Папа подошел и, словно щенка, схватил ее за шкирку.
- Сидеть! - приказал он ей, как собаке.
Потом сел сам.
- Анна! Карна! Ради Бога, давайте не будем ссориться! А то я не смогу жить.
Анна заплакала.
- Прости меня! - проговорила она и выбежала прочь.
Вскоре она вернулась с журналом и положила его в папин чемоданчик. Она больше не плакала.
Пока ее не было, папа ни разу не взглянул на Карну.
Вскоре он уехал, не позволив ей проводить себя до лодки.
Но после того дня было решено, что они переедут в Страндстедет.
До переезда Карна думала, что во всем виновата бабушка. Хотя и знала, что они переезжают потому, что папа получил должность окружного врача и должен постоянно жить в Страндстедете.
Но что-то происходило и с Анной. Она стала почти прозрачной. Особенно после Рождества, когда все гости разъехались. И папа тоже.
Анна бродила по дому в двух шалях и без конца спрашивала:
- Бергльот! Тебе не холодно?
Бергльот приносила уголь, дрова и все время топила печи.
Вокруг дома, в котором жила Стине, сугробы выросли выше окон. Даже кошка не желала выходить на мороз и начала гадить по углам.
В один прекрасный день собрала свои вещи и Бергльот. Она будет помогать бабушке в гостинице. Бергльот не могла устоять перед двумястами крон в год, бесплатным питанием и жильем.
С тех пор как бабушка приехала, все, один за другим, покидали Рейнснес. Карна решила, что виновата в этом бабушка.
Но однажды в "Гранде" она поняла, что бабушке сопутствует радость. Анна смеялась, приезжая к ней. Они втроем играли и пели.
В тот день, когда папа приехал в Рейнснес и сказал, что им осталось только сложить вещи и отправиться в путь, Карна забыла все, что она думала про радость. В своей комнате она смяла красное платье в комок. Оно было такое мягкое, но сегодня ей было все равно. Она бросила платье под кровать.
Ночью Карна проснулась оттого, что платье жгло ее сквозь тюфяк. Тянуло к ней свои красные руки. Карне пришлось встать и вытащить платье из-под кровати.
Она взяла его с собой в постель. Прижала к себе. От него пахло той бабушкой, которая когда-то приходила на чердак.
Лежа в кровати и прислушиваясь к шуршанию вьющихся роз по стеклу, Карна вдруг вспомнила, что именно бабушка привезла в Рейнснес радость. Потом она забрала ее с собой в Страндстедет. Неудивительно, что Анна стала такой грустной.
Но если радость была с бабушкой в Страндстедете, значит, и Карна тоже сможет жить там?
Конечно, Анна это понимала. Уже на другой день, после того как они узнали о предстоящем переезде, Анна взялась разгребать снег и расчистила дорожку от дома до берега.
Вернулась в дом она уже не серой, а похожей на раскрашенного фарфорового ангела, что висел на елке.
Служанка напомнила ей, что тринадцатый день Рождества давно миновал и пора бы вынести елку, но Анна сказала:
- А мы оставим ее до Пасхи. Все равно мы уедем отсюда!
Испуганная служанка ушла на кухню и закрыла за собой дверь. А Анна села за пианино и до вечера играла и пела пасхальные гимны.
Однажды во время сборов, когда кругом царил беспорядок, Карна проснулась ночью от коликов в животе. Они начались у нее, потому что она во сне рассердилась на бабушку. Но что там было еще, она не помнила.
Пытаясь сбросить с себя остатки сна, она почувствовала приближение припадка. Должно быть, она встала с кровати и, падая, ушиблась головой, потому что очнулась на полу и у нее сильно болела голова. Язык еще не слушался ее, и она не могла позвать Анну или папу.
Через закрытое окно к ней вошла Стине. Она села на стол и, болтая ногами, смотрела на Карну.
- Ты забыла, что я велела тебе читать Библию?
В комнате было холодно. Печка давно остыла. Карна попыталась ответить, но не смогла.
Стине спрыгнула со стола, чтобы помочь ей подойти к книжному шкафу. Руки у Стине были добрые, хотя сама она была в Америке.
Карна никак не могла подняться, чтобы открыть шкаф, но Стине поддерживала ее. И голос звучал очень внятно.
- Они поколебались и пали, а мы встали и стоим прямо! - сказала она по своему обыкновению.
Наконец Карна смогла открыть шкаф. И сразу увидела в темноте Библию. У нее в руках Библия ожила.
Большие буквы стояли на страницах так же, как в ту пору, когда папа был маленький и в этой комнате жила матушка Карен. Карна прочла многие книги Библии. Одни - сама, другие ей читала вслух Анна. Любимые книги Карна читала и перечитывала.
