- Хильда, душенька, Хильда!
Он опустился рядом с ней на колени, ощутил исходящий от ее тела знакомый, едва уловимый запах косметики, увидел врезавшуюся в пухлое плечо белую шелковую бретельку. Простая привычность этих родных мелочей заставила заново остро почувствовать ворвавшуюся в его жизнь трагедию.
- Хильда, мы опять будем счастливы, мы… ты поймешь, как все это случилось… я смогу объяснить тебе…
- Выйди, пожалуйста, Руперт. Мне еще не опомниться. Как же я буду теперь жить дальше? Все во мне связано с тобой, ведь мы словно срослись. А теперь все изменилось. Не знаю, сумею ли я остаться и делать вид, что все по-прежнему. К тому же Джулиус говорит, что всем все известно.
- Джулиус? Разве он в курсе?
- Да. Он был очень тактичен и полон сочувствия. Руперт, как это ужасно, что все теперь видят тебя в этом жутком свете… Тебя, которым они восхищались, на которого смотрели с таким уважением… как им понравится, что… в конце концов ты оказался таким же, как они все…
- Джулиус? - стиснул голову Руперт. - Но откуда же Джулиус мог узнать?
- Похоже, что знают все.
- Но это немыслимо. И потом…
- Я абсолютно уверена, что вы с Морган были предусмотрительны и осторожны, но люди любопытны, и такие вещи скрывать сложно. Похоже, последней узнала я, - сказала Хильда, начиная расчесывать волосы.
- Просто какой-то страшный сон! - воскликнул Руперт. - Ничего не понимаю. Мы с Морган… это ведь только началось… мы встретились всего несколько раз… прошло такое короткое время… никто не мог еще узнать…
- Многое может случиться и за короткое время, и разговоров всегда бывает достаточно. Если, как ты говоришь, все еще "только что началось", у вас, безусловно, был бурный старт. А теперь, очень прошу, оставь меня одну. Я устала, устала, устала от всего этого. Думаю, завтра я куда-нибудь уеду.
- Но ты должна поверить мне! - вскрикнул Руперт. - Все это как-то раздуто и вывернуто. Морган сумеет рассказать тебе, как все было. Она ужаснется, когда узнает…
- Она уже знает, - ответила Хильда. - Сегодня днем я написала ей подробное письмо и отнесла его. Просила ее никогда больше не предпринимать никаких попыток к общению. А теперь уходи, Руперт, уходи и не возвращайся в эту комнату. Спи где-нибудь в другом месте. Обо мне можешь не беспокоиться. Попыток самоубийства или еще чего-нибудь в этом роде не будет. Я просто хочу остаться одна. Посмотри лучше, что делает Джулиус. По-моему, он еще в доме.
Внизу громко стукнула дверь.
- На самом деле… ничто не разрушено, - какая-то тяжесть сковала Руперта, и он едва мог говорить, - ничто не разрушено, Хильда… и мы с тобой будем вместе… всегда…
- Пожалуйста, уходи.
Руперт вышел. Услышал, как за спиной щелкнул замок. Спустился в гостиную.
Джулиус вежливо поднялся. На нем был темно-синий шелковый халат Руперта, в руках - стаканчик с виски.
- Прошу прощения, Руперт, я тут без спросу подобрался к выпивке.
- Почему ты… все еще здесь?.. - спросил Руперт. Солнце зашло, к саду подкрались сумерки и пронизали его густым коричневым светом. Поднявшийся ветер колыхал кусты роз. Одна из ламп горела, но все-таки в комнате было полутемно.
Джулиус стоял чуть подавшись вперед, на крупном бледном лице играла улыбка, высохшие после неожиданного купания волосы были пушистыми.
- Сочувствую, вечер, конечно, не удался. Но все-таки уйти в твоем халате я не мог. А взять костюм без спросу было неловко. Моя одежда, к сожалению, еще мокрая.
- Ты что, говорил Хильде, что у меня роман с Морган?
