- Да погоди ты, Николай. Сначала надо решить вопрос с Надькиным трупом.
- Может, разрубить её да по кусочкам в туалет спустить? - предложил любовник.
- А если труба засорится? - выдвинула веский аргумент Филина мама. - Ты мне на сантехника денег дашь?
- К-ха!.. - кашлянула вдруг Надежда Сергеевна, и ещё раз: - Кха-а!..
- Наденька! - обрадовалась Филина мама. - Господи, как ты нас напугала.
- Кха–а–а… кха–а–а… - продолжала надсадно кашлять Надежда Сергеевна.
- Филюша - так больше всех испугался, - тараторила Филина мама. - Бегает вокруг тебя, плачет–плачет: "Тёть Надь, тёть Надь, не умирайте! Я вас очень люблю!" Скажи, Филенька…
- Ага, - сказал Филя, ковыряя пальцем в носу.
Надежда Сергеевна наконец откашлялась и говорит:
- Вот, блядь, чуть не сдохла!
А любовник Коля Д. достал из сумки бутылку водки и радостно произнес:
- Всё хорошо - что хорошо кончается. Давайте, девчонки, пить чай!
С нами крестная сила!
Жил один лесничий. Звали его - Виктор Степаныч. А погода была - не приведи Господь, хорошая собака хозяина во двор не выпустит.
Дождь. Снег. Мразь.
А кругом шумит густой тёмный лес.
Вот сидит Виктор Степаныч посреди этого леса в своей сторожке. Думу думает. Вернее - печку топит.
Время - за полночь.
Вдруг дверь тихонько отворяется, и входит старик с седой бородой.
- Здравствуй, - говорит, - Витёк. Я твой батя.
- Какой ещё батя? - отвечает лесничий. - Мой батя на войне пропал. Без вести. Много лет назад.
- Да не пропал я, - морщится старик. - А просто командир меня в разведку послал. Я и пошел.
- И где же ты был столько лет?
- В разведке, где ж ещё.
- Ну, выпей тогда, батяня, водочки за возвращение, - предлагает Виктор Степаныч.
Старик не заставил себя просить дважды. Выпил водочки, огурчиком закусил, под стол упал. Да и захрапел там.
А тут дверь опять отворяется. И входит девица с длинными, длинными, длинными ногами. Пригляделся лесничий - а это его жена, Нюра. Покойница.
- Фу-у, - говорит Нюра и от снега отряхивается. - Ну и погодка.
А Виктор Степаныч ей в ответ:
- Сейчас будем чай пить. С баранками.
Сели они за стол, под которым батя дрых. Стали чай пить.
Виктор Степаныч байку рассказывает:
- Иду я, значит, по лесу…
- Витенька, - говорит Нюра, кусая баранку. - Хватит мне зубы заговаривать.
- А чё такое, Нюрушка? - Виктору Степанычу даже дураком прикидываться без надобности. Само собой выходит.
- А то самое, - отвечает Нюра. - Забыл, как ты меня ядовитыми грибочками накормил?
- Из–ви–ни, - говорит Виктор Степаныч запальчиво. - Ты сама эти грибы собирала.
Неизвестно, чем бы весь этот разговор закончился, если б снова входная дверь не отворилась и не вошёл маленький мальчик.
- Дайте, - просит жалобно, - на орехи.
Нюра увидела его да как закричит истошным голосом:
- Сынок! Сынок! Сынок!
- Чё такое? - Виктор Степаныч понять никак не может.
- Это ж сыночек наш! - плачет и смеётся Нюра. - Помнишь, я из роддома его несла, пить захотела, наклонилась над колодцем, малютка из рук и выпал. Я думала, утонул…
- Не, выплыл, - говорит сынок. - Но с тех пор бедствую.
Тут и батя–разведчик из–под стола выполз. Глаза продрал, на Нюру уставился.
- Мамочка! - ахнул. - Мамочка!
- Какая я тебе мамочка, пёс старый! - Нюра ему в ответ. - Поди опохмелись!
А старик плачет горючими слезами, мама да мама - бормочет.
