Со странным звуком, вырвавшимся у него из горла и мало похожим на членораздельную речь, он передал письмо Анне.
Несколько недель он чувствовал себя победителем.
С тех пор как Ханна стала фру Олаисен, они с Вениамином виделись лишь в тех случаях, когда не могли этого избежать. Например, во время неожиданных визитов, от которых нельзя было отказаться.
Вениамин смирился с белоснежными зубами и самодовольством пароходного экспедитора. Таков был выбор Ханны. Говорить было не о чем.
Олаисен построил и пристань для пароходов, и здание для телеграфа. Купил землю - целый холм, от вершины и до самой воды, - и скалы, пригодные для пластания рыбы. Все, чем он занимался, приносило деньги и шло на благо Ханны.
Сразу после свадьбы, когда земля еще даже не успела оттаять, он занялся строительством дома. Дом был двухэтажный и венчал собой вершину холма. Белый, с резным штакетником вокруг сада и голубятней, которая как две капли воды походила на голубятню в Рейнснесе.
Вениамин нашел это забавным. Так же как и барскую веранду с цветными стеклами и флюгером на коньке крыши.
Ханна больше не шила для людей, теперь она наносила визиты. Очень редко она приезжала и в Рейнснес. С корзиной и чемоданом, набитыми всевозможными подарками для Стине и Фомы.
Вениамина и Анну она не предупреждала заранее о своем приезде.
Однажды в июне Ханна оказалась последней посетительницей в приемной у доктора.
Вениамин вежливо пригласил ее в кабинет.
Когда она встала и подошла к нему, он почувствовал стеснение в груди. Дверь закрылась, и Вениамин поверх ширмы глянул в окно, чтобы убедиться, что там никто не стоит. Почему? Ведь он знал, что в кабинет заглянуть невозможно. И все-таки ему стало тревожно, словно в приходе Ханны к нему в качестве пациентки было что-то предосудительное.
Он заставил себя подойти к умывальнику и, как обычно, вымыть руки. Вытирая их, он лихорадочно придумывал, что сказать.
- Чем могу служить? - спросил он.
Она нервно теребила ридикюль.
- Со мной все в порядке, я не…
Она замолчала.
Вениамин пытался угадать причину ее нерешительности. Что она не решается рассказать ему? Он украдкой наблюдал за ней. Обычное, что случается с молодыми женами? Но в таком случае она напрасно пришла к нему - это не болезнь.
- Ты поедешь сегодня в Рейнснес? Я бы хотела поехать с тобой.
Меньше всего он ожидал услышать такую просьбу. Нет, тут дело в чем-то другом. Что же она боится доверить ему?
Они не виделись с самой Пасхи. С тех пор Ханна посвежела и поздоровела. Значит, он не ошибся в своих догадках. Ему стало неприятно.
Золотистая кожа Ханны слепила ему глаза. Костюм туго облегал грудь.
Поехать с ним домой? Ради Бога. Но по пути ему надо заглянуть в Вику к больному и проверить, не воспалился ли у него шов.
- Как бы хорошо ты ни шил, а дикое мясо все равно нарастает, - объяснил он.
Ничего страшного, у нее с собой рукоделие. Она присмотрит за лодкой, пока он будет у больного.
Ханна улыбнулась и спросила, когда ей быть готовой.
- Сейчас и поедем, если тебя гонит в Рейнснес только тоска по дому, - ответил он.
Она покраснела, но промолчала.
Вениамин хотел помочь Ханне нести корзину, но она отказалась от его помощи.
Тем не менее он забрал у нее корзину и спросил про Исаака.
- Спасибо, мой муж и Исаак здоровы.
Голос ее звучал тихо. Словно она боялась, что кто-нибудь, притаившийся в придорожной канаве, может услышать ее.
Когда дома Страндстедета были уже позади, Вениамин набрался смелости и спросил:
- А ты сама? Как тебе живется, Ханна?
- Спасибо, хорошо, - не сразу ответила она.
- Выглядишь ты великолепно!
Она покосилась на него и быстро проговорила:
- Мы ждем ребенка.
