Ублюдок
Ещё в школе Михаил отличался очень скверным характером. Одноклассники, опасаясь его кулаков, тихо отходили от своих девушек, на которых он "положил глаз". Окрестные коты при виде его забивались в самые дальние щели, мелкие собаки поджимали хвосты и прятались в любом укрытии. Даже птицы не подлетали к нему близко, опасаясь камня или палки. Так он и окончил школу, без друзей, и относясь к девушкам только как к источнику удовольствия.
Однажды пожилая женщина вела на длинном поводке свою любимую болонку. Эти собаки отличаются сварливым характером и смелостью, но только когда рядом хозяйка. Так было и в этот раз. Парень шёл по дорожке в парке, а навстречу ему двигалась пара – женщина и собачка. То ли увидев в Михаиле угрозу для хозяйки, то ли из-за вредности характера, но болонка рванула вперёд и попыталась цапнуть парня за ногу. Короткий замах ногой, резкий удар, непродолжительный визг, и мохнатый клубок упал на землю. От рывка поводок выскочил из рук хозяйки, и её любимица отлетела метров на десять. Когда та подбежала к своей питомице, шансов на благополучный исход уже не осталось. Это было месиво из шерсти и крови. Жизнь покинула животное ещё в полёте.
– Низко полетела, к плохой погоде, наверное, – изрёк подонок и отправился дальше.
– Ах ты, ублюдок! – неслось ему вслед.– Когда-нибудь и ты издохнешь в куче своего дерьма, и люди будут плевать на твои останки!
– Э, швабра старая, ты хочешь повторить полёт своей вонючки? – засмеялся Михаил, – могу устроить. Правда, ты улетишь не так далеко, но я постараюсь, – и он продолжил свой путь.
Садясь в транспорте, он всегда разваливался на сидении, а когда его просили хотя бы подвинуться, он просто смотрел на просившего своим ненавидящим взглядом и не двигался с места. Несколько раз его сажали за хулиганство на несколько суток, но, выходя, он неизменно наказывал своего обидчика.
От армии он просто откупился, каким-то чудом насобирав денег на взятку. Когда ему исполнилось девятнадцать, он устроился работать охранником в частную фирму, но очень быстро оттуда вылетел за хамство и своенравие.
Знакомые посоветовали ему устроиться подсобником на стройку, и он решил попробовать. Из пригорода, где проживал Михаил, до офиса строительной компании, надо было ехать на автобусе-маршрутке.
Утром, растолкав молодёжь, едущую в школу, он вальяжно устроился на двойном сидении прямо за кабиной водителя-гастарбайтера. Перекинувшись с ним парой презрительных фраз, Михаил задремал. Небольшой автобус был забит почти под завязку. В основном в нём ехали дети и их родители, причём детей было значительно больше. Маршрут был не слишком долгий, и народу набивалось до отказа.
Отъехав от остановки, небольшой "лоховозник" начал набирать скорость. Как случилось так, что водитель бензовоза не увидел красного сигнала светофора, не понятно. На полном ходу мощная машина просто смела с дороги лёгкую "коробочку". Та перевернулась в воздухе несколько раз и упала набок в кювет-канаву у перекрёстка, а цистерна, перевернувшись, накрыла её почти полностью. Торчала только искорёженная кабина водителя автобуса, без лобового стекла и части крыши, и только то, что маршрутка оказалась в канаве, спасло её от немедленного расплющивания тяжеленной ёмкостью с горючим, но это всего лишь оттянуло агонию. Было видно, что часть топлива уже начала выливаться внутрь салона. Крик боли и отчаяния огласил трассу. Множество машин остановились у места аварии, но подходить близко никто не решался из-за возможного взрыва.
И тут из обрубка кабины маршрутки показалось тело молодого мужчины, он нёс на руках девочку. По тому, как неестественно были вывернуты суставы и кисти рук, было видно, что обе конечности его, как минимум, вывихнуты в нескольких местах. Лицо мужчины узнать было очень трудно, да тогда это и не требовалось. Несколько мужчин посмелее бросились принимать его груз. Избавившись от него, он опять нырнул в чрево раздавленного маршрутного средства, залитого бензином. Так продолжалось много раз, пока уста мужчины не сказали:
– Там больше никого нет, ни живых, ни мёртвых…
Хотя, нет, ещё одно тело было зажато между рулём и сидением, это был водитель. Михаил, а это был именно он, начал с силой отгибать зажимающие труп детали. Ему орали: "Беги, идиот, он всё равно уже мёртв!", но наш Ублюдок уже отломал руль и извлёк водителя, когда произошёл взрыв.