Виктор Степаныч хоть и дурак был, но умный, сразу смекнул, что здесь что–то не то. Взял да и перекрестился тихонько. И вмиг всё пропало: и жена–покойница, и сынок бедствующий, и батяня–разведчик.
А на дворе уже не темень - а свет. И не зима - а лето.
Во как нечистая сила балует!
Катенька
Жили–были папа, мама и я. То есть - трое. И вот однажды пошла мама в роддом и родила там девочку. Катеньку. Стали мы жить - вчетвером.
Как–то раз взял папа Катеньку на руки и отправился с ней погулять. Через час возвращается. Весёлый–превесёлый.
- Ну что, Машка, - кричит с порога (мою маму Машей звать), - хотела в Париж съездить?!
- Хотела, - осторожно отвечает мама. - И что?..
- Завтра едем! - говорит папа и кидает на стол аж двадцать пять долларов!
- Ура-а! - обрадовался я. - Завтра едем в Париж!!
Мама, конечно, тоже обрадовалась. Стали мы обсуждать, куда нам в Париже сходить да что посмотреть… А мама вдруг спрашивает:
- Алексей (моего папу Лёшей звать), а где Катенька?
Тут и я обратил внимание на то, что папа домой без Катеньки пришёл. А папа этак лукаво отвечает:
- А ты думаешь, денежки на Париж откуда?
- Откуда? - побледнела мама.
- От верблюда… Стою я, значит, на улице, - начал рассказывать папа. - Подходит ко мне толстая тётка и на Катеньку пальцем показывает - "Продаёшь, что ли?" "А вы хотите купить?" - удивился я. А она выкладывает двадцать пять баксов! Представляешь, какая дура - за трёхмесячного ребёнка целый четвертной отвалила!
- Так ты что - Катеньку продал?! - шепчет мама в ужасе.
- Ну да, - говорит папа. - У нас же ещё Петька есть (Петька - это я). Что нам их - солить?
- Правильно! - поддержал я папу. - Надо не за количеством гнаться, а за качеством. Вы лучше меня как следует воспитайте.
Но наша мама, как видно, не с той ноги утром встала.
- Забирай свои доллары! - кричит на папу. - И без Катеньки не возвращайся!!
Забрал папа доллары и ушёл. Ну, думаю, всё, теперь мы нашего папу больше никогда не увидим. Разве что во сне или на фотографии… Ничего подобного! И часу не прошло - возвращается. Весёлый–превесёлый. И с ребёнком.
- Держи, - протягивает ребёнка маме, - купил всего за двадцать баксов. Так что на Париж денег уже не хватит, а вот в Рязань вполне можем прокатиться.
Посмотрела мама на ребёнка и говорит:
- Так это ж не Катенька.
Папа даже слегка обалдел.
- Ну ты, Марья, даёшь. Что тебе не нравится?! Девочке три месяца. Руки–ноги на месте. Сама не знаешь, чего хочешь.
Посмотрел и я на ребёнка. Ребёнок как ребёнок. Правда не белый, а чёрный. Так это ещё и лучше - грязь незаметнее будет.
А мама ни в какую, словно её кипятком ошпарили.
- Уходи! - кричит на папу. - И без Катеньки не приходи!
Снова пошёл папа и на сей раз купил девочку за пять долларов. Так маме опять не понравилась. Видите ли, глаза у ребёнка узкие. А поди–ка сама за пять долларов с широкими купи…
Короче, семь раз уходил папа на улицу покупать детей. Из–за маминых капризов нам пришлось продать всю мебель, а вместо неё купить дешёвенькие лавки. Разместили мы семерых детей по лавкам и… и стали жить.
Прошло тридцать три года.
Все девчонки выросли и разъехались кто куда. Негритянка уехала в Африку, японка в Японию, еврейка в Израиль, американка в Америку… ну и так далее. Один я никуда не уехал. Дело в том, что я за тридцать три года ни капельки не вырос. Как был семилетним, так семилетним и остался.