Не она, а мы! Это было сказано с торжеством. А может, с презрением? Кто знает?
Конечно, она ждала ребенка. Это было видно по ней. Вениамин кашлянул и улыбнулся.
Ханна была такая маленькая. Рядом с ней он всегда чувствовал себя высоким и крупным. Теперь их заслоняли пакгаузы. На мокрой дороге никого не было. Вениамин решил, что может пожать ей руку и пожелать счастья.
Но все-таки подождал, пока они не дошли до его лодки.
- Экспедитор, наверное, счастлив? - спросил он и, поставив корзину в лодку, положил руку ей на плечо.
- Счастлив? Конечно.
Он надел рукавицы, чтобы не попортить руки, пока возится с лодкой.
- Два месяца?
- Четыре.
Он кивнул и взялся за борт. От толчка лодка скользнула в воду. Он повис на ней, кляня себя за неуклюжесть:.
Ханна хотела пройти к лодке по воде, но Вениамин удержал ее и поднял на руки.
Он твердо стоял на скользких камнях. От вспыхнувшего желания ему стало трудно дышать, и он прижал Ханну к себе крепче, чем ему хотелось. Все было как в тумане. Ее дыхание щекотало ему щеку.
Она обвила руками его шею, как раньше. Когда же это было? Кто хоть что-то знает о времени?
Он не шевелился. Лодка отплывала и снова возвращалась к его ногам. Лодка - время, бьющееся о его ноги. Ханна была легкая как перышко! Знакомая золотистая птичка, улетевшая от него и ставшая чужой.
Он держал ее на руках. Как когда-то давно. В сене. На поле. На чердаке. В конюшне. В одном из чуланов большого дома. И последний раз - в ее комнате.
- Отпусти меня, - сказала она, крепко держась за него.
Он послушался, и она разжала руки.
Но они уже перестали быть чужими.
Дул свежий западный ветер, лодка шла быстро.
Вениамин протянул Ханне свою куртку из тюленьей кожи, она закуталась в нее и замерла на носу лодки.
Подходя к Вике, Вениамин изменил курс, и ветер ударил им в борт. Он достал запасной парус и дал его Ханне, чтобы она закуталась в него. Но она уже промокла.
- Тебе не страшно? - крикнул он ей с кормы.
Она помотала головой.
- Я сглупил, нельзя было так резко менять курс, - сказал он уже у берега.
- А как же иначе? - возразила Ханна.
Когда он вернулся от больного, Ханна сидела на ящике и смотрела на море. Волосы под шляпкой растрепались. Ветер трепал одну прядь, и она металась черной полоской на фоне тревожного неба.
Она сняла чулки, чтобы высушить их на ветру. От них на камне остались мокрые полосы. Когда Вениамин подошел к ней, она спрятала покрасневшие ступни под юбку.
Его охватило бессилие. Захотелось встать перед ней на колени и спрятать ее ступни в своих ладонях, Засунуть их под рубашку, согреть.
Ханна надела чулки, башмаки и сама прыгнула в лодку с ближайшего камня.
Когда они завернули за мыс, ветер задул с правого борта. Вениамин понял, что им придется несладко. Ни цвет, ни сила волн не предвещали добра.
Он крикнул Ханне, что поведет лодку вдоль берега и между островами, несмотря на то что это потребует больше времени.
Ее ответа он не расслышал.
Он хотел поставить лодку поперек волны, но не успел, и волна обрушилась на них. Задохнувшись от ледяной воды, он почувствовал, что промок до нитки.
Ханна съежилась и крепко вцепилась в борт. Теперь внимание Вениамина было поглощено только лодкой.
Начался дождь. Он то падал отвесно, то ветер гнал его почти горизонтально. К дождю примешивались волны. Ледяные, неумолимые.
Лодка пошла быстрее, то проваливаясь между волнами, то, подобно неуправляемому корыту, снова взбираясь на гребень.
