Дома Карна подошла к зеркалу. Ей хотелось узнать, видно ли по ее глазам, что она тоже "бедняга". Странным в ее глазах был только их разный цвет. Но ничто не говорило о том, что она рано лишилась матери.
После уроков она спросила у Анны:
- Можно ли по глазам человека понять, что он рано лишился матери?
Анна никогда не задумывалась над этим. Однако она не засмеялась. Только внимательно посмотрела Карне в глаза. Потом отрицательно покачала головой.
- Почему ты об этом спросила?
- Мать Биргит говорит, что у Педера Олаисена глаза беззащитные, потому что он рано остался без матери.
- Может, в этом что-то и есть, - согласилась Анна.
- У меня есть ты, поэтому по мне этого не видно.
Анна улыбнулась и поблагодарила за доверие. Хотя и считала, что, наверное, она не очень хорошая мать.
Карна даже испугалась:
- Зачем ты так говоришь? Что с нами было бы без тебя? И с папой, и со мной? И кто бы тогда научил меня играть на пианино?
- А помнишь, ты первое время звала меня Ханной?
Карна покраснела. Повеяло опасностью.
- Я не различала ваших имен, - пробормотала она.
- Может, тебе была нужна такая мать, как Ханна?
- Нет-нет! Ты не должна так думать! Слышишь! Я…
Она уткнулась в тетрадь - у нее был ужасный почерк.
Потом, когда они пили заслуженный, по словам Анны, шоколад, Анна спросила:
- А ты знаешь этого Педера?
Карна замотала головой.
Потом сказала, что когда она, еще маленькой, была с бабушкой на верфи, то приняла измазанного Педера за негра. Анна засмеялась.
Карне стало жарко.
- Но я его совсем не знаю! - быстро сказала она.
- Педер - очень симпатичный молодой человек. Мы с Вениамином познакомились с ним у Дины, он был там вместе с Ханной и Вилфредом. Конечно, Вилфред ярче брата и затмевает его. Но он вообще всех затмевает.
- Почему?
- Такой он человек, этот Вилфред. Ему нужно получить все. Спроси у Дины. Она лучше разбирается в таких вещах. - Анна улыбнулась.
- О чем вы разговаривали?
Анна задумалась.
- Дина и мужчины, кажется, говорили о верфи и слипе. И о вложении капитала в Страндстедет, как это называет управляющий банком. А Педера Олаисена больше интересовали Копенгаген и Берлин. Он говорил, что хочет поездить по миру и еще поучиться. Только сначала он должен скопить немного денег. Но Олаисен и слышать об этом не хочет, ему брат нужен на верфи.
- А это решает Олаисен?
- Не думаю.
- Но ведь Педера уже долго здесь не было, - заметила Карна.
- Человек не может сидеть в Страндстедете, если хочет чего-то добиться в жизни.
Карна не поняла, кого Анна имела в виду - Педера Олаисена или самое Карну, - но спросить не решилась. Она не была уверена, что ей хочется чего-то добиться в жизни, ей было достаточно и того, что есть.
На другой день Карна сидела в покоях у бабушки и ела подсунутую ей бабушкой "взятку". Чернослив, изюм, сушеные яблоки, сладкий миндаль и инжир.
- Это от Юна Евера? - спросила Карна.
- Нет, на этот раз от Уле Гундерсена. - Бабушка уже перестала есть и закурила. Глядя на Карну сквозь дым, она посасывала сигару. Зажатая в зубах сигара перемещалась из одного угла рта в другой. Потом она бабушке надоела, и бабушка вынула ее изо рта.
- Мать Биргит говорит, что по глазам человека видно, была у него мать или нет.
Карна терпеливо дожидалась ответа. Она привыкла к тому, что некоторые ответы требуют времени.
- Не знаю. Может, и видно. То, что у человека на душе, так или иначе обязательно, проявляется. Возможно, это видно и по глазам. Но, думаю, это больше зависит от того, что человек собой представляет, чем от того, была ли у него мать. Она имела в виду тебя?
- Нет. Педера Олаисена.
- А-а, Педера… - Казалось, бабушка думает о чем-то другом.
- Ты заметила это?
- Не знаю. - Бабушка положила сигару на блюдо с пирожными. - Педер - надежный человек. Но если ты говоришь, что по его глазам видно…
- Не я, а мать Биргит! - У Карны запылало лицо.
- Раз уж ты заговорила о Педере… Пришло время проверить, на что он способен. Спасибо тебе!
- За что?