А мама все эти годы у окошка просидела, высматривая, не идёт ли её драгоценная Катенька.
И вот как–то раз - звонок в дверь. Открываем, а на пороге стоит… Катенька! Ну, конечно, не трёхмесячная, а тридцатитрёхлетняя.
- Доченька! - радостно воскликнула мама - Это ты?!
- Мамочка! - радостно воскликнула Катенька. - Это я!!
Обнялись они, расцеловались. Сели мы все за стол. Обедать. Я быстренько суп смешал со вторым, туда же компот вылил. Ну а чего? Всё равно всё в желудке перемешается. А так чистая экономия времени и посуды. А папа с мамой и Катенькой едят–едят, едят–едят, едят–едят: первое, второе, третье, четвёртое, пятое, шестое… Наконец, Катенька откинулась на спинку стула и закурила.
- Ты куришь, доченька?! - ахнула мама.
- Я ещё и пью, - отвечает Катенька.
- Вот видишь, - укоризненно сказала мама папе, - что значит продать ребёнка.
- Продать? - удивилась Катенька. - Меня никто не продавал, а просто на помойку выкинули.
- Так вы… не Катенька, - опешила мама.
- Не-а, - отвечает Катенька, - я не Катенька. Я Рита Пончикова.
Мама так со стула и упала.
- Охо–хо, - вздыхает папа, - ну сейчас–то чего тебе не хватает? Кожа белая, глаза большие, волосы русые… Да ты и сама думала, что это Катенька.
- Ну, в общем, да, - согласилась мама, снова садясь на стул. - Вроде ничего девочка. Петенька вырастет - будет ему готовая невеста.
Вот так Рита Пончикова и осталась жить вместе с нами. Дожидаться, когда я вырасту. А мне что, жалко? Пускай ждёт. Может, дождётся.
Розочка и Минечка
Маленький Минечка однажды сказал мамочке Розочке:
- Мамочка, расскажи, пожалуйста, сказочку.
- Хорошо, Минечка, - согласилась мамочка. - Слушай. - И она начала рассказывать: - Жила–была прекрасная принцесса. И вот однажды…
- Попала она под электричку, - добавил Минечка.
- Вернее, не под электричку, - сказала мамочка.
- А под скорый поезд, - добавил Минечка.
- Принцесса просто подлезала под стоящий вагон, - сказала мамочка.
- А поезд тронулся, - добавил Минечка.
- И прекрасная принцесса поехала на юг, - сказала мамочка.
- Но приехала почему–то на север, - добавил Минечка.
- И повстречала там северного принца, - сказала мамочка.
- Который её изнасиловал, - добавил Минечка.
- После этого они решили пожениться, - сказала мамочка.
- Потому что принцесса забеременела, - добавил Минечка.
- Они пошли к доктору, - сказала мамочка.
- И доктор вспорол ей живот, - добавил Минечка.
- В животе лежала прелестная девочка, - сказала мамочка.
- Мёртвая, - добавил Минечка.
- Принц и принцесса захотели её оживить, - сказала мамочка.
- Но не знали, как это сделать, - добавил Минечка.
- Тогда они стали звать добрую фею, - сказала мамочка.
- А феи нигде не было, - добавил Минечка.
- Они отправились её искать, - сказала мамочка.
- И зашли в кафе–мороженое, - добавил Минечка.
- Там сидели мальчики, - заулыбалась мамочка.
- И девочки, - заулыбался Минечка.
- Они ели вкусненькое мороженое, - улыбалась мамочка.
- С сиропчиком, - улыбался Минечка.
- И тут форточка открывается, - с облегчением вздохнула мамочка, - и влетает добрая…
- Ракета! - неожиданно выпалил Минечка.
- Игрушечная, - растерялась мамочка.
- Но с ядерной боеголовкой! - торжествовал Минечка.
- Ракета упала на пол, - побледнела мамочка.
- И… взорвалась!! - радостно завопил Минечка.
- Всех разнесло, - горестно зарыдала мамочка.
- В клочья!!! - добавил Минечка.
