- Господи, да в пристройку к моей мазанке и возьму! Приберу там, как все полагается, гражданин начальник. И мне спокойная выгода будет, - заверила Коростылева.
- Ну теперь совсем договорились. Но чтоб о том, что моя знакомая… никому ни слова!
- Да, нешто я не кумекаю, сынок. На базаре мы и сошлись с ней, скажу.
- Правильно, мамаша, вот так и говорите всем. Идите, Вас пропустят.
- Спасибо и прощай, сынок… - Остановилась и у двери с вопросом: - А платить она исправно будет, твоя постоялка-то? Ведь у Любки я свои деньги, почитай, взяла, она мне за квартиру задолжала.
- Никаких сомнений, гражданка Коростылева, даже вперед, как договоритесь.
- Ну, тогда как есть совсем хорошо. Прощай, начальник.
- До свидания… - снял трубку телефона, когда старуха вышла и спросил: - Борис Петрович, новички еще у тебя? Ага, пусть Богданова ко мне зайдет. Я освобождаю ее от прежнего задания…
- Товарищ Железнов, капитан Тализоны" Крокос пожаловал! - вбежал в кабинет Донцов.
- Жаловаться пришел, - скривился Железнов. - Проси. Быстро вошел Крокос и на ломаном русском языке вскричал:
- Я протестую! Команду моего судна перевели на берег! Ценности конфисковали! Выставили охрану у трапа! Это беззаконие!
- Беззаконие?! А вывозить золото и серебро из нашей страны и другие ценности вы считаете законием?! На вашем корабле в тюках шерсти найдены слитки переплавленного золота и серебра, драгоценные камни и изделия из слоновой кости, которые Вы пытались вывезти из нашей страны. На эти средства наше государство могло бы купить знаете, сколько продуктов для голодающих, господин Крокос? - встал перед капитаном Тализоны" Железнов.
- Это фирма, я тут не при чем!
- А мы вас пока ни в чем и не обвиняем. Обыск же на вашем судне произведен по закону, на основании ордера, так что…
- Но подсвечник, изъятый из моей каюты, мой! Он куплен в Константинополе.
- Ваш, говорите? За сколько же вы его купили, уважаемый капитан Крокос?
- За… за триста лир!
- До чего много глупцов развелось в Константинополе! Вещь стоимостью в пять-шесть тысяч рублей продается по цене старенького костюма.
- Это подарок моей матери!
- Тогда вашей матерью следует признать дядю нашего бывшего царя - великого князя Николая Николаевича Романова. Там вензель. И эта золотая вещь нахолилась в княжеском дворце в Ливадии и исчезла после ограбления. Я мог бы вас ознакомить с соответствующей описью, но, наверно, это будет удобнее сделать на суде.
- На суде?
- Ваше судно мы задержим, а дело о незаконном вывозе драгоценностей передадим в суд, а уж он решит, что делать с вами и с вашей шхуной.
- Но я совсем не причастен к делам фирмы!..
- Не причастны? Есть еще одно доказательство, господин Крокос, найденное в вашей каюте.
- Какое еще? - поднял плечи капитан "Тализоны".
- Икона Божьей матери, икона из церкви монастыря. Украдена и передана вам, - твердо заявил Железнов.
- Может, похожа, но только не она. Уверяю вас… - приложил руку к груди Крокос.
- Как же, не она, - усмехнулся начальник ОПТУ, - когда ее тут же опознала игуменья этого монастыря.
- Ну это еще не все… - затоптался на месте греческий капитан. - Я ее купил у матроса…
- У какого матроса, капитан Крокос? - с усмешкой взглянул на него Желез-нов.
- Ну… я представлю его, как свидетеля, на суде…
- Что же, это ваше законное право.
- Честь имею, господин начальник, - взялся за ручку двери капитан задержанной шхуны.
- До свидания, господин Крокос, - Железнов проводил моряка до выхода из кабинета.
В комнате флигеля, которую снимала у Коростылевой Любка, была вечеринка. За столом, заставленным тарелками и бутылками, сидели Барсуков, Любка и Сопов. В руках Барсукова была колода карт, которую он перебирал с ловкостью опытного игрока. Сопов держал гитару, струны которой под его пальцами издавали лирические аккорды романса. Открылась дверь, и Коростылева ввела в комнату Богданову. Девушка со смущением на лице остановилась у входа, глядя на сидящих за столом.
