Билл покачал головой, уклоняясь от ответа.
- Он просто мелкий прохвост. Пронырливый ублюдок. И кстати, ему-то что за печаль? С чего он лезет не в свои дела?
- Да с того, что он на меня глаз положил. - Мириам лежала, откинувшись на подушку, сцепив ладони за головой. Томная, соблазнительная поза. Почему-то казалось, что тема эта доставляет ей удовольствие почти чувственное. - Знаешь, он ведь меня ненавидит. Ненавидит, потому что я не захотела с ним спать.
- Что? - переспросил Билл, на сей раз и впрямь потрясенный. - Это когда же было?
- О, несколько месяцев назад. Он как-то вечером подошел ко мне в комитетской, вы все уже ушли, и пригласил выпить с ним. Я ответила: "Нет, благодарю вас" - вежливо, знаешь ли, любезным тоном, а он говорит: тогда почему бы нам не плюнуть на выпивку и не потрахаться от души здесь, в задней комнате? - Она взглянула на Билла, проверяя, произвело ли на него услышанное должное впечатление. - Ну я, естественно… пришла в ужас и сказала ему об этом прямо, а он говорит, что нечего мне разыгрывать недотрогу, он, дескать, знает, кто я такая, знает про нас с тобой, видит это по взглядам, которыми мы обмениваемся, а потом стал обзывать меня всякими словами - шлюха, потаскуха, грязная девка, и тогда я ему ответила, что даже будь я шлюхой, я бы не согласилась заниматься этим с такой гадиной, как он, меньше чем за миллион фунтов. Тут он умолк и уставился на меня, лет сто смотрел, не думаю, что я когда-нибудь видела такую злобу, я не сомневалась, что он вот-вот ударит меня по лицу или еще что…
- Если бы он посмел, я бы уж так ему вмазал, можешь мне поверить.
- …но он всего лишь вышел из комнаты, не сказав ни слова, и почему-то это показалось мне самым страшным, его молчание, то, что он не сказал ни словечка, и с тех пор при каждой нашей встрече я вижу в его лице только одно, эту… ненависть. Жуткую ненависть ко мне.
Билл приподнялся в постели, склонился над Мириам, приблизил лицо к ее лицу. Он заставил себя улыбнуться, желая успокоить ее, но даже в эту минуту в одном из уголков его памяти уже собирались темные тучи. Как странно, на редкость странно, что всего за один день он столкнулся и с Гиббсом, и со Слейтером. А если вернуться на несколько месяцев назад, к Дню святого Валентина, когда Мириам позвонила ему домой… Да, в тот вечер он получил письмо от Гиббса, увидел по телевизору Слейтера, прочел гнусную листовку, которую, как теперь выясняется, именно Слейтер и притащил на фабрику. Эти двое, похоже, всегда объявляются одновременно, как будто между ними существует какая-то связь. И было что-то еще, что-то непонятное, что-то из сказанного сегодня Гиббсом. Тогда он не обратил на это внимания. "Академия барчуков"… да, верно. Так он назвал "Кинг-Уильямс". Но ведь этой же фразой воспользовался и Слейтер, больше года назад, когда они возвращались в маршрутке из ресторана. Почему они говорят одними словами? И, если вдуматься, откуда Гиббсу вообще известно, в какой школе учится Дугги? Выходит, они разговаривали о нем, это единственное объяснение. И значит, они знакомы. Может быть, даже дружат.
- Не волнуйся из-за него, Билл, - говорила тем временем Мириам, проводя ладонью по его уже заросшей щеке. - Меня его чувства не заботят.
Нет-нет, думал он, тут есть что-то еще. Что-то совсем дурное, внушающее, стоит только задуматься об этой парочке, страх, что-то связанное с Мириам. Своего рода предчувствие…
Билл попытался отогнать его, вспомнить о лежащей на нем ответственности. Прежде всего, именно он втянул Мириам в эту историю. И обязан ее защитить.
- Я не волнуюсь, - натужно улыбнулся он. - Во всяком случае, не по поводу Гиббса. Гиббс - это уже прошлое.
- То есть?
- Я собираюсь добиться его увольнения.