- Нет. Я знаю, что ходят какие-то толки, и посоветовал Хильде не относиться к ним всерьез.
Глядя на едва различимое в полутьме лицо Джулиуса и огромную тень, отбрасываемую им на стену, Руперт проговорил:
- На меня навалилось что-то абсурдное.
- Представляю себе твое состояние, - сказал Джулиус. - Позволь налить тебе виски. Кстати, ты встретил Питера?
- Нет. Разве он здесь был? - Руперт автоматически взял протянутую ему рюмку.
- Да. Несколько минут назад ушел. Это он стукнул дверью.
- О каком моем состоянии ты говоришь? Все эти толки совершенно ложные.
- Ну разумеется.
- Тогда о чем, собственно, речь, и почему ты вообще обсуждал что-то с Хильдой?
- Дорогой Руперт, Хильда жаждала обсуждений. Я постарался ее успокоить. Сказал, что эти вещи мимолетны и лучше всего вести себя так, будто совсем ничего и нет…
- Ты подталкивал ее к грязным мыслям обо мне…
- Не смеши меня, Руперт. И пожалуйста, не взвивайся. Твоя жена нуждалась в утешении, а может, и в совете. Я сказал ей, и действительно так считаю, что случившееся ничтожно и для серьезной тревоги нет никаких оснований.
- Но ведь ничего не случилось!
- Если ты утверждаешь это, безусловно.
- Ты что, не веришь мне?
- Конечно.
- Все запуталось, дико запуталось, и я просто не понимаю, как эти слухи…
- Люди, как ты отлично знаешь, злы и наблюдательны. И очень любят обнаружить слабость в тех, кому завидуют и кем восхищаются.
- А я предоставил им основание для обвинений! Что-то было. Слухи возникли не на пустом месте. И меня можно чудовищно обвинять. - Он сел.
- Лучше тебе самому признать это, - сказал Джулиус. - Да почему бы и не оказаться чуть-чуть виноватым? Ты страшно расстроен, потому что твой идеальный образ померк. Покосился и пошел трещинами и в твоих глазах, и в глазах Хильды. Ты слишком много брал на себя, Руперт. Брак не может быть так хорош, как был, с твоей точки зрения, твой. И человеку не дано быть таким безупречным, каким ты пытался казаться. Жалко, конечно, что тебе пришло в голову лечь в постель именно со свояченицей…
- Но я не…
- Подробности не так важны. Ты сам признал, что кое-что случилось. А с точки зрения Хильды, подробности и вообще не существенны. Она увидела, что ты увлекся Морган, и идол рухнул со своего пьедестала. Возможно, это и к лучшему. Конечно, к прежнему не вернуться, но вы останетесь супругами и заживете, как и все другие. Немного трезвого взгляда на вещи, капля того, что можно, наверно, назвать ироническим пессимизмом, послужит прекраснейшей смазкой колес. Жизнь человеческая - дьявольски запутанна, мой милый Руперт, и тебе в самом деле стоит бросить эти претензии на свое совершенство, в особенности теперь, когда обратное так очевидно. Что же касается Морган, то эта бедняжка создана, чтобы гоняться за мужчинами, всюду сеять неразбериху и бесконечно себя обманывать. Воображает себя воплощением интеллекта, а сама постоянно ослеплена чувствами и готова прощать себе что угодно. Но, впрочем, очень мила, и не удивительно, что тебе захотелось помочь ей. Она привлекательна, ты ей нужен. При этом раскладе роман был практически неизбежен. Так что не надо чрезмерно винить себя…
- Но ведь романа не было… Ты намеренно все запутываешь… И я не смог бы так жить. Так жить немыслимо.
- Как? Без выдуманного автопортрета?
- Нет. Так цинично.
- Зачем же вставлять это гадкое слово? Давай лучше скажем: трезво осознавая свою заурядность.
- С мыслью о заурядности я не смирюсь.
