- Поедем в мой загородный дом, - продолжал улыбаться Младен, - там восемь комнат, все в твоём распоряжении. Конечно же, бесплатно. Правда, там помпа сломалась, и воды нет, но к вечеру всё починят. Я туда подружек своих таскаю, кто-то из них, видимо, её и раскурочил. А в твоей подкровле за три дня сделаем ремонт, конечно же, за нас счёт.
Младен отвёз Ушастикова в свой двухэтажный, загородный дом в горах. Во всех окнах дома горел свет, горел он и снаружи, освещая две входные двери.
- А чего свет горит? - поинтересовался Данила.
- А я люблю, чтобы было светло.
- У этих богатых нету совести.
- Я - человек широкой души.
Младен укатил по делам, а Данила остался. Лампы продолжали гореть, это выглядело настолько цинично при ярком солнечном свете, что Ушастиков свет всё-таки выключил, коря себя за скопидомство и растерянную с годами широту души. На журнальном столике валялись стопки женских романов на английском языке. "Почему на английском, а не на сербском"? - ещё подумал Данила, - "странно. А может быть, все его подружки американки и англичанки"? Данила всё это время курил, нервничал и вспоминал, кого же напоминали ему два местных риэлтора?
"Всё, бросаю курить", - решил Даня под вечер и запулил пачку в ближайшие кусты. Что вы думаете? Через сорок минут Ушастиков, используя телефон вместо фонарика, ползал по чащобе на коленках в поисках сигарет. Перепачкавшись в глине, оцарапавшись до крови ветками, счастливый обладатель найденной пачки, вытащил на веранду кресло и забомбил подряд две сигареты. С насыщением организма никотином, пришло и раскаяние. Данила пару раз подбросил пачку, поймал, а на третий закинул её почти на конёк крыши. Ещё через час он, с риском для жизни, стоял на перилах и тянулся шваброй за злосчастной пачкой. Когда сигареты в ней кончились, пришлось идти в магазин за новыми.
До того светлого момента, как он бросил курить, Данила высаживал в день ровно тридцать девять сигарет, то есть от двух полных пачек у него оставалась одна сигаретина. Не две и не три - ровно одна. Почему бы ему тогда не выкуривать ровно две пачки? Не тут-то было, одна никотиновая палочка всегда бултыхалась в коробке, как на развод. Прошло двенадцать лет, и что выдумаете, Ушастиков начал выкуривать в день ровно тридцать девять штук, ни одной больше, ни одной меньше.
Возле магазина Данила встретил Младена, и обратно они поехали уже вдвоём. Одна дверь в доме была открыта настежь.
- Ты что, дверь забыл закрыть?! - возмутился Младен.
- Точно помню, что закрывал.
- Наверное, мастер пришёл, - успокоился Младен.
Но это был не мастер. На пороге дома стояла чета седовласых и настолько багровых старика и старухи, что, казалось, инсульт уже занёс над ними свою боксёрскую перчатку.
- Это туристы, - пояснил Младен, - ирландцы.
Но старики не были похожи на туристов, они напоминали самого Данилу утром, когда он увидел свою изгвазданную мансарду. Такой насыщенный цвет и выражение лица может быть только у проклятых собственников, наблюдающих нашествие варваров на своё жилище. Старикан не мог вымолвить ни слова, зато старушку прорвало. На Данила, ни Младен в достаточной степени не владели английским языком, чтобы дословно перевести сказанное, но смысл был предельно ясен - бабушку одолевал собственнический инстинкт. И Данила её где-то даже понимал. Младен же, как будущий член Евросоюза, был человеком более широких взглядов. Он стал названивать кому-то по телефону и освещать ситуацию в истинном свете. На сербском. Данила так понял, что они два мастера, чинящие ирландскому старичью помпу задаром и вместо визга им нужно ноги целовать. Но за точность поручиться трудно, сербского Данила не знал, да и вслушиваться было особо некогда. Он быстро подхватил свою котомку, положил ключ на стол и дёрнул на выход. Через десять минут из дома показался Младен. Стёкла его очков немного запотели, но это единственное, что указывало на душевные метания риэлтора. Он улыбнулся и спросил:
- Ключ взял?
