– Мы уходим… – хриплым голосом произнес Николай Николаевич и, не выпуская Жанниной руки, повел ее за собой.
– Ну уходим так уходим… – согласилась с ним Мельникова. – Хер ли на меня орать? Я ж не глухая.
Такси пришлось ждать на улице около получаса. Николай Николаевич клял себя за неосмотрительность, что захлопнул подъездную дверь и теперь вынужден дрожать от холода. А Жанке, судя по всему, было все равно. Мороза, в отличие от своего супруга, она не чувствовала и периодически подбегала к краю дороги, пытаясь голосовать проезжавшим машинам. Правда, весьма странным способом – задрав у шубы подол и подняв ногу. Проводив взглядом так и не остановившийся транспорт, Жанна возвращалась к Мельникову и торжествующе сообщала: "Импотент".
Никогда Николай Николаевич не поджидал такси с таким нетерпением, поэтому, когда вдалеке показался зеленый огонек, он чуть не заплакал от радости, которая возникает в минуты встреч с близкими людьми. Мельников клял себя за неосмотрительность, за любовь к соблазнам, за то, что в одночасье потерял весь запас дружбы, копившийся столько лет. Тем не менее у него даже не возникло мысли отправить нашкодившую Жанну домой и вернуться к старым товарищам, чтобы умолять их о прощении и просить принять его назад, в атмосферу пусть и весьма состарившейся, но юности.
Вместо этого Николай Николаевич открыл перед женой дверцу, помог ей загрузиться в машину и, устроившись на переднем сиденье, продиктовал адрес водителю.
– Понял, не дурак, – весело отозвался таксист и, с пониманием посмотрев на Мельникова, дружелюбно поинтересовался: – Дочка?
– Жена, – буркнул Николай Николаевич.
– Это хуже, – по-своему поддержал его водитель и включил музыку.
– Выключите, пожалуйста, – воспротивился Мельников. – Может, заснет.
– Не успеет, – обнадежил его таксист и пообещал: – Пулей долетим, шеф.
"Ну, пулей так пулей", – смирился Николай Николаевич и закрыл глаза, чтобы не продолжать разговор с водителем, которому, наверное, было скучно в этой ночи и поэтому он жаждал общения.
– Спишь, отец? – заметив, что глаза у пассажира прикрыты, вполголоса поинтересовался таксист и, не дождавшись ответа, обернулся к Жанне, удобно устроившейся на заднем сиденье. – Ну, ёпт, бабы! Хуже мужиков…
Утром Николай Николаевич Мельников долго упражнялся в красноречии, наставляя жену на путь истинный. Он нудно рассуждал о том, что этикет никто не отменял, что нужно учитывать возраст компании, в которой находишься, что молодость не дает нравственных преимуществ и что красота только тогда красота, когда преисполнена духовности.
– Мне стыдно за тебя, Жанна! – с пафосом изрек опозоренный муж, даже не догадываясь о том, что последует дальше.
– Стыдно?! – тихо, со странной интонацией переспросила она и уставилась на Мельникова.
– Стыдно! – с очевидным превосходством подтвердил он, в волнении приподнявшись на носочки.
– Значит, трахаться со мной тебе не стыдно, а за меня стыдно?! – В голосе Жанны послышалась невнятная угроза. – Тогда в чем же дело?! Возвращайся в свой пенсионный фонд, к друзьям-товарищам, но сюда дорогу забудь. Пусть теперь тебе твоя бывшая дает. Че-то же она у тебя умеет?
– Прекрати! – прикрикнул на жену Николай Николаевич и попятился, потому что Жанка соскочила со стула и, не запахивая халата, который она носила исключительно на голое тело, двинулась прямо на него.
– Что? – грязно усмехнулась она. – Страшно стало? Кто же тебе, Коленька, теперь вот так сделает? – Жанна умело расстегнула мужу ремень на брюках, шустро раскрыла молнию и ловко обнажила то, что скрывалось за очередными фирменными трусами. – И заметь, Коля, никакой виагры… – Она сделала пару уверенных движений, а потом резко отдернула руку, спрятала ее за спину и выпалила мужу в растерянное лицо: – А теперь сам… Или к ней. Только не забудь перед этим заглянуть в аптеку, вдруг сами не справитесь…
Жалкий до слез Николай Николаевич покорно застегнул брюки и дрогнувшим голосом произнес:
– Прости меня, Жанна.