- Если ты, такой как ты есть, останешься в этом доме, придется. Ну улыбнутся несколько раз у тебя за спиной, ну и что? Хихикающие лишь продемонстрируют свою неделикатность. Но жизнь действительно не деликатна, дорогой Руперт. Нет идеальных браков. Нет сверкающих вершин. Да, Хильда не будет больше тобой восхищаться. Но верил ли ты этому восхищению? Не обманывался ли, как Морган? Да, Хильда уже не будет любить тебя так, как раньше. Будет сочувствовать, даже немного презирать. А ты будешь помнить полученные уроки притворства и двойной жизни. По сути тебе, как и всем, это свойственно. И снова начнется работа допоздна в офисе, а Хильда будет и понимать и не понимать, и все это будет куда как менее значимо, чем сейчас.
- Прекрати, - сказал Руперт. - Есть вещи, без которых мне не жить…
- Самообман, дорогой мой. И лучше реальность, пусть и обшарпанная, чем вечное пребывание в разрисованных облаках. Кстати, ты не заглядывал в свой кабинет в последние полчаса?
- Нет.
- Тогда поднимись и взгляни.
- На что?
- Я поднимусь с тобой. Пойдем.
Джулиус вышел из гостиной и первым начал подниматься по едва освещенной лестнице.
- Приготовься к шоку, - сказал он, подойдя к кабинету, и, открыв дверь, включил свет.
Руперт, мигая, вошел за ним. Комната оказалась какой-то странно светлой. С первого взгляда можно было подумать, что только что прошел снег. Пол, кресла, стол - все завалено чем-то белым. Всмотревшись, Руперт понял, что это клочки бумаги. Исключительно мелкие клочки бумаги. Подняв один из них, он разглядел свой почерк.
- Именно так, - сказал Джулиус. - К сожалению, это то, что осталось от твоей книги.
Руперт собрал в горсть несколько клочков. Потом выпустил их из рук. Обернулся к столу, на котором раньше лежала пачка желтых блокнотов.
- Боюсь, что изорвано все, - сказал Джулиус. - Это дело рук Питера. Я поднялся посмотреть, закончил ли ты уже разговаривать с Хильдой, и услышал из кабинета странный звук разрываемой бумаги. Когда я вошел, с половиной блокнотов было уже покончено.
- И ты… не остановил его…
- Это было немыслимо. Не силу же применять! Я попробовал урезонить его. А потом стал помогать.
- Помогать ему… рвать мою книгу?
- Да. Может, я поступил неразумно. Но было ясно, что он решил довести дело до конца, и тогда я подумал, а почему бы и мне не разорвать два-три блокнота. Говоря откровенно, Руперт, я сомневаюсь, что эта книга была хороша. И дело даже не в том, что ее выводы ошибочны, а в том, что она просто не умна и уж, во всяком случае, не дотягивает до заданного уровня. Ты не создан, чтобы писать. Эта книга пошла бы во вред твоей репутации.
Руперт подошел к двери, оперся о косяк, выключил свет.
- Будь добр, выйди.
- Но не в твоем же халате, дружище Руперт.
- Возьми любой костюм… там, у меня в гардеробной… и уходи… я не хочу больше видеть тебя сегодня.
Руперт спустился вниз. Услышал, как входная дверь мягко захлопнулась. Выключив лампу, постоял в темноте гостиной. Тело ныло от горя и мучительной тяги к жене. Завтра он поговорит с Хильдой. Убедит ее не уезжать. Но в чем-то ему уже никогда не удастся ее убедить, так же как не удастся убедить и самого себя. Что-то ушло навеки.
16
Длинное письмо Хильды упало на стол. Морган только что прочитала его от буквы до буквы и, внезапно схватив, изорвала в клочки.