Глаза Мириам расширились, потом она улыбнулась-не просто от удовольствия, но и, быть может, от удивления, вызванного столь неожиданным проявлением его мужской решительности.
- Ты же не можешь так просто взять да и выгнать человека. Верно?
- Он мошенник. Крадет деньги с благотворительного счета.
- Ты можешь это доказать?
- Да. Я получил в банке чеки. Подписи на всех поддельные.
- И чьи же подписи он подделывал? - Тони Кастла. Мою. - Он помолчал, дабы подчеркнуть важность дальнейшего, и прибавил: - Твою.
- А почему ты до сих пор ничего не предпринял?
- Выжидал момент, - ответил Билл. - Вот он и наступил.
Он ласково поцеловал ее, и внезапно его захлестнула неудержимая волна чувств. Слова полились из Билла потоком, он услышал фразы, которые, как он сознавал, еще только выговаривая их, произносить не следует, потому что они - худшее из всего, что он мог сказать:
- Я люблю тебя, Мириам. Ты знаешь, я сделаю для тебя все. Все, лишь бы ты была счастлива.
Он ожидал, что Мириам потянется к нему, возвратит поцелуй. Вместо этого она произнесла:
- У меня есть другой мужчина, Билл. Ты не единственный.
Он отпрянул: - Что?
- Наверное, мистер Гиббс прав, - продолжала Мириам безжизненно ровным голосом. - Наверное, я потаскуха. Шлюха. Я знаю, отец так бы меня и назвал. - Она издала тоскливый смешок. - Ох, увидел бы он меня сейчас! Тут же схватил бы нашу идиотскую семейную Библию и вышиб бы из меня дух.
- Кто он? - пожелал узнать Билл. - Как его зовут?
- Ты его не знаешь, - ответила Мириам. - Он не с фабрики. Вообще не из этих мест. - Она настороженно взглянула на Билла. - Ты ведь не ревнуешь, правда? В конце концов, у тебя же есть Ирен.
Билл молчал. Ревность душила его, чего уж там, и в то же время он ощущал облегчение, а как-то примирить одно с другим не мог.
- Ты все это выдумала? - наконец спросил он. - Просто для того, чтобы заставить меня…
- Он намного моложе тебя, - сказала Мириам. - Почти вдвое. Не такой симпатичный, как ты, но более… крепкий, понимаешь? И он не женат.
Билл перекатился на спину, уставился в потолок.
- Это серьезно? - поинтересовался он. И следом: - Где ты с ним познакомилась?
Мириам приподнялась, уселась на Билла верхом, положила ладонь ему между ног. Она поглаживала там Билла, распаляя, пока не добилась полной его готовности, и тогда начала опускаться на него - медленно, плавно, с бесконечной осторожностью, бесконечной тщательностью, пока все не ушло в нее, пока Билл не зажмурился, ожидая дальнейшего, беспомощный от желания.
- Ты единственный, кто нужен мне, Билл. Единственный, - прошептала Мириам, и больше они в ту ночь не произнесли ни слова.
* * *
На следующее утро она повела себя еще более странно, а тоска Билла по Ирен, по воплощаемой ею надежности стала только острее.
Махнув рукой на уже потраченные деньги, они выписались из отеля еще до завтрака и поехали в Клент-Хиллз. Съели там в чайной по куску фруктового торта, выпили по чашке крепкого кофе с молоком. Потом прогуляли час с лишком по заросшей редким леском гряде холмов, среди позолоченных осенью папоротников; верховые тропы вели их, словно бы наугад, по иссохшим, выцветшим пастбищам, через неровные ельники, под пологом древесных вершин, затенявших резкий утренний свет. Погода после вчерашнего дождя установилась ясная, в холмах почти никого не было. Изредка попадалась навстречу неторопливая лошадь со всадником, который приветствовал их, прикасаясь к шляпе, или запыхавшаяся собака, зигзагами меряющая тропу впереди своего хозяина, в прочем же окружающий мир оставлял Билла и Мириам наедине друг с другом. Под ними, справа и слева от тропы, расстилалась наполовину укрощенная фермерами земля, издали доносился приглушенный рокот автострады.
