Щелкнул замок - на пороге стояла мать, красивая, нарядная. Олега хотел закричать, но перехватило дыхание, он протянул руки и заплакал:
- Мамочка! Наконец-то ты вернулась, я так тебя ждал, наконец-то ты вернулась, дорогая, ненаглядная, наконец-то я туда не пойду, меня там никто не любит, меня там бьют, и Слон, и Мотя, ты не представляешь, как я тебя ждал, и Алка тоже, забери ее скорее, она тебя так ждала…
Мать кусала губы, чтобы удержать слезы, быстро гладила его по голове, прижимала к себе лицом, потом сняла с вешалки пальто и шапку и захлопнула дверь.
- Ты куда? Я с тобой!
- Я сейчас… Ты постой здесь.
- Нет, мамочка, дорогая, я с тобой! - Олега вцепился в нее обеими руками.
- Я на минуту. Ты подожди меня, я скоро вернусь. Только не уходи, ладно? - она оглянулась на чужие двери.
- Ты за Алкой? - догадался Олега.
- Да. А ты подожди меня здесь, хорошо?
Олега торопливо закивал, вытирая слезы. Мать пошла вниз по лестнице, а Олега, счастливо улыбаясь и всхлипывая, снова присел под дверью…
Стало темнеть. Стуча коньками, прошел сосед с клюшкой, он не заметил Олегу в темноте, долго звонил на четвертом этаже, возбужденно шмыгая носом, с порога закричал:
- Двенадцать-двенадцать! Представляешь, ма, судья жухал, как последний гад, две шайбы не засчитал… - дверь захлопнулась за ним.
Снова послышались шаги, мужчина остановился над Олегой, в темноте блеснули очки, и Олега с ужасом узнал Акакича. Он ухватился за дверную ручку:
- Нет! Нет! Не пойду! Мама вернулась! Она меня забрала!
- Пойдем, Олег, - Акакич мягко, но настойчиво потянул его за собой.
- Она сейчас вернется, она за Алкой пошла! - Олега отчаянно вырывался, приседал и выворачивался, но Акакич тащил его вниз по лестнице.
- Ну, пойдем, Олежек, пойдем. Ребята волнуются, куда ты пропал… Мама снова уехала. Ее только на один день отпустили… она весной вернется… А ребята волнуются: куда, говорят, Олег пропал?..
- Неправда! - Олега заплакал от бессилия. - Вы врете все, она вернулась, она меня искать будет. Я ей все про вас расскажу, все, она вам покажет! - он уже не сопротивлялся, слепо брел за Акакичем, плача навзрыд…
В спальне все уже лежали в кроватях. Едва закрылась дверь за Акакичем, Малек поднял голову:
- Ну что, Петух, навестил мамочку? То-то мамочке радости - ждала хахаля, а тут - нате вам, подарочек!
- В сортир теперь под конвоем ходить будешь, Петух! - сказал Слон.
Олега лежал, безучастно глядя в потолок широко открытыми глазами…
В школе он сидел с влажным от пота лбом, изо всех сил, мучительно сдерживая кашель.
- Ты не заболел, Петухов? - спросила Марина Павловна.
- Нет. Нет, - Олега испуганно замотал головой. - Я очень хорошо себя чувствую. Просто поперхнулся…
В спальне Олега горбился над учебником, глухо, с надрывом кашлял, щуря воспаленные глаза. Слон вдруг наклонился, схватил ботинок и запустил в него.
- Забодал, Петух! Полотенце в рот заткни!
Олега встал, зажимая рот ладонью и направился к двери.
- Куда?
- В туалет…
- Ходил только что!
Олега покорно сел.
В спальню ворвался Малек, восторженно заорал:
- Ребя! Елку привезли!!
Все кинулись к окнам - внизу у крыльца стаскивали с грузовика огромную елку - и, теснясь, толкаясь, бросились к двери.
Олега выглянул в коридор, схватил с вешалки свою куртку, выбежал на заднее крыльцо, перевалился через забор в чей-то заснеженный двор, оттуда - на улицу.
