Дома Валерка размахнулась и с порога запустила сумку в угол. Врубила на полную мощность "металл" и под бешеную музыку, надменно глядя в зеркало, рисовала до висков черные тени вокруг глаз, фиолетовый румянец на щеках, натягивала кожаные браслеты с шипами, куртку и обрезанные перчатки, обматывала вокруг шеи холодную цепь.
Она шагала по вечерней улице, сунув руки в карманы, нагло, с вызовом заглядывая в лица прохожих…
Параллельно, чуть сзади, двигалась белая "восьмерка". Четверо парней курили, внимательно наблюдая за Валеркой.
- Не торопись, Боб, - сказал загорелый водителю.
- Бросьте, мужики, - нервно засмеялся сидящий сзади. - Собирались же в "Арбат". Там и снимем…
- Успеем, - глянул Боб на часы. - Забавно ведь.
- Лично я чувствую себя оскорбленным, - сказал загорелый.
- Солидарен, - сказал каратист.
Валерка свернула в переулок, Боб повернул следом.
- Нет, мужики, без меня! - Парень, сидящий сзади, не выдержал, попытался выбраться из машины, каратист и загорелый удержали его, в салоне началась веселая возня. - За пять минут удовольствия десять лет сидеть!
- Да ничего не будет! Поиграем немного и отпустим.
- Ты хорошо о них думаешь, - сказал загорелый. - Отряхнется как курочка и дальше пойдет…
Они втащили упирающуюся Валерку в уже знакомую ей комнату. Отпустили и расступились на шаг, нервно, азартно посмеиваясь. Загорелый сел напротив в кресло, закинув ногу на ногу, неторопливо прикурил.
- Ну что? - спросил он. - Сегодня обойдемся без подруги Маши?
Валерка рванулась в одну сторону, в другую - парни сторожили каждое ее движение, толкали друг к другу. Она прижалась спиной к стене, затравленно озираясь.
- Понимаешь, деточка, - менторским тоном сказал загорелый, - существуют какие-то элементарные правила игры. Хочешь покататься на красивой машине - плати. Или уж не садись…
- Отпустите меня!.. Вы!.. Ну, ты, отойди, вообще! - металась Валерка между парнями. - У меня отец в милиции работает, понял? А-а-а - вдруг истошно завопила она.
Парни весело, с удовольствием смеялись. Загорелый, не вставая, врубил магнитофон на полную громкость, заглушая крик.
- Сама или помочь? - Каратист взялся за "молнию" у нее на куртке.
Валерка с силой ударила его головой в лицо и бросилась к двери. Боб поймал ее за цепь и рванул к себе, намотал цепь на кулак, так что звенья врезались в горло.
Парни перестали улыбаться. Каратист вытер кровь с губы.
- Ах ты, сучка… - медленно протянул он.
Двое прижали Валеркины руки к стене, и каратист стал не торопясь, сильно, умело бить ее по лицу, в живот. Валерка уже не сопротивлялась, только плакала от боли и бессилия. У нее подогнулись ноги, ее рывком подняли и поставили на место.
- Хватит, Алик, - сказал загорелый. Он встал и, не выпуская сигарету изо рта, щуря глаза от дыма, неторопливо принялся раздеваться. Разделся догола и, поигрывая рельефной, тренированной мускулатурой, подошел вплотную.
Окровавленная, растерзанная Валерка слабо попыталась освободиться, ее удержали.
- Ну… ну… - Загорелый распахнул на ней куртку, стал одну за другой, растягивая удовольствие, расстегивать пуговки на рубашке, "молнию" на джинсах.
Валерка, распятая у стены, отворачивалась, закрывала глаза, беззвучно плакала.
Николаев махнул жезлом, и новый "Москвич" серебристой окраски, нахально срезавший нос соседу, остановился перед патрульной машиной. Водитель, высокий, спортивный парень, вылез из "Москвича" и пошел навстречу.
- Старший инспектор Николаев. Почему нарушаете?
- Командир, давай без риторических вопросов. Со всяким бывает, - спокойно сказал парень, протягивая права.
- Почему со мной не бывает? - сухо спросил Николаев. - А это что? - В правах лежал новенький, негнущийся червонец.
