- Благодарю, весьма… Как он там, Стратион Карпович? Да вы заходите, прошу вас, граждане, прошу… - посторонилась Клавдия Алексеевна, давая пройти гостям в квартиру.
Компаньоны прошли и осмотрелись. В полуподвальном помещении кухонного корпуса было три комнаты, обставленных довольно скромно, и ничего не напоминало им графского интерьера.
- Прошу, располагайтесь, - указала хозяйка на мягкие стулья у стола с замысловатыми резными ножками. - Вот живу, - обвела рукой женщина комнату и двери из нее. - Благодарение всевышнему, не выселяют пока… - положила на стол она книгу, после того как бидончик с медом снесла на кухню. - Так как там наш медонос? - улыбнулась хозяйка, садясь на стул.
- Жив и бодр, Клавдия Алексеевна. Пасеку содержит большую, мед качает отменный, очень просил посетить вас и справиться о вашем здоровье.
- Какое уже здоровье, уважаемые граждане, возраст и пережитое… После смерти Кузьмы Афанасьевича… Дочь тоже живет не со мной. Все это сказывается, как известно, - отвела в сторону грустный взгляд Клавдия Алексеевна, сняв очки.
- Да, жизнь для всех сейчас нелегка, уважаемая Клавдия Алексеевна, - сочувствующе вздохнул Остап и посмотрел на Балаганова. И тот, поняв взгляд своего командора по-своему, поспешил вставить:
- Да, у меня… я тоже… жизнь идет не по справедливости…
- Он, Клавдия Алексеевна, из московских "Известий"…
- Александр Балаганов, - представился помощник Бендера и чуть преклонил свою рыжеволосую голову на молодецких плечах.
- Очень приятно, гражданин, - и тут же поправилась: - товарищ… - И последнее слово она произнесла, как было замечено Остапом, через силу.
- А я литератор, уважаемая Клавдия Алексеевна. Моя фамилия Бендер. Пишу книгу о последних днях в Крыму светлейшего графа Воронцова… О годе двадцатом…
- О, в двадцатом самого графа давно уже не было. Последней владелицей дворца в Алупке, и этого загородного дома, была его наследница старая графиня Воронцова-Дашкова, граждане писатели, - разъяснила хозяйка.
- Вот как? - удивился Бендер. - Не сам граф Воронцов в двадцатом, а Воронцова-Дашкова? Вот вам пример, уважаемая Клавдия Алексеевна, как могут ошибаться источники истории.
- Особенно историки теперешнего времени, - усмехнулась женщина, одев и снова сняв очки.
- А графиня Воронцова-Дашкова покидала в двадцатом Крым из этого загородного дома?
- Разумеется, нет, она уплыла в двадцатом морем из дворца в Алупке, уважаемые историки-писатели.
- Было бы очень интересно описать как это все было, какие чувства были у нее, покидая свою родину., расскажите нам, дорогая Клавдия Алексеевна.
- Да, хотя бы несколько слов об этом, - удачно вставил Балаганов, понимая своего командора.
- Что я могу вам рассказать? Совсем ничего. Ведь я была тогда не в Воронцовском дворце, а здесь. Вот прислуга дворца в Алупке, да, она провожала графиню на пароход, ей и должно быть известно об этом. Да, разве что Анна от своих подруг-коллежек что-то может знать.
- А кто это - Анна? - спросил вежливо Остап.
- Как кто? Одна из горничных старой графини, моя дочь.
- О, это совсем удачно, дорогая Клавдия Алексеевна. Она живет здесь?
- Нет, я же сказала, что дочь живет отдельно. Она преподает английский, живет на Пушкинской… Вот с ней и можете встретиться и поговорить на интересующую вас тему, уважаемые.
- Очень и очень вам благодарен, дорогая Клавдия Алексеевна.
- И я, разрешите мне присоединиться к благодарности моего друга, - встал и поклонился Балаганов.
Глядя на своего компаньона, Остап удивился, откуда тот нахватался светских манер.