Ведьма Анна
В стародавнее времечко жил один мужик по имени Фрол. И вот пришла ему пора жениться. А на ком - не знает. Девиц вокруг хоть пруд пруди, да не одна ему не глянется. Вот беда–то! А рядом, в соседней избе, жила–проживала самая настоящая ведьма. Противная такая старуха. Анной Петровной её звали.
- Женись, - предлагает, - на мне.
- Дак ты ж старая. - Фрол изумляется. - Тебе ж помирать не сёдня–завтра.
- Правильно, - отвечает Анна Петровна, нисколько не споря. - А как помру я, ты меня через пару недель выкопай. Посмотришь тады, кака я старая.
И дня не минуло - померла ведьма. Схоронили её. Прошла пара недель. Фрол думает: дай–ка для смеху схожу все ж на кладбище, выкопаю Анну Петровну.
Взял заступ. Пошёл. Выкопал.
Землицу с гроба ладошкой счистил, топориком крышечку подковырнул - ба–а–тюшки–святы!! - вместо противной старушенции прекрасная девица лежит, годков осьмнадцати с половиной.
Открыла она светлы очи и говорит голосом ведьмы Анны:
- Ну что, касатик, убедился? То–то же!
- Господи, спаси мя и помилуй. - Фрол мелко–мелко крестится.
Красна девица - Анна Петровна звонким смехом разливается:
- Да ты Бога–то, Фролушка, всуе не поминай, не поминай!.. Всё ж гораздо проще. Здесь, под кладбищем, время в другую сторону движется. И, не в пример нашему, в сто раз скорей!.. Эх, ты, мужичок с ноготок, тёмный, как подвал!
Короче говоря - обвенчались они и стали жить в ведьминой избе.
…Прошло двести лет.
Ведьма Анна за это время раз пять помереть успела. То под несущийся конский табун угодит, то баньку станет топить и угорит, то пойдёт купаться и утонет… Неугомонная прямо баба какая–то. Фрол же, не в пример ей, прожил эти годы спокойно и размеренно. И нисколько даже не изменился. Как был двадцатилетним детиной со смоляными волосами, так им и остался. Дело в том, что в ведьминой избе время вовсе не двигалось. Ни вперёд, ни взад. Анна Петровна хоть по редкости во двор выходила - то да сё, коровёнку подоить, яички из–под курочек забрать… А Фрол си–и–дит себе сиднем. А зачем выходить? И так хорошо. Поплёвывает себе в кота для развлечения. Анна Петровна, глядишь, дров наколет, печку растопит, щей наварит. Фрол эти щи умнёт и спать завалится. А она его, сонного, ещё и ублажает по–всякому. И так трётся, и этак. А Фролке хоть бы что, спит себе, посапывает. Потому как, говоря современным языком, ведьма Анна в сексуальном плане его не возбуждала. Ну вот ни на столечко у него на неё не стоял!.. Между тем тридцатые годы наступили, двадцатого столетия. Сплошной грабёж по Руси пошёл! Другими словами, сплошная коллективизация! Вскоре и в ихнее село приехали комсомольцы–добровольцы раскулачивать кулаков–мироедов. Верховодил ими, как водится, комиссар. Вернее, комиссарша, по имени Дуняша. В красном платке, на манер пиратского повязанном, и с огромным маузером на крутом бедре.
- Та–ак, - сказала она, входя во двор к ведьме Анне Петровне. - Ну что, товарищ, добровольно всю живность в колхоз отдашь или как?..
А уж комсомольцы, ответа не дожидаясь, корову из коровника выводят.
- Не тронь бурёнку! - отчаянно закричала Анна Петровна. - Бога на вас нет, окаянные!