- А это экономический стимул, - усмехнулся парень. - Рублем по карману - в свете последних постановлений…
- Штраф вы заплатите, - медленно, четко сказал Николаев, с ненавистью глядя в уверенное, красивое лицо парня. - Только не мне, а в сберкассу.
- Зачем лишние инстанции, командир? Мне ведь все равно, кому платить.
- Мне не все равно, - отрезал Николаев, доставая компостер.
Парень насмешливо оглядел его.
- Смешной ты, командир. Завтра у меня будут чистые права, а вот у тебя этого червонца не будет.
- Это ваше дело, - буркнул Николаев.
В машине подал голос радиотелефон. Николаев открыл дверцу, взял трубку.
- Николаев, слушаю.
- Николаев? - донесся сквозь шипение и треск помех голос дежурного. - Позвони домой - жена просила.
Николаев почувствовал, что сердце проваливается в холодную пустоту, как тогда в подвале, перед сидящими у стены куклами с мутными полиэтиленовыми пакетами на голове.
- Что там? - спросил он.
- Не знаю. Умоляла позвонить или приехать, как сможешь…
Николаев бросил трубку и врубил скорость.
- Эй, командир, - заорал вслед растерянный парень. - А права?..
Грохоча сапогами, Николаев взбежал по лестнице, распахнул дверь. Жена на мгновение обратила к нему безумное лицо и снова кинулась в комнату дочери.
- Доигралась, дрянь! Нагулялась! Так тебе и надо, потаскуха!
Валерка, в изорванной грязной рубахе лежавшая ничком на диване, поднялась на колени - разбитые губы сочились кровью, кровь коркой засохла под носом, по щеке тянулись следы от ногтей.
- Уйди! Уйдите все от меня! - Она судорожно оглядывалась по сторонам, схватила магнитофон и запустила им в мать.
Магнитофон грохнулся о стену рядом с Николаевым, корпус треснул и разлетелся. Валерка снова упала ничком на диван, уткнув лицо в ладони.
- Господи… - Мать, покачиваясь, пошла в другую комнату. - За что мне это… Господи, за что… Почему только мне… - Она села, хватаясь за сердце.
- Сейчас… сейчас… - Дед суетился, вытряхивал валидол на ладонь, рассыпая таблетки по полу. Обернулся к Николаеву: - Сообщить же надо… На экспертизу…
Николаев стоял молча, глядя на рыдающую жену. Потом вошел к дочери, осторожно присел рядом. Валерка дрожала всем телом, с силой вжимаясь лицом в ладони. Рубашка на спине у нее была изжевана.
- Я сейчас уйду… - сказал Николаев. - Только скажи… это они?..
Валерка вдруг повернулась, вцепилась в его шинель двумя руками, прижалась окровавленным лицом и не заревела даже - завыла страшным, низким голосом. Николаев торопливо гладил ее по свалянным желтым вихрам, сжимая дрожащие губы, чтобы не заплакать самому от жалости и отчаяния, смотрел с ненавистью куда-то в пространство…
Он оставил патрульную машину под аркой старого дома на Новокузнецкой. Позвонил в девятую квартиру и замер, ссутулившись перед броском.
В квартире было тихо.
Он позвонил еще раз - звонок гулко прогремел в тишине. Николаев толкнул дверь, она неожиданно открылась. Он нащупал выключатель, загорелась тусклая лампочка на кривом шнуре. Прошел в комнату, включил свет. Глянул на скомканную, чуть не узлом закрученную постель, отвернулся.
В прошлый визит не было времени разглядывать полутемную комнату, теперь же он заметил, что обставлена она старой и разнокалиберной мебелью, а пестрые плакаты с аппетитными японками прикрывают драные обои.
Он заглянул в смежную - здесь был только длинный стол с грязной посудой, несколько колченогих стульев и батарея пустых бутылок вдоль стены.
Уже догадываясь, в чем дело, Николаев вышел из квартиры и открыл дверь в соседнюю - на полу валялся мусор, по углам колыхалась паутина, сквозь мутные окна едва просвечивали уличные фонари. Дом был давно выселен, а ребята быстро свернули бордель и исчезли, растворились в огромном городе.