Он бежал по улице, шарахаясь от прохожих. Долго звонил в квартиру, то прижимаясь ухом к двери, то пытаясь заглянуть в глазок. Снизу хлопнула дверь подъезда, Олега побежал по лестнице - и увидел поднимающегося навстречу Акакича. В ужасе он бросился обратно, зазвонил к соседям, забарабанил в дверь:
- Тетя Полина! Тетя Полина! Это я - Петухов из тридцать седьмой! Пустите меня! - Акакич приближался, Олега побежал наверх, звоня во все двери подряд. - Дядя Витя! Дядя Саша! Это я - Петухов из тридцать седьмой! Тетя Лена! Спрячьте меня!
Акакич настиг его, Олега мертвой хваткой вцепился в перила. Во всем подъезде открывались двери, соседи молча стояли на пороге, глядя, как красный, с трясущимися губами Акакич отрывает его руки от перил.
- Тетя Лена… Вы меня не узнаете? Я Петухов… из тридцать седьмой. Не отдавайте меня… пожалуйста…
- Бедный мальчик, - вздохнула тетя Лена.
- Ну так возьмите его! - сказал дядя Саша.
- Куда же… при живой-то матери…
- Тогда и вздыхать нечего! - крикнул дядя Саша и грохнул дверью.
Акакич разжал наконец Олегины пальцы и почти волоком потащил его мимо молчащих соседей.
- Гад! Гад очкастый! Не пойду! - Олега поджал ноги и мешком повис в его руках. Тогда Акакич обхватил его поперек тела и понес…
Когда растаял багровый, тяжелый и липкий туман, Олега обнаружил себя лежащим в больничной палате, с иглой в руке и капельницей у кровати. Рядом сидела Белка в большом белом халате, смотрела на него и плакала. Олега, худой, прозрачный, улыбнулся ей и пошевелил губами.
- Что? - Белка наклонилась к нему.
- Чего ты плачешь? - прошелестел Олега. - Мама вернулась. Она заберет нас домой.
Белка покачала головой.
- Она не вернется, Олежка.
- Она вернулась, - сказал Олега. - Я сам ее видел. А если нас не отпустят, мы убежим к ней.
- Не надо больше ходить туда. Она никуда не уезжала. Она сама отдала нас. Сама позвонила Акакичу, когда ты пришел…
- Ты врешь, - сказал Олега. - Я тебе не верю.
- Я не вру, Олежка, - Белка снова заплакала, - Ты маленький, ты не помнишь, а я помню, как отец от нас ушел. Мама все время хотела выйти замуж… а мы… это сложно, ты не поймешь… ну, с нами ее никто не брал, хотя приходили разные, я помню… Она испугалась, что останется одна…
- Как одна? - чуть слышно закричал Олега. - А я? А мы?!
- Все, все! - сказал врач. - Только не волноваться!
Белка послушно встала.
- Ты потом поймешь, Олежка, когда вырастешь…
Олега в свободно болтающейся на нем пижаме бродил по длинному больничному коридору, сидел в палате. Соседи по палате торчали в окнах, перекрикивались со стоящими внизу, задрав голову, родителями.
Седая прядка у него в волосах стала шире, захватила чуб и висок. Осунувшееся лицо было неподвижно, глубоко запавшие глаза смотрели спокойно и холодно…
Так же спокойно, молча он шагал рядом с Акакичем на базу. Акакич, наверное, боялся, что он снова будет упираться, цепко держал его за руку, торопливо рассказывал, что он проболел все каникулы, ребята давно учатся, но в школе говорят, что Олег способный мальчик, только рассеянный, и, если постарается, то быстро догонит.
Когда за ним захлопнулась дверь детского дома, Олега резко обернулся и будто впервые увидел ее - с крепкой пружиной, обтертую внизу пинками ботинок; и длинные темные коридоры с одинаковыми дверями слева и справа; зеленые стены со следами кисти и застывшими в краске щетинками; красный огнетушитель около стенда с пионерами-героями…
- Что, Петух, нагулялся? - спросил Слон.
- А мы тебя так ждали, так ждали! - пропищал Малек. Он валялся в ботинках на Олегиной кровати.
Олега подошел, глядя на грязные пятна на простыне под его ботинками.
- Слезь с моей кровати, - бесцветно сказал он.
- А если не слезу?
- Я сказал: слезь с моей кровати, - повторил Олега.
- Что-то я слышу плохо, - Малек сел и озабоченно пошуровал пальцем в ухе. - Ась? Ты что-то сказал, Петух?
Олега молча смотрел на него сверху. Потом развернулся и неумело ударил его по уху.