- Вениамин присутствовал на последнем заседании правления и говорит, что касса для бедных совсем опустела. Вот мы и устроим благотворительный бал! А деньги пойдут комитету по делам неимущих. Пригласим всех, кто может танцевать. Старики пусть платят и следят за приличиями. Мы с Анной возьмем на себя музыку…
- А я?
- Ты будешь танцевать!
- Я не умею.
- Педер тебя научит. Я буду вам аккомпанировать.
- Лучше умереть! - решила Карна.
- Боже упаси! - Бабушка засмеялась, словно не поверила этому.
Педер Олаисен и не подозревал, что по его глазам видно, что он с двенадцати лет остался без матери.
Несмотря на застенчивость, он осмеливался приглашать девушек на субботних танцах. Но после танцев вежливо раскланивался и уходил к себе. Он снимал комнату у коммерсанта Холе.
И он не отказывался от приглашений, если Вилфред или фру Дина решали, что на том или другом званом обеде необходимо его присутствие. Лишь строго следил за тем, чтобы есть не спеша и держать свои мысли при себе.
Поэтому Педер спокойно отнесся к приходу Дины на слип, когда вечером там никого не было, кроме него. Он часто задерживался на работе после того, как все расходились по домам.
Дина попросила его помочь ей в устройстве бала, который они решили дать в пользу бедняков и больных. Ей нужен человек, на которого она могла бы положиться.
Педер ответил ей удивленным взглядом.
- Боюсь, это у меня не получится, - сказал он.
- Ты мужчина. Ты - Петр, то есть Камень, на тебя можно опереться! - пошутила она, оставаясь серьезной.
Сначала он отказывался. Но она даже не слушала его. С его стороны требуется только немного усердия. Неужели не ясно? В Страндстедете все дается с трудом. Души у здешних людей состарились раньше, чем они сами. Ей нужен именно такой человек, как он!
Педер с сомнением почесал в затылке. Но Дина в свое время дала ему беспроцентный заем, чтобы он поехал учиться, - он не мог просто так отказать ей.
- Я постараюсь, - сказал он и подошел к судовому корпусу, в котором зияла дыра.
- И еще одно. Ты должен помочь мне с бухгалтерией. Это важнее, чем торчать на верфи в любую погоду. Посмотришь наши счета?
Он замер, не поднимая головы, но не ответил ей.
- Таким образом ты отработаешь свой долг, и у тебя еще кое-что останется. Я предлагаю только один раз. Ты понял?
Педер Олаисен поднял голову. Он долго переминался с ноги на ногу. Потом отложил инструменты и начал тщательно вытирать руки тряпьем. Палец за пальцем. Наконец он кивнул:
- Покажите мне вашу бухгалтерию.
На столбах появилась удивительная афиша - в "Гранд Отеле" состоится бал. Газета тоже дала сообщение о бале.
Но поскольку бал был благотворительный и весь доход от него шел в пользу комитета по делам неимущих, билеты стоили дорого, что ограничивало доступ на бал.
Служанки и рабочие с верфи не могли на него попасть. А также угольщики и возницы.
Другое дело - семьи управляющего банком, пастора, школьного учителя, часовщика, адвоката и коммерсанта Холе. Нашлись и такие, которые хотели показать, что в состоянии позволить своим отпрыскам посетить это почетное музыкальное действо.
Желающих оказалось так много, что Дина просила позволения устроить бал не в гостинице, а в помещении управы - там было больше места.
Ее просьба вызвала споры: допустимо ли устраивать танцы и все, что им обычно сопутствует, в зале, предназначенном исключительно для приличных целей?
Слово взял Вилфред Олаисен, он напомнил уважаемому собранию о благородной цели, культурном значении и важности такого события для молодых людей Страндстедета. Даже из Тромсё поступили просьбы от желающих принять участие в бале. Молодые люди должны иметь возможность собраться по такому мирному поводу. Убедительная речь Олаисена в защиту бала была встречена одобрительно. Садясь на место, он считал дело уже решенным.
Однако почтмейстер, который был одновременно и попечителем, и членом приходского совета, возразил против того, чтобы дом местной управы был отдан танцам и музыке. Это оскорбительно! К тому же людям придется не только заплатить за билет, но и раскошелиться на приличную одежду. Он с ужасом думает о тех, кто отдаст последнюю крону, чтобы получить доступ в этот Содом и Гоморру. А какую горечь вызовет это у тех, кто не сможет попасть на бал? Подумал ли кто-нибудь о страданиях несостоятельных членов общества? Бедняков? Сирот, для которых в этом мире нет места?.. Опомнитесь, во имя Христа…
Все опустили глаза и задумались над его словами.