Распрощавшись с хозяйкой, они пошли парком к ожидавшей их машине и Остап сказал:
- Нет, Шура, вы делаете грандиозные успехи не только в нужном разговоре, но и в своих манерах. Похвально, друг.
- Она же из культурных, командор, сразу видно, - тряхнул своими кудрями тот. - Прислуживать графской семье… это не так просто, я думаю, товарищ писатель.
Остап не удержался и рассмеялся, услышав это. Сказал:
- Мне кажется, что я удачно придумал это, Шура.
- А я из газеты… - рассмеялся и Балаганов.
- Так и будем продолжать, камрад Шура. Горничная, разумеется, не из деревенских служанок, а из образованных тем более.
- Еще бы, английский язык преподает, понимать надо, командор, - с почтением к незнакомой еще горничной отозвался Балаганов. - Какие-нибудь слова по-английски вы знаете, товарищ Бендер?
- Ни одного, Шура. Только несколько немецких, камрад, например, что означает приятель, друг. Как вы уже это усвоили с Козлевичем.
Адам Казимирович спал, но как только молочные браться взялись за ручки дверец автомобиля, он сразу же проснулся. Провел рукой по своим неизменным усам и спросил:
- Ну, как? Удачно, братцы?
- Удачно, Адам. Едем на улицу Пушкинскую, как нам сказали.
И они поехали. Остап рассказал Козлевичу все, что они узнали у жены графского садовника. И добавил:
- Она тоже была, очевидно, служанкой в покоях графского загородного дома…
- Особенно когда графская родня наведывалась пожить в этом доме, - пояснил Балаганов. - Интеллигентная женщина…
Пушкинская улица пересекала весь город и жила в своем деловом ритме. На ней располагались самые солидные учреждения. Среди нарядных домов выделялось здание городского театра и кинотеатров. Мимо них, позванивая, дребезжал трамвайчик в сторону базара. Шли нарядные дамы с зонтиками от солнца и изысканно одетые нэпманы.
Нужный компаньонам дом был на правой стороне улицы и своим фасадом с большими окнами на трех этажах смотрел на шумную жизнь Пушкинской.
Из какого-то открытого окна этого дома на улицу лились музыкальные аккорды. И Балаганов, еще раз удивив Бендера, сказал:
- На пианино играют.
- Нет, на рояле, братец Шура, - уточнил Козлевич.
- Ну, хорошо, знатоки музыки. Адам в машине, Балаганов со мной. Делаем визит к бывшей графской горничной.
Они вошли в дом, поднялись на второй этаж и остановились перед дверью, обитой серым дерматином.
Остап нажал кнопку звонка. Игра на рояле прекратилась, и перед Бендером в раскрытой двери предстала довольно симпатичная седенькая старушка и высоким голосом спросила:
- Чем обязана вашему приходу, граждане?
- Писатель, а мой коллега из московских "Известий", - кивнул Остап в сторону Балаганова. - Нам бы очень хотелось поговорить с Анной Кузьминичной.
- Да, это было бы возможным, любезные, если бы я была ею, или она была бы дома. Но это не возможно, так как Анна в отъезде. И ничем я не могу вам помочь.
- Как в отъезде? - подался к порогу Бендер, боясь, что исполнительница фортепьянной пьесы захлопнет перед ними дверь.
Догадливый Балаганов, предвидя это, даже подставил ногу под дверь, чтобы предотвратить такое.
- Не изволите нам сообщить, мадам, - перешел Бендер на лексикон обращения, принятого до прихода к власти гегемона пролетариата. - Где она в отъезде и как ее найти, при необходимости.
- Анна Кузьминична вышла замуж за греческого негоцианта и находится сейчас в Севастополе, уважаемые судари.
- О, прекрасно, у него как раз задание, написать о героическом Черноморском флоте. Не будете ли так любезны, мадам, сообщить нам адрес Анны Кузьминичны? - продолжал говорить с улыбкой на лице Бендер.
- Почему же, это не секрет… Проспект Нахимова, дом… Вы родственник ей или по делу какому?
- Не родственник, по поручению ее маменьки Клавдии Алексеевны, уважаемая сударушка.
