Сказав это короткое "да", Вениамин начал безудержно смеяться. Анна тоже засмеялась. Сначала испуганно, нехотя. Словно боялась, что и на этот раз его смех перейдет в слезы. Убедившись, что ее опасения напрасны, она засмеялась по-настоящему. Они как будто искали спасения друг в друге и в этом смехе.
- Наверное, ничего страшного не было бы, если б ты узнал об этом раньше? - шепотом спросила она.
- Конечно. Ведь Иаков все равно уже умер.
- Почему Дина скрывала это? Стыдилась?
- Думаю, ей просто хотелось, чтобы Рейнснес достался мне. Я рассказывал тебе о Юхане, сыне Иакова от первого брака. Она боялась, что он станет претендовать на Рейнснес.
- Но он все-таки старший сын?
- Да. Но Дина выплатила Юхану его долю наследства, когда он учился на пастора. И пока я считался сыном Иакова, ей было проще отстаивать мои права. Впрочем, насколько я знаю, Юхан не очень-то и боролся. Но один раз он меня ударил.
- За что?
- Я не всегда был пай-мальчиком.
- Но ты не похож на Фому.
- Нет. Ты ведь слышала, Дина сегодня сказала, что я похож на старого ленсмана, ее отца.
- Он был плохой?
- Не очень хороший.
Они снова засмеялись. И долго не могли остановиться.
- Идем спать, - все еще смеясь, сказала она.
Он замер и перестал смеяться.
- Ты иди. А я должен зайти к Андерсу в людскую!
- Я с тобой!
- Когда я был маленький, я спросил у Андерса, не может ли он быть моим отцом, - сказал Вениамин, вставая с ящика.
- И что он тебе ответил?
Вениамин дышал со свистом, говорить ему было трудно:
- Мы с ним сидели здесь, в этом пакгаузе, и чинили сеть… Он сказал: "Если ты считаешь, что будешь счастлив, я могу быть твоим отцом". И пожал мне руку.
Карна проснулась от собственного голоса. Было темно и тихо. Ока открыла глаза, но как будто продолжала спать. Кроме нее, в комнате никого не было. Она не парила в воздухе, и припадка у нее не было. Она никуда не собиралась и не знала, где находится. В свете, падавшем из окна, вдруг возник папа. Очень бледный, без глаз. Она с удивлением смотрела на него. Неожиданно папа упал!
Крик был ее и в то же время чужой. Долгий. Протяжный. Непрерывный. Она набирала полные легкие воздуха и кричала, кричала, кричала.
Хотя и понимала, что папа упал и никакой крик этого не изменит. Он упал, как падают только один раз.
Потом появилась бабушка и что-то сказала. Карна не слышала ее слов, но показала ей в ту сторону, где лежал папа.
Бабушка зажгла лампу, теперь она должна была увидеть папу. Но не увидела. Карна хотела сказать, что теперь умер и папа. Но не могла. В ней не было места для слов, только для крика.
Она брыкалась и рвалась к папе, однако бабушка крепко держала ее. Очень крепко. Карне стало больно. Прислушиваясь к этой боли, она перестала кричать. Словно кто-то заткнул ей рот пробкой.
- Папа упал, он лежит там, у окна! - Она показала рукой.
Бабушка поднесла ее к окну, чтобы она потрогала папу и проверила, не ушибся ли он. Карна протянула руку, но папы там не было. Он исчез!
В дверях появилась Бергльот. У нее было такое лицо, будто она тоже видела, как папа упал. Карна заплакала.
Она опомнилась в кровати у бабушки и узнала, что все это ей только приснилось.
- Ты боишься, что папа умрет, как умер Андерс, вот тебе и приснилось, будто он упал.
- Но ведь его нет в зале? Ты сама видела!
- Анны там тоже нет. Они пошли пройтись по берегу или сидят у флагштока.
- Может, Анна тоже упала?
- Нет, они скоро вернутся. Лодка стоит на месте. Мы не будем спать и дождемся, когда они вернутся.
- Но ведь я сама видела; папа упал!
- Иногда мы видим то, чего нет… А может, это был сон.
