Прихожу, и что же? Нади нет. Первая пара началась – нет. Звоню – не берёт трубку. Завалилась, что ли, досыпать, после нашего разговора, да так и проспала? Значит, вылазка в больницу откладывается на неопределённый срок, вернее мои от неё отговорки. На перемене постарался отвлечься болтовнёй, не слишком успешно – на душе всё равно было тревожно. К середине второй пары, я уж ждать перестал, и даже начал вникать в то, что втолковывает математик – вдруг является. Рот до ушей. Математику, на справедливое его возмущение, нагрубила, как водится, плюхнулась возле меня, выдохнула: "Нашла!". Я чуть на месте не подскочил! Как это нашла? Без меня ходила? И видела его? Укол ревности. Улыбается. Всё в порядке с ним, стало быть? Почему одна пошла? Неужели тоже в него влюбилась? Чувствую, у меня голова сейчас взорвётся. На месте оставаться нет никаких сил. А она сидит, сияет, и за математиком записывает, как ни в чём не бывало. По крайней мере, видимость такая. С горем пополам до конца пары я высидел. От звонка вскочили оба, как ошпаренные, помчались на улицу, за трансформаторную будку, где у нас курилка общая, но увидев, что там уже старшекурсники стоят, развернулись, не сговариваясь, побежали в укромное место за кустики возле забора. Надя уже на ходу начала трещать, сообщая подробности:
– У меня автобус опоздал. Думаю, всё равно первая пара началась, чё-то как торкнуло меня, зайти да пошустрить там, разведать, что к чему. Нет, ну мама явно была права. Спрашивать бесполезняк полный. Она, главно, меня предупреждала, а я думала умнее всех, блин. Ни хрена никто не будет тебе говорить. Уроды! Главно дело, сами ещё начинают доматываться: кто, да что, да зачем. И все посылают только…
Вот оказывается в чём дело! Опять незаслуженно её заподозрил. Просто добираемся-то мы до учебы по-разному: меня на машине подвозят почти к самому зданию, и я через ближайшую к колледжу проходную вхожу. А она приезжает на автобусе, заходит через дальние ворота, а потом идёт ещё по всей больничной территории. Вот на неё по дороге вдохновение и снизошло. А я-то уж незнамо что себе нафантазировал: у них уже свои отношения, своя, никак со мной не связанная жизнь. Впрочем, одно другому, ведь, не мешает. Зашла по вдохновению, а дальше пошло-поехало. Я сейчас только понял, как ждал, надеялся, что станет она меня уговаривать, и я поддамся, и будет повод увидеть его, поговорить, а потом оправдаться, что не мог не пойти. Теперь всё кончено. Теперь действительно можно не ходить никуда, ведь Надя его уже навестила. Сердце моё заколотилось, щёки запылали, и как-то неприятно заныло внутри.
– Огнестрельное, прикинь!
Господи, да я же всё прослушал. Что она там болтала? Так и не понял, то ли выведала где он, то ли случайно на него наткнулась. Ладно, теперь уж не важно. Рассеянно повторил:
– Огнестрельное?
– Ты меня слушаешь вообще? Ему прострелили ногу! Охренеть! Он главно, в десантуре два года отслужил невредимый, оттуда в милицию пошёл, ещё три года в УГРО, тоже ни царапины, и надо было уволиться, чтобы в мирное, блин, время, средь бела дня прострелили ногу!
Ничего себе! Как Надя выражается, охренеть! Он столько ей уже успел поведать. И милиция и десантура. А я ни при чём.
– У тебя живот, что ли, болит?
– С чего ты взяла?
– Да ты какой-то, то красный, то вон бледный. Не слушаешь меня ни фига. В туалет хочешь?
– Нет.
– Я тоже, кстати, хочу. Ладно, пошли по тубзикам, и на урок. Всё равно тебе не интересно. Я тут распинаюсь, как дура, а ты в отключке.
– Мне интересно. Подожди!
– Пошли, пошли. На горшок и к знаниям!