Вениамин решил пристать к берегу, но не сумел повернуть лодку. Некоторое время ему с трудом удавалось только вести ее с волны на волну. Потом он быстро изменил курс и направил лодку к ближайшему островку. С грехом пополам это у него получилось. Нос лодки с силой ударился в прибрежные камни. Вениамин выскочил в воду и с очередной волной вытащил лодку на берег. Ханна тоже спрыгнула с лодки и помогла ему. Тяжело дыша, они держались за борт.
Зубы у Ханны стучали, руки тряслись.
- Боже мой, Ханна, как ты? - простонал он.
Она не ответила.
Поставив лодку между двумя камнями, Вениамин вынул из нее корзину, свой чемоданчик, лежавший на дне балласт и попытался перевернуть ее килем вверх.
Ханна помогала ему с другой стороны. Она знала, что следует делать. Скамейки упали, и нос лодки стукнулся о землю, из отверстий для уключин побежала вода.
Они положили лодку на камни так, чтобы под нее можно было подлезть. Вениамин постелил на землю запасной парус и знаком показал Ханне, чтобы она заползла внутрь.
- Сними мокрую одежду, - сказал он.
Она вся сжалась, обхватив руками колени.
- У тебя в корзине найдется что-нибудь сухое?
Он вдруг понял, что она не хочет переодеваться у него на глазах.
- Я отвернусь.
Она не ответила.
- Будь благоразумна! - Негнущимися пальцами он начал расстегивать пуговицы на ее куртке.
Она не шевелилась, только дрожала.
Тогда он сорвал с себя мокрый свитер, рубашку и высунулся из-под лодки. Дождь лупил по его голой спине, но он в злости только мотал головой. Он уже хотел совсем выбраться наружу и оставить Ханну одну, как почувствовал на спине ее руку, ледяную и влажную.
- Ты дурачок, - донесся до него ее голос.
Прошло немного времени - вечность, секунда. Кто знает, черт побери, как ведут себя в таких случаях. Не оборачиваясь, он снова залез под лодку.
- Ну? - спросил он, зубы у него стучали.
Ханна как будто проснулась. Порылась в своей корзине, нашла рубашку, блузку, еще что-то.
Полулежа, полустоя на коленях под низким сводом лодки, она стала раздеваться, снимая с себя одну вещь за другой.
Вениамин пытался отвести взгляд.
Она выжимала волосы, словно надоевшую тряпку. То совсем рядом с ним, то где-то в сумраке пылали ее глаза - фосфорическое свечение в черной пучине. Они молили и требовали.
Почему Ханна сняла с себя все? Почему, снимая вещь за вещью, не заменяла их тут же сухими? Почему?
Она не успела прикоснуться к сухой одежде, как он потерял рассудок.
Они лежали на твердом и влажном ложе, как можно дальше отодвинувшись друг от друга. Но когда ночной холод безжалостно всадил в них свои зубы, он придвинулся к ней и укрыл их обоих всем, что нашлось под рукой.
- Только бы ты не простудилась, - прошептал он.
Но вот утреннее солнце упало ему на лицо, и он понял, что в будущем эта ночь может им обоим стоить больше, чем они смогут оплатить.
- Отвези меня домой в Страндстедет, - попросила Ханна, уже сидя в лодке.
Он промолчал и ни о чем не спросил.
- Высадишь меня в бухте к западу от церкви.
- Почему? Ведь оттуда тебе далеко до дому.
- Он может увидеть нас, - чуть слышно ответила она.
- Ханна, люди видели, как мы садились в лодку. Мы не виноваты, что разыгралась буря. - Вениамин заставил себя улыбнуться.
Ведь они шли к лодке мимо стольких домов, мимо стольких окоп!
- Все равно, я не хочу, чтобы нас видели вместе.
- Ты жалеешь, что поехала со мной?
Прошло немного времени. Кто, черт побери, хоть что-то знает о времени? Пока не поймет, что уже слишком поздно.
- Нисколько, даже если я теперь из-за этого умру от родов!
Она плюнула вслед своим словам, словно произнесла заклятие. Ее глаза были бездонны. Темные волосы стянуты в тугой узел и прикрыты шляпкой, высокие скулы блестели.