- Не-е-ет, - проблеял Данила.
- Почему?! - взвился Младен.
- Давай вернёмся, - простодушно предложил Ушастиков.
Младен смерил его презрительным взглядом, но тут же улыбка озарила его конкистадорский профиль. Видимо он вспомнил о настоящем мастере и его ключе. Стариканы выползли на веранду. В их глазах светилось такое гостеприимство, что, казалось, дай им по базуке, и от машины Младена останется одно рулевое колесо.
Ушастиков поразился поведению отдельных местных риэлтеров, они вели себя так, словно на них не было никакой управы. Что все: и русские, и украинцы, и ирландцы, и немцы, и французы, и прочие лохи утрутся, выпьют с горя пива и занесут свои траты в разряд невосполнимых потерь. И тут Данила, наконец, понял, кого напоминали ему Младен и Велибор. Хищных, ненасытных хорьков, грызущих электрические провода. Одного полного, вальяжного и немного сонного, второго - худощавого, энергичного и неутомимого в своей алчности. Оболочка у проводов толстая, мягкая и податливая. Проводов много, они бессловесны, деморализованы и абсолютно беззащитны. Но один провод, рано или поздно, окажется под током…
Ну, да Бог с ними, с прощелыгами. Главная беда заключалась в том, что Ушастиков опять курил по тридцать девять сигарет в день. Ни одной больше, ни одной меньше.
- Дед, ты будешь пить чай? - супруга стояла, склонившись надо мной, и пихала локтем в плечо, - да оторвись ты, наконец, от своих папок.
- Интересные вещи пишут, - стал оправдываться я, с сожалением захлопывая первую папку, - можно сказать гениальные.
- Кто пишет?
- Да я и пишу.
- Да уж, - расхохоталась жена, - от скромности ты не умрёшь.
- Нужно хвалить себя на каждом углу, - я наставительно поднял указательный палец, - источник скоро забудется, а мнение останется. "Переплут и Бурмакин" это мой ответ на "Мастера и Маргариту".
- Совсем дед с глузда съехал, - заявила Светлана и пошла, сгонять внуков на кухню.
А я открыл вторую папку.
Переплут и Бурмакин
Часть первая
Самоволка
Нетрудно наступить на горло собственной песне. Трудно - не отнимать ногу.
Автор
Глава 1. Явь, похожая на сон
Субботним утром Иван Бурмакин уселся на диван, закинул ноги на журнальный столик и открыл банку пива. Ване миновал двадцать пятый годик, он был белобрыс, щекаст и чрезвычайно любил открывать банки с пивом, из них шёл такой же дымок, как из дула револьвера. Складывалось ощущение, будто ты выстрелил из ствола по своим врагам и, смеем надеяться, не промахнулся. Бурмакин дёрнул за кольцо, из банки пошёл витиеватый дымок, и один из ваниных недругов, весьма, вероятно, уткнулся носом в землю. Иван посмотрел за окно, где вливал дождина, и освежил себя тостом:
- Если дождь как из ведра, разрешается с утра.
Только он поднёс банку к губам, раздался телефонный звонок.
- Твою мать, - выругался Ваня, - ну, что за жизнь? Пива спокойно выпить не дают.
Звонил коллега по работе Тимоха Чемоданов, чтоб ему пусто было.
- Привет, Вань, как дела?
- Как обычно. Стою на пороге великих дел, только никак не могу за него переступить. А ты как?
- Плохо. Очень плохо, - отчитался Тимофей, - всё накернилось.
- Что случилось? Ты разбогател?
- У нас станешь богатым, если только горбатым, - заныл, как больной зуб, Чемоданов, - слышал, в нашей конторе сокращение намечается.
- Успокойся, тебя оно не коснётся, - утешил Бурмакин.
- Ничего подобного, коснётся, - сварливо возразил Чемоданов, - я первый на вылет.
В трубке повисла разобиженная тишина. Ваня с тоской посмотрел на открытую банку и стал ждать, когда же Тимоха наговорится.
