послышался ему Катин голос. "Кому? – простонал Руслан Викентьевич и всхлипнул: – Мне?" "При чем тут ты?" – неожиданно серьезно и строго осадила его жена, присутствие которой Бравин ощущал физически: даже хотелось повернуться на бок, чтобы удостовериться в том, что вот она, Катя, рядом, только руку протяни и коснешься. "Спи, Русик", – донеслось до него из какого-то далека, и Бравин перевернулся на живот, закинув руку на ту половину кровати, где обычно спала Катя. "Спи!" – снова почудилось Руслану Викентьевичу, и он попытался открыть глаза, чтобы удостовериться, что кто-то есть рядом, иначе как он может это все слышать, не с ума же он сошел. Но, как Бравин ни старался, глаза никак не открывались, словно кто-то положил на них тяжелую руку. "Просто я сплю!" – успокоил себя Руслан Викентьевич и провалился куда-то в непроглядную темноту.
* * *
В такой же непроглядной тьме блуждал на исходе этой ночи и Толя Гольцов, мычавший во сне всякий раз, когда ему мерещилась Жанна Петровна Мельникова, протягивающая руки-щупальцы к его шее, в которой он даже во сне ощущал жуткий дискомфорт: очень хотелось пить. "Жан-на! Не надо!" – еле выговорил во сне бедный Анатолий Иванович и свалился с дивана.
Обнаружив, что находится у себя дома, Анатолий обрадовался: жизнь возвращалась к нему в прежних ощущениях. "Где ж я так набрался, господи?!" – пробормотал себе под нос Гольцов и рискнул встать на ноги. Ноги предательски задрожали. Понимая, что организм в данный момент алчет только одного: воды, Толя направился на кухню, не забывая отмечать по ходу, как каждый шаг отдается у него в голове. "Давление, как пить дать", – подумал Гольцов и вспомнил, что вчера вечером пил пиво в прикуску с суши, оказавшимися в холодильнике непонятно по какому поводу. "Вот я дурак!" – икнул Анатолий, как по команде восстановивший обратную последовательность вчерашних событий: сначала суши с пивом, перед ними – водка на косогоре, а перед косогором… Здесь Гольцов вздрогнул – перед глазами стояла обнаженная Мельникова и криво улыбалась: "Слабо, Толян?"
Гольцов почувствовал себя застигнутым на месте преступления и с опаской оглянулся: не подсматривает ли кто-нибудь. В квартире стояла абсолютная тишина, что и понятно, часы показывали пять часов утра. "Было или не было?" – засомневался Анатолий и поклялся себе, что больше никогда в жизни не возьмет в рот спиртного. "По-моему, все-таки ничего не было", – попытался он успокоиться, но вместо этого впал в такое перевозбуждение, справиться с которым, скорее всего, помогла бы новая порция алкоголя. Но впереди Гольцова ждал рабочий день, а перед ним – встреча с Анной. "Где, кстати, она?" – озадачился Толя, пытаясь определить, успел он вчера чего-нибудь ляпнуть жене или все-таки до объяснений дело не дошло. На всякий случай решил проверить телефон, местонахождение которого было неизвестно. Не найдя мобильного рядом с диваном, Гольцов притащился в прихожую и вывернул карманы ветровки, валявшейся на банкетке. В ней телефона не было. Тогда Гольцов пошарил глазами по полкам и обнаружил мобильный рядом с ключами от машины и бумажником, кем-то предусмотрительно выложенными на самое видное место. "Серега", – догадался Анатолий и с благодарностью подумал о друге, никогда, ни при каких обстоятельствах не терявшем головы. При мысленном упоминании его имени все встало на свои места, и Гольцов с уверенностью восстановил ход событий вчерашнего дня. "Накануне была Дмитровка. Жанка в бане. Точно ничего не было. Еще Игорь звонил, потому что замок сломался. На работе отмечали день рождения сотрудника. Показалось мало. Позвонил Сереге. Он отогнал машину во двор. Потом пили на косогоре. Ходили вокруг школы. Серега звонил Ане. Вечером посидели дома. Немного. Игорь тоже был. Перед сном выпил пива. Лег спать".