– Вот то-то! – удовлетворенно хмыкнула Мельникова. – Гордись мною, Колян. И охраняй мою молодость как зеницу ока. Понял?
"Понял", – кивнул Николай Николаевич и начал гордиться, периодически повторяя про себя один и тот же текст: "Молода, прекрасна, чертовски умна, прозорлива… Молода, прекрасна, чертовски умна… Молода, прекрасна…" Вскоре Мельников и правда уверился в истинности этого заклинания, равно, как и в том, что старательно ему внушала непобедимая Жанна: "Так, как я, тебя никто не будет любить. Я твой единственный и настоящий друг. Я твоя опора в старости. Твое счастье. Твоя жизнь".
Иногда, и чаще всего в присутствии Ани Гольцовой, Николаю Николаевичу хотелось считать иначе. Но, как только он вспоминал о пережитом унижении, желание рассасывалось само собой. Поэтому он старался никогда не сравнивать этих двух женщин, поскольку одна – это "его гордость, его счастье, его неожиданно вернувшаяся молодость", а другая – с виду МЕЧТА, а на самом деле – так… чужая жена, перешагнет и пойдет дальше, не спросив и не извинившись за причиненные неудобства. А неудобств Мельников боялся, так как Жанна давно приучила его к мысли о том, что чем старше он становится, тем больше их будет, поэтому обойтись без нее он никогда не сможет, как бы ни старался встречно улучшать качество свой жизни. Веря в это, Николай Николаевич практически всегда соглашался со своей благоверной, а если и пребывал в оппозиции, то исключительно внутренней, невидимой ни Жанне, ни кому бы то ни было еще.
Так, размышляя о парадоксах своей семейной жизни, Мельников повернул во двор и вспомнил, что не спросил у жены самого главного: что купить в магазине? Но не успел Николай Николаевич припарковать машину, как из подъезда вылетела расфуфыренная Жанна и, заметив мужа, в мгновение ока очутилась рядом с ним.
– Колян! – Она начала говорить еще до того, как Мельников выключил двигатель и открыл дверь. – Я в магаз, ты – домой. Звони Аньке с Толяном, пусть приходят на ужин.
– Мы же позавчера виделись, – заикнулся было Николай Николаевич, но тут же осекся, потому что Жанка выпятила вперед губы и полушутя-полусерьезно пропела:
– Это кто это меня тут учит? Коля?!
Коля тут же заткнулся и взялся за телефон. Впрочем, звонить Гольцовым не было никакой необходимости, Анатолий Иванович собственной персоной вышел из-под арки и направился к своему подъезду.
– Толя! – закричал ему вслед Николай Николаевич, а Жанна тут же раздумала бежать в магазин.
Завидев Мельниковых, Гольцов про себя чертыхнулся и как ни в чем не бывало подошел к соседям со словами приветствия.
– Как вы? – снисходительно поинтересовался Николай Николаевич, подозревая, что, раз сосед не на машине, значит, "праздник" продолжается.
– Отлично! – как-то нарочито бодро воскликнул Анатолий Иванович, избегая смотреть на многозначительно усмехавшуюся Мельникову.
– Че это у тебя? – Жанна бесцеремонно заглянула в подарочный пакет: – Аньке?
"Нет, блин, тебе", – разозлился Гольцов и переложил пакет в другую руку.
– Короче, так, – тоном, не терпящим возражений, скомандовала Мельникова, – бери свою благоверную и гоу на ужин.
– Точно нет, – решительно отказался Анатолий, озабоченный выполнением задуманного: ужин на двоих, улитку – на шею и нормальная человеческая близость с женой без всяких выкрутасов. Игоря в расчет не берем – у него наверняка своя программа на сегодня.
– Не торопитесь отказываться, – начал уговаривать Гольцова Николай Николаевич, предчувствуя, что неровное настроение жены обернется очередным скандалом на пустом месте. И появление Гольцовых в их доме в этом смысле служило определенной гарантией тому, что Жанна успокоится, придет в прекрасное расположение духа и мирно уснет рядом со словами: "Классно погудели, Колян".
