И продолжала: он ошибается, если думает, будто она вернулась только затем, чтобы купить здесь гостиницу. Она не знала, что ее здесь ждет. Разве что принудительный аукцион за долги. И не надеялась на возможность что-либо изменить. Но все оказалось не так страшно. Если позволяет здоровье и работает голова, здесь есть к чему приложить руки. Но главное, они должны принимать участие в том, что происходит в Страндстедете.
- Тебе, Вениамин, нужен настоящий кабинет, а не та жалкая нора на задворках, в которую ты заползаешь, когда погода не позволяет тебе вернуться в Рейнснес. Если вы с Анной решили остаться в Нурланде, вам надо переехать в Страндстедет. Там Анна сможет преподавать в школе, когда учителя отвлекают другие дела. И кто сказал, Вениамин, что ты не получишь практику после старого доктора?
Мужчины разом подняли на нее глаза. Откуда ей это известно?
- От редактора новой газеты.
Вениамин не мог скрыть презрения:
- Этот редактор - сплетник и прихвостень Олаисена!
Дина серьезно взглянула на него, потом сняла жакет и заявила, что надеялась встретить с их стороны больше интереса к будущему Рейнснеса. Разве им безразлично, какими средствами она располагает и сколько сможет вложить в Рейнснес?
Она достала портфель, разложила бумаги на потертой кушетке - чертежи, документы - и больше уже не делала попыток оправдать свои действия.
- Начнем с верфи.
Она объясняла, показывала, называла цифры, прочла договор о финансовой ответственности компаньонов. Не ожидая согласия или возражений, начала объяснять чертежи. Фундамент они заложат еще до снега. А весной уже смогут принять первые заказы. К лету, то есть в июне 1879 года, верфь будет готова!
Андерса захватил ее рассказ.
- Я только не понимаю, кто финансирует пятую часть расходов? - спросил он.
Дина показала на пункт в договоре, в котором говорилось, что Олаисен и она вносят по две пятых наличными. А одну пятую покроет Олаисен, заложив свой дом. С этим уже все в порядке. Каждый из компаньонов имеет преимущественное право выкупить долю партнера, если тот по какой-либо причине захочет выйти из дела, возможно, не справившись со своими обязательствами. Кроме того, у них есть письменный договор, предусматривающий, что в случае возникновения серьезных разногласий между партнерами каждый имеет право без предупреждения изъять из дела вложенные им средства.
- Предположим, вы поссоритесь и он изымет свою долю? - спросил Андерс.
- Я не пропаду, - улыбнулась Дина.
- А если это сделаешь ты? - спросила Анна.
Дина пожала плечами:
- Это уже забота Олаисена. Он взял заем под заклад своей недвижимости и вряд ли захочет ссориться со мной.
- Как бы там ни было, доля Олаисена на одну пятую больше твоей, значит, преимущество на его стороне, - заметил Андерс.
- Это справедливо. Идея принадлежит ему. Он провел предварительную работу и рискует, взяв заем. А я только вкладываю деньги, чтобы в будущем получать прибыль.
Дина по очереди оглядела всех. Они молчали, и она взяла последнюю стопку документов.
- А если ваше дело провалится? - мрачно спросил Вениамин.
- Ни одно прежнее дело Олаисена не провалилось, так же как и мое. Почему вы думаете, что теперь чутье нас обманет? Нашим судовладельцам приходится прибегать к услугам верфей на юге. Чтобы переделать шхуну в пароход, Олаисену пришлось отправиться в Трондхейм. Почему этим нельзя заняться у нас? Но мы начнем с небольших ботов, а там будет видно. Верфь для больших стальных судов? Что скажете?
- Ты сумасшедшая, - произнес Вениамин. - Что тебе известно о таких судах?
- Мне ничего, а другим известно. Хотя бы в Германии.
- Ты могла бы пустить эти деньги на Рейнснес, поставить его на ноги.
Они поняли, что терпению Дины есть предел. Она нахмурила брови, погасила сигару и наклонилась к Вениамину:
- И чем же мы в Рейнснесе станем заниматься? На что мы все вместе с ним будем существовать, когда деньги кончатся? На твое докторское жалованье?