Николаев вдруг обнаружил, что держит ладонь на рукояти пистолета, отдернул руку и застегнул кобуру.
Спустившись на улицу, Николаев оглянулся: старый дом мрачно темнел среди расцвеченных огнями соседей, окна скалились выбитыми стеклами.
На следующий день Николаев зашел в отдел регистрации. Кивнул молоденькой симпатичной девчонке в ладно пригнанной форме с лейтенантскими погонами.
- Здравствуйте, Алексей Николаевич, - с готовностью улыбнулась та. - Что-то не видно вас, не заходите.
- Да… Дела… - Николаев ждал, пока выйдет капитан, завязывающий тесемки на пухлой папке. - Дела все, дела…
- Заметно… - хихикнула девчонка.
У Николаева было мятое, осунувшееся лицо, глаза ввалились - он провел бессонную ночь, с замиранием сердца прислушиваясь к каждому шороху в комнате дочери.
- Алексей Николаевич, - понизив голос, сочувственно спросила девчонка, - а за что вам звание задержали? Я прямо так расстроилась…
- А?.. Да… - невпопад сказал Николаев, с трудом понимая, о чем речь. Капитан, наконец, вышел, и он наклонился к девушке, - Галя, можно вас попросить… личная просьба…
- Конечно.
- Владельцы "Жигулей", "восьмерка", слоновая кость или белая…
- По району?
- По городу.
- А номер?
- Мне бы фотографии посмотреть.
- Да что вы, Алексей Николаевич! - растерянно улыбнулась Галя. - Вы представляете, сколько их? А если по доверенности? Или угнанная?
- Да, конечно, - кивнул Николаев. - Не подумал. Извините…
- А что случилось, Алексей Николаевич? - крикнула Галя, но Николаев торопливо закрыл дверь.
На третий день Валерка сама собралась в школу. Николаев подвез ее. Валерка сидела рядом тихая, бесцветная, как собственная тень.
- Тебя встретить? - спросил он.
- Как хочешь.
- Валера… - начал Николаев.
- Я ничего не помню, - торопливо сказала Валерка.
- Послушай, я только…
- Я ничего не помню, - зазвеневшим от напряжения голосом повторила Валерка.
Она вышла и медленно побрела к школе, мгновенно исчезнув, растворившись в толпе ребят и девчонок, одетых в одинаковую синюю форму.
На Калининском было столпотворение: из ресторанов выпроваживали посетителей. Солидные мужики со сбившимися набок галстуками и сопливые ребятишки в вареных штанах со снятыми в ресторане девицами ловили такси. Вдоль проезжей части выстроилась длинная голосующая очередь.
Николаев, прикрывая лицо поднятым воротником плаща, двигался сквозь толпу, цепко разглядывая компании. Москва велика только для приезжего, для москвича она - лишь несколько привычных маршрутов. Валерка тусовалась в этом районе и скорее всего пересеклась с компанией загорелого где-то здесь. В любом случае это была единственная возможность найти "восьмерочную" компанию. Теперь Валерка сидела дома, а Николаев каждый вечер бродил по Калининскому, расспрашивал швейцаров, вглядывался в лица…
Кавказцы по-хозяйски вели под руку толстоногих девок не первой свежести. Мальчик с тонким холеным лицом и ледяными бесцветными глазами в сопровождении двух телохранителей сел в подъехавший "мерседес". Взрослые парни тащили в такси пьяную в дым девчонку, ровесницу Валерки. Девчонка упиралась, пыталась с пьяной деловитостью объяснить что-то заплетающимся языком, парни посмеивались у нее за спиной, таксист равнодушно ждал с открытой дверцей.
Николаев оглянулся: постовой милиционер скучно смотрел в сторону.
Такси шли одно за другим, будто собрались сюда со всех концов Москвы. Кто-то кинулся к зеленому огоньку, опережая стоящих впереди, ему поставили подножку, началось выяснение отношений, сотоварищи разводили сцепившихся парней, один из них угрожающе держал в кармане напряженную руку.
Николаев спустился в переход. К нему подвалил крепкий коренастый парень в джинсовой кепке, глядя в сторону, спросил:
- Отец, девочку надо?