Когда она была совсем маленькая, ей разрешали только смотреть на книги через стекло. Она помнит, как садилась на корточки и на холодном стекле оставались следы от ее пальцев.
Некоторые книги были живые, они дышали. Это те, у которых на корешке и на углах была настоящая кожа. Как у Библии. Карна часто думала, что кому-то пришлось умереть, чтобы отдать свою кожу библейским историям.
Встречаясь глазами с коровой или с лошадью, она видела, что именно с их глаз и начались эти истории.
В Страндстедете книжный шкаф поставили в гостиной. Так здесь было принято. Шкаф принадлежал всем.
Глава 3
Дина любила поговорить наедине с Педером Олаисеном. Этого молодого человека можно было использовать на любых работах. Он мог быть каменщиком, кузнецом, счетоводом и даже артельным на рыбацкой шхуне. Кроме того, он был неплохим посредником, когда среди рабочих возникало недовольство.
Педер был неразговорчив. Поэтому взрослые мужчины бывали поражены, слушая, как Педер коротко и ясно излагает, как им казалось, их собственные мысли.
Олаисен со временем оказался так завален работой, что даже пожаловался Дине, что ему приходится на все нанимать людей.
У Педера были почти такие же белые зубы, как у брата, но в остальном между ними не было большого сходства.
Однако Дину, по-видимому, больше интересовало не сходство братьев, а различие между ними. Чем больше она узнавала Педера, тем лучше понимала, что и голова Педера устроена не так, как у брата.
Вилфред любил разглагольствовать, приподнимаясь на носках и опускаясь на пятки так, что его светлая шевелюра взлетала в воздух, Педер же серьезно слушал собеседника, поглядывая на него из-под упрямого светлого чуба. Иначе, впрочем, и быть не могло, принимая во внимание его юный возраст.
Хотя Педер, как и Вилфред, родился на далеком островке, где, по общему мнению, могли гнездиться только бакланы и чайки, он уже окончил реальное училище в Трондхейме. И за годы его отсутствия Вилфред обнаружил, что не может обходиться без Педера.
Педер хотел стать инженером. И чтобы собрать деньги на учение, брался за любую работу у своего влиятельного брата.
Сперва он жил у Вилфреда бесплатно. Но только до той поры, пока Вилфреду не показалось, будто Ханна чересчур внимательна к Педеру. Тогда он попросил брата перебраться в комнатушку за кузницей. Она была такая крохотная, что Педеру пришлось укоротить кровать и спать почти сидя.
Но он не жаловался. Вряд ли он был недоволен, оказавшись вне пределов внимания и поучений Вилфреда. Куда тяжелей была для него мысль о колотушках, которые, как он знал, выпадали на долю Ханны.
Вилфред унаследовал некоторые качества их отца. В свое время, когда Педер жил на острове, ему доставалось от них обоих. Чтобы уберечь голову, он научился простому правилу. Оно заключалось в том, чтобы стараться избежать наказания и не оказывать сопротивления.
К счастью, могучий кулак отца покоился сейчас в могиле. А Вилфред был подобен стихии. Никто не знал, когда грянет буря. Про нее было известно одно: она утихнет сама. До другого раза.
Застенчивость не позволяла Педеру смотреть на Ханну, пока его брат не распустил руки. Потом они с ней оказались в одной лодке. Он видел, что Ханна красива, хотя она часто ходила в синяках и избегала людей.
С Сарой, напротив, Педер мог не стесняясь переброситься парой слов. Она была хромая, и потому он знал, что она не станет над ним смеяться.
В день переезда от брата досталось только Педеру. Дома никого не было, и он помог Ханне передвинуть в спальне комод. Как раз в это время пришел Вилфред.
Педер отнесся к гневу брата как к стихийному бедствию. Обижаться на него было бесполезно. У человека, который копит деньги, чтобы выучиться на инженера, нет на это времени. Он только старался не сталкиваться с Вилфредом.
Но теперь он задумался над тем, каково живется Ханне.
Однажды Дина явилась в контору верфи после того, как Олаисен и работники разошлись по домам.
В мастерской ей бросилась в глаза табуретка, на которой стояла чашка кофе и лежал кусок хлеба. В углу, спиной к ней, Педер старательно мылся в бочке с водой. Она быстро прошла мимо и поднялась в контору.
Через некоторое время она спустилась и заговорила с Педером, не подавая виду, что видела его. Сказала, что пришла за месячными счетами, которые для нее оставил Олаисен. Так уж сложилось, что счетами ведает она, хотя право подписи принадлежит ему.
Педер кивал и, прищурив один глаз, разглядывал только что выкованный болт. Он уже надел рубашку, почти чистую.
Дина подошла к нему.
- Ты и в нерабочее время занимаешься болтами? - спросила она.
- Меня никто не заставляет. Они уже готовы. Завтра утром смогу заняться чем-нибудь другим.