Его провожали в последний путь всем городком и похоронили в самом центре кладбища. В момент похорон прозвучал салют в честь героя. Памятник тоже ставили всем миром, и на нём было всего три слова: "СПАСИБО. ПРОСТИ. ПРОЩАЙ".
Речка-реченька
– Какая же ты красивая и статная, – со вздохом произнёс я. – Как прекрасны твои формы. Как ты степенна и величава, но как бывает крут твой нрав, когда юго-западный брат преграждает дорогу. У тебя есть место рождения, но нет ручейка-пуповинки. Ты рождаешься сразу взрослой и сильной, и несёшь жизнь. Конечно, с рождения ты бойкая и весёлая, потом набираешь стати и спокойствия, но детской игривости нет и в помине. НЕВА. Как же я тебя обожаю.
Мои мысли всегда слетают на лирический лад, когда я в этот день выхожу на гранитную набережную и вспоминаю свой поединок с этой сильной, спокойной, но очень своенравной девой. Да, да, не смейтесь. У меня хватило глупости и наглости один раз вступить в единоборство не с кем-нибудь, а с самой хранительницей славного города, тогда ещё Ленинграда. Ну и придурок же я тогда был.
– Ну что, мы сегодня пойдём купаться или нет?
Этот вопрос задал один из заводил нашей компании, Стас. А надо сказать, что погода была обычная, питерская. Моросил мелкий дождик, и было вполне тепло для конца октября, аж целых плюс пять градусов. Вы уже подумали, что это диалог в дурдоме? Не всё так скверно. Просто восемь молодых ребят ещё год назад решили заниматься моржеванием и почти ежедневно, и зимой и летом, невзирая на погоду, купалась у Петропавловки. Обычно заплывы длились недолго, окунание, пара минут в ледяной воде, и шумная компания выскакивала на берег обтираться и одеваться.
Сегодня у всех настроение приподнятое, а виной всему я. Двадцать третьего октября, с утра пораньше, мне стукнуло ровно двадцать, и мы решили отметить это после очередного купания.
– Ух и поплаваю я сегодня! Такое настроение, что могу переплыть Неву.
Как же опрометчиво вылетели у меня эти слова. Дури-то в голове много, а ума, пока… кот наплакал. Да и у друзей не больше. С этого всё и началось.
– А чего тут переплывать? – засмеялся Стас. – Всего-то пятьсот метров. Летом можно с завязанными руками к Зимнему сплавать. Главное, течение учитывать, иначе у Петра на берег вылезешь.
Летом мы действительно соревновались, кто сможет пересечь Неву и выйти на набережную у спуска, напротив Зимнего дворца. Проделать это было очень сложно. Течение весьма сильное, и пловца сносило к дворцовому мосту, а некоторые не успевали, и им приходилось догребать до выхода напротив памятника Петру Первому. А это уже полтора километра. Но летом-то это в удовольствие, а сейчас…
Даже погода попыталась избавить нас от этой мысли: тяжёлые тучи ещё больше налились свинцом и опустились ниже, усиливая привычную морось до среднего дождика. Но две тупые головы не вняли предупреждению природы.
– А поплыли вместе, – засмеялся я. – Чего, СЛАБО?
Это было уже почти оскорбление, и Стас отказаться не смог.
– А давай на скорость и точность, – распалился он, – я тебе, как имениннику, могу даже форы дать.
– Нужна мне твоя фора, я тебя и так сделаю.
Решение принято, и два дурака разделись и подошли к воде.
– Славка, ты самый сильный, но возьми ещё Олега и идите на выход к Дворцовому, ждите нас там, – начал давать указания друзьям, остающимся на берегу, Стас. – Жека, ты иди к Петру и возьми Сашку и Димку. Будете страховать нас там. К Зимнему идти нет смысла, сейчас точно туда не доплыть. Ты, Серый, стой на набережной и следи за нами. Когда увидишь, куда нас сносит, туда и подходи. Всё, поплыли.