Билл просил Мириам рассказать что-нибудь о ее новом любовнике. Но она уклонялась от ответа - посмеиваясь, увиливая, заговаривая о другом. Она сжимала ладонь Билла, целовала его, шла с ним под руку, потом вдруг поворачивала назад, выбирала другую тропу, останавливалась, вглядываясь в поля, пока он уходил вперед. Что с ней происходит, понять Билл не мог.
Первым, что он сказал по возвращении к машине, было:
- Так, выходит, ты собираешься сделать выбор? Между ним и мной?
- А ты? - ответила она. - Ты собираешься сделать выбор - между ней и мной?
Однако Билл выбор уже сделал. И появление вероятного соперника выбор этот лишь облегчило. Теперь можно было не считать, что он бросает Мириам, - нет, скорее отпускает ее, передает с рук на руки мужчине помоложе и посноровистее, чем он. В поступке этом присутствовало нечто почти благородное. Какой-то миг Билла жгла мысль о том, что ему придется жить без нее, что он никогда больше не увидит это тело, не прикоснется к нему - к телу, которое он знал теперь намного лучше, чем тело жены. Однако Билл был уверен в том, что это правильно. И даже в том, что именно этого хочет в глубине души и сама Мириам.
Они вернулись в Нортфилд и были уже минутах в пяти езды от дома Мириам, когда у нее началась истерика. Она снова расплакалась, выкрикивая сквозь рыдания, что без него жизнь ее ничего не значит, что она придет к нему домой и все расскажет Ирен, что покончит с собой, если он не бросит жену и не станет жить с ней. Билл сдал машину к обочине, остановился, попытался успокоить Мириам - безуспешно. Он осыпал ее обещаниями, понимая, что никогда их не сдержит. Плач Мириам, ее выкрики, походившие на шум не настроенного ни на какую станцию, но включенного на полную громкость приемника, растянулись, казалось, на многие часы. Все, что ему оставалось, это повторять, снова и снова, что он любит ее, любит ее, любит. Оба они утратили власть над словами, которые произносили.
9
На следующее утро Мириам поняла - необходимо выбираться из дома. Семейные воскресенья и всегда-то были ужасны: Мириам и Клэр жили в постоянном страхе перед отцом, Дональдом, - мрачность и молчаливость его, казалось, накрывала холодной тенью детство каждой из них, по воскресеньям же он становился жестким и неприветливым еще и более обычного. И хоть отец не настаивал больше на двухчасовом изучении Библии - заунывнейшей особенности семейных уик-эндов, - он по-прежнему ожидал, что воскресные утра вся семья будет проводить в церкви. Однако сегодня Клэр - возможно, поняв, что сестре это еженедельное испытание окажется не под силу, - устроила сцену, проявив неслыханное непокорство и наотрез отказавшись составить отцу компанию. Дональда, когда он выслушал ее, затрясло от бешенства, у них состоялся полный горечи и яда разговор, Клэр плакала, отец говорил негромко, но яростно, однако в итоге сестры сумели настоять на своем и часов около десяти вырвались из дома. Правда, чем занять себя - кроме долгой прогулки, - они не знали.
В тот год отношения их складывались неровно. Еще в декабре 1973-го пятна, оставленные мясным паштетом на страницах ее дневника, открыли Мириам глаза на то, что Клэр тайком читает его. Последовала сцена. После долгих препирательств, гневных, неистовых, они шесть недель не разговаривали. Рождество получилось совершенно непереносимым, да и день рождения Клэр - не намного лучшим. И все же, так или иначе, благодаря одному из тех малых чудес, что образуют основу всей ткани семейной жизни, примирение состоялось и сестры сдружились еще и сильнее прежнего. Само знание о том, какие чувства питает Мириам к Биллу Андертону, обратило Клэр - медленно и болезненно - из предмета ненависти в некое подобие наперсницы. Дневник Мириам вести перестала, всех частностей истории своей Клэр не пересказывала, но одно лишь то, что Клэр осведомлена о существовании Билла, что ей известно его имя, что она понимает, как много значит он для сестры, заставляло Мириам не то чтобы делиться с ней своими тайнами, но хотя бы искать ее общества - интуитивно, - когда роман с Биллом становился особенно мучительным. И потому, несмотря на разницу в возрасте, между сестрами установилось подобие близости.