- Не сон. У меня были открыты глаза! Ты просто меня уговариваешь, чтобы я не кричала.
- Я не боюсь твоего крика. Кричи себе сколько влезет. И мне все равно, что ты видишь. Но я открою дверь в коридор и обещаю тебе: скоро ты увидишь, что Вениамин придет и спросит, почему у нас открыта дверь. И Анна тоже.
Карна поняла, что ей остается только ждать.
Дверь в Динину комнату была приоткрыта. Вениамин и Анна задержались в коридоре. Потом Вениамин решился и заглянул в комнату.
- Почему у тебя открыта дверь? Я…
- Карне приснился страшный сон, и она хотела убедиться, что ты жив, - послышался из темноты голос Дины.
- У нее был припадок?
- Нет, на этот раз только сон.
Голос Дины звучал так, словно ничего не случилось. Как ей это удается, подумал он.
- Не бойся за меня, папа, я лежу у бабушки, потому что я видела, как ты упал.
- Упал?
- Да. Как Андерс.
Вениамин вошел в комнату и хотел обнять Карну. Но в темноте обнял их обеих. Динина рука крепко сжала его руку.
На цыпочках он вышел в коридор и осторожно прикрыл за собой дверь.
Анна прочла вслух отчет, написанный для ленсмана. Она только что переписала его набело.
"14 сентября в первую половину дня меня вызвали к Гуннару Ульсену в Плассен, которому, как мне сказали, Петтер Педерсен нанес сильный удар по голове. Волосы на голове у Ульсена слиплись от крови. Лицо и уши тоже были в крови. На коже головы были три раны. Одна - над левым виском, другая - на темени и третья - в правой части лба. Кожа была рассечена до кости, кусок кожи содран. Кость и надкостница повреждены, кость по краям раны раздроблена. Рана была нанесена с большой силой каким-то острым предметом. Несмотря на быстро оказанную помощь, рана опухла и воспалилась. После применения лекарств опухоль и воспаление прошли".
Вениамин со вздохом подписал отчет.
- Спасибо! Хорошо, что мне не пришлось писать это самому! Меня мутит, когда я вижу это на бумаге.
- Никогда не думала, что тебя может замутить от вида раны.
Если бы не смерть Андерса, она бы сейчас засмеялась, подумал Вениамин.
И вдруг она засмеялась!
- Не раны, а крови. - Он тоже засмеялся.
- Как же ты с этим справляешься?
- Не знаю. Наверное, это у меня появилось после русского.
Ему вдруг стало легче, оттого что он признался в этом. Произнес вслух. Доверил человеку, который понимает его, которому достаточно одного слова: русский.
Они стояли по обе стороны секретера. Вениамин держал в руке отчет.
- Я хочу спросить у тебя… - начала она.
- Что?
- Каким орудием был нанесен удар? Ты ничего не пишешь об этом.
- Я могу ошибиться. Мое дело - описать рану, а не расследовать, как это случилось.
Она кивнула:
- И еще одно. Я знаю, всем сейчас нелегко… но мне бы хотелось, чтобы ты сегодня побрился! Ради меня! - Она обхватила руками его лицо.
Он отложил отчет и притянул ее к себе.
Ощутив прикосновение ее мягкой теплой кожи, Вениамин понял ее мысли, в которых она не признавалась даже себе, и его охватило желание.
Свежий запах лаванды прокрался между ними, когда он расстегнул лиф ее платья.
Он почувствовал ее руку в своих волосах. На затылке. Она прижалась к нему. Губы ее были большие и влажные. Его обрадовало ее страстное нетерпение. Он хотел спрятаться в нем. Исчезнуть там, где ничего, кроме страсти, не имело значения.
Они помогли друг другу избавиться от лишней одежды. С этим они справились быстро. Анна прерывисто дышала, и лицо ее было зеркалом, отражавшим наслаждение.
Желание вдруг покинуло Вениамина, он чувствовал только нежность. Она пробежала по нему, словно волна. Поражение. Потом стеной встала усталость. Тело не слушалось его. Оно просто исчезло.