- Ну вот и она, постоялка моя новая… Любите и жалуйте ее, аисты, - подтолкнула Богданову хозяйка.
- С ума сойти - какой красоты женщина! - воскликнул Барсуков.
- Чисто русская красота, - промолвил Сопов.
- Девочка, идите к нам, - протянул к ней руки Барсуков. Любка встала и ревниво произнесла:
- Замяукали коты, глядя на сало, - пододвинула гостье стул. - Садись, ее Кирой зовут, чтобы знали.
Кира робко опустилась на стул. Коростылева присела к столу тоже. Барсуков пристально продолжал рассматривать Киру, затем сказал:
- Ешь, пей, дитя мое, смотри, как мы живем… - Затем повернул голову к Сопову. - Так что, Яша, не хочешь? - затрещал он колодой карт.
- Он не хочет, не хочет с тобой играть, Вадим, - сердито проговорила Любка. - Ну-ка, Яшенька, ударь по струнам.
Сопов рванул струны и запел высоким тенором.
- Любка, я не на валюту, - зло бросил Барсуков. - Плевал я на нее! Любка прижалась к нему и промурлыкала нежно-просительно:
- Вадя, все равно не надо играть… Барсуков отстранил Любку, говоря:
- Нет, я хочу играть на выстрел! - и повторил: - Играю на выстрел!
Сопов умолк, оборвав аккорд. Некоторое время смотрел на Барсукова и ответил:
- Хорошо. Ставлю свою жизнь. Мечи, Вадим. Кира обвела взглядом обоих и сказала:
- Пригласили меня, а сами будете играть в карты? Лучше выпьем, а? Барсуков швырнул колоду и взял стакан:
- Твои уста, девочка, истину глаголят!
Сопов налил Кире, всем, хотел налить себе и отметил:
- Ну вот, вина ни капли, это же свинство, господа!..
Барсуков, держа свой наполненный стакан, взглянул на хозяйку и приказал:
- Бабка, дуй к татарину… - бросил пачку денег, - и парусом вино сюда, старуха, ну!..
- Ох, господи, да неужто попили мало… - взяла деньги та и, выходя: - Прости мя… Вот аисты…
Барсуков снова уставился на Киру, затем спросил:
- Ты кто, девочка?
- Никто… - улыбнулась та, отпивая вино.
- Чем занимаешься? - сделав глоток вина, спросил Барсуков.
- Служу в порту.
- Это хорошо, девочка, хорошо… - взглянул он многозначительно на своего дружка. - Нужное дело, а?
Сопов кивнул и ответил:
- Еще как! А чья ты, красавица? - спросил он.
Кира снова отпила вина из стакана и, смеясь, ответила: - А ничья… Барсуков придвинулся к девушке и наставительно зашептал:
- Живи, дитя мое, живи всеми силами души… Твое счастье, что познакомилась с нами. Не бойся, никто не обезобразит любовью твою юность… Свободный не любит и не требует любви…
- И от меня тоже? - обиженно спросила Любка.
- Помолчи! - выпил залпом. - Отелло - это средневековый костер, инквизиция, дьявольская гримаса… Ромео и Юлия… О, я знаю, ты тайно вздыхаешь по ним… Это старый хлам… Мы ломаем сверху донизу все…
- Кто это мы? - спросила Кира.
Барсуков поводил хмельным взглядом по девушке и сказал:
- Ты слушай, девочка, слушай, не перебивай. Мы сожжем все книги, разрушим музеи… Нужно, чтобы человек забыл тысячелетия. Свобода в одном: священная анархия… великий фейерверк страстей. Нет! Любви, покоя не жди, девочка… Я освобожу тебя… Я разорву на тебе цепи невинности…
- Вадим! - вскричала Любка ревниво.
- Я дам тебе все, что ты придумаешь, между двумя твоими объятиями… - продолжал тот, не обращая внимания на возглас своей любовницы. - Проси, сейчас проси… Быть может, завтра будет поздно.
Любка уже более спокойно и просительно потянулась к Барсукову:
- Вадим, ты мучаешь девушку, которая совсем не понимает, о чем ты говоришь.