Доктор, который по-своему был заинтересован в этом бале, потому что возглавлял комитет по делам неимущих, тоже попросил слова. Может, ему будет дозволено высказать иную точку зрения и внести свое предложение?
Олаисен был удивлен. Безусловно, окружной доктор может сделать разъяснения. И внести свое предложение.
Но в двух словах!
По мнению Вениамина Грёнэльва, число желающих попасть на бал показало, что Страндстедет несерьезно относится к своей молодежи. Молодым людям негде общаться друг с другом, кроме работы и дома. Этот бал, несомненно, пойдет на благо и молодым людям, и, естественно, опустевшей кассе комитета по делам неимущих. А дабы не допустить, чтобы кто-то из-за отсутствия средств оказался за бортом, он предлагает: пусть люди состоятельные заплатят больше, чем необходимо для посещения их отпрысками этого бала. Тогда не имеющие достаточно средств смогут попасть на него бесплатно. Но оплату билетов следует производить заранее и в другом месте, чтобы избавить людей от ненужного унижения.
Это был один из тех редких случаев, когда председатель Олаисен и окружной доктор ратовали за одно и то же. И они добились своего.
Дина получила полный отчет об этом совещании. Она налила Вениамину и себе можжевеловой водки.
- Может, вам с Олаисеном следует чаще объединять свои усилия? Может, у вас общего не только Ханна?
Вениамин поставил бокал и направился к двери. Но тут же вернулся.
- Что, черт побери, ты имеешь в виду? - спросил он и выпил водку.
- Ты знаешь, что я имею в виду. Эту зиму. Карну. Берегись, Вениамин!
Он повертел в руке пустой бокал.
- Я вижусь с Ханной только в гостях, - прошептал он и встретился с ней глазами.
Она наклонилась над столом, снова наполнила бокалы и села.
- А теперь, Вениамин, послушай мои соображения по поводу этого бала…
После воскресной службы пробст пригласил всех на кофе. В этот день он был весьма разговорчив и воодушевлен, потому что служба удалась.
Пробст был доволен своей паствой. Доктор Грёнэльв играет важную роль в жизни Страндстедета. Его работа и способность находить с людьми общий язык сделали его незаменимым. Разве доктор, почти вопреки собственной воле, не начал заниматься политикой? Разве он не печется о благе своих больных и ближних?
Разве он не является солидным налогоплательщиком и надежной опорой комитета по делам неимущих? Кто еще так же незаменим, когда человек попадает в беду? Кого еще зовут и при родах, и при смерти?..
Пробст воодушевился и посматривал на присутствующих. Здесь собрались самые почтенные люди Страндстедета, но доктор и его семья уже ушли. Поэтому пробст мог говорить свободно, не испытывая чувства неловкости. К тому же семьи председателя Олаисена на службе не было.
Редактор сидел, опустив голову. Но едва заметно кивал, соглашаясь со словами пробста.
Другие кивали более явно. В том числе и управляющий банком.
Ханне больше не надо было шить для людей. Но иногда она все-таки шила. Для Дины и Анны. Они уговаривали ее открыть швейную мастерскую. Конечно, пригласив наемных работниц.
Однажды вечером, когда они все были у Дины, Анна сказала:
- По-моему, Ханне следует открыть швейную мастерскую.
- Прекрасная мысль! - откликнулся Вениамин и посмотрел на Ханну. При таких обстоятельствах он мог себе это позволить. У него появилось щекочущее чувство нереальности. Он словно балансировал на краю пропасти.
Но тем не менее он посмотрел на нее. Один раз. Другой. Искоса, не поднимая глаз. На шрамик на верхней губе, оставшийся от швов, что он наложил ей в ту ночь.
Губа от этого словно чуть-чуть раскрылась и сделалась даже красивее, чем раньше. Он исправил нанесенный Олаисеном вред и оставил на Ханне свою метку.
- По-моему, неглупая мысль. - Олаисен был доволен и обнял Ханну.
Когда они поднимались к своему дому, Анна предложила:
- А не съездить ли нам всей семьей в Рейнснес? Ханна с Вилфредом и детьми и мы?
- Нет! - не успев подумать, ответила Карна. Это прозвучало слишком категорично. Ведь "нет" можно произносить по-разному. Нет! Оно громыхнуло у нее в голове, как каменный обвал. Она не смела взглянуть на Анну. И на папу тоже.
- Почему же? - В голосе Анны слышалось удивление.
Неужели она знает? Или догадывается? Понимает ли папа, что Анна догадывается?