Мы нырнули одновременно. Нева приняла нас почти ласково. Тело, привыкшее к водным процедурам, ответило радостной бодростью, и руки сами по себе начали грести. Стас вырвался вперёд, используя кроль, но уже через полминуты понял, что так ему не хватит сил, и перешёл на брас. Я отстал на десяток метров и плыл уверенно и спокойно. Голова друга иногда появлялась в поле зрения, и было видно, что расстояние между нами сокращается. Течение чувствовалось всё сильнее и сильнее, и взгляд вперёд принёс разочарование. Какой там Зимний, к Дворцовому бы выгрести.
Через пять минут я начал ощущать усталость и, что хуже всего, ноги начали наливаться тяжестью. Как бы ни был тренирован мой организм, но долгое пребывание в воде высасывало тепло тела с пугающей быстротой. Я начал работать ногами активнее, надеясь, что сил молодого организма хватит, и сразу догнал Стаса.
– Мы почти у предпоследнего быка, – сказал я, рискуя сбить дыхание. – Может, имеет смысл отдохнуть, зацепившись?
– Там гранит, – ответил Стас кратко.
Я понял, что он хотел сказать. За гладкие стенки быка невозможно зацепиться, мы только зря потратим силы. А их осталось и так не много. Я слышал дыхание друга, оно было очень тяжёлое, и иногда его ритм сбивался.
– Стас, давай я тебе помогу, – попытался я его поддержать. – Ляг на спину и восстанови дыхалку, а я поднырну и поддержу секунд десять.
– Плыви один и не вздумай подныривать, – сказал он, тяжело переворачиваясь на спину и набирая воздуха в лёгкие. – Ты сегодня победил.
Последние слова прозвучали довольно глухо. Видно было, что Стас экономит воздух и пытается успокоиться. До берега оставалось не больше ста метров, но Нева имела свои виды на двух придурков.
Я тоже попытался лечь на спину, но сразу увидел над головой фермы моста. Так можно было проскочить и выход у Петра. А это уже совсем плохо, следующий далеко, а на гранитную набережную иначе не вылезти. Переворачиваясь обратно, увидел Стаса. Он тоже понял опасность ситуации и начал грести руками, лёжа на спине. Ничем помочь ему я уже не мог. Он был сзади, но обгонял меня по течению.
"А ведь он не успеет к выходу", – появилась в голове тревожная мысль, и началась лихорадочная работа мысли, как помочь. Пришло только одно решение. Сил доплыть у него должно хватить, а вылезти можно помочь верёвками. Но как сообщить ожидающим, что надо останавливать машины и просить буксировочные ремни? Только подплыть ближе. И я поплыл.
Голова просто отключилась, все силы теперь были направлены на махи-гребки руками и на работу ног. Поднимая голову, я уже видел двоих на Петровском выходе, но кто это, понять не мог, да и не старался. Гребок, вдох, гребок, окунание головы и выдох, гребок вдох… и так до отупения, на полном автопилоте, просто надо, просто иначе нельзя, друг сзади, и он ждёт помощи. Гребок, вдох, удар.
Моя голова ударилась и теранулась о гранитную стенку. Смог. До выхода три метра.
– Мужики, ищите верёвку! – заорал я. – Стас проскочил!
На большее сил не хватило. Течение почти сразу поднесло к площадке, и сильные руки выдернули меня из объятий Невы. Сухие полотенца начали растирать потерявшую чувствительность кожу. Но это было неважно. Где Стас? Я обернулся и посмотрел на хмурую рябь реки. Голова друга была меньше чем в пятидесяти метрах от берега, но он УЖЕ проскочил.