Сначала он отказался признать это. Хотел преодолеть самого себя. Но понял, что это бесполезно, и затих, спрятав свое поражение в Анне.
Она обхватила его руками и ногами и стала тихо покачивать. Увядший, он покачивался в ней. И его стыд испарился в их общем дыхании.
Он всегда знал, но отчетливо понял только сейчас: в их отношениях с Анной не может быть поражения.
Похороны длились с пятницы по воскресенье. На людской памяти в Рейнснесе еще никогда не пришвартовывалось и не вытаскивалось на берег столько карбасов и лодок. Дина отдавала распоряжения, точно все годы, проведенные за границей, имели лишь одну цель: распорядиться похоронами ее второго мужа.
Она велела соорудить портал над воротами сада. Не меньше двадцати елей пожертвовали на его украшение. Портал должен был быть вечнозеленый, как рай. Парень из Страндстедета выпилил лобзиком сквозную надпись на деревянной доске: "Память о тебе останется жить в твоих мужественных делах".
По краям надписи были нарисованы черные кресты. Под флагом висели две буквы А и Б, которые Сара сплела из веток можжевельника. Буквы переплетались друг с другом, образуя корону, их окружало сердце.
Если у кого-то и были кое-какие сомнения, то теперь все могли убедиться, что Андерса любили, почитали и что он был незаурядным человеком. После того как портал был воздвигнут, множество людей, считавших, что им сейчас не место в Рейнснесе, на веслах или на парусах проплывали мимо. До всех дошли слухи о том, что Дина из Рейнснеса воздвигла Андерсу такой памятник, что его стоит увидеть. И даже сфотографировать.
Присутствовавшие рассказывали, что перед отъездом в церковь Дина твердым голосом произнесла над гробом речь. И что она в людской, где в гробу, окруженном зажженными свечами, лежал ее муж, сыграла для него светскую мелодию. Она назвала ее "Колыбельной песней" Брамса. Странно, что она играла колыбельную для взрослого человека, Но песня была красивая! С этим никто не спорил.
Люди, не имевшие собственного мнения, ждали, что по этому поводу скажут телеграфист и редактор. Если бы они назвали это необычным и прекрасным, это бы означало, что любовь оказалась сильнее всех долгих лет, которые Дина провела за границей.
И все старые истории о ней, поутихшие с ее отъездом, истории о ее детстве и замужестве за Иаковом Грёнэльвом, обрели новую жизнь. Умение Дины быстро считать в уме и любовь к вину люди приукрасили совсем немного - эти вещи и сами по себе были достаточно невероятны. Разные истории пересказывали при встрече на дороге, во время работы на поле и редко на кухнях - ведь там их могли услышать моряки. В своих домыслах о союзе Дины из Рейнснеса с Вилфредом Олаисеном люди причислили Олаисена к сонму избранных. Человек, к которому приезжает фру Дина и с которым она ведет дела, не мог быть простым смертным.
Многие были уверены, что Дина вложила крупную сумму в верфь Олаисена. И слухи о ее состоянии росли с каждой историей.
Но кое-кто трезво смотрел на дело. И одним из них был сам Олаисен. Хотя он и наслаждался уважением, которое ему оказывали как доверенному лицу фру Дины, как он сам скромно называл себя.
Похоронный портал, воздвигнутый в честь Андерса, внушил уважение и к Ханне. Не важно, что она дочь лопарки, ведь она выросла и получила воспитание в Рейнснесе на правах дочери! По распоряжению самой Дины! Разве счету, письму, всевозможным премудростям и катехизису ее учили не вместе с доктором Грёнэльвом? Разве она не умела справляться с любыми тканями, оборками и рюшами и не шила красивейшие платья, которые словно сошли со страниц модных журналов либо были приобретены в Бергене или Бремене?
Женщины, особенно состоятельные, сокрушались, что Ханна вышла замуж за Олаисена и перестала принимать заказы. Зато сама она теперь одевается как королева. Она приезжает в церковь в бархатном пальто кофейного цвета, опушенном белым кроликом, а петли для пуговиц сделаны из толстого шелкового шнура. Ей завидует даже сама амтманша!