Вениамин изменился в лице.
- Поступай как знаешь! - Он встал и хотел уйти. Уже стоя на пороге, он спросил, намерена ли она жить в Норвегии, пока строится верфь.
- Да! И в Рейнснесе, и в Страндстедете!
Он посмотрел на нее с безнадежным отчаянием:
- А Андерс? Поедет с тобой в Страндстедет? Или он годен только для разового употребления?
Анна вскочила и бросилась на Вениамина. Заколотила кулаками ему в грудь. Из горла у нее вырвался странный звук. Но это были не рыдания.
Дина громко задышала. Дыхание со свистом вырывалось у нее изо рта.
- Вениамин! - с грозным спокойствием одернула она его.
Он вышел в лавку и сел на стул перед прилавком. Долго переводил глаза с ящика на ящик. Некоторые были приоткрыты, и из них доносился древний, столетний запах. Столетний? А может, и старше. Ему вдруг захотелось узнать, сколько лет в Рейнснесе держали лавку. Историю Рейнснеса. Теперь эта история подошла к концу, а никто даже пальцем не шевельнул, чтобы помешать этому. Даже он.
Знакомое чувство бессилия овладело им. Маленький мальчик ждал, когда его всемогущая мать, Дина Грёнэльв, закончит обсуждать дела в конторе.
Видения вились у него в голове, как змеи. В нем вспыхнула ярость. Глаза застлал красный туман, и все потеряло значение. Он утратил власть над собой.
Не помня себя, Вениамин ворвался в контору. Он даже не взглянул на троицу, которая снова склонилась над бумагами Дины. Плевать ему на то, чем они заняты! Он должен сказать ей все, что думает!
Они подняли на него глаза.
- Можешь уезжать и возвращаться домой сколько тебе угодно, Дина, но предупреждаю тебя: не маши у нас перед носом деньгами, которые могли бы спасти Рейнснес и которые ты пустила на осуществление мечты Олаисена!
Дина первая оправилась от удивления.
- Сказано без обиняков! Но я не закладываю Рейнснес. Напротив, хочу привести его в порядок. И для этого не беру взаймы ни одного эре.
Ее тон еще больше разозлил Вениамина.
- Пусть ты бросила меня, Андерса, Рейнснес, но от покойников тебе не сбежать!
Дина положила обе ладони на стол и села в крутящееся кресло. Оно слегка скрипнуло.
- А вот об этом ты мог бы выразиться и яснее, - шепотом сказала она и с вызовом посмотрела на него.
- Помнишь русского? Он являлся тебе в эти годы? Выстрел грянул осенью пятьдесят шестого!
- Вениамин! - Андерс прибегнул к командирскому тону. Но Вениамин и не думал повиноваться:
- Помнишь, как он лежал? Помнишь кровь?
Теперь в голосе Андерса звучала мольба:
- Ради Бога, Вениамин… подумай о позоре, что ты можешь навлечь на нас…
Но Вениамин выплескивал Дине в лицо, которого уже не видел, один ушат за другим. Кричал о мальчике из Рейнснеса, который только в Копенгагене, уже став доктором медицины, узнал, кто его отец! Сопливый мальчишка год за годом копил свои обиды. Теперь они вырвались наружу. Он припомнил все разы, когда она переставала быть матерью и становилась только Диной Грёнэльв. Припомнил, что она заставила его жить с трупом. А потом взяла и уехала от них! Сбежала! Он был для нее все равно что картонка для шляп, которую необязательно брать с собой. И Андерс тоже. Теперь дошла очередь до Рейнснеса. Она сметает их всех со своего пути, как грязь!
Он был опьянен своими словами. Или они были его оружием? Наконец!
Помнит ли она, как однажды спросила у него, что такое любовь? Любовь? Черт ее видел, эту любовь! Стоило любви объявиться в Рейнснесе, как ее убивали. Благодаря ей! Ей!