А Дуняша - ну прям огонь–девка! - без лишних слов маузер потянула с крутого бедра, да и всадила ведьме пять пуль промеж глаз. Одну за одной! одну за одной!.. Правильно, нечего тут контр–р–революцию разводить…
Ну что ж, схоронил Фрол свою половину в очередной раз. И сразу же в колхоз записался от греха подальше. А Дуняша сделалась председательшей этого колхоза. И представьте себе, приглянулась она Фролу, как никто другой; можно сказать, полюбил он её за истинно русский - взрывной! - характер: чуть что не по ней - получай пулю в лоб! И Дуняше Фролушка тож полюбился. Да и правду сказать, парень он был хоть куда: молоко с кровью!.. то есть, кровь с молоком!.. Вскорости и комсомольскую свадьбу справили. Ну а чтоб по селу лишние разговоры не велись, Фрол хоть и по редкости, но женину могилку навещал. Придёт, бывало, под вечер, когда никого уж нет, и разговоры разговаривает.
Та ему из земли:
- Выкапывай меня. Пора уж.
А он ей:
- Рано, мол, ещё. Хочу жёнушку помоложе.
А она ему:
- Дак мне и так ужо шашнадцать годков. Куда моложее?
А он ей:
- Ты ещё маленько полежи. Тебе ж лучше. Дольше проживёшь.
…А вскорости по селу слухи поползли, один чернее другого. Будто по ночам на кладбище младенчик плачет–заливается. Не иначе, нечисть завелась… Дуняша, как председательша, тут же проворно пресекла эти буржуазные предрассудки. И в порядке антирелигиозной агитации приказала всё кладбище трактором вспахать и засеять гречихой. А вновь поступающих покойников возить в райцентр. На съедение… тьфу! на сжигание.
Вот так Фролка от своей ведьмочки избавился и на комиссарочке подженился… Впрочем, у этой обыкновенной истории достаточно необыкновенный конец. Вскоре выяснилось, что Дуняша не могла иметь детей. Потому как, когда Перекоп брала и Сиваш–реку вброд переходила - застудилась. И вот тут–то Фрол выказал истинно русскую смекалистость. Не долго думая, вырыл он с колхозного поля первую жену, которой, кстати говоря, до полного исчезновения всего ничего оставалось, и они с Дуняшей записали её как своего первенца. И назвали Анну Петровну модным по тем временам имечком - Владимир Ильич! И… и зажили себе во всяческом счастии и благополучии. В ведьминой избе, где время стояло. Наверное, до сих пор там живут.
Матушка Людмила
Жила на свете молоденькая женщина. Звали её Людмила Алексеевна. У неё была типично итальянская внешность: нос картошкой, мясистые губы, огромная грудь… В Эрмитаже висит женский портрет кисти великого итальянского художника Кавальери - вылитая Людмила Алексеевна.
А муж у неё был настоящий богатырь. Косая сажень в плечах, а лицо доброе–доброе. Звали его, конечно, Иван.
Вот однажды пошёл Иван на работу. Он в котельной работал - сутки через трое. А к Людмиле Алексеевне пришла ночевать её лучшая подруга, Маринка. Она полы у себя в квартире покрасила.
Заказали себе подружки ужин из ресторана: шампанское, коньячок, икорку красненькую, то да сё… Много денежек набежало. Весело так поужинали. А тут и ночь наступила.
Людмила Алексеевна говорит:
- Маринка, кровать–то у нас с Ваней одна. Так что давай жребий тянуть, кому на раскладушке спать.
- Эт–то ещё зачем, - хохочет Маринка, а глазки у неё так и блестят.
Короче, выкупались они на парочку в ванночке. И голенькие на широкую кровать завалились. Стали друг с дружкой забавляться. А тут - на беду - Иван с работы явился. Хотя всю ночь должен был отсутствовать. Увидел он такое дело, схватил топор, да и порубал жену с полюбовницей. Прямо на кровати. А сам в окно сиганул. С пятнадцатого этажа.
Маринка тоже вскорости на тот свет отправилась, а Людмила Алексеевна кое–как выкарабкалась.
И вот, перед самой выпиской из больницы, проснулась она посредине ночи. Как кто в бок её пихнул. И видит: огненный столб протянулся от потолка до самого пола. И по этому столбу спускается - кто бы вы думали? - Сама Царица Небесная.
Спустилась и говорит:
- Иди, Людмила, в монастырь, грехи свои тяжкие замаливать.