– Я правда никак… – промямлил Толя и беспомощно оглянулся на собственные окна, словно оттуда могла прийти поддержка.
– Че-то ты, Толян, прошлый раз – никак, сегодня – никак… Может, хватит?!
– Я еще дома не был, – начал оправдываться Гольцов, не в силах противостоять Жанкиному натиску.
– Так сходи… – великодушно разрешила ему Мельникова и с пошлой интонацией пошутила: – Как раз успеешь, а потом в жемчугах к столу.
– Не знаю, – почти сдался Анатолий. – Как Анютка…
– Ну… это понятно. – В Жанну словно черт вселился. – Как же мы без Анютки-то?!
– Анну Викторовну я беру на себя, – тут же пообещал Николай Николаевич, почти уверовавший в то, что над его головой завис топор дурного Жанкиного настроения. – Уже звоню.
– Она, видно, еще не дома, – с надеждой предположил Гольцов.
– Дома! – воодушевился Мельников и пригласил Аню на ужин от лица всей честной компании. – Да-да-да, – пытался балагурить он, – именно всей честной компании… включая вашего супруга…
– Анька! – вырвала трубку Жанна и затараторила: – Че делаешь? Из душа вылезла? Из душа – это хорошо. В самый раз! – Она панибратски подмигнула Анатолию. – Как закончите, хватай своего Гольцова и приходи: я утку запекла. Давай! Жду.
Ответа от подруги Мельникова дожидаться не стала, торжествующе повернулась на каблуках и, вихляя задом в джинсовых шортах, направилась в магазин, помахав мужчинам рукой, даже не оборачиваясь. "Не знал бы кто, подумал бы – дешевая проститутка", – поймал себя на мысли Гольцов, продолжавший смотреть вслед Мельниковой.
– Что делать? Женщина! – с гордостью посетовал Николай Николаевич и попрощался ровно на полчаса. – Не больше! – прокричал он уходящему Гольцову и с облегчением выдохнул: буря в стакане оказалась локализована.
– Это мне? – Анна безошибочно определила назначение подарочного пакета в руках вошедшего в квартиру мужа.
– Отчасти, – интригующе ответил Анатолий Иванович и притянул жену, обернутую полотенцем, к себе. – Игорь дома?
Аня отрицательно покачала головой и прихватила рукой узел на полотенце, чтобы невзначай не упало.
– Иди сюда, – зашептал разгоряченный Гольцов и взялся за полотенце.
– Мы же на ужин приглашены, – напомнила ему Аня и вывернулась из цепких рук мужа. – Давай показывай, чего у тебя там.
– Потом, – пообещал Анатолий и, не выпуская пакета из рук, потащил жену в спальню.
– Гольцов! – возмутилась Анна и даже прикрикнула на него: – Может, сначала душ?
– Давай вместе?!
– Ну уж нет, – отказалась она и пообещала дождаться мужа в спальне.
– Только, чур, не одеваться! Мигом! – Анатолий перешел на шепот и даже умудрился поцеловать жену.
– Иди уже! – отмахнулась от него Аня и сдернула с кровати покрывало, понимая, что секса избежать не удастся. А если удастся, то только в одном случае: если между ними произойдет ссора. Ссоры не хотелось, значит, было проще уступить, что она и сделала, к явному неудовольствию Гольцова, заподозрившего, что происходящее между ними очень мало напоминает не просто страсть, но даже нежность.
– Что с тобой? – поинтересовался Толя, искоса наблюдая за тем, как Анна внимательно рассматривает маникюр на руках. – Тебе не понравилось?
– Понравилось, – спешно сообщила она и села в кровати. – Ты знаешь, я устала. Может быть, мне взять отпуск?
– Это можно, – поддержал ее Анатолий и легко коснулся ее спины: Анна тут же обернулась. Выглядела она какой-то виноватой.
– Толь, не сердись. Как-то мне не по себе.
– Ты меня разлюбила? – задал глупый вопрос Гольцов и впился в нее взглядом.
– Что ты! – напугалась Аня и потрепала мужа по волосам: – Это невозможно, ты же знаешь.
– Знаю, – эхом отозвался Толя и, переполненный нежностью, обнял жену. – Конечно, знаю… Что бы ни случилось, Анют, – прошептал он. – Я всегда буду любить тебя.