Он погрозил Дине пальцем таким жестом, которому позавидовал бы любой проповедник. Невидимая ветряная мельница молола и молола слова, слетавшие с его губ. Накопившиеся с годами бессилие и ревность отталкивали друг друга и старались обратить на себя внимание.
Наконец Вениамин почувствовал себя опустошенным. Он съежился, как ссохшаяся шкурка. Его речь замедлилась, но он не замолчал, а снова потребовал, Дина вспомнила лежавшего в вереске русского.
- Он был убит! - крикнул вдруг Вениамин, будто только что нашел подходящее слово, и всхлипнул. После этого наступила тишина.
Анна не спускала с него глаз, этого человека она видела впервые. Потом, словно защищаясь, обхватила себя руками.
Дина все время следила за Вениамином. В лице у нее не было ни кровинки. Когда он наконец замолчал, она тяжело вздохнула. Казалось, этот взрыв принес ей облегчение.
- Это все, Вениамин? - прошептала она.
Почти неслышный звук заставил их обратить внимание на Андерса. Он странно сжался, пытаясь просунуть руку под жилетку. Потом словно опал. Его тело попыталось освободиться от кресла, но не смогло, потому что левая рука вцепилась в подлокотник.
И тут же раздался грохот, вызванный уже не телом Андерса, а креслом. Его углы со скрежетом процарапали пол. Сам же Андерс, не издав ни звука, полулежал в опрокинувшемся кресле.
Но благодаря ему к конторе вернулось ее былое достоинство.
Спустя мгновение - а может, целую жизнь? - доктор Грёнэльв стоял перед ним на дрожащих коленях и констатировал смерть.
У Андерса остановилось сердце.
Карна еще издали услыхала, что папа на что-то сердится. Но не остановилась. Она бежала, чтобы передать ему срочное сообщение!
В дверях конторы она замерла, не понимая, что там происходит. Но папа больше не бранился.
- Из Плассена приехал гонец, там у кого-то течет кровь! - неуверенно сказала она, держась за дверь.
Бабушка подняла руку, словно хотела сказать "тс-с!", но не сказала. Рука ее почему-то поднялась с пола, бабушка сидела на полу, лицо ее было скрыто волосами.
Рядом с ней, вытянувшись во всю длину, лежал Андерс. Карна подумала, что у лежащего Андерса ноги длиннее, чем у стоящего.
Они все сидели на полу в полумраке. Андерса вообще почти не было видно. И вдруг это оказался уже не Андерс, а Олине.
Карна оцепенела. Только губы продолжали шевелиться. И дрожать. Она попыталась сжать их. Но они снова раскрылись.
Папа был как камень, он не смотрел на Карну и ничего не сказал.
- Иди ко мне, Карна! - позвала бабушка. - Андерсон только что умер. - Она прикрыла рукой лицо Андерса.
Потом она убрана руку, и у Андерса больше не было глаз. Он просто лежал на полу. Как будто спал, и его нужно было разбудить, потому что Сара пришла читать ему вслух газету.
Карна не могла подойти к бабушке. Ноги не слушались ее.
Папа встал, но казалось - он вот-вот упадет.
- Дина! Анна! Простите меня! Боже мой, Андерс! Простите меня!
Слова вырвались откуда-то из живота. Карна слышала, как они там плачут, потому что хотят выбраться наружу.
- Бедная девочка… Что за человек твой отец! - прошептал он и, проходя мимо, погладил Карну по голове. Лавка отозвалась эхом на его шаги. Потом Карна услыхала, как он бежит к дому.
Анна вскочила и побежала за ним. Карна не поняла, догнала она его или нет. Папа всегда бегал быстро, когда ему сообщали, что кто-то поранился. Но Анна непременно должна была догнать его.
Карну начало трясти. Она никак не могла унять дрожь. Зубы у нее стучали.
- Иди сюда, садись! - донеслось до нее издалека, оттуда, где были бабушка и Андерс.
Карна сделала над собой усилие. Она робко подошла и села, прижавшись к бабушке. Ей было стыдно, что у нее так стучат зубы, но она не знала, как остановить дрожь. Наконец она закусила шерстяной платок, и нитки забили ей весь рот.