Она посмотрела на болт.
- Ты учился на кузнеца?
- Смотрю, как работают другие, - скромно ответил он.
Она помолчала.
- Почему ты больше не живешь у брата?
Он вскинул на нее глаза:
- Мне и здесь хорошо.
- Но не так, как дома?
- Нет, здесь тоже неплохо.
Он отвернулся и положил болт на место.
- Так лучше для всех.
- Это имеет отношение к тому, что Ханны не было на концерте? Ее вообще две недели никто не видел.
В светлых глазах Педера мелькнуло смущение. Потом он молча кивнул.
Когда Дина купила гостиницу, оказалось, что в придачу ей досталась и вдова прежнего владельца.
Олаисен предупредил Дину, что от этой женщины будет больше неприятностей, чем пользы, но Дина определила ее на кухню. Сначала вдова была покладиста и держалась почти подобострастно.
Но вскоре выяснилось, что она еще не поняла, кто теперь хозяин гостиницы.
- Нет, мы всегда делали только так! - заявляла она, полагая, что больше говорить не о чем.
Она считала, что на этой сделке они с братом проиграли, и это все осложняло. Одно дело - владеть гостиницей, и совсем другое - печь хлеб в арендованной пекарне. На ее жалобы брат отвечал словами, которые давали ему некоторое преимущество:
- Подпись, поставленная в трудную минуту, изменила жизнь не одного бедняка.
Пекарь был вынужден смирить свою гордость и терпеть недовольство сестры.
Дина, напротив, не обладала его терпением.
Однажды, спустившись в столовую, она застала вдову препиравшейся с браковщиком рыбы из Бергена, который хотел, чтобы ему на завтрак приготовили яичницу с беконом.
- Мы здесь такого не готовим, это слишком дорого! - решительно заявила вдова.
Дина холодно попросила ее пойти на кухню и приготовить гостю яичницу, а сюда прислать официантку.
Тут выяснилось, что официантку вдова рассчитала.
Дина увела ее в буфетную.
- Значит, вы хотите работать не только на кухне, но и быть буфетчицей?
Никто никогда не осмелился назвать фру Улесен буфетчицей! Она убежала на кухню и там разрыдалась от оскорбления.
Но тот, кто полагает, будто слезы женщины означают покорность, пребывает в заблуждении относительно женщин. Дина на их счет не заблуждалась.
Гость, конечно, получил яичницу с беконом, но во время ее приготовления вдова разработала план, как нанести фру Дине достаточно ощутимый удар.
Целую неделю ходили слухи о привычках фру Дины и ее не самых достойных качествах, о ее транжирстве и мании величия, пока наконец они не достигли ушей Дины.
Сперва ей кое-что рассказала Сара. Она уже давно завела хорошие отношения со всеми, с кем их полезно было иметь.
Рют Улесен, вдова, должна была немедленно покинуть гостиницу.
- Так-то вы чтите память моего мужа! - вскричала она.
- Я не знала вашего мужа. Я просто купила гостиницу. Это была обычная сделка. И я намерена держать обслуживающий персонал, который будет заботиться о репутации гостиницы и удобстве наших постояльцев, - ответила Дина.
- А что же будет со мной?
- Посоветуйтесь об этом со своим братом. И научитесь держать язык за зубами! Я не намерена терпеть у себя людей, которые распускают сплетни. Дело любит порядок.
Наверное, еще ни одна женщина, будь то дама, служанка или распутница, не говорила так с другой женщиной. Вдова многое присочинила от себя и рассказывала всем, кто был готов ее слушать, что Дина из Рейнснеса так возомнила о себе, что не терпит у себя на службе людей, которые, по ее мнению, не понимают, что дело любит порядок!
Это выражение прижилось и стало поговоркой, которой пользовались по самому любому поводу. Все понимали, что пошли эти слова из бухгалтерии. Но, помимо этого, они подходили и к другим случаям - от необходимости силой поддерживать порядок в доме до умения расколоть кусочек сахара поровну на двоих так, чтобы третий даже не заметил, что вообще что-то кололи.
Мужчины пользовались этой поговоркой между собой, когда неожиданно выяснялось, что их жены с помощью только им известных уловок нарушали запреты мужей и добивались того, чего хотели.
Но у Дины в Страндстедете появился враг. И врагом этим был брат вдовы, пекарь, который пек хлеб в подвале "Гранда".
Очевидно, Дина знала, что против одного врага полезно иметь не меньше десятка союзников. Поэтому она пригласила к себе самых состоятельных людей Страндстедета. На первый раз с женами.
У молодого телеграфиста была слишком маленькая фуражка и слишком большие уши. Но по-своему он был даже неглуп, потому что о принятых и отправленных им телеграммах рассказывал только избранным.