Насколько последствия несоразмерны поступкам! Как могли зыбкие ирреальные разговоры с Рупертом вызвать эту чудовищную ярость? Так же нелепо, как если бы самолет вдруг упал оттого, что кто-то мурлыкал себе тихонько какую-нибудь мелодию. Неужели она действительно заслужила и эту дикую отповедь, и собственный ужас при виде боли, которую причинила Хильде? Все это ошибка, пронеслось в голове, и ее нужно просто разъяснить. Но теперь, когда все открылось, какими могут быть разъяснения? Любовь Руперта - факт, и ее отклик на эту любовь тоже факт. Ведь ей уже начинало казаться, что она в самом деле влюбляется в Руперта. А теперь все это выглядит так устрашающе.
Но как все открылось? Хильда об этом не написала. Разумеется, ей сказал Аксель. В голове Морган сразу же промелькнуло все. Намеки Акселя, подозрения Хильды, постепенное их укрепление, допрос Руперта - и его полное признание. Какая жалкая картина! Да, Руперт, к сожалению, слабак. С чего она вдруг увидела в нем героя? Сломался, конечно, признался Хильде во всем, в подробностях расписал ей, как он влюбился в Морган, поклялся справиться со своим чувством, обещал, вероятно, никогда больше с ней не встречаться. И, разумеется, Хильда решила, что все это было очень серьезно. А беда в том, что я была с ним слишком мягкой. Он предложил эти встречи и разговоры и вел себя так уверенно, что это показалось вполне допустимым. А Хильда пишет мне так, словно я собиралась украсть ее мужа.
Морган села. В глазах ни слезинки. Ярость, презрение, досада придавали силы. Я не позволю им переступить через себя, подумала она. Не выступлю в роли овцы, вызывающей осуждение, а потом жалость супругов. Каким идиотизмом было поощрять чувства Руперта. Конечно, он мил, конечно, когда много лет благоговейно смотришь на безупречно выстроенный брак старшей сестры, а потом получаешь такое, это не может не понравиться. Но нужно было разглядеть, что Руперт жалкий путаник. Мои письма валялись, наверно, в офисе. Иначе откуда бы Аксель узнал? И какой он мягкотелый! Стойкий и крепкий не нанес бы мне этого удара. А он при первом же суровом слове Хильды рухнул перед ней колени. И, признавшись в своей любви ко мне, сразу же начал ее отрицать. Теперь он отступится от меня. Он просто вычеркнет меня из сердца.
Как я могла так попасться? Что в Руперте показалось мне привлекательным? Этот его тошнотворно идеальный брак? Витавший над ним ореол ослепительной нравственности? Нет, его глубочайшее самоудовлетворение. Такое бывает. Люди, довольные собой, каким-то непостижимым способом вызывают в других восхищение. В случае Руперта это связано и с его теориями. Его писанину она так и не прочитала, но фрагменты ее непрерывно проскальзывали в разговоре и к тому же накладывали отпечаток и на его поведение. Руперт был убежден, что ему понятна сущность добра. И считал, что имеет право и любить, и вести себя так, как ему заблагорассудится. А кто он на самом деле? Чиновник и доморощенный гедонист, приятный член общества, которому повезло и с женой, и с работой. Что же, в истории со мной ему, увы, не повезло.
Да и достоин ли он Хильды? Говоря о жене, он нередко позволял себе чуть ли не покровительственный тон, этакое "Хильда, конечно, не изобрела пороха, но очень милая женщина". Ему было не разглядеть, что Хильда умнее и лучше него. Хильда не размазня. Удивительно добрая и нежная, она способна быть и глубоко правдивой, и решительной. Ей вовсе не нужны расплывчатые разговоры о нравственности, она нравственна и без них. Кто всегда рассуждал о необходимости помогать людям? Руперт. Кто действительно помогал им? Хильда. Но никто как-то не замечал этих качеств Хильды, так как она сама их даже не осознавала. Обо всех своих добрых делах говорила шутя.