Значит, вот как это бывает? Человек просто падает? Все, кого она любила, упали. Но не так, как падала она во время припадка. Они падали один раз и больше уже не вставали.
- С кем же теперь будет разговаривать Анна? - услыхала Карна свой голос. Удивительно, что это пришло ей в голову.
Бабушка не ответила, но свободной рукой крепче прижала Карну к себе, а другой пригладила волосы Андерса.
- Он просил Стине подстричь его, - сказала Карна.
Вскоре они услыхали, как кто-то бежит, - сперва по аллее, потом по песчаному берегу. Был отлив, и сапоги чавкали, наступая на водоросли.
Папа и тот, чужой, тащили лодку к воде, дно лодки царапало о камни. Голосов не было слышно. Только этот скрежещущий звук, который Карна слышала множество раз. Теперь она всегда будет плакать, заслышав этот дурацкий звук.
Наконец Карна не сдержалась:
- Бабушка, почему папа сказал: "Бедная девочка… Что за человек твой отец!"
- Он был расстроен, потому что рассердился на меня как раз перед тем, как Андерс умер.
- Это он виноват?
- Нет! Разумеется, нет.
- А почему он рассердился?
- Потому, что когда-то я совершила поступок, которого он не мог понять. И еще потому, что я уехала от него в Берлин.
- Вы теперь не друзья?
- Конечно, друзья! - сказала бабушка, покачивая Андерса.
И вместе с ним покачивая Карну.
Послышалось множество шагов. Сперва за дверью. Потом в лавке. Анна, Фома, Стине, Сара и Уле. Стине принесла с собой свечи. Молча зажгла по свече по обе стороны от них. Но Карна знала, что свечи зажжены только для Андерса. Хотя желтое пламя на мгновение осветило их троих.
Густые седые волосы и крупный подбородок Андерса стали желтыми. И смешные седые усы. И странный бугорок на шее, который так и ходил ходуном, когда Андерс говорил или смеялся.
Бабушкины руки лежали на Андерсе.
Потом пламя свечей выросло, и свет стал белым.
Глава 7
Анна в платье лежала на постели. Вдали послышался шорох вытаскиваемой на берег лодки. Она мигом выбежала в прихожую, схватила с вешалки первую попавшуюся куртку и бросилась на берег.
Они встретились внизу в начале аллеи.
Вениамин остановился и опустил на землю чемоданчик, не отрывая глаз от ее башмаков. Серое, заросшее щетиной лицо, большие пустые глаза. Несмотря на холодную ночь, он был без верхней одежды. Ни шарфа, ни фуражки. Один рукав был мокрый. Вениамин как-то поник. Он никогда не был высоким, а тут за несколько часов его плотное, сильное туловище заметно уменьшилось. Голова, словно желая скрыться, вырыла яму между плечами. Темные волнистые волосы слиплись и падали на лицо, на котором даже в глазах не было жизни.
Глядя на человека, стоявшего перед ней во всем своем убожестве, Анна думала: "Я люблю его. Я сама его выбрала! И я все еще не знаю его. Как же так?"
Но заговорила она о другом:
- Я знаю, что ты устал, но, умоляю, давай пойдем куда-нибудь, только не домой.
Он не ответил, оставил на дорожке свой саквояж и пошел впереди нее, но не в контору при лавке, а в пакгауз Андреаса. Скрипнули петли больших ворот. Внутри было темно и очень холодно. Словно былые весны хранили тут свой холод.
Вениамин отворил ворота, выходящие в море, чтобы впустить внутрь немного света. Шаги громко отозвались в погрузочном люке, где с потолка через два яруса свисал железный крюк.
Анна уже бывала здесь. Но тогда было лето. С потолка свисали связки старых сетей и канатов. Кое-где, словно глаза, мерцали зеленые стеклянные грузила. Мелкие волны бились о камни и сваи под гнилым полом. В некоторых местах сквозь щели была видна вода.
Он остановился, держась за деревянный, обитый жестью барьер перед отверстием. До сих пор он не сказал ни слова.