Следующая пара, как раз, моя нелюбимая химия. Надя-то к знаниям вон тянется, пишет. А я? С ума схожу потихоньку. Десантник, милиционер. Вот откуда такие мускулы. Это вам не стриптизёр и даже не бодибилдер. Настоящий мужчина. Воин. Нет, Митенька, всех поголовно ты не соблазнишь, и не мечтай. Такого, как он – ни за что. Интересно, понравилась ему Надя? И как она себя с ним держала? Как со мной, как со всеми, или иначе? Я знаю, грубость у неё напускное, маска. Конечно, не станет она грубить при таком парне. Не выдержал, наклонился к ней, шепчу:
– Ты ещё пойдёшь?
А она мне, чуть ли не в слух:
– Куда? В туалет?
– Издеваешься?! В больницу.
Она как давай хохотать. Я чуть под парту не залез. Думал, нас сейчас выгонят. Не выгнали, но назвали сладкой парочкой и рассадили. Я покорно перешёл на другое место. А всё-таки, пойдёт или нет? И позовёт ли с собой? И если позовёт, ведь надо признаться, я очень хочу, чтобы позвала, идти, или нет? Эх, кого я обманываю? Не то, что пойду – побегу со всех ног. К чёрту всё. И Митины теории и Аркашины предубеждения и мои благие намеренья. Я хочу его видеть. Его плечи, руки, глаза. Хочу сидеть у его постели и слушать, раскрыв рот, истории о том, как он в армии служил. И мне больше ничего не надо. Разве я посмею сунуться к нему с лаской или поцелуями? О, как сладко было бы его целовать! И гладить волосы, спину, лицо, как сегодня во сне… Звонка не слышал – провалился в грёзы. Очнулся от того, что Надя кричит. Вернее просто от того, что кто-то кричит, не сразу понял, что это Надя. Каким-то визгливым, совершенно неестественным голосом.
– Что ты сказала, сука, повтори!
И не успел никто опомниться, она набросилась с кулаками на одну из наших девчонок. Та визжит, отбивается, как может, а Надя, серьёзно так, её колотит. Химичка испугалась: "девочки-девочки", "перестаньте-перестаньте" – какое там! Несколько человек их кинулись разнимать – бесполезно. Надька прямо озверела. До меня не сразу дошло, что нужно вмешаться. Ухватил её сзади за локти, стал оттаскивать.
– Пусти, я убью её, суку!
Вывернулась и меня ещё по уху огрела. Тогда только успокоилась.
Прибежал охранник. Надю отволокли к директору. Потом ту девочку пригласили, и половина группы двинулась в том же направлении. Меня все спрашивают, что случилось, а я не то, что ответить, вообще опомниться не могу. Из разговоров возле директорского кабинета, худо-бедно выяснилось, что та девица, когда меня отсадили, что-то обо мне сказала, или о наших с Надей отношениях, какую-то, вроде бы, гадость. Минут через пять в кабинет стали вызывать свидетелей, но меня почему-то не пустили. А ещё минут через двадцать, та девочка вышла вся красная, с огромным фонарём под глазом и злобным выражением лица. Подружки к ней кинулись: "ну что?!"
– Ничего, – ответила она, прожигая меня ядовитым взглядом, – её из колледжа выгоняют.
У меня внутри всё перевернулось. Я выбежал на улицу, лихорадочно отыскивая кнопку автоматического набора. Отец приехал через полчаса. Надя от директора ещё не выходила. По слухам, вызвали милицию, её родителей и родителей девочки. Я кинулся к нему, обнял, не удержался и заплакал. В первый раз за много лет. Сказалось напряжение последних дней, сегодняшнее недосыпание, и от этого события стресс стал последней каплей.
– Папа! Надю из колледжа выгоняют!
Он утешил меня, успокоил. Погладил по голове, как в детстве. Руки у него такие тёплые, мягкие. Как я люблю его! Милый мой папа! Сказал, что сейчас всё выяснит и пошёл в директорский кабинет.
Явилась милиция, но довольно быстро уехали. Прибежала разъярённая тётя, не составило труда догадаться, чья это мама – взрослая копия нашей пострадавшей. Надину маму я видел до этого всего один раз, она тоже приехала. Увидела меня, подошла.