Тем воскресным утром они проехали на 62-м автобусе до конечной его остановки - мимо Лонгбриджской фабрики, до самого Реднала. Побродили по Кофтон-парку, заглянули в галерею игровых автоматов, стоявшую в начале Ликки-роуд, а после вернулись к автобусной станции, посидели в грязноватом, задымленном кафе напротив газетного киоска. Имя Билла во все это время не прозвучало ни разу, но Клэр понимала - сестра только о нем и думает. Когда они достигли южной окраины парка и оказались вблизи от Гроувели-лейн, Мириам минуты две-три постояла, вглядываясь через улицу в дом Андертонов. Машины на подъездной дорожке не было, Мириам ушла оттуда, не произнеся ни слова. В то утро она была непривычно тиха.
Пока они сидели в кафе, попивая переслащенную колу и поедая из одного пакетика хрустящий картофель, туда же вошли двое мальчиков. Одного Клэр узнала сразу - и испытала при этом прилив волнения - Бенжамен Тракаллей. Другим, вероятно, был его младший брат. Судя по всему, они переругивались.
- Им не понравится, что мы зашли в такое место, ты это прекрасно знаешь, - говорил Бенжамен.
- И это, о благовоспитанный, единственная причина, по которой мы здесь оказались. Господи, да я же отсидел с тобой в церкви всю службу. Ты мог бы теперь выставить мне чаишко да хлебца ломоть.
- Чаишко да хлебца ломоть? Где ты нахватался этих дурацких словечек? Так или иначе, ничего я тебе покупать не буду.
- Сегодняшняя служба, - объявил Пол, выуживая из кармана десятипенсовую монету, - явила собой шедевр интеллектуальной бессодержательности.
- Я вообще не понимаю, зачем ты на нее потащился. Прекрасно же знаешь, я предпочел бы побыть в церкви один.
- Теперь, когда мой слабоумный братец попал в лапы религиозных маньяков, он нуждается в моем попечительном догляде. - Пол отдал Бенжамену монету и многозначительно повел подбородком в сторону Мириам и Клэр. - Купи мне чего-нибудь вкусненького, а я покамест начну подбивать клинья под этих аппетитных цыпочек. Готов поспорить, они нам не откажут.
И, прежде чем Бенжамен успел его остановить, Пол уселся за ближний к сестрам столик и тут же обратился к старшей из них с каким-то замечанием, несомненно развязным. Бенжамен купил две банки лимонада и поспешил вернуться к брату. Он уже успел приглядеться к Клэр и узнать ее, что, впрочем, положения - для него, во всяком случае, - не облегчало. Бенжамен понятия не имел, что следует говорить в подобных случаях, к тому же у него ломался голос и предугадать, на каком именно слове он пустит петуха, было решительно невозможно.
Но хотя бы от одной заботы Клэр его избавила, прозаичным тоном сообщив, едва он подошел:
- Ты - Бенжамен.
И, отобрав у него одну из банок, прибавила:
- Дай глотнуть.
- Извините меня за брата, - пробормотал Бенжамен. - Он сущее наказание.
Пол показал ему язык, а затем обратился к Мириам:
- Я покажу тебе мою, если ты покажешь мне свою.
Мириам смерила его взглядом, каким обычно удостаивают болотную жабу.
- Ты ведь в "Кинг-Уильямс" учишься, верно? - продолжала Клэр. - Я тебя видела в автобусе.
- Верно, - ответил Бенжамен. Реплика далеко не блестящая. Он присосался к соломинке, лихорадочно придумывая, что бы еще сказать.
- Вы, случаем, не из церкви? - спросил он.
- Из церкви? - изумленно переспросила Клэр. Наступило молчание, затем она, явно считавшая эту тему не заслуживающей повторного к ней обращения, благосклонно произнесла: - Я видела тебя с твоими друзьями. У вас всегда такой надменный и заносчивый вид.
- О. Вообще-то мы не такие. Во всяком случае, на мой взгляд.
- Ты ведь знаком с Филипом Чейзом?