Николаев резко остановился, в упор взглянул на него. Сутенер понял это по-своему и кивнул себе за плечо. Там стояла, прислонившись к кафельной стене, тонкая девочка с милым чистым лицом отличницы-приготовишки, в короткой голубой, похожей на школьную, юбочке и черных ажурных чулках. Она безучастно смотрела перед собой плоскими невидящими глазами, зрачки были расширены.
- Эту? - спросил Николаев.
- Не нравится? - усмехнулся парень. - Тогда извини…
- Сколько ей?
- Тринадцать.
- Сколько?!
- Тринадцать. Суеверный, что ли? - засмеялся своей шутке парень. - Ну, да - нет? Стольник на час, трешник на ночь.
- Пошли, - сказал Николаев. - На час.
Сутенер грубовато взял девчонку за локоть, повернул, и она покорно пошла, так же бессмысленно глядя в пространство.
- Давно она?.. - спросил Николаев, когда вышли на проспект.
- Не волнуйся, дело знает.
Они свернули под арку.
- Погоди, - Николаев остановился. Быстро оглянулся - залитая желтым светом фонарей часть проспекта перед аркой была пуста - и изо всей силы ударил парня снизу в челюсть. Тот лязгнул зубами, отлетел, глухо стукнулся затылком в стену и стал сползать на асфальт. Николаев подхватил его, не давая упасть, замолотил кулаками, постанывая от ненависти. Схватил его за волосы, повернул лицом к равнодушно стоящей рядом девочке:
- Дело знает? Ей же тринадцать, пес! Ей же в куклы играть! - Он с размаху ударил сутенера лицом об стену.
В арку вошла женщина, тотчас кинулась обратно:
- Милиция! Милиция! Кто-нибудь, помогите!
Николаев, последний раз пнув парня, бросился бежать в проходной двор. На бегу оглянулся - сутенер кулем лежал у ног неподвижно стоящей девочки.
Послышался стук подкованных сапог; в арке, усиленный эхом, залился милицейский свисток. Николаев, оскальзываясь на мокром асфальте, перепрыгивая через какие-то перила, детские песочницы, промчался по старым арбатским дворам, очутился на Садовом. Здесь остановился, переводя дыхание, огляделся, одернул плащ, сорвал с деревца несколько листьев и пошел к метро, вытирая кровь с дрожащих пальцев.
Как обычно в последние дни, он встретил Валерку после уроков. Она села в машину, накинула ремень и сложила руки на коленях, какая-то заторможенная, неживая.
- Как там? - спросил Николаев, трогая с места.
- Нормально…
Николаев искоса поглядывал на дочь - она пусто смотрела перед собой, безвольно покачиваясь на неровностях дороги.
- Ты бы гуляла хоть немного, - сказал он.
- Не хочу…
- А хочешь, - осторожно предложил Николаев, - пойдем вместе. Подышим немного…
- Не хочу, пап.
В стенном шкафу, там, где обувь, Николаев разыскал свою старую кожаную куртку. Примерил перед зеркалом. Она уже не сходилась на животе, он распахнул ее пошире, поднял воротник. Приколол пару Валеркиных значков с чьими-то ублюдочными рожами. Долго, мрачно разглядывал себя в зеркале…
Он оставил машину на стоянке и двинулся по вечерней улице, глубоко засунув руки в карманы, внимательно поглядывая по сторонам. Пробежался и запрыгнул в автобус.
Автобус был битком набит, Николаев оказался прижатым к толстой пожилой тетке. Та неприязненно оглядела его наряд, значки, покачала головой и демонстративно отвернулась.
- В чем дело? - спросил Николаев.
Тетка снова покачала головой. Громко сказала, привлекая внимание пассажиров:
- Совсем уж с ума посходили! Седина в бороду, а туда же…
- Вам что, мои значки жить мешают?! - раздраженно спросил Николаев.
- А ты на меня голос не повышай! В милицию сдам, там тебя научат разговаривать!..
Николаев выскочил из автобуса на следующей остановке, постучал пальцем по лбу, крикнул:
- Лечиться надо, бабушка! Не доживешь до коммунизма!