На мгновение в спальне стало тихо, потом налетели все разом - Слон, Мотя, Карабан, толпясь, мешая друг другу, выкрутили руку. Олега сел на колено, сцепив зубы, чтобы не закричать. К самому его лицу приблизились грязные ботинки Малька.
- Говори, Петух: "Извините меня, Алексей Николаевич, дурака-идиота"! Говори, хуже будет!
- Пустите, - сквозь зубы сказал Олега. - Пустите, тогда скажу.
Его отпустили, и он всем весом ударил Малька головой в живот, бросился сверху, вцепился в горло. Малек извивался на полу, мелькали кулаки, чье-то колено, сползшее одеяло.
- На! На! Мотя, по морде ему, по морде!
Когда Олегу оттащили, Малек хрипел, разинув рот, выкатив глаза, остальные стояли напротив, сжав кулаки, всклокоченные, красные.
- Что, Петух? Еще? Еще хочешь, да?
Олега потрогал ладонью разбитую губу, посмотрел на кровь.
- Больше не хочу, - он отвернулся, шагнул к двери - и внезапно метнулся назад, ударил расслабившегося, опустившего руки Слона и отскочил, прижимаясь спиной к стене…
Белка догнала брата, идущего в толпе детдомовцев на завтрак. Олега шагал, ссутулившись, напряженно держа плечи. Белка коснулась его, Олега тотчас развернулся, чуть пригнувшись, как зверек, угрожающий прыжком - Белка аж отпрянула.
- А, привет…
- Как ты изменился, Олежка… - сказала Белка, глядя в его резкое, нервное лицо с холодно блестящими глазами, жесткими, неровными от заживших трещин губами, красной ниточкой шрама на подбородке.
Олега мимоходом, без интереса осмотрел себя в зеркале над умывальником, и они разошлись к своим столам.
Базовцы как всегда шумно рассаживались, галдя, толкаясь, бежали дежурные с кастрюлями. В стакан какао перед Олегой упал катышек хлеба. Он тут же, едва успев сесть, вскочил и выплеснул стакан в лицо Моте. Тот тоже вскочил, опрокинув стул, растерянно оглядывая залитую рубашку и джинсы, Малек на всякий случай отбежал в сторону.
- Ты что, Петух, с болта сорвался? Это же Карабан бросил!
- Зачем ты, Петухов? - спешил к ним Акакич. - Мотяшов, что случилось?
- У меня же джинсы одни, - чуть не плача, сказал Мотя.
- Что случилось, ребята?
- Да ну его, - сказал Малек, - Кидается, как бешеный!..
- Мужики-и! - заорал Малек еще из коридора и распахнул дверь спальни, - Петухову сеструху щупают! Айда смотреть.
Олега вскинул голову, потом побежал следом за всеми. В тупике под лестницей увидел - двое десятиклассников держат Белку, третий лезет под кофту, - налетел с разбегу, маша кулаками. Они были сильнее, просто толкали его, смеясь. Олега проскользнул под рукой у одного и изо всех сил пнул его в пах. Десятиклассник согнулся и упал. Двое других перестали смеяться, стали бить всерьез. Олега отлетел под лестницу, схватил там какую-то палку, махнул - второй десятиклассник охнул и прижал к себе руку: из палки торчал большой ржавый гвоздь. Белка плакала, присев у стены на корточки, уткнувшись лицом в колени, Олега, заслоняя ее, размахивал палкой:
- Убью! Всех убью!!
Его перехватили сзади, Олега ударил локтем, не оборачиваясь, мелькнуло изумленное лицо Акакича. Он скрутил Олегу и повел, поправляя очки и повторяя дрожащим голосом:
- Звереныш… звереныш…
Олега стоял в кабинете перед директрисой, скучно разглядывая ухоженные, пышные цветы в горшочках.
- Это невозможно, - говорил Акакич. - Ребята жалуются. Он терроризирует весь дом. Он всех бьет, это невозможно…
- Ты что, Петухов, в спецПТУ готовишься? - спросила директриса. - Что с тобой делать?
- А вы меня выгоните, - сказал Олега. И вдруг улыбнулся ей в лицо - холодно, безнадежно, со снисходительным презрением к этим взрослым людям, ничего не понимающим в его жизни…
По крутым улочкам к реке неслись тугие ручьи, подпиливали последние островки снега. Немощеные переулки около детдома раскисли. Базовцы возвращались из школы, на углу поджидали их местные ребята.