Другой, с кем полезно было иметь доверительные отношения, был редактор местной газеты, старый холостяк, которому по этой причине никто не мешал думать о нескольких вещах одновременно.
Эта доверительность проявлялась не столько в светском общении, сколько за шахматной доской, когда игра в шахматы была приправлена пуншем. В такие вечера по "Гранду" распространялся запах сигар.
Главным, однако, были не шахматная доска и уж тем более не пунш. Игра проходила не в молчании, как предпочли бы заядлые шахматисты. Но разговор был тихий и полезный для обоих играющих.
Редактор засиживался в личной гостиной Дины Грёнэльв при закрытых дверях иногда даже за полночь, и это могли бы счесть нарушением хорошего тона, но люди как будто ничего не замечали.
Потому что, во-первых, все происходило открыто. Во-вторых, редактор был не тот человек, которого можно было заподозрить в плотских слабостях и в том, о чем говорить не принято. А в-третьих, состоятельные люди имели право на неприкосновенность.
Сила и положение редактора были всем очевидны. Сплетничать о нем было неблагодарным делом. Редактор знал то, что было неизвестно телеграфисту. Это уже не раз подтверждалось. Ему было достаточно написать одну фразу в небольшой заметке, и неосторожный сплетник был бы опозорен и уничтожен.
Положение Дины было менее определенным. Но того, кто видит людей насквозь, следует опасаться. Если только тебя не оскорбили, как вдова Рют Улесен. Та делилась своими наблюдениями на почте и на базаре. А то и на пристани, где ветер подхватывал ее слова, и они становились всеобщим достоянием, прежде чем человек успевал повернуть голову.
И только одного человека беспокоили шахматные партии Дины и редактора, а именно отца и благотворителя газеты Вилфреда Олаисена.
Узнав о шахматных партиях, он как-то раз сказал редактору после очередного совещания:
- Я слышал, вы вчера вечером играли в шахматы с моей компаньоншей?
- Кто вам это сказал? - поинтересовался Улюф Люнг, схватил шляпу и ушел, не дожидаясь ответа.
Одно то, что находившийся у него на службе редактор проявил невежливость и не дождался ответа, неприятно подействовало на Вилфреда Олаисена. Он отправился на верфь и целый час мерил шагами контору от окна до письменного стола.
Но он был не из тех, кто долго таит зло. Через час ему стало ясно, что он хочет научиться играть в шахматы.
Придя домой, он сказал об этом Ханне. Она не одобрила такого желания, однако и не отвергла его, но сказала, что для игры в шахматы требуются два человека. Даже Ханна знала, что редактор его собственной газеты играет с фру Диной в шахматы с глазу на глаз!
Но Олаисен никогда не забывал о деньгах. О больших деньгах, которых, по его расчетам, у фру Дины было еще немало.
Он смирился и сосредоточил свое внимание на тех, кто обладал достаточным влиянием, чтобы помочь ему стать председателем местной управы. К ним относился управляющий банком, который ссудил его деньгами на строительство верфи. Телеграфист, намекавший, что у фру Дины денег больше, чем она говорит. И, возможно, старый председатель.
Олаисен несколько раз говорил об этом Ханне. Все станет на свои места, если его выберут председателем управы. Он нужен Страндстедету. Сейчас Страндстедетом правят старцы, не видящие дальше своего носа.
Разве сама фру Дина не сказала ему однажды: "Вы должны стать председателем, Олаисен!"?
И разве в Страндстедете не забывают, что фру Дина - женщина, как только она начинает говорить о делах? И разве они с фру Диной не компаньоны?
В своих отношениях с Вилфредом Олаисеном Дина строго отделяла деловое от личного. Деловые разговоры происходили в конторе, и только там. В присутствии Ханны, посторонних и в обществе она держалась в определенных рамках. И тем не менее ей удалось составить себе вполне определенное мнение о том, что представляет собой механизм, называющийся Вилфредом Олаисеном.
Она привлекла на свою сторону Сару. Ни в частных беседах, ни в деловых разговорах она не считала нужным напоминать Олаисену о том, что случилось с Ханной в старом кабинете Вениамина. Но когда стало известно, что Ханна снова ждет ребенка, Дина единственная не поздравила Олаисена с этим событием.
Союзники Дины не всегда были столь явными, как редактор Люнг. Правда, не всегда явными были и ее враги. Довольно было шума, поднятого оскорбленной вдовой. Но и паутина, сотканная по темным углам каким-нибудь обиженным подхалимом, тоже ловила доверчивые души в свои сети.
Чтобы узнать новости, было полезно угостить иногда чашечкой кофе помощника пекаря, когда он развозил хлеб на своей тележке. Время от времени Дина так и делала.
Помощник Малвин начинал день, когда у добрых людей была еще ночь. Он знал всех выходивших по ночам на охоту. Кем бы они ни были, хлеб требовался и им.