Я почувствовал, что меня растирают только одним полотенцем, и обернулся. Женька быстро скидывал с себя одежду. Сильный толчок, и он уже плывёт на помощь. Взгляд наверх, на набережную, принёс понимание. Оставшиеся четверо с верёвкой двигались параллельно двум пловцам, ожидая окончания их заплыва. Я опять начал следить за рекой. Две головы стремительно сближались, но до берега было ещё прилично. Но вот Женька поравнялся с уставшим Стасом и поднырнул под него. Не знаю, что произошло в следующую секунду, но голова Стаса резко поднялась над водой, а его руки… он впал в панику. Вода закипела от борьбы на несколько секунд, и река приняла две души. Мы с ужасом смотрели на то место, где только что плыли два молодых парня. Где бились два сердца и бурлила жизнь. А Река просто продолжала свой путь, слизнув, поглотив, приняв две прервавшиеся судьбы…
Ох ты, реченька, река. Как же ты красива, но как же ты равнодушна. Ты оставила жизнь мне, но в назидание забрала двоих друзей. Прости меня за глупый вызов и браваду. Вот уже двадцать пять лет я прихожу в этот свой двойной день рождения на набережную и дарю тебе цветы, а Стас и Женька уже никогда не пожмут мне руку и не полюбуются на твою волну. Пойду я помяну их в компании оставшихся друзей. Хоть и двойной у меня сегодня день рождения, но день траура тоже двойной, и это важнее. Только поминаем мы теперь, в этот день. Не чокаясь. И так чокнутые.
Я отвернулся, и Нева, провожая, ответила мне тихим плеском волн.
Воланд
Влад сидел на перилах моста и смотрел, как под ним, метрах в двадцати, шныряют машины. Тяжёлые мысли замутнили его взгляд: "Что он такое?" Нет, кто он такой, Влад знал прекрасно. Именно – "Что он такое?" Ему всего тридцать один год, он крепок, здоров, привлекателен и не беден… но желания жить не было. Час назад он специально надел парадный костюм и прикрепил все медали и ордена.
Странно было видеть молодого парня с таким количеством наград на груди. Через пятьдесят с небольшим лет после окончания войны их носили, в основном, старики. Но все награды были боевые и получены лично им. Влад начал прогонять в голове события последних тринадцати лет. Давно он не вспоминал…
Восемнадцать. Повестка из военкомата пришла через неделю после дня рождения, и началось. Сначала учебка, потом… Родина приказала отстаивать её интересы в жаркой Азии. Афганистан. Как много говорит это слово тем, кто родился в шестидесятые! Сколько парней прошли через ту мясорубку, и сколько цинковых гробов вернулось вместо них… Сколько пацанов стали инвалидами, и скольких эта война сломала психически. И за что? Что было надо нам в той войне? "Политика Партии", скажете вы. И где сейчас эта партия? Несколько крикливых стариков, размахивающих красными флагами, да полоумный генсек, Зюганов, постоянно борющийся за пост президента и постоянно проигрывающий, потому как не нужен стране, и набирающий хоть какие-то голоса только потому, что больше не за кого.
Первый бой Влад не забудет никогда. Вернее, сам бой он не помнит, потому что, закрыв руками голову, после первого же взрыва он сел на корточки в ближайшей воронке и тихо выл. Он не забудет никогда, как его, сопляка, подвели к группе пленных и приказали убить их, вынув рожок из его автомата и оставив только штык-нож. С этой минуты и начался отсчёт его другой жизни.
Привыкнуть к мысли, что тебя могут убить, не так сложно, страх смерти быстро притупляется и уходит на задворки сознания, а вот перешагнуть через смерть другого человека, заступить эту черту – и очень трудно, и очень опасно. В мозгу происходит щелчок, и человек становится другим, иногда совершенно не похожим на себя прежнего. У некоторых опять возвращается страх смерти, сводящий мышцы и парализующий волю. Такие убивают легко, но лишь тогда, когда им ничего не угрожает. Это категория "палачи". Другие совершенно перестают бояться и своей, и чужой смерти, для них она становится рутиной. Это категория "камикадзе". Но большинство просто становятся угрюмыми, не видя уже ничего страшного ни в своей смерти, ни в убийстве врага, и воюют почти по инерции, потому что надо. Это категория "солдаты". Влад стал "камикадзе".