Железные дверцы захлопнулись, отсекая возмущенные голоса пассажиров. Николаев выудил из кармана сигарету, прикурил.
- Не выключай! - К нему подвалил подросток, склонился над спичкой, прикрывая огонь ладонями. Николаев сверху смотрел на взбитые "петушком" волосы.
- Слушай, чувак… - развязным тоном начал он.
- Чего-о? - Подросток поднял голову, и Николаев разглядел в темноте накрашенные глаза и серьги в ушах. - Нанюхался, что ли? - Девчонка заржала и пошла к своей компании, оглядываясь на Николаева.
Он усмехнулся, выбросил спичку и двинулся дальше. Тут и там тусовались разномастные компании. Николаев впервые обратил внимание, что, несмотря на угрожающий вид, дикие вопли и махание руками, вся энергия направлена внутрь компании, никому дела нет до испуганно шарахающихся прохожих. Большинство компаний сидели или стояли в кружок, отгородившись спинами от остального мира.
Он переходил от одной тусовки к другой, слушал орущий на всю улицу магнитофон с битломанами, присел на корточки около хрипатого "под Высоцкого" парня с гитарой, мимоходом спрашивал про "восьмерку". Воспринимали его без интереса, но и без неприязни.
Уютно светились окна домов. На улице все собирался и никак не мог собраться дождь. С детской площадки между домами вдруг раздался истошный девчоночий визг - Николаев резко обернулся - и тотчас девчонка захохотала во весь голос.
Николаев подошел ближе, присматриваясь. На низкой скамейке около песочницы тусовалась компания металлистов. Девчонка с большой нотной папкой свернула с улицы, срезая дорогу через площадку, но, заметив компанию, опасливо обогнула ее по дорожке.
В компании шел треп, рыжая девчонка, увешанная железными бляхами, как породистый пес, тыкала пальцем, торчащим из обрезанной перчатки, сидящего на спинке скамьи толстяка в кожаном картузе:
- Толстый, а толстый…
- Отста-ань…
- Толстый, а почему ты такой толстый?
- Ну, отста-ань…
- Нет, толстый, тебя кормили много, да?
Двое ребят напевали что-то забойное, отстукивая ритм по коленкам:
- Та-тата-тата! Тата-та! Нет, здесь так: та-та…
- Да не: тата-та-та…
- Смотри, - вдруг коротко, напряженно сказала девчонка.
Все разом обернулись, замолчав: к площадке неторопливо приближались бесшумно возникшие из серой ненастной темени квадратные парни. Один бесцеремонно наклонил толстяка, глянул на замысловатый рисунок на спине, похлопал по плечу:
- Металл?
- А чего? - Толстяк попытался встать.
- Сиди, сиди, - остановил его квадратный. И вдруг резко ударил его крюком снизу. Толстяк перевалился через скамейку, картуз покатился в кусты.
Другой схватил значок на груди у девчонки.
- Чего… Отвали. - Девчонка отбросила его руку, но квадратный ударил ее тыльной стороной ладони по лицу. Ослепленная девчонка отлетела в песочницу, закрывая лицо руками. Из разбитого носа хлынула кровь.
- Эй, парни! - Николаев шагнул вперед. - Вы что, озверели? Что они вам сделали?
Квадратные обернули к нему одинаковые серые, безо всякого выражения лица, быстро глянули ему за спину и вокруг - один или кто-то еще на подходе? Тот, который ударил девчонку, так же взялся за значок у него на куртке:
- Ну, дядя, несолидно…
Николаев сбил захват, увернулся от пудового кулака, отскочил, крикнул:
- Сержант!
Милицейский сержант, шествующий по другой стороне улицы, неторопливо свернул за угол.
На Николаева бросились сразу трое. Он был не слабее любого из них, но он с ними дрался, а они - работали, именно работали, уверенно, профессионально, без лишних движений, крепко стоя на мощных ногах. Николаев упал, покатился по песку, его догоняли, били ногами, он сумел-таки встать, выхватил из внутреннего кармана дубинку:
- A-а, суки! - с размаху достал одного по плечу, тот с повисшей плетью рукой согнулся и ушел куда-то в темноту.