- Весьма странно, что ее маман не знает, что Анна вышла замуж, и она в отъезде. Впрочем, последнее время у них разногласия в некотором роде, - усмехнулась старушка. - Да, Анна в музее Херсонеса служит, как она писала, - добавила пианистка.
- Шура, заведите учет наших знакомств и посещений, - сказал Бендер, когда они возвращались к машине. - Ведь надо же такое, дочь выходит замуж за греческого негоцианта, ее маман и не ведает об этом.
- Может быть, она и ведает, командор, да не захотела нам говорить об этом. На случай нашего повторного посещения ее, чтобы мы ей что-нибудь и сообщили о ее доченьке.
- Возможно, возможно, рыжеголовый мой друг. Предположительно, это может быть и так, - согласился Остап.
Козлевич не спал в машине, не сидел в ней, а открыв капот, занимался ее мотором. Захлопнув капот, он взглянул на своих друзей и спросил:
- Надеюсь и здесь удачно, Остап Ибрагимович?
- Отчасти, отчасти, Адам. Та, которая нам нужна, выскочила замуж за греческого торговца и сейчас находится в Севастополе. - Бендер, сев в машину, сразу же раскрыл карту. - Посмотрим сколько километров до черноморской гавани? Да, примерно километров семьдесят, если верить карте. Но все дела надо делать с утра, камрады. Предлагаю совместить обед с ужином и заночевать в гостинице "Московской", которую мы проезжали, помните, в окружении извозчиков?
- Но я по-прежнему, капитан, ночую в машине, - покачал головой Козлевич.
- Ну, это уже, как правило, Адам Казимирович, - засмеялся Бендер.
- Можем чередоваться, Адам Казимирович, - предложил Балаганов.
- Да нет, мне уже привычно, братец, спи в постели, - усмехнулся непревзойденный автомеханик.
Глава III. В СЕВАСТОПОЛЕ
За несколько дней до приезда Бендера и его единомышленников в Севастополе произошли события, которые на первый взгляд никакого отношения к компаньонам не имели.
В одном из кабинетов городского ОПТУ шел допрос:
- Ты, мать, не финти, выкладывай все как на духу. Говори, где взяла эти деньги? - допрашивал оперативник старую женщину в выцветшем ситцевом платке.
Задержанная по фамилии Коростылева сидела на табурете и молчала.
- Соберись с духом и отвечай, представь, что я священник…
Старая поправила свой мешок с семечками, лежащий у ее ног, и ответила:
- Как же я представлю, что ты священник, ведь рожа-то у тебя лихоимская, прости мя, господи. Лужаться я тебя пужаюсь, а представить тебя в церковном виде не могу.
- А ты поднатужься, - откинулся на спинку стула Донцов, такая была оперативника фамилия. - Пофантазируй, может, что и получится.
- Фантазию побоку, - вошел в это время начальник. - Это не каждому дано. За что задержана? - присел он на стул.
- В ларьке кооперации, товарищ Железнов, на эти вот деньги - доллары, - показал Донцов, - хотела купить ситцу. А где взяла, не говорит старая.
Начальник ОШУ среднего роста, в военной форме, но без знаков различия, осмотрел десятидолларовую купюру. Она пахла не то парфюмерией, не то еще чем-то ароматизирующим.
- Интересно, - произнес он. - Вы, гражданка, объясните нам самыми простыми словами, как попали к вам эти деньги?
Коростылева поправила свой мешок, платок на голове, и ответила:
- У меня, гражданин хороший, уже язык отсох объяснять вот этому начальнику, как это было.
- Ну а что все-таки было? - приветливо взглянул на нее старый гэпэушник.
- Эти деньги я получила от покупателя за семечки, - быстро ответила Коростылева.
- Где же это вы нашли такого дурака, который за семечки долларами платит? Сейчас по курсу, гражданка, один доллар котируется в банке золотыми рублями.
- Ух, ты, аист! Золотыми червонцами?
- Будем говорить правду?