Другие ломали голову над тем, что заставило Дину уехать за границу, а потом вернуться домой. Они находили всякие причины, в которые верили сами, и громким шепотом передавали дальше. Наверняка у нее была какая-то тайная болезнь, которую она ездила лечить.
Жена школьного учителя утверждала, будто Дина, возомнив о себе, решила стать знаменитой пианисткой. Или играть на этой большой скрипке, как там она называется… Но ее поглотила жизнь большого города. Упражнениям на пианино она предпочла светские удовольствия с герцогами и генералами и таким образом испортила свою жизнь.
Жена кузнеца стояла на том, что Дина бежала от скуки, не разобравшись, что Андерс - самый подходящий для нее муж. Вернувшись домой, она осознала свою ошибку. Это сразу становится ясно, достаточно взглянуть на воздвигнутый ею портал, зеленый, как в раю.
Телеграфист говорил, что Дина оставила музыку, вступив в связь с крупным финансистом, который, безусловно, был евреем! Она стала его помощницей, потому что обладала непревзойденным деловым чутьем.
В рукавах фьорда, и на островах, и даже в самом Страндстедете люди жили бесцветно, не ведая настоящих опасностей и развлечений, если не считать сплетен об Олаисене. Жизнь немного оживлялась, лишь когда рыбаки возвращались с Лофотенов или из Финнмарка, а охотники - после зимней охоты на льду. Такие мелочи, как пьянство, всевозможные грешки или драки, о чем писали в газете, были не в счет.
Никаких значительных событий, которые остались бы в памяти и могли скрасить существование, там не случалось. Жизнь была настолько однообразна, что люди забывали, в каком году конфирмовались.
Но как только по округе прошел слух, что Дина из Рейнснеса велела соорудить над садовыми воротами портал в честь Андерса, все заговорили о королевских похоронах. Искра упала на трут. Огонь распространился и вызвал к жизни множество бессвязных и противоречащих друг другу историй. О Дине. О хозяевах Рейнснеса и людях, кормившихся там.
Кто-то вспомнил Динину свадьбу. Когда молодая невеста, к ужасу присутствующих, забралась на дерево, потому что жених полез к ней, а она оказалась к этому не готова. О несчастье с покойным Иаковом. И наконец о русском шпионе, который из-за нее пустил себе пулю в лоб. Подумайте, как сильно можно любить!
И тот факт, что Дина приехала в каменную церковь в черных венских кружевах с головы до ног и в вуали, расшитой бисером, так что никто не мог видеть ее лица, отнюдь не способствовал забвению старых историй.
Тем временем, пока родные подходили к гробу прощаться, на последней скамье в церкви коротали время два человека, которые могли бы рассказать о том, как в былые времена Дина к тому же прирезала свою больную лошадь. Собственноручно!
И пока орган гремел над черными фигурами, внимание присутствующих было занято исключительно вдовой. Такой вдовы здесь еще не видел никто.
Потом уже они припомнили и жену доктора, которая стояла на хорах рядом с органом и пела в честь Андерса псалмы Петтера Дасса. Голос у докторши был приятный и полнозвучный. Снизу она казалась нарисованной в воздухе.
Ее видели все, кто вопреки обычаю украдкой посматривал на хоры. Она была не от мира сего.
Глава 8
Карне разрешили поехать с бабушкой в Страндстедет. На какую-то стройку, которая называлась "верфь". Там они увидели шестерых рабочих, грязных с головы до ног. Один из них был совсем мальчик. Лицо у него тоже было испачкано. Он был похож на Аннину статуэтку, представлявшую собой негра в униформе, который держал поднос. На этот поднос Анна клала ноты.
Правда, на этом рабочем униформы не было. А если б и была, из-за грязи ее все равно было бы не видно. Когда он открыл рот, чтобы поздороваться с бабушкой, Карна увидела, что зубы у него совсем как у скелета в папиной медицинской книге.
Парень снял шапку и обнажил золотистые, стоявшие торчком волосы. Только тогда Карна поняла, что он все-таки не негр, - кожа у него на лбу под шапкой была совершенно белая.