Барсуков вскочил и грохнул кулаком по столу и вскричал:
- Любка, застрелю! Коснись только пальцем этой женщины!
Вошла Коростылева с бутылками в руках, поставила их на стол и нагнулась к Барсукову:
- Милок, там тебя какой-то беспризорник добивается. Барсуков вскочил:
– Іде он?
- Под акацией дожидается, аист.
- Яшка, кончай гулять… - он быстро направился к выходу, остановился и сказал Кире: - Пардон, мадемуазель, дела долга призывают.
Сопов уже встал, оправил одежду и пошел за Барсуковым.
- Ну, вот, а говорили… - обиженно протянула Кира. Барсуков обернулся, вернулся и галантно поцеловал руку Кире:
- До скорого свидания, девочка… Взглянул на свою любовницу и строго ей:
- Любка, смотри мне!..
- Да, уж смотрю… - усмехнулась она.
- Ох, господи, пора и мне на покой, милашки, - встала Коростылева. - Загулялась я тут сегодня… - сказала она, когда Барсуков и Сопов вышли. Она перекрестилась на иконку в углу и вышла из комнаты.
- Ну, и я пойду, на работу завтра рано… - встала и Кира.
- Да, куда ты, посиди еще. Сейчас выпьем… - налила вина в стаканы Любка. - Эх, жизнь наша сучья… - Выпила свой стакан залпом.
Сделав глоток, Кира спросила:
- Ты что же, нигде не работаешь?
- А зачем? - хохотнула та. - У меня Вадим есть, девушка. - И добавила: - Пока есть…
- Почему "пока"?
- Ты думаешь, я у него одна? И в тебя вот, вижу, втюрился он. Иди знай, что у него на уме… Может, меня и бросит.
- Поверь, я не хотела… Ты сама уговорила меня прийти. А мне так не хотелось, так не хотелось, как чувствовала…
- Да ты, как ты. Какой тебе упрек тут. Но все же… - усмехнулась Любка и замолчала.
- Что "все же"? - немного выждала, затем спросила Кира. Любка снова выпила, качнула головой и со вздохом ответила:
- Да, разве тебе все объяснишь вот так сразу, разве ты все поймешь…
- А кто он, Вадим этот?
- Он? - взглянула на девушку Любка и негромко промолвила: - Он большой и страшный человек. Очень… Эх…
- А с ним тот, тоже такой?
- Яшка? Одной масти и из одной колоды. Во всех делах правая рука Вадима. Кира помолчала, затем спросила:
- В каких же делах они сейчас могут быть, Люба? Карточки, трудное время, работаешь только ради хлеба куска…
- Приживешься если, то сама узнаешь то, что тебе знать будет положено…
- Наверное, и фамилия у твоего Вадима аристократическая, - мечтательно проговорила Богданова.
- Фамилия как раз у него не знатная… - усмехнулась та, - Барсуков… Кира вскочила, как ошпаренная и бросилась к дверям с возгласом:
- Барсуков?!
- Стой! Куда ты?! - бросилась Любка за ней: - Стой, дуреха! Стой!..
Через какое-то время Кира Богданова с удрученным видом была в кабинете Железнова. Он стоял за своим столом и сетовал:
- Эх, Кира, Кира, провалить такое дело! Да, разве же можно поддаваться своим эмоциям при выполнении задания?!
- Она когда сказала: "Барсуков", так я… Петр Иванович… я… я…
- Я, я… Где же твой холодный ум? Эх, как многому нам надо еще учиться, как многому., особенно выдержке, Богданова. И что же дальше было?
- Обегала я все вокруг… Никого… Вернулась, Любки тоже нет. Только Коростылева храпит в своей мазанке…
- Ну, вот давай возьмем тот случай, если бы ты нагнала всех этих бандитов и что?
- У меня браунинг… - тихо ответила девушка.
- Браунинг! А у них маузеры, да и стреляют они без промаха, офицерская выучка у них! Шлепнули бы они тебя, и точка. Эх, дивчина, дивчина ты… Все?
- Нет… Зашла к себе, а на дверях приколото… - подала она начальнику разглаженную коробку из-под папирос. - Финкой приколото было…
Железнов прочел и произнес негодуя:
- Наспех писал, мерзавец, но грамотно… Видишь, как нагло себя ведет? А почему? Потому что видит нашу слабую, еще не поставленную как следует работу в борьбе с преступным миром. И в доказательство этому - твой сегодняшний промах.