- Я считаю, что нам уже пора перепевать песни Виктора Цоя, - сменил тему Чемоданов.
- Каким образом? - заинтересовался Бурмакин.
- Например: было - "если есть в кармане пачка сигарет, значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день", будет - если есть в кармане пачка из банкнот, значит, всё не так уже плохо на сегодняшний день.
- Здорово, - заржал Ваня.
- Или, было: "каждый день ждали завтрашний день", будет - каждый день думал о завтрашнем дне.
- Ещё лучше.
- Или, вообще, хит: "Перемен, мы ждём перемен"! Будет - перемен, мы бздим перемен!
- Замечательно. Ой, извини, мне по городскому телефону трезвонят, - схитрил Бурмакин, включив будильник.
- Я тебе как-нибудь в другой раз позвоню, - замялся Чемоданов на другом конце трубки.
- Пока, пока.
Бурмакин потискал банку, она была зыбкой и прохладной, как девичья грудь. Ваня запрокинул голову… Из банки ничего не вылилось. Бурмакин недоверчиво заглянул в дырочку, он увидел плещущуюся, пенистую жидкость, в нос ударил ни с чем не сравнимый пивной запашок. Иван опять запрокинул голову… (Сколько можно ставить эти дурацкие многоточия?) Из банки не вытекло ни капельки. Бурмакин в ужасе потряс открытой банкой над столом, оттуда ручьём хлынуло пиво, заливая журнальный столик вместе со всеми лежащими там книгами и журналами.
- Блин! - взревел Ваня, - они, что там, совсем офигели?!
К кому обращался Бурмакин доподлинно неизвестно. То ли он адресовал свои претензии небесной канцелярии, то ли членам правительства, хотя, скорее всего - российским пивоварам. Ваня попытался налить пива из банки в бокал - у него опять ничего не вышло. Бурмакин стал трясти банкой, как маракасой, над всем, что попадётся под руку. Сразу же выяснилась интересная деталь: если Иван тряс банкой над стаканом, чашкой, раковиной, ванной или унитазом - оттуда ничего не лилось. Но стоило Бурмакину потрясти банкой над креслом, ковром, ноутбуком или айфоном, как из неё извергались пинты пива. В пол литровой банке было столько пива, что ванина однокомнатная квартира оказалась, залита "клинским" буквально по щиколотку.
"Я сплю", - осенило Бурмакина, и он начал поливать пивом обои, телевизор и музыкальный центр. А "клинского" было уже по колено, и Ваня решился на генеральный заплыв. Перебирая руками по полу и задорно бултыхая ногами, он направился в прихожую. По пути Бурмакин окунался в "клинское" с головой и от души хлебал дармовой пивасик. Скоро Ваня забалдел и развеселился, правда, немного раздражало, что постоянно приходилось отплёвываться какими-то пуговицами и монетками. "А ведь я ныряю в пиво", - стал думать Иван перед каждым погружением. Вдруг он увидел плывущую по пивным волнам банку "клинского". "Врёшь, не уйдёшь", - молодецки присвистнул Бурмакин и саженками поплыл к волшебному сосуду. Банка, бурля выливающимся пивом, как гидроцикл, стала уходить от погони. А уровень пенящегося напитка, между тем, поднялся уже по грудь. Ваня прокурсировал за банкой вдоль всей однушки и, наконец, загнал её в угол.
- Ха-ха-ха! - закатился Ваня сатанинским смехом, - от меня ещё никто не уходил!
Из банки снова показался лёгкий дымок. Дымок стал густеть, густеть, а потом повалил со страшной силой. Его расплывчатость и аморфность уступила место более рельефным очертаниям, и через пару минут Ваня узрел зелёного змея о трёх головах.
- Вот мне и надувной круг, - обрадовался вслух подуставший с непривычки Бурмакин и подплыл к надувной игрушке.