Полтора года срочной службы в Афгане сделали из скромного и весёлого мальчика профессионального убийцу. Сколько душманов упокоил лично, он перестал считать через полгода. Его безразличие к смерти принесло боевые награды и уважение командования, а везение и ловкость позволили вернуться домой после демобилизации почти без шрамов, так, мелкие царапины. И вот тут появились проблемы. Начать жить мирно уже не получалось.
Через месяц он опять пошёл в военкомат и попросился на сверхсрочную. Не сумел Влад просто жить, не мог без постоянного напряжения, готовности убить или умереть. Его просьбу удовлетворили, и четыре года он провёл в привычной для себя обстановке. Новые награды, новые друзья и прощания с ними, уезжающими домой в цинке, грузом двести. Затем вывод войск и демобилизация.
И вот он опять на гражданке, никому не нужный, ничего, кроме как убивать, не умеющий. Ан нет, оказалось, что именно умение убивать и ценится сейчас наиболее высоко. Парень вернулся с войны, но война пришла за ним. Избитая фраза, но лучше не скажешь.
Шесть лет. Череда убийств, смертей новых знакомых, работодателей, "братков" и "шестёрок". За абсолютное презрение к смерти его прозвали Воландом. И вот три месяца назад он остался опять один. Всех, кого знал, либо убили, либо посадили на длительный срок. Нет, преступный мир не хотел оставлять его в покое, но сам Влад-Воланд решил дать себе ещё один шанс. Денег было много, квартира, машина и всё остальное, не было только женщины, которую бы он любил и которая отвечала бы ему взаимностью.
Её он встретил случайно. Нина сидела в сквере на скамейке и куталась в тоненькое пальтишко. Проезжая мимо, Влад увидел скорченную фигурку и неожиданно нажал на тормоза. Сам не понимая, что делает, подошёл и сел рядом.
– Девушка, вам не холодно? – спросил участливо.
Она подняла глаза… и показала жемчужины слёз. Но не это толкнуло парня на дальнейшее. Он просто утонул в её взгляде. В мозгу Влада опять произошёл щелчок, вернувший его с войны.
Нина оказалась сиротой. Нет, детство она провела с родителями, и до двадцати лет они помогали и поддерживали, но невидимая война девяностых сделала девушку сиротой и лишила всего – дома, работы, имущества – в один день, вернее, вечер. Её отец продал квартиру и построил свой дом. Устроив дочь к себе в фирму, он решил, что поставил её на ноги, но… Вечер. Звук разбитого стекла. Автоматная очередь. Отец хватает её и заталкивает в кессон под домом, затем опять стрельба, крик матери… и тишина, за которой последовал звук пожара. И теперь она сидит в лёгком пальто, которое успела схватить, выбегая из огня. И впереди – неизвестность.
Влад и Нина прожили вместе три месяца. Счастье, наконец, появилось в глазах мужчины, и жизнь начала приносить радости. Нина забеременела, а будущий отец прыгал вокруг неё на цыпочках… Три месяца – много это или мало после тринадцати лет войны, смертей, убийств, крови и напряжения? Для Влада это было третьей жизнью. Он помнил каждую минуту, каждый миг счастья.
Два часа назад всё рухнуло. Они шли из магазина. Хоть и вечер, но было светло. Дорога до дома пролегала под мостом. Можно, конечно, было съездить и на машине, но зачем? Так приятно пройтись вдвоём по улице, обнявшись.
Четверо щенков-малолеток, лет шестнадцати-семнадцати, стояли на неосвещённой дорожке под виадуком. Влад даже не придал значения этой компании, а вот Нина заволновалась. Покрепче взяв мужчину под руку, она прижалась к нему всем телом.
– Эй, влюблённый! – услышали они окрик. – Нам понравилась курточка твоей шмары!
Влад обернулся и посмотрел оценивающе на кучку подростков.
– Шли бы вы домой, сопляки, – ответил он, – а то мамки волноваться начнут.
В этот момент, с другой стороны, ещё трое подростков отрезали им путь к дому.
– Ты бы заткнулся, придурок, – опять подал голос кто-то из компании. – А чтобы в следующий раз не гавкал, мы и тебя разденем.
Обе компании и спереди, и сзади приблизились. Влад спокойно посмотрел на них и сделал шаг в сторону, пряча Нину за спину.