- Конечно. Мой лучший друг.
- И с Дугги Андертоном тоже?
Мириам, резко дернув головой, отвернулась.
- Дугги? - переспросил Бенжамен. - Никто не зовет его "Дугги".
- Вот как? - удивилась Клэр. - А я почему-то думала, что так его все и называют.
Она уже заметила покрывшую лицо сестры смертельную бледность и поняла, что даже фамилию Андертонов упоминать не следовало. И поспешила сменить тему:
- Жаль, что у нас так мало общего, правда? Я о наших школах.
- Да, - ответил Бенжамен. - Хорошо бы нам устроить что-нибудь общими усилиями.
Эта возможность породила в его мозгу быструю вереницу мыслей, приведших к небрежным тоном заданному вопросу:
- Ты ведь знакома с Сисили, так? Сисили Бойд.
Клэр закатила глаза. Бенжамен явно задел ее за живое.
- Господи, ну почему все мальчики вашей школы помешались на Сисили? Почему они только ею и бредят? Ну что уж в ней такого? Она даже не очень красивая.
- О нет, - возразил Бенжамен. - Сисили - красавица.
Не стоило это говорить, но остановиться вовремя он не смог.
Клэр ответила ледяной улыбкой: - Понятно. Перед нами образчик отроческой влюбленности, не так ли? - Она надорвала новый пакетик картошки и, даже не предложив Бенжамену угоститься, заявила: - Ну так могу сказать тебе одно: ты в этой очереди первым не будешь.
- Я знаю, - ответил Бенжамен. Клэр явно думала обидеть его, однако Бенжамен усмотрел в ее замечании лишь печальную истину. - А все ваши девочки влюблены в Гардинга, правильно? Просто потому, что он такой занятный.
- Вот уж нисколько, - фыркнула Клэр. - Никто в него не влюблен. Да, с ним бывает весело, но и не более того. В вашем выпуске есть только один ученик, на котором помешаны все наши девочки.
Бенжамен подождал уточнений, но, по всему судя, имя этого ученика было слишком очевидным, чтобы его называть. В конце концов он решился спросить:
- Ты говоришь о Калпеппере?
- Калпеппер! Нет, уволь. Твой Калпеппер - мистер Отвратина!
- Ладно, тогда о ком же?
- О Ричардсе, разумеется. Бенжамен остолбенел:
- О Дяде Томе?
Клэр ахнула и едва не подавилась картошкой:
- Неужели вы так его называете?
- А что?
- Но это же… оскорбительно.
- Да почему? Это всего лишь шутка.
- Но он же черный, как можно называть его Дядей Томом? Тебе самому понравилось бы, если б тебя называли не настоящим твоим именем?
- Так меня никто им и не называет. Во всяком случае, в школе. Меня называют Бентом.
Клэр, похоже, готова была прыснуть или отпустить какое-то ядовитое замечание, но передумала и вместо этого резко спросила:
- Ты не хотел бы куда-нибудь со мной сходить?
- Сходить? - переспросил Бенжамен. Желудок его произвел сальто-мортале и замер, стиснутый упоенным ужасом.
- Во вторник в церковном зале будут играть диско. Мы могли бы пойти туда попрыгать.
Попрыгать Бенжамену ни разу еще не доводилось. И занятие это представлялось ему устрашающим. Но, слава богу, ответ на предложение Клэр у него имелся:
- Во вторник я никак не могу, собираюсь оттянуться в "Барбарелле".
"Барбареллой" называлось одно из самых стильных ночных заведений Бирмингема, и небрежность, с которой Бенжамен упомянул его, да еще и в сочетании с "оттянуться", эффект возымела немалый. На Клэр и то и другое явно произвело сильное впечатление.
- Вот как? - сказала она. - И с кем же?
- С Волосатиком.
- С кем?
- С Малкольмом. Воздыхателем моей сестры. Хотим послушать "Хэтфилд-энд-Норт".
- Никогда о них не слыхала. А можно я тоже пойду?
- Нет, - решительно произнес Бенжамен. - Тебе их музыка не понравится. Она очень сложная, трудная для восприятия. Немного похожа на "Генри Кау".