– Что у вас случилось? Где Надя?
Я не знал, что ей ответить, пожал плечами и молча кивнул на дверь, откуда Надя за всё время так и не показалась. Распяли там её, что ли? Закончилось всё часам к пяти вечера. Сначала вышла Надя. Из наших почти никого не осталось, только девочкины подружки и я. Когда она вышла, все кинулись к ней. "Ну что?!". Кто-то из них даже выпалил: "Отчислили?" – "Пошла ты!" – ответила Надя, взяла меня за руку, вывела на крыльцо, где жадно закурила. Мне не оставалось ничего, как только повторить за нашими девушками:
– Ну что?!
– Да что, что? Всё нормально, – она улыбнулась. – Если бы не твой отец, отчислили бы конечно. А так эту курицу в другую группу переводят. А меня типа как на испытательный срок. Хотя твой отец столько денег директрисе отвалил, вроде как, для колледжа, что мы теперь хоть взорвать тут всё можем к чёрту – заново отстроят и слова не скажут. И этой дуре матери её, на лечение типа, чтоб не возбухала. Мы теперь с вами за всю жизнь не расплатимся.
Я очень смутился.
– Ну что ты! Вообще ты сама-то как?
– Жрать охота.
– Ещё бы. Они тебя там весь день продержали. Зачем ты бросилась-то на неё? Что она такого сказала?
– Она знает, зачем.
– Ладно. Остынь. Ты к Ярославу-то пойдёшь ещё?
– Какой Ярослав, блин! Ты что совсем не втыкаешь? У меня тут чуть жизнь вся не рухнула, мне вообще не до чего.
И действительно, зачем я сейчас к ней с этим? Она устала, перенервничала, а я всё о своём. Наконец и родители вышли. Надина мама беспрестанно благодарила моего Аркашу, и ругала Надю. Правда, попрёки её в адрес дочери выглядели несколько наигранно. Было видно, что она довольна благополучным разрешением, и страшного Наде ничего не грозит. Отец предложил их домой подвезти, но Надина мама сказала, что они и так уж слишком многим ему обязаны и не хотят ещё обременять. Папа тоже любезно ответил в том роде, что всё ради детей. Короче говоря, пообменивались любезностями и Надя с мамой на автобус пошли, а мы к отцовой машине. Но у машины выяснилось, что у папы ещё дела сегодня и я поеду на "своей" с водителем, а он опять поздно дома будет. Что? Все подумали, как хорошо иметь богатенького папу? А я, вот честное слово, думаю, лучше б мы с ним сейчас на автобусе вместе ехали.
Тихо, мирно, без "криминальных" разговоров, вообще, практически, без разговоров, поужинали с Митей, и я к себе поднялся. Делать особенно ничего не захотелось, включил компьютер, продолжил свои утренние изыскания. Как там дела обстоят с мужской любовью? На форуме одном нашёл горячую дискуссию, с обидными оскорблениями, с цитатами, правда, в основном, из политиков и психологов. Ничего нового. Особенно ни на что не надеясь, оставил сообщение: "Какую художественную литературу почитать, чтобы понять?". Потом подумал и добавил: "Кроме Харитонова". Я бы, наверное, так и закрыл страницу, не исключено, что больше и не вернулся бы туда, но кто-то мне ответил, почти моментально: "Хотя бы вот это", и ссылку дал. Открываю: Михаил Колосов, "Мой Демианов" роман. Симпатичный такой оказался роман, от лица молодого парня, живущего в начале 20-го века, вроде как, его дневник. Зачитался невольно – как-то сразу затянуло, и вдруг нахожу: "Если хотите, я считаю, что только такая любовь имеет смысл". Вот это да! Неужели? И потом ещё дальше: "Полное согласие и понимание безусловное. Женщина – создание непостижимое, отличное от нас до отчуждения. А человека, себе во всём подобного, можно любить так, что вы оба одно будете чувствовать". Вот это да! А действительно ведь, логично. Что, интересно, Митя на это скажет? За романом просидел часов до четырех. До конца дочитал. Слышал, как Аркаша приехал в полвторого, но не вышел к нему, не захотел отрываться.