– И я, – прижалась к нему Анна, но долгожданного умиротворения не наступило. Мало того, она даже на секунду представила, что эти слова, наверное, могла бы сказать другому человеку, другому мужчине, если бы он был. Может быть, Рыкалину, может быть, Бравину… И как только Аня себе в этом призналась, она очень остро ощутила неискренность своих слов и автоматически отодвинулась от мужа.
– Не уходи… – захныкал Гольцов и потянулся за ней.
– Опоздаем, – напомнила она ему про ужин, и у Анатолия испортилось настроение.
– Может быть, ты одна? – схватился он, как утопающий за соломинку.
– Это с какой стати? – удивилась Анна и встала с кровати. – Давай поднимайся. Вручай презент.
– А-а-а! Презент! – засуетился Анатолий и начал шарить возле кровати в поисках приготовленного сюрприза.
– Ты еще под кроватью посмотри, – подняла его на смех Аня и покрутила пальцем у виска.
– А что ты смеешься? – огрызнулся Гольцов и вытащил из-под кровати подарочный пакет. – Идем. Будешь мерить.
Достав из пакета коробочку, Анатолий Иванович протянул ее жене и замер в предвкушении ее реакции. Улитка Ане понравилась.
– Застегни, – попросила она супруга и схватила с прикроватной тумбочки зеркало. – Красота!
– Вот в ней и иди! – поцеловал ее в шею Гольцов и разразился тирадой, подслушанной у валькирии: – Итальянский дизайн. Авторская работа. Все в единственном экземпляре. Стильно. Экстравагантно.
Анна с недоумением посмотрела на мужа.
– Трусы не забудь надеть, – глупо пошутил Анатолий Иванович и смутился: – Будешь носить?
– Буду, – пообещала ему жена и с благоговением прикоснулась к подвеске.
К Мельниковым Гольцовы собирались в спешке: с опозданием на час. Анна даже глаза красить не стала, просто нарисовала рот и накинула на плечи голубой шелковый палантин.
– Жарко будет, – предупредил ее Анатолий и предложил снять это голубое недоразумение.
– Не сниму, – уперлась Аня и обернула палантин вокруг шеи.
– Дурочка, – заулыбался Гольцов и потянул шарф на себя.
– От дурачка слышу, – не осталась в долгу Анна. – Осторожно, задушишь!
– Я аккуратно, – запыхтел Анатолий Иванович и, секунду помучившись, распутал затейливо закрученный палантин, чтобы ловким движением фокусника сорвать его с Аниной шеи. – Ап! – взмахнул шарфом Гольцов и замер: чего-то не хватало.
– Что там? – тут же спохватилась Аня, заметив, как изменилось лицо мужа.
Она приложила руку к груди и тут же сообразила, что на каучуковом шнурке не хватает подвески:
– Сломал! – расстроилась она и села на корточки, чтобы удостовериться, нет ли на полу улитки. Расстроенный Гольцов в задумчивости перебирал в руках палантин, пока не наткнулся на что-то жесткое: так и есть подвеска застряла в рыхлом переплетении ткани.
– Похоже, брак, – сообщил жене Анатолий Иванович и поднес улитку к глазам: – Ничего не вижу!
– Очки надо носить, – пожурила его жена и поднесла улитку к свету, чтобы попытаться определить дефект: так и есть, кольцо, за которое подвеска крепилась к фиксатору, было зажато не до конца.
"Вот и верь им после этого!" – взбеленился Гольцов и двумя пальцами сжал золотое крепление:
– Это временно, – предупредил он жену. – Все равно надо нести в мастерскую. А лучше – обратно в магазин.
– Не надо, – тут же воспротивилась его предложению Анна и с нежностью погладила стеклянную каплю. – Она мне нравится…
В квартиру к Мельниковым Гольцовы вошли, держась за руки, что и понятно: атмосфера состоявшейся между ними близости еще не развеялась, и Жанна это моментально почувствовала:
– Ну что? Успели, голуби?
Анна с Анатолием переглянулись.
– А че, – продолжила Мельникова, – если хочется, надо. Дело святое… У речки быть да не напиться. Правда, Ань?
– Это ты про что? – Анна не собиралась подыгрывать подруге.