Анна села на ящик. Она не знала, с чего начать разговор, хотя и подготовилась к нему.
- По-моему, ты должен рассказать мне самое главное, - проговорила она.
Время шло. Вениамин не смотрел на нее. Анну мучило чувство одиночества, но ее одиночества или его - она не знача.
- Кажется, я наговорил больше чем достаточно! - Голос Вениамина был непривычно юный и хриплый.
- Я не могу жить в Рейнснесе, не зная, что случилось. Я здесь единственная ничего не знаю. А пока я не пойму, я не могу простить.
- Простить?
- Да. Я не могу ненавидеть тебя, Вениамин.
- Наверное, так было бы лучше, - прошептал он.
Стены подхватили его слова и снова швырнули их вниз.
Анна наклонила голову и закрыла лицо руками:
- Я тебя не узнаю.
- Я сам себя не узнаю! И то, что я сделал сегодня, простить невозможно.
- Почему? Как ты мог сказать эти страшные слова? Какое убийство?
- Теперь уже ничего не исправишь. Мои слова убили Андерса!
Анна не возражала. Она сидела не двигаясь и пыталась поймать его взгляд. Отчаяние.
- Где он лежит? - спросил Вениамин через некоторое время.
- В людской.
Ей стало легче, оттого что он заговорил.
- Это был случайный выстрел? - спросила она.
- Нет, пьяная ссора из-за бутылки водки. Несколько резаных ран, - проговорил он, не переводя дыхания, словно затвердил это наизусть, пока плыл домой.
Она с удивлением смотрела на него:
- Ты хочешь сказать, что Дина убила того человека в пьяной ссоре из-за бутылки водки?
Он начал смеяться. Постепенно смех перешел в протяжный стон. Поняв, что он плачет, Анна бросилась к нему, обняла.
- Вениамин, - бормотала она, неловко гладя его по спине. От него едко пахло потом, морем и солью. И еще чем-то - лекарствами, спиртом, эти запахи неизменно сопутствовали ему после посещения больных. Это напоминало ей детство - она всегда связывала Вениамина со своим отцом.
Он прислонился к ней головой и затих.
- Пустяковая рана. Он выживет. А вот у того, у Дининого, было огнестрельное ранение… Там уже ничего нельзя было поделать.
- Она застрелила человека?
- Не спрашивай! - взмолился он.
Анна не глядя хотела снова сесть на ящик. Вениамин успел схватить ее за плечи, чтобы она не села на пол.
- Дина застрелила человека! - повторяла она, хватаясь то за ящик, то за Вениамина.
Он молчал.
- И ты никому не говорил об этом? Никому до сегодняшнего дня?
- Только Акселю, когда он сказал, что поедет за ней.
- Акселю? Но почему не мне?
- Я должен был предупредить его… о том, что с ним может случиться…
- Что ты имеешь в виду?
- Я думаю, русский простил бы ее, я думаю…
- Она застрелила его, потому что он изменил ей?
- Да.
Анна притянула его к себе на ящик. Хотела обхватить его всего целиком.
- А где ты был в это время?
- Наверху, на камне. - Он мотнул головой в направлении горы.
- Стоял и смотрел?
Он уткнулся в нее лицом. Больше он не посмеет смотреть людям в глаза.
- Сколько тебе тогда было? - не дыша спросила она.
- Одиннадцать…
Она крепко держала его. Шептала что-то бессвязное и непонятное даже ей самой. Но это помогло. Он успокоился.
- Ты можешь простить ее? - спросила она погодя.
Он ответил не сразу.
- Да. - Он тяжело дышал. - Разве у меня есть выбор? Но это ничего не значит. Ей нужно не мое прощение. Какая бы она ни была, ей не позавидуешь.
Ее пальцы перебирали его волосы на затылке, жесткие от морской воды. В углах рта у него обозначились глубокие морщины. Раньше она их не замечала.
- А кто твой отец, про которого ты не знал?
- Дина говорит, что это Фома.
- А он, что говорит он?
- Ничего.
- Ты хочешь сказать, что он всегда жил в Рейнснесе и они… и он не…
- Да.