Карна была разочарована, ей так хотелось увидеть настоящего негра!
- Как дела, Педер? - спросила бабушка и хлопнула грязного парня по плечу.
- Спасибо, не жалуюсь, - ответил он.
Карна увидела его глаза - белок окружал что-то ярко-синее с горевшим внутри огнем. Как будто она в солнечный день смотрела на море за островами.
- Сегодня со мной приехала Карна, - сказала бабушка.
Парень протянул было испачканную руку. Потом поклонился Карне, как будто она была взрослая.
- Добрый день, Карна Грёнэльв, - сказал он и поклонился еще раз. Черные губы внутри оказались розовыми. Розовое кольцо шевелилось при каждом слове.
Карна потом долго видела перед собой это розовое кольцо.
Узкая лесенка вела в "контору верфи", как ее назвала бабушка. В конторе сидел Вилфред Олаисен.
- Добро пожаловать, юная дама, - сказал он Карне.
Она подошла и сделала реверанс. Олаисен был совершенно чистый. Руки у него были похожи на папины. Но ногти у папы были чище.
Бабушка поздоровалась с Олаисеном за руку. По ее лицу Карна поняла, что ей нравится "контора верфи", потому что морщинка между бровями почти исчезла и уголки губ смотрели вверх.
Олаисен говорил много непонятного, но иногда он поглядывал на Карну и обращался к ней на "вы", точно она была настоящая дама.
- Мы видели в кузнице вашего брата, - сказала бабушка.
- Педер хороший работник, правда, лет и ума ему еще не хватает. Но он очень сильный! - гордо сказал Олаисен.
- Хотя на Голиафа он не похож. Сколько ему?
- В декабре стукнет пятнадцать. У него светлая голова! Думаю, стоит раскошелиться на его учение. Но сперва пусть научится работать руками и немного повзрослеет, - сказал Олаисен.
Карна ни у кого не видела такой красивой улыбки, с какой Олаисен говорил о своем брате, который был почти негр.
- Чему же он хочет учиться? - спросила бабушка и села на старый стул, который ей предложил Олаисен.
- Если за учение буду платить я, Педеру придется научиться ремонтировать суда. Я не бросаю деньги на ветер.
Бабушка промолчала. Других стульев в конторе не было, и она посадила Карну к себе на колени.
Олаисен тут же выбежал за дверь и вернулся с табуреткой, покрытой засохшими пятнами краски.
- Прошу садиться! - сказал он.
Карна села, стараясь выглядеть старше, чем была на самом деле.
Олаисен снял тужурку и повесил на гвоздь, торчавший в стене. Потом приподнялся на цыпочки и снова опустился на пятки. Карна поняла, почему Уле называл его "Ханнин хлопотун". Он был похож на медведя, которого Андерс однажды привез ей из Бергена. У медведя в спине торчал ключ. Когда ключ поворачивали и ставили медведя на пол, он делал десять неловких шагов.
Олаисен приподнялся на цыпочки три раза.
Когда он снова сел, бабушка спросила, как себя чувствует маленький Рикард, начал ли он ходить.
- Нет, ему только в ноябре исполнится год, - ответил Олаисен.
- А как поживает Ханна?
- Ханна здорова, у нее все в порядке, - быстро ответил Олаисен и заговорил о том, что верфь скоро будет готова и о ней следует дать объявление в газете.
Бабушка достала из сумки какую-то бумагу и начала читать вслух. Олаисен слушал, откинувшись на спинку кресла и уперев кончики пальцев друг в друга.
- "Сообщение об открытии новой фирмы. В магистрат Тромсё. В соответствии с законом о регистрации предприятий от 3 июня 1874 года сообщается, что нижеподписавшиеся Вилфред Олаисен и Дина Бернхофт открыли общее дело, включающее в себя судовую верфь и кузницу. Фирма называется "Олаисен и К°". Оба компаньона несут солидарную ответственность, но право подписи принадлежит только Олаисену. Фирма находится рядом с пароходной пристанью в Страндстедете.