Однако, при ближайшем рассмотрении, змей оказался вовсе не надувным, а всамделишным. Змеище поганый изверг пламя сразу из трёх пастей, как из огнемётов; языки огня заскользили по пивной поверхности, и Бурмакин был вынужден нырнуть. Когда он вынырнул, змея уже не было, на его месте плавал и резвился огромный бурый медведь. Мишка, радостно урча, извлекал из пива то очищенную воблу, то треснувшие фисташки, но чаще всего варёных раков. Пойманную закуску он лихо подкидывал и ловил мокрой пастью.
- Во даёт, косолапый, - засмеялся, забывшись, Ваня.
Медведь настороженно дёрнул ушами, уставился на Ивана маленькими, злыми глазками и погрёб к возмутителю спокойствия. Бурмакин ударился в бега, точнее, в энергичный кроль. "Это же сон, всего лишь сон", - уверял сам себя Ваня, но зловонное медвежье дыхание прямо за спиной заставляло резво шевелить конечностями. Теперь уже медведь загнал человека в угол.
- Ха-ха-ха! - расхохотался медведь сатанинским смехом, - от меня ещё никто не уходил!
"Это просто копец какой-то, а не сон", - подумал Бурмакин и опять нырнул в пиво с головой, - "пора уже завязывать, так плотно лопать на ночь. Вот сейчас вынырну, а никакого медведя и нету". Когда голова Ивана показалась из пива, рядом с ним бултыхалось уже два медведя. Ваня опять ушёл под пиво, но стоило ему показаться на поверхности, как его окружили сразу три медведя. Они, скаля зубастые пасти, стали играть Бурмакиным, как ватерполисты мячом. Смех смехом, сон сном, но боль от медвежьих когтей была адская, пиво сразу окрасилось ваниной кровью.
- Вот так светлое пиво обычно и превращается в тёмное, - загоготал первый медведь.
- Надо бы с этого Бурмакина скальп снять, - предложил второй.
- Нет, лучше заживо сварить, как рака или краба, - предложил третий, - будет знать, как членистоногих истреблять.
- Членистоногими только футболисты бывают, - возразил первый медведь.
- И ватерполисты, - самокритично отметил второй.
- Лично я под такое определение не подпадаю, - третий мишка метким броском зашвырнул Ваню на антресоли.
Тот попытался там укрыться, но медведи извлекли Бурмакина за ноги и принялись вновь использовать вместо мяча.
- Мне не нравится этот сон! - заверещал Бурмакин, - я ведмедей не заказывал!
- Вы слышали? - изумился один из "ведмедей", - он, оказывается, нас не заказывал.
- Придётся опять сгинуть в небытие, - расстроился другой мишка, придавая своей физиономии соответствующее выражение, - вот непруха-то.
- А, может, он нас пожалеет, и не прогонит? Вань, не гони нас, - заканючил третий, - ну, пожа-а-алуйста.
- Пошли вон из моего сна! - осмелел Бурмакин, - что за ерунда?! Медведи какие-то блохастые снятся. Откуда вы такие чумазые взялись?
- Мы из средней полосы, - с готовностью доложил первый медведь.
- Свои, родные, а не какие-нибудь там американские гризли, - с гордостью представился второй.
- И, тем более, не китайские панды, - с отвращением сплюнул третий.
- Лучше бы вы были пандами, - фыркнул, оборзевший в корягу, Бурмакин, - панды сейчас в фаворе.
- Ах, так!!! - рассвирепели мишки, - утопить его, гада!!! Он безродный космополит!!! Он Родину не любит!!!
Медведи сгребли Ваню мохнатыми лапами и принялись дружно топить. Бурмакин понял, что сон приближается к своему концу, сейчас он проснётся, сходит в туалет, отольёт и попытается уснуть по новой. Но сон не кончался и не кончался, удушье нарастало, а всё тело раскалывалось от адской боли, причинённой медвежьими когтями.