– Да ни про че, – цинично улыбнулась Мельникова и бросила к ногам Анатолия тапочки. – Надевай. Из отеля сперли, – не скрывая, прокомментировала она, ничуть не смущаясь. – Имеем право: оплачено. Правда, Колян?! – заорала Жанка, и на ее голос с балкона выскочил бодрый Мельников, пропустивший встречу гостей.
– Наденешь, Анют? – предложил было Гольцов переобуться жене, но даже не успел дождаться ответа: Жанна тут же выставила перед подругой уродливые войлочные тапки с загнутыми носами.
– Ручная работа, между прочим, – прокомментировала она и уставилась на Анну. – Это че у тебя? – Мельникова потянулась к подвеске. – Бижутерия, что ль?
– А ты как думаешь? – Аня не стала повторять пафосного "Итальянский дизайн. Авторская работа. Все в единственном экземпляре. Стильно. Экстравагантно".
– Ну, я точно говорю тебе, бижутерия! – бестактно настаивала на своем Жанна, даже не задумываясь, что ее выводы могут как-то задеть обладательницу украшения.
– А по-моему, очень даже ничего, – встрял Николай Николаевич и, подойдя к Гольцовой, поднял на лоб очки, чтобы внимательно разглядеть висевшую на Анниной шее подвеску.
– А по-моему… – Ане очень хотелось сказать "Не ваше дело", но она удержалась и, мило улыбаясь, проговорила: – По-моему, вы все уделяете мне слишком много внимания.
– Просто ты нам нравишься, Анют, – отважился спасти положение Гольцов, но тут же удосужился такого взгляда, каким можно воду в лед оборачивать.
– Пойдемте, пойдемте, – засуетился Мельников, подталкивая гостей к накрытому в гостиной столу. – Жанна утку приготовила.
– Кто стрелял? – пошутил Анатолий, но шутки никто не оценил, потому что Жанна тут же отрапортовала:
– Деревяшкина привезла. Своя, домашняя.
– А я-то думал дичь, – не сдавался Гольцов, стараясь развеселить присутствующих.
– Дичь, Толян, – это улитки всякие да червяки, а утка – домашнее животное, как корова. Бошку под топор – и почти говядина.
Образ, созданный Жанкой, оказался столь убедительным, что Анатолия начало подташнивать, потому что он вполне зримо представил себе мельниковскую жену в обагренном кровью кожаном фартуке с топором в руках среди птичьего двора, по которому разгуливали ни о чем не подозревающие белоснежные утки.
– Че, Толян, – от Жанны не ускользнуло странное выражение на лице гостя, – слюнки потекли?
– Угу, – хмыкнул Гольцов, не разжимая губ.
– Ты смотри, Аньк, какой он у тебя нежный. Только покажешь что-нибудь интересненькое, – в этот момент Жанка впилась взглядом в Анатолия, – как у него слюнки текут. Тебя, че, не удовлетворяют, что ли, дома, Толик? Есть не дают? Никакой вкусняшкой не балуют? – Мельникова немного сгладила возникшую неловкость.
– Нет, конечно! – нарочито весело ответила за мужа Анна. – Откуда? Родственников в деревне нет. Уток, гусей и прочую живность только на картинках видели.
– То-то и оно, – миролюбиво поддержала подругу Жанна. – Говорила я тебе, Толян, возьми на работу Деревяшкину. Не пожалеешь… На! – Мельникова быстро метнулась к холодильнику, вытащила оттуда замороженную утку и протянула Гольцову. – Это тебе от Деревяшкиных.
– Может, нам ее удочерить? – развеселилась Анна, по заслугам оценив крупное подношение.
– Удочери, Анька. Знаешь, какая жена для вашего Игоряна будет?!
Гольцов тут же представил несимпатичную барышню с нечистой кожей и облупившимся лаком на ногтях и замотал головой, всем своим видом демонстрируя несогласие с поступившим предложением.
– Ты че, Толян, против?! – нарочито изумилась Мельникова. – Тебе че, моя Деревяшкина не понравилась?
– Я, Жанна, – наконец-то к Гольцову вернулся дар речи, – служебное с личным не смешиваю. И своих сотрудников в качестве членов семьи не рассматриваю.