Обезумевшие чайки дрались из-за рыбы. Солнцу лишь изредка удавалось прорваться сквозь возмущенное небо. Ветер был попутный, как на заказ, чтобы добраться до бухты за церковью.
- Если я снова забеременею, ты встретишься со мной опять? Как теперь? - спросила Ханна.
Он не сразу понял смысл ее слов. У нее покраснела даже шея, но она упрямо не сводила с него глаз.
- Если ты снова забеременеешь? Что ты хочешь этим сказать?
- Я не хочу зачинать своих детей в блуде. Только я одна должна расплачиваться за свой грех.
Он долго пытался придумать ответ, в котором не было бы лжи.
- Нет, Ханна, больше нет! Но я ни в чем не раскаиваюсь.
Не подходя к берегу, он закрепил руль и перелез к ней на корму.
- Ханна, ты мне не чужая. Посмотри мне в глаза!
Они молча приникли друг к другу.
По пути домой Вениамином овладел страх.
Неужели Ханна все подстроила? Испортила репутацию и ему, и себе? А он? Выходит, он только ждал случая? Или - что еще хуже - ему следовало жениться на Ханне?
Анна не находила себе места от тревоги. Но стоило из-за бугра с флагштоком показаться его лодке, как ее тревога сменилась необузданной радостью.
Она накинула шаль и, смеясь сквозь слезы, бросилась ему навстречу.
Он обнял ее, но это был не он. Другой. Этот другой мужчина смотрел на нее со стороны и удивлялся, как она похудела.
Он же успокоил Вениамина - вряд ли это случилось за одну ночь.
А может, все объяснялось тем, что он все еще обнимал другую женщину?
Вениамину не хотелось думать об этом, но его мучила беспомощность от сознания, что он даже не заметил, как похудела Анна.
- Ты насквозь мокрый! - испуганно воскликнула она. - Я боялась, что ты утонул!
- Нет, обошлось и на этот раз. Но уж теперь я непременно займусь дорогой через горы, - пробормотал он.
Вечером, лежа рядом с Анной в кровати с пологом, Вениамин рассказал ей о непогоде, о ночи под лодкой, и после его рассказа все как будто очистилось.
Ханны там не было. Поэтому он даже не упомянул о ней.
- Как тебе одному удалось перевернуть лодку? - воскликнула она.
Этот другой посмотрел на Анну, поцеловал ее в нос, погладил по голове. И этот другой не испытывал ни малейших угрызений совести из-за того, что все обошлось без осложнений.
Глава 18
Дело шло к весне, но в Берлине стоял настоящий зимний мороз. Служанка весь день топила печи, пока стены прогрелись.
Дина держала в руках два письма. Одно - из Рейнснеса, другое - от знакомого адвоката.
Письмо из Норвегии дошло до Берлина быстро, другое шло на удивление долго. Оба были датированы 22 февраля 1878 года.
В старинном календаре этот день был отмечен камнем. В знак того, что именно в этот день святой Петр бросил на землю раскаленный камень, дабы земля согрелась и лед растаял.
Дина сидела перед большим зеркалом. В ее темных волосах блестели серебряные пряди, но морщины скорее угадывались, чем были видны. Словно кожа, научившись сопротивляться возрасту, покрыла лицо тонким защитным слоем.
Лишь когда, как сегодня, неприятности или чувства заставали ее врасплох, этот слой трескался и обнажал морщины.
Обстановка комнаты говорила о вкусе и любви к роскоши и в то же время казалась почти выхолощенной в своей простоте. Картины, в углу - виолончель, посредине комнаты - рояль. Над ним большая хрустальная люстра; люстра слабо позванивала, когда тремя этажами ниже открывалась парадная дверь или мимо дома проезжали пролетки.
Белая кафельная печь от пола до потолка занимала целый угол. Медная дверца была открыта, отблеск огня падал на строгий узор паркета.
Письмо от адвоката Дина сложила и спрятала в шкатулку под почтовую бумагу и конверты.
С другим подошла к одному из трех окон, выходивших на шумную улицу с липовой аллеей. Она открыла окно и высунулась в него.