- Само собой, гражданин хороший… - согласилась задержанная. - Нашла я эти деньги. Прости мя, господи, душу грешную…
С едва заметной улыбкой начальник смотрел на нее, спросил:
- Где нашли?
- Когда он это… Платок вынимал, чтобы карман для семечек ослобонить, заграничные деньги возьми и выпади…
- А откуда вы узнали, что на них можно купить мануфактуру?
Коростылева удивилась.
- А, то как жеть, все говорят, что на них можно… заграничные деньги цену имеют, а остальные - бумага, прости мя, господи…
Железнов встал, прошелся по комнате, помассировал руки, остановился пред старухой и, внимательно глядя ей в глаза, спросил:
- Вы этого человека запомнили, уважаемая?
- Зрение у меня не особливо, - отвернулась женщина.
- Пользуетесь очками?
- Аптека не прибавит века, - усмехнулась она.
- Вполне возможно… - продолжал смотреть на задержанную пристально начальник. - И все же, какой он?
Коростылева помолчала, как бы вспоминая, и, обдумывая каждое слово, ответила негромко и медленно:
- Мужик твоих лет, гражданин. Роста низкого, светленький такой… Большего не припомню.
- Эх, гражданка, гражданка, - осуждающе смотрел на нее Железнов. - Неправду говорите, неправду. Вот пойдите в соседнюю комнату, посидите, отдохните, подумайте как следует, а потом мне, лично мне, начальнику ОПТУ города, и расскажете все, как оно есть. Ясно?
- Да, уж тебе, ясное дело…
- Донцов, возьмите под свой надзор задержанную. А когда она надумает говорить правду, доставьте ее ко мне.
- Понял, товарищ начальник, - встал тот. - Прошу, гражданка. Коростылева встала, всхлипывая, взяла с пола свой мешок и побрела к двери, причитая:
- Ох, господи, боженька наш, пропала, пропала моя головушка старая…
Железнов посмотрел на часы и заторопился в свой кабинет. Там уже собрались все сотрудники отдела, ожидая начала оперативного совещания. Когда их начальник вошел, все разговоры сразу смолкли.
- Начинаем, - встал за свой стол Железнов. - В окрестностях города появилась новая банда…
- И откуда они берутся, - вздохнул молодой сотрудник.
- Могу еще раз пояснить, - взглянул на него начальник. - Тем более, товарищи, что к нам прибыло пополнение в составе трех человек, - указал он на новичков.
Все повернулись к ним, рассматривая их с интересом. Среди двух парней сидела девушка лет восемнадцати. Красивая, стройная, по имени и фамилии - Кира Богданова. А парней звали: одного Петр, а другого Федор. Фамилия у них была одинаковая - Петренко. Они были братьями. Новички сидели в углу кабинета и тоже с любопытством рассматривали присутствующих.
- За годы революции и гражданской войны почти вся буржуазия из Москвы, Петрограда, Киева и других городов перебралась сюда, на юг, под крыло Деникина, потом Врангеля, - продолжал Железнов. - К осени двадцатого года в Крыму осело не менее полумиллиона буржуев. Все они - активные или затаенные враги Советской власти. С Врангелем ушло вряд ли больше ста пятидесяти тысяч - это вместе с армией. Значит, в Крыму осталось, по крайней мере, триста тысяч явных или тайных врагов. Из этого числа многие уехали за границу, многие вернулись в свои города, но десятки тысяч осели здесь, в Крыму. Вот питательная среда для банд, для контрреволюционеров и их заговоров. И сейчас банда Барсукова… Задача - разгромить, не дать ей уйти в горы. Вот эти товарищи… - начальник зачитал десятка полтора фамилий, - поступают в распоряжение начальника секретно-оперативного подотдела товарища Барановой. Операцию будете проводить вместе с летучим отрядом. Все, можете действовать.
- За мной, товарищи! - встала щегольски одетая женщина с маузером на боку. Одета в хромовые сапожки, диагоналевые галифе, легкий английский френч. Кожаная кепка лихо сидела на ее собранных в узел волосах.