- Эй, погоди, поговорить надо, - остановили они Карабана.
- Ну?
- Тебе что, своих девок мало? Чего ты к нашим лезешь?
Начиналось выяснение отношений. Олега хотел было пройти мимо, но кто-то из местных схватил его за плечо:
- Ну, ты, инкубаторский!
Олега тотчас, не выпуская портфеля из левой руки, сбил его с ног, и с этого удара, как по команде, началась драка. На помощь уже бежали базовские старшеклассники.
Олега, так и не остановившись и не оглядываясь, шагал к дому.
Возбужденные, грязные, счастливые одноклассники гурьбой ввалились в спальню, перекрикивая друг друга:
- А он ко мне! А я ему с левой - бац!.. А он… А я как дал!..
Слон подошел к Олеге:
- Ну ты молоток, Петух! Здорово начал! Мир? Дай пять! - широко улыбаясь, он протянул руку.
Олега исподлобья смотрел на него. Подал руку, рванул Слона на себя и припечатал кулаком его улыбку к зубам. Смех и крик мгновенно оборвались, будто щелкнули выключателем, в спальне повисла напряженная тишина, еще не остывший азарт готов был выплеснуться в новую драку.
Слон вытер губы. Ему явно не хотелось драться с Олегой.
- Ладно, Петух, - сказал он. - Фиг с тобой. Живи уродом… - он оглянулся: мальчишки отводили глаза, все видели его позор.
- Грач! Чего клюв разинул! - вдруг бешено заорал Слон на тихого, незаметного ушастика Грачева.
- А чего я? - опешил тот.
Чего! Службу не знаешь? Куртку мою повесь!
Грач умоляюще взглянул на Олегу. Олега сунул руки в карманы и неторопливо вышел…
- Дяденька, вы к кому? - спросил мальчишка.
- К себе, - сказал Иванов.
- А вы вазовский? А воспитатель кто у вас?
- Аркадий Яковлевич.
- Акакич? Я позову, - мальчишка радостно бросился вверх по лестнице.
- Эй, не надо! Я на минуту, эй! - крикнул Иванов, но пацан уже умчался.
Появился Акакич, близоруко щурясь за очками.
- Петухов? Олег? - он издалека тянул руку, - Ну, здравствуй, солдат.
- Моя фамилия - Иванов.
Акакич внимательно взглянул на него, покачал головой:
- Даже так?.. Почему именно Иванов? Хотя… - он пожал плечами. - Ну, пойдем, Иванов Олег, поговорим.
Они вышли из дома и сели на скамью около клумбы, огороженной уголками беленого кирпича. Иванов достал сигареты.
- Куришь?
- С шестого класса, - неожиданно злорадно сказал Иванов.
- Да?.. А я вот держусь пока… А ты, я вижу, не изменился. Надо думать, в образцовых солдатах не ходил?
- Угадали.
- Нетрудно угадать, - Акакич невесело усмехнулся. - Я думал, ты изменишься в армии. Шел сейчас по лестнице и думал; вот стоит Олег… не знаю - какой, но другой… А ты прежний, кроме фамилии… Как Аллочка?
- Нормально. Работает в "Интуристе". Квартиру получила… Она разве вам не пишет?
- Н-нет. У кого все хорошо устроилось, те редко пишут. Я привык, - будто оправдываясь, сказал Акакич. - Ты, кстати, тоже не писал… С ребятами не переписываешься?
- Нет.
- Большинство еще служит. Мотяшов аж в Москве генерала возит. Карабанов в медучилище. Комов, Редькин и Бусло на границе, на одну заставу попали. Федоровского не взяли, порок сердца… - он замолчал, потом, отведя глаза, сказал - Соломин, Мальцев и Грачев в колонии. Драка в парке. Парнишка-инженер ослеп. Двое детей у него… Соломину шесть, Мальцеву и Грачеву по три… Дай-ка сигарету.
Пока он закуривал, склонившись над зажатой в ладонях спичкой, Иванов разглядывал его с чувством жалости и неприязни одновременно: коротко стриженная макушка, седой чубчик, длинная тонкая шея, нелепо торчащая из ворота застиранной рубашки, железные дужки очков за ушами.
- Аркадий Яковлевич, - сказал он. - Зачем вы здесь?