Морган сидела, закрыв глаза и чуть наклонившись вперед, и чувствовала, как затвердевает, становясь незнакомой ей маской, лицо, как где-то там в глубине содрогаются и колеблются самые потаенные основы ее существа. Я просто не понимала, кто я, но я пойму, говорила она себе. Пойму. Она просидела так очень долго и по прошествии этого времени пожалела, что порвала письмо Хильды. Теперь она могла бы перечесть его, поразмышлять над ним. В первый момент письмо так потрясло и принесло такую боль, что она инстинктивно уничтожила этот источник боли. Казалось, прочитать его во второй раз было бы немыслимым. Но сейчас стало уже возможным. Придвинув мусорную корзинку, она начала разбирать обрывки.
Что-то на них оказалось написанным почерком Таллиса, и она сразу бросила их на пол. Ах да, ведь это остатки письма, которое она разорвала, не прочитав. Теперь письмо Таллиса и письмо Хильды безнадежно перемешались.
Вытаскивая обрывки бумаги, она раскладывала их на полу. Помнишь ли нашу совместную жизнь? - было от Таллиса, даже и в раннем детстве - от Хильды, под семейными узами я понимаю - от Таллиса, твое небрежное отношение могло бы подсказать - от Хильды, купить тебе обручальное кольцо - от Таллиса, Руперт подыгрывал тебе? Наше счастье - от Хильды, множество глупых пустяков, любимая - от Таллиса, но именно это предательство - от Хильды, попытка командовать, а не униженно просить - от Таллиса, низменный обман и ложь - от Хильды, незамутненные и яркие - от Таллиса, оскверненные и разрушенные - от Хильды, навсегда, навсегда - от Таллиса, никогда, никогда - от Хильды.
Мужчины, подумала Морган. Все мои беды идут от мужчин. Счастлива я была только давным-давно, малюткой, рядом с Хильдой. Да и не так давно, но только в те периоды, когда Хильда меня опекала. Я никогда в этом не признавалась, но в глубине души знала, что только ее забота дает мне надежный покой. Сходя с ума от отчаяния в Америке, я могла отдышаться, только когда вспоминала о Хильде, и, решив, что вернусь домой, я, конечно, вернулась к ней. Каким глупым ребячеством было ее обманывать! Как можно было надеяться, что это удастся? Игры с Рупертом были, конечно же, идиотством. Но обман сестры - преступление, и за это преступление она расплатится болью, болью мучительной и очищающей, проживаемой рядом с сестрой, которая будет ее судьей, карателем и в конце концов исцелительницей.
Окидывая взглядом свою жизнь и сложные взаимосвязи прошлого и настоящего, она, все еще не оправившись от шока, вызванного письмом Хильды, почувствовала где-то в глубине души саднящую, но твердую уверенность, что наконец-то ухватила правду. По сравнению с узами, соединявшими ее с Хильдой, все эти мужчины, любовники и мужья, оказывались не так уж и существенны. Да-да, вдруг поняла она, по сравнению с ее узами с Хильдой даже и Хильдин брак не более чем эпизод. Что-то другое может оскверниться и разрушиться, но то, что связало Хильду и Морган, - вечно. Конечно, она поступила неправильно. Но судить ее может одна только Хильда.
Морган вскинула голову, и луч, пришедший из тьмы забытых первооснов ее жизни, отразился в ее глазах, придав им сияние янтаря. Хильда должна узнать об этом, Хильда должна понять, что нет потрясения, боли, проступка, которые были бы в состоянии уничтожить их пожизненную и нерасторжимую связь.
Солнце погасло, и комната окунулась в коричневатые сумерки. Встав, Морган зажгла лампу и подошла к письменному столу.
Письмо Руперту было длинным и начиналось так:
"Дорогой Руперт,
я получила от Хильды взволнованное письмо, приводящее меня к выводу, что ты рассказал ей об отношениях, выстроенных тобой между нами. Так как я совершенно не сомневаюсь, что твои чувства не выдержат шока, вызванного Хильдиной осведомленностью о них, полагаю разумным считать наш несколько нелепый эпизод полностью завершенным. Не могу не отметить, что меня оскорбила та интерпретация событий, которую ты предпочел избрать, направив тем самым против меня гнев Хильды.