- Второй вопрос… - продолжал оперативку Железнов, когда все посланные на операцию вышли. - Мы не раз уже говорили, какой страшный яд алкоголь. Но особенно он вреден в самогонном варианте.
Один из сотрудников вздохнул и покачал головой.
- Это точно. Как выпью, как будто отравился совсем.
- Но дело не только во вреде здоровью. На производство самогона идут пищевые продукты, а вы знаете, как у нас обстоит дело с питанием…
- Товарищ Железнов! - вернулась вдруг Баранова. - Банда Барсукова на Григорьевской даче!
- Откуда известно! - вскочил Железнов.
- Только что мой агент сообщил, пришлось вернуться и доложить, - быстро ответила Баранова.
- Все на операцию! - начальник городского ОПТУ выхватил из ящика стола наган и устремился за Барановой.
Присутствующие заспешили за Железновым, толпясь в дверях.
Вечером начальник севастопольского отдела ГПУ докладывал по телефону в Симферополь:
- Операция не дала результатов, Павел Антонович. Бандиты ушли. По пути банда налетела на поселок Приморский, уничтожила наших сотрудников. Трупы их изуродовала. Завтра будут хоронить. В оперативном отряде ранен Дивов. У меня все.
- Проморгали… Куда ранен Дивов? - спросил хриплый мужской голос областного начальника на другом конце линии.
- В руку, Павел Антонович, кость цела, поправится.
- Твое мнение? - спросили из Симферополя.
- Знал Барсуков, что на него пошли, знал, Павел Антонович, вот и ускользнул.
- Надо разобраться. На днях буду у тебя, Железнов.
- Поездом приедете, Павел Антонович? Буду встречать…
- На автомобиле. Все.
Железнов положил трубку, закурил и некоторое время размышлял о делах в его отделе. Вошел Донцов и доложил:
- Задержанная Коростылева уже давно изъявляет желание повидаться с вами, товарищ начальник.
- Приглашай ее сюда, - затоптал папиросу в пепельнице Железнов. Вскоре Донцов впустил в кабинет Коростылеву и ушел. Задержанная истово закрестилась, глядя мимо Железнова на плакат за его спиной и запричитала:
- Господи, прости мя, дуру грешную, господи, прости мя и помилуй…
- Гражданка Коростылева, вы не в церкви, а в государственном учреждении, - строго оборвал ее Железнов.
- Бога вспомнить нигде не лишне… - покачала головой та.
- Отвечайте, пожалуйста, на мой вопрос, помните?
- Да, сыночек, был такой грех. Стала я Любки, постоялки своей, намедни ее флигель прибирать, смотрю, пасма денег этих, значит… Вот и взяла я одну бумажку, пропади она пропадом!..
- Ясно. Вот теперь похоже на правду. А где ваша квартирантка работает? Чем занимается?
- А бог ее ведает где. В ночную все она, в ночную…
- Что же, гулящая может?
- Да нет, сынок, дружка имеет с рожей-то, слово ему не перечь. Ох, как узнает она про грех мой, так гляди, ее дружок и побить, и порезать меня сможет… сжав в кулачки руки, приложила их к груди старуха.
- Не узнает. Мы ничего ей не скажем, а вы тоже, думаю, ни слова, что мы задержали вас, а? - встал и прошелся по кабинету Железнов.
- Да нешто я враг своей души, гражданин начальник! Вот те крест, ни слова… - всхлипнула и закрестилась Коростылева. - И ты не губи меня, сынок милый!..
- Мы же договорились обо всем, верно? - остановился "сынок" перед задержанной, испытующе глядя на нее.
- Верно, сынок… - закивала старуха.
- А сейчас вы свободны… - приоткрыл начальник дверь: - Донцов, пропусти гражданку Коростылеву домой.
- Спасибо, сынок!.. - не пошла, подхватив свой мешок, а бросилась та к две ри.
Но Железнов прикрыл дверь и спросил:
- Да, мамаша, а место у вас бы нашлось еще для одной квартирантки? Племянница тут у моего товарища объявилась, а жить негде. А, как?