Глава 4
На пороге колледжа меня ошарашили:
– Твоя Надя опять у директора!
Вот те на! Совсем чуть-чуть опоздал, даже пара ещё не началась. Неужели опять натворила что-то?
– А что случилось?
– Не знаем. Пришли из учебной части, позвали Никифорову к директору. А! Вон она идёт. Надь!
– Здорóво.
– Что случилось?
– Да ничего нового. Пошли в сторонке покурим.
– Какое покурим! Пятнадцать минут десятого уже.
– Не будет пары.
– Не будет?! Ты что, аудитории взорвала?
– Блин. Надо бы. Я вообще удивляюсь и на тебя, и главное, на отца твоего. У вас же денег куры не клюют, и чего он тебя в этот гадюшник отдал? Не мог разве в нормальное место учиться послать? Заграницу, например.
– Во-первых, здесь не такой плохой колледж, папа, как раз, специально узнавал – один из лучших. А во-вторых, он, конечно, может меня заграницу отправить, он и хотел, только я отказался.
– Ну и дурак. Между прочим, знаешь, кого я там встретила, у директора? Того заведующего, у которого истерила в кабинете на счёт больного, прикинь?
– Ещё не легче!
– Да не боись ты. Он по своим делам приходил, вроде бы, даже не узнал меня.
– А зачем вызывали-то?
– Предупредили. Малейший повод – сразу выкинут. Бумажку какую-то заставили подписывать. На психику давят, сволочи.
Первые две пары, оказывается, отменили в связи с торжественным собранием. Согнали всех учащихся в актовый зал. Я сначала не знал, что собрание торжественное, думаю, неужели Надю нашу при всём народе прорабатывать будут? Но, слава богу, совершенно другой повод нашёлся. Стали выступать ораторы. Сначала из нашей администрации: директор, заместитель по воспитательной работе, заместитель по учебной. Говорили, в основном, одно и то же: на какую благородную стезю мы вступаем, какая у нас гуманная будет профессия. Чтобы прониклись, особенно первокурсники, какой это требует самодисциплины и даже самоотречения, и пока к больным не допущены, ещё раз прикинули хорошенько, может быть, кое-кому стоит заранее отказаться и выбрать другой путь. В этом месте многие из наших девиц оглянулись на Надю, которая прошептала парочку ругательств. Потом нас всех заставили встать и повторить за директором слова клятвы Гиппократа. Потом второкурсники спели песню на латинском языке. А потом вышел представитель больничной администрации, по Надиному знаку, я понял, что как раз тот самый заведующий. Он почти то же повторил про медицинское благородство и братство, а потом зачитал благодарность колледжу от больницы за помощь в ликвидации последствий аварии. Особо отличившихся помощников стали вызывать на сцену, вручать грамоты. Вызывали второй, третий и четвертый курс, и мы с Надей уже стали перешёптываться о том, как бы улизнуть, не привлекая большого внимания. Вдруг заведующий этот громко так объявляет: "Никифорова Надежда, учащаяся перового курса, первая "А" группа!" Надежда, молодец, хоть изумилась до крайности, но не растерялась, стала пробираться к сцене. Заведующий пожал ей руку, поблагодарил за проявленную настойчивость при оказании помощи больному, да ещё и в пример всем поставил. Мол, за своего пациента нужно сражаться до конца, не смотря ни на что. Правда, химичка наша (она у нас зам. по воспитательной) ввернула, что Наде нужно ещё поучиться сдерживать свой темперамент. Вконец обалдевшая Надя спустилась со сцены, комкая грамоту. Я говорю: "Идём курить?" А она мне: "Ты что! Сейчас же тебя!" Я подумал, вряд ли. В наше приключение с Ярославом никто не посвящён, Надю этот заведующий, наверное, узнал в кабинете директора, видимо, он и настоял, чтобы её тоже наградили. Хороший мужик всё-таки. А меня он не видел, и вообще, мы тогда слишком быстро гулять смылись. "Хороший мужик" стал опять выкликивать старшекурсников, за ними позвал нашу старосту, подруг нашей старосты, четырёх наших парней; и в момент вручения каждому из них грамоты Надя шептала: "Потом тебя. Потом тебя". Я уж и сам забеспокоился. Всё-таки приятно было бы вот так, при всех быть отмеченным. Но меня не вызвали. Заведующий пожал руку Боре, и когда тот сходил со сцены, начал разглагольствовать о том, что тоже начинал с медучилища, и знает по опыту, что старшие курсы, хоть сложней, но интересней, а потому, получается, даже легче, пожелал успехов и передал слово директору, который объявил собранию конец.