Глава 2. Иваны, не помнящие родства
Бурмакин проснулся оттого, что в квартире сильно несло пивом. "На ковёр что ли я вчера "клинское" пролил? Как бы хозяйка не заругалась", - поморщился Ваня и открыл глаза. Лучше бы он этого не делал. Оказывается, он лежал на полу, уткнувшись носом в лужу пива, а съёмная квартира представляла собой жалкое зрелище. Клочья пивной пены как мартовские островки снега, гнездились на всех выступающих предметах: на телевизоре и музыкальном центре, журнальном столике и кресле, подоконниках и карнизах. По обоям пена сползала медленно и торжественно, как по стенке бокала, а с люстры так, вообще, бесцеремонно капала. Одна капля обидно щёлкнула Бурмакина по носу, он вздрогнул, завертел головой и наткнулся взглядом на молодого человека, стоящего в прихожей. Незнакомец был одет в белоснежный костюм, обут в белые туфли и старался ничего не касаться. Иван вытаращил глаза и промямлил:
- Скажите мне, это сон?
- Да, сон, сон, успокойся, - обнадёжил незнакомец.
- Какой-то он странный, этот сон.
- Все сны странные, поэтому они и забываются наутро. И этот сон ты тоже забудешь.
Незнакомец кого-то Ване напоминал. Очень знакомого человека. Очень-очень. Тут до Бурмакина дошло - молодой человек был точной копией его самого, братом-близнецом, даже голос был как у него, точь в точь. А двойник брезгливо осмотрел изгвазданную однушку и вынес вердикт:
- Да, Ивашка, смотрю я на тебя - ты знатный ендовочник.
- Кто я?!
- Ендовочник, парняга, охочий до хмельных напитков.
- Это да-а-а, это дело я люблю, - ухмыльнулся Бурмакин, - только моему боссу не говорите. Даже во сне.
- Могила, - заверил незнакомец.
Он побродил по квартирке, осторожно обходя пенистые лужи, поморщил нос, поглазел на жалкого, вымоченного в пиве Ивана и выдал:
- Ну, ты и хухря.
- Кто я?!
- Замарашка, неряха.
- Я неряха?!
- А кто ты? В зеркало на себя посмотри, грязнуля, умурзился пивом с головы до пят и ещё спрашивает.
- Что сделал?
- Умурзился, выпачкался, то есть.
- На каком языке вы всё время разговариваете? - начал раздражаться Бурмакин.
- На древнеславянском. Не плохо бы вам, славянам, хоть немного его знать. Совсем скурвились, кексы, только и знаете, что англицкие слова зубрить.
Бурмакин прислушался - съёмная квартира располагалась на первом этаже, ниже находилась ДЭЗовская подсобка, и оттуда доносились какие-то нездоровые песни. Ваня, уже не обращая внимания на своего двойника, примерился и со всей силы треснул локтем по дверному косяку. Руку пробил разряд тока, боль ударила в шею и голову, но Иван так и не проснулся.
- А-а-а! - взвыл Бурмакин, - так это не сон?!
- Может, и не сон, - пожал плечами брат близнец.
- А что тогда?
- Явь. А, может быть, Навь, сам разбирайся.
- А ты кто такой?
- Называй меня - брат два.
- Брат два, ты можешь мне объяснить, что здесь происходит?
- Встреча с всепланетным разумом, - напыжился брат близнец и принял позу Наполеона.
- Такое ощущение, брат два, что тебя из сумасшедшего дома выпустили, - скривился Бурмакин.
- Угу. Под залог.
- А, может, это я в сумасшедшем доме? - осенило Бурмакина, - и у меня у самого раздвоение личности?
- Всё может быть.
- Довела меня, эта чёртова работа! - Ваня ещё раз заехал локтем по косяку, сел на пол и разрыдался.
Брат два выждал необходимое для скорби время и прервал плач "Ярославны":
- Хватит ныть, Ивашка, как-то не солидно с твоей стороны. Нюни тут, понимаешь, распустил. Знаешь, что такое нюни?
- Нюни, они и есть нюни, - проскулил Бурмакин.
- Нюни - это губы, - просветил Переплут, - слово знаете, а значение напрочь забыли, недопёски, Иваны, не помнящие родства. Скажи ещё спасибо, что я все раны твои затянул, а ведь мог бы и не заморачиваться.
- Премного благодарен. А анахронизмов я не меньше твоего знаю, ваше сиятельство. Усвоил?
- Ивашка, Богов так не почитают.
- Да-а-а? А как их почитают?