- Петр Иванович, я… - поклала на стол, завернутую в платок финку.
- А платок-то зачем?
- Отпечатки пальцев, может… - опустила голову девушка.
- Ишь ты… Вот здесь ты правильно поступила, Богданова, ничего не скажешь. Только какая тут дактилоскопия, если у нас самой захудалой фотографии и картотеки еще нет… Ладно, туда спать не возвращайся, в дежурной комнате доспишь эту ночь. Потом ордер в общежитие получишь. И опиши подробно их портреты, да и разговоры, представляющие определенный интерес…
Кира с виноватым видом кивнула и выпита из кабинета. Железнов подошел к окну, одернул штору. За окном разгоралась заря нового дня.
Глава IV. О ТОМ, КАК КОМПАНЬОНЫ ОКАЗАЛИСЬ НА КРАЮ СВОЕЙ ГИБЕЛИ И ОКАЗАЛИ УСЛУГУ ГПУ
На заре компаньоны и выехали из Симферополя в Севастополь. В машине сидели как уже было заведено. Балаганов в роли запасного бортмеханика-шофера сидел рядом с Козлевичем. А на заднем сидении, с неизменной картой на коленях и путеводителем, удобно расположился великий предприниматель.
- Как я и говорил, камрады, примерно семьдесят километров отделяют нас от Севастополя, - сказал Остап, когда они ехали по пустынным улицам города и солнце еще не поднялось над его ракушечными домами. - Впереди будет знаменитый Бахчисарай…
- А почему это он знаменитый, командор? - спросил Балаганов.
- А потому, Шура и Адам Казимирович, что там находится дворец хана Хаджи-Девлет-Гирея с фонтаном, который воспел Пушкин.
- Интересно… - Козлевич бросил на Бендера уважительный взгляд.
- Интересно, - повторил и Балаганов, зевая. Он с удовольствием поспал бы еще, если бы не такая ранняя побудка, сделанная его предводителем.
Дорога была безлюдна. Почему-то навстречу им не катились телеги татар, огородников и садоводов, везущих свой товар на базар. И Остап отметил:
- Едем как по пустыне. Ни людей, ни телег…
- Вот только стадо овец… - затормозил автомобиль Козлевич и остановил его, ожидая, когда гурт перейдет дорогу под крики татар-погонщиков.
- Все почему-то с ружьями… - промолвил Козлевич.
- Поскольку, как я понимаю, ехать нам долго, то завтракать будем в колыбели Черноморского флота, - сказал Остап, когда после встречи с овцами поехали дальше.
Балаганов ничего не ответил, а Козлевич, сосредоточенный на поворотах дорога, буркнул в свои усы:
- Так и решили, Остап Ибрагимович. - А затем спросил: - А зачем нам нужна эта самая горничная графского имения?
- Как зачем, Адам Казимирович? От нее мы узнаем фамилии и адреса слуг и служанок графских владений. С каждого по крупице информации - и составим для себя определенную картину о бегстве последней наследницы графа Воронцова - Воронцовой-Дашковой. Так сказано в бумагах, попавших в руки Стратиона Карповича, отец которого был поставщиком целебного меда царскому наместнику Таврии графу Воронцову и его наследникам.
- Допустим, - кивнул Козлевич. - А знаете, Остап Ибрагимович, я человек суеверный. Прошлой ночью мне снился очень плохой сон. Он беспокоит мою душу.
- Ну, Адам, гоните все сны побоку. Мне тоже иногда снится. Помните мой вещий сон, когда мы решили избавиться от "изотты-фраскини"?
- А мне ничего не снится, друзья, - тряхнул головой пробудившийся как будто от сна Балаганов. - Я сплю крепко.
- Это подтверждает ваше богатое здоровье, Шура, - определил Остап. - Так, переезжаем речку, которая… - посмотрел в карту предводитель искателей сокровищ. - Кача называется…
- А Бахчисарай, командор? - спросил Балаганов. - Фонтан?
- Вы спали, когда Бахчисарай стороной проезжали, дорогой рыжик, - ответил Бендер. - Это речка Бельбек, и начинаются Мекензиевы горы, за ними, можно считать, уже Севастополь, камрады… - через некоторое время пояснил Остап.