Акакич недоуменно вскинул очки.
- Ну… какой смысл в вашей работе? Трое уже в тюрьме… Вы добрый, вы себя не жалеете, а что толку? По ком тюрьма плачет, тот сядет, хоть вы наизнанку. А кто хочет, тот сам вырвется… Вы же вазовский, и остались здесь. Что вы видели, кроме этого, - Иванов-кивнул на дом. - Неужели вам самому-то жить не хочется?
- А ты меня не жалей, - сухо сказал Акакич. - Я живу. А что до смысла… смею тебя заверить, что никто из моих ребят своих детей сюда не приведет. Извини, мне пора. Спасибо, что заглянул, - он пошел к дому. Неожиданно вернулся и сказал: - А этих троих могло не быть, если бы ты оказался человеком.
- Я?
- Ты! Ты был сильнее всех, ты нужен был ребятам… и не было бы ни Слонов, ни шестерок, и драки в парке, и слепого отца у двух детей. А ты молчал, когда унижали других. Ты всех предал.
- Каждый думает за себя, - сказал Иванов.
- Ты счастливый человек, - сказал Акакич. - Все виноваты, кроме тебя.
Иванов вышел на улицу, автоматически поднял руку, чтобы поправить фуражку, вспомнил, что забыл ее на скамейке. Вернулся, отнял фуражку у малышей, уже примеряющих ее на свои стриженые затылки, последний раз оглядел старый двухэтажный особняк, окна с желтыми занавесками, изгородь из железных прутьев со стертой ладонями краской, одинаково стриженных малышей - и пошел прочь, вверх по крутой улочке мимо кривобоких частных домов, в центр города.
Здесь к середине дня стало многолюдно, народ втискивался в переполненные троллейбусы, обтекал ползущие на черепашьей скорости через переход машины. Парень с погасшей сигаретой в руке вопросительно кивнул, Иванов достал спички, чиркнул, закрывая огонь ладонями, глядя над головой склонившегося парня на окна дома через дорогу. Шагнул в телефонную будку и отрубил стеклянной дверью от себя шум города, медленно набрал номер - послышались длинные гудки - и снова нашел взглядом окна второго этажа…
…занавеска отъехала, в окне появилась Лена, помахала рукой: заходи.
Она открыла дверь - очень домашняя в вытертых вельветовых джинсах, свободной футболке, вьетнамках на босу ногу, русые волосы собраны в пушистый хвост. Следом за ней вылетел черный пудель, обнюхивая гостя, одновременно и грозно ворча, и виляя тощим стриженым задом.
- Томас, фу! - прикрикнула Лена. - Заходи…
Олег вошел, наклонился развязать шнурки на кроссовках, искоса разглядывая прихожую. Овальное, в рост человека зеркало отражало его нескладную фигуру, рядом висели на стенах гербы иностранных городов и пара лаптей. Томас, играя, рычал, хватал зубами шнурки и пальцы.
- Томас, фу! Томас, что за безобразие! - Лена схватила его за ошейник, увела в дальнюю комнату и закрыла дверь. Пудель, оскорбленный в лучших чувствах, заскреб лапой по стене.
Олег вошел в комнату. Здесь были кожаные уютные кресла, стенка под старину, тяжелые портьеры на окнах, японский телевизор и видео на стеклянном столике в углу. Олег остановился посреди комнаты, сунув руки в карманы, стараясь не пялиться по сторонам. Он впервые был в такой шикарной квартире.
- Садись… - Лена пыталась выглядеть хозяйкой, ей очень хотелось, чтобы Олегу понравилось у нее, она напряженно ловила каждое его движение, боясь сказать или сделать что-нибудь не то, не так. - Кофе хочешь?
- Нет.
- А хочешь… вчера новый фильм пришел, отец прислал…
Олег пожал плечами.
- Я тоже еще не видела, - Лена присела перед стеллажом с кассетами. - Говорят, ничего… Я, вообще, всеядная, только ужасов не люблю…
Аппарат с утробным журчанием проглотил кассету, Лена взяла пульт и села на диван рядом с Олегом, поджав под себя ноги…
На экране герои выясняли отношения в автомобиле. Олег перевел глаза на Лену. Она тотчас почувствовала взгляд, опустила голову и медленно, осторожно обернулась. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом так же медленно, осторожно Лена потянулась к нему губами…