День близился к вечеру, падал снег. До нее долетали топот копыт, звук торопливых шагов, стук колес и перекатывающихся бочек. С веток деревьев свисали солнечные лучи.
Дина высунула в окно руку с письмом, и оно мягко затрепетало среди снежинок.
К парадному подошел высокий мужчина.
Она помахала ему письмом.
Аксель не смотрел вверх, поэтому она сунула в рот два пальца и свистнула. Он тут же поднял голову, снял шляпу и махнул Дине.
Она подняла руку и уронила письмо вниз. Серьезно и молча выпустила его из руки, и они оба следили, как оно летело по воздуху.
Аксель поставил на землю докторский чемоданчик и попытался схватить падающий листок. Он бросился к нему всем своим крупным телом, но не поймал, лишь сделал несколько нелепых прыжков.
Слабый ветер, играя, держал письмо в воздухе и позволял снежинкам медленно скользить по бумаге. Чернила расплылись прежде, чем оно намокло и отяжелело настолько, что наконец упало на землю.
В конце концов Аксель схватил его и, наклонив голову, стал читать. Потом снова взглянул на окно.
Но Дина уже закрыла его.
Аксель протянул Дине письмо и поцеловал ее. Но она не взяла письмо, и оно на мгновение замерло в воздухе между ними. Наконец Аксель выпустил его, надеясь, что оно упадет на консольный столик под зеркалом.
- Ведьма! Почему ты бросила мне письмо? Когда оно попало ко мне в руки, его уже невозможно было прочесть. От кого оно? - спросил он и поцеловал ее в губы.
- От Анны. - Дина помогла ему снять пальто.
Аксель подошел к печке и стал растирать перед огнем замерзшие руки.
- От Анны? - равнодушно спросил он. - И что же она пишет?
- Она живет в Рейнснесе. Там сейчас темнее, чем летом.
- Почему?
- Зима.
- Понятно… А Вениамин?
- Наконец получил докторскую лицензию.
- Эти норвежцы - законченные идиоты! - воскликнул он.
- Но все-таки они дали ему лицензию.
- Отпразднуем?
Он обернулся к ней и кивнул на приоткрытую дверь спальни.
- Не сейчас.
- Почему ты так сурова?
- Я думаю.
- О чем?
- О моих домашних.
Он засмеялся и потянулся к ней.
- И что же ты о них думаешь?
- Я еще не кончила думать.
- Понятно. А что еще было в письме Анны?
- Она просит меня приехать.
- Они все время просят тебя приехать. Давай наконец съездим.
- Мы?
- Да, я поеду с тобой.
- Нет.
- Почему же?
- Потому что там, на севере, меня ждут муж и родные, которых я бросила.
- Подумаешь, это было полжизни назад. Твой муж знает, что ты… что мы…
- И поэтому мне позволено оскорбить его, притащив с собой любовника? Никогда!
Дина невозмутимо прошла в спальню и надела шляпу.
Аксель пошел следом и, пока мыл руки, через плечо наблюдал за ней.
- Где мы будем обедать? - спросила она.
Он обернулся так резко, что разбрызгал мыльную воду.
- Разведись! - сказал он сердито.
Она приколола шляпу булавкой и взяла ручное зеркальце, чтобы посмотреть, как шляпа сидит сзади.
- Нет!
- По-моему, вам давно пора развестись! Или я ошибаюсь?
- Я не могу развестись с Андерсом.
Он схватил полотенце и, вытирая руки, грозно двинулся к ней:
- Можно узнать, почему?
- Я никогда не опозорю брата, от которого видела только добро.
- Боже милостивый, так ты вышла замуж за брата? Но ты уже много лет не занималась кровосмешением. К тому же ты опозорила его, когда уехала из Рейнснеса.
- Замолчи!
Дина приложила палец к его губам и покачала головой.
- Какого черта! Должна же ты наконец принять решение! Поезжай домой, поговори с ним. Андерс - старый человек, он все поймет. А потом мы поедем в Берлин и поженимся.
- Потом? После чего?..