- Смотрите, брошенная телега перекрывает нам путь, - указал Козлевич, затормозив ход автомобиля.
Все трое увидели обыкновенную телегу, сиротливо стоящую поперек дороги. Людей возле нее не было, как и лошадей. И не только возле нее, но и вокруг. Козлевич остановил машину перед преградой и Остап сказал:
- Бортмеханик, надеюсь, у вас хватит сил откатить ее в сторону?
- Сейчас, командор…
И не успел Балаганов ступить на землю, чтобы выполнить указание великого предпринимателя, как вдруг из придорожных кустов возникла группа людей. В руках одних были винтовки, в других - наганы. А плечистый и стройный, по-видимому, их старший, держал прицельно маузер в руке.
- Выйти всем из машины! - приказал он.
Бендер, Козлевич и стоящий одной ногой на земле, а другой на подножке машины Балаганов, замерли от такой неожиданности, смотря на окруживших их людей.
- Выходите из машины, кому я сказал! - повысил голос старший с маузером в руке.
Компаньоны вынуждены были подчиниться и, выйдя из машины, стояли в испуганном недоумении от такой встречи.
- Кто такие, куда едете?
- Извините, товарищи, мы археологи, едем в Севастополь по делам службы, - ответил Остап.
- А-а, службы, - загадочно усмехнулся старший. - Документы.
- Слушай, Барсуков, машина та, а седоки не гэпэушники, - сказал стоящий рядом с ним Сопов, держа наган в руке.
- Что же, по-твоему в Симферополе две такие машины? Одна у ГПУ, а другая у этих?… Документы! Ты главный? - Барсуков грозно ткнул дулом маузера в грудь Бендера.
Остап подал свое удостоверение председателя ДОЛАРХа. Козлевич и Балаганов тоже протянули свои удостоверения.
- Какие же вы археологи, когда вид у вас нэпманов, сволочи? - усмехнулся зло Барсуков и приказал: - Обыскать!
Двое бандитов с рвением приступили выполнять его указание. Все, что было в карманах компаньонов, вскоре оказалось на обочине дороги.
Неожиданно на пригорке показалась женщина. Это была любовница Барсукова Любка. Она, держа бинокль в руке, прокричала:
- Несколько военных конников на дороге!
- Все в машину! - приказал барсуков, приставив дуло маузера к груди Козле-вича. - Садись и веди, если жить хочешь.
Бендер, совершенно подавленный происходящим, сел в машину, а по бокам его, теснясь, уселись трое. Еще двое пристроились позади них. А Барсуков, сдвинув Балаганова к Козлевичу приказал:
- Сворачивай влево и по тропе гони вверх. Кому сказал! - снова ткнул он маузером Адама Казимировича.
"Майбах" свернул влево и, натужно урча от навалившегося на него груза, пополз по склону вверх.
- Товарищи, это недоразумение, уверяю вас, может быть…
- Молчи, археолог, нэпман или кто ты еще, - прикрикнул на Бендера Барсуков. И когда автомобиль взобрался по склону, а затем выехал на поляну, окруженную соснами, Барсуков приказал:
- Остановись. Здесь продолжим разговор. Выходи.
Компаньоны подчинились приказу и, с вывернутыми карманами, стояли у машины в окружении бандитов.
- Так. Первый вопрос, - прошелся Барсуков мимо задержанных. - Какое вы имеете отношение к начальнику Симферопольского ГПУ?
- Никакого! - горячо выкрикнул Остап. - Мы его даже и не знаем!
- Не знаем, товарищи! - молитвенно сложил руки на груди Козлевич.
- Никакого отношения, дорогой товарищ, никакого! - затараторил убежденно Балаганов.
- Никакого? - прищурил глаза Барсуков. - Что же он так просто дал вам свой автомобиль, чтобы вы поехали в Севастополь? - снова ткнул он маузером Бендера. - С какой это стати, а, господа-товарищи? - усмехнулся главарь. - Вы слышали? - посмотрел он на своих головорезов. - Главный гэпэушник дает им для поездки свой служебный автомобиль, а они его даже и не знают.
Послышались смешки, хохоток бандитов.