Я расстроился. Какая-то апатия на меня нашла, разочарование. Всё сделалось безразлично. Разумеется, глупо из-за какой-то грамоты. Тем более, я на неё и не рассчитывал. Сам, ведь, логично себе объяснил, почему не дадут. Ещё во время церемонии я немного побаивался Надиного праведного гнева, в случае если меня не наградят: начнёт возмущаться, натворит снова глупостей. Теперь стало безразлично. Пусть творит, что хочет. Смотрю, действительно, ругнулась тихонько и ринулась к химичке: "Ирина Валерьевна!"... И пусть. Почему, собственно, я должен её удерживать? Ну и что, что из-за меня? Я ж не прошу ни грамоты, ни её защиты. Выбрался из толпы, отошёл в сторонку. Прикинул, сразу набрать водителю, чтобы домой меня забрал – неудобно. К тому же он всё равно отцу доложит. Стал звонить папе. Не берёт. Занят, наверное.
– Там твоя Надя опять скандалит!
А идите вы все!.. Надя, Надя, да ещё твоя, да ещё с ехидными усмешечками. Дуры. И вовсе она не моя. Я её вчера уже выручил, сколько можно? Правда, не я – папа. Но, во-первых, папа мой, во-вторых, кто его вызвал? Это только кажется, будто я счастливый богатенький мажорик, а она несчастная бедная девочка. На деле-то что выходит? Ярослав понравился мне, а бегала к нему она. "По дороге" – только отговорка, практически получилось за моей спиной. Помогали, опять же, мы Ярославу вместе, только она нахальная, а я нет. Вот и вышло, что она героиня, а я ни при чём. Папа не берёт, позвоню Мите.
– Митя! Не разбудил? Я до папы не могу дозвониться. Можно мне сегодня пораньше домой уехать?
– Ты что заболел?
Я хотел соврать, но не смог почему-то. Выдавил еле слышно: "нет".
– А почему домой? Что не так? Опять с Надей что-нибудь?
– Ну почему обязательно с Надей?! Как мне надоели все с этой Надей. Я вообще о ней слышать не хочу.
– Поссорились?
– Ничего не поссорились. Понимаешь, обидно.
Я зачем-то сбивчиво начал рассказывать эту идиотскую историю с грамотами. Что вот ей и всем нашим парням, и девчонкам некоторым вручили, а мне нет, что я тоже помогал, просто никто не видел этого.
– А другим за что дали?
– Откуда я знаю? Пацаны, небось, таскали там что-нибудь, мебель ворочали. Девчонки не знаю.
– Ясно. Короче, они засветились, а ты нет. Ну и не расстраивайся. Бывает. В следующий раз тебя тоже заметят. Найдёшь ещё повод отличиться. Не бери в голову, бери метром ниже.
Ему легко говорить.
– Так можно я домой поеду?
– Колюнь, ну ты же понимаешь, что мне решительно всё равно, хорошо ты учишься, плохо, и учишься ли вообще. Если хочешь уехать, пришлю тебе машину, без проблем. От меня что, в сущности, зависит? Тебе надо со мной ответственность разделить? Пожалуйста. Мне это ничего не стоит. Но я бы на твоём месте остался.
– Я хочу домой.
– Ладно. Петрович здесь; сейчас отправлю его за тобой.