Вениамин был согласен с Карной. Но его "нет" было не столь категорично. Тон был значительно мягче. Слишком много людей, слишком много шума. Он очень устал. Устал от больных. От политики. От совещаний. Они должны понять его. Ведь правда?
И Анна поняла. Но даже если ему не нравится Вилфред Олаисен, что бы тот ни делал, ведь Ханна-то ему нравится?
- Конечно, - мягко сказал папа.
- Тогда я как-нибудь приглашу Ханну в Рейнснес, когда тебя там не будет, - сказала Анна. - С детьми.
- Почему?
- Мне хотелось бы установить с ней более близкие отношения. А при вас, мужчинах, она меня избегает.
- Поступай как знаешь. - Папа не возражал.
Это было ужасно.
- Я забыла у бабушки свою сумочку, - сказала Карна и побежала обратно в гостиницу.
Зал украшали гирляндами из листьев и полевых цветов. Хлопотал весь комитет. Матери и тетки, которым помогали сами молодые люди. И даже кое-кто из доброжелательных отцов семейств, сумевших освободиться, дабы тоже принести пользу.
За всеми действиями наблюдали глаза Педера Олаисена. Спокойные, как ясная погода. И зоркие, как у ястреба.
Что, скажите, могло заставить работника верфи взять на себя такие смешные обязанности? Вилфред дразнил брата, который, по его мнению, занимался бабьей работой и чепухой. Одно дело - поддержать этот бал на правлении местной управы или дать на него деньги, другое - вешать гирлянды и расставлять стулья. Это дело детей и женщин.
Педер соглашался с братом, это избавляло его от необходимости защищаться. Его отсутствующее: "Да, ты прав, но она попросила…" - было непробиваемо.
Еще в детстве он понял, как следует отвечать Вилфреду. Не отвечать же вообще было нельзя - можно было без предупреждения заработать оплеуху.
Пусть Вилфред утверждал свою правоту, подтрунивая над братом. Но соглашаться с ним тоже было опасно. Это было еще хуже. Педер опускал голову и вздыхал над собственной глупостью. Не заходя, однако, слишком далеко и не смеясь над собой, что могло бы вызвать подозрения. Просто напуская на себя пристыженный вид.
Педера огорчало, что Ханна еще не освоила этот прием. Но он никому не говорил об этом.
Педер тщательно вымылся. Только под ногтями остались черные полоски, выдававшие, каким образом он зарабатывает хлеб насущный. Надел чистую рубашку. Он следил за собой, когда шел исполнять свои обязанности по подготовке бала.
Он набросал рисунок, где что должно стоять: здесь - столы, в другом конце зала - пианино и музыканты. Середина была оставлена для танцев. Столы установят по стенам коридора, чтобы люди могли свободно проходить в зал для танцев.
Согласна ли фру Дина с таким предложением? Дина одобрила Педера и похвалила его рисунок. И гирлянды. Как только он догадался? Это же великолепно!
Анна и Дина пожелали ознакомиться с акустикой помещения. Педер сам принес туда Динину виолончель. Осторожно, но без панического страха, какой вызывала у многих эта большая пузатая скрипка. Ведь она в футляре, думал он. А все, что так надежно упаковано, не боится перемещений.
Педер решил развешивать гирлянды, когда все уйдут. Он не хотел выглядеть глупо, вися под потолком и размахивая руками. Лучше заниматься этим в одиночку.
Он не спешил и раздумывал, как сделать стремянку более устойчивой.
Карна сразу узнала его. Он висел вниз головой на железной балке, проходившей через весь зал. Под самым потолком, ухватившись за нее рукой и ногой.
Пахло осотом, клевером и листьями. Низкое солнце глядело в большие окна, просвечивало сквозь ушные мочки Педера и зажигало огнем его золотистые волосы.
Карна остановилась.
Сбоку на столе стояла высокая стремянка. Неужели он собирается по ней спуститься вниз?
Неожиданно он увидел ее. Словно с небес ударила молния. Синяя. Ярко-синяя!
- Осторожней, фрёкен Карна! Я могу упасть вам на голову! - серьезно сказал он. Голос у него был глубокий и чистый. Слишком чистый для человека, висевшего под потолком на одной руке и ноге.
Карна отпрянула, но не могла отвести глаз.
Педер опустил ногу и повис на руке. Потом ухватился за балку и другой рукой и, перебирая руками, двинулся вдоль балки, пока не оказался над стремянкой. Когда он задел ее, стремянка с грохотом упала со стола.
Карна перестала дышать и растерянно оглянулась по сторонам.
- Будьте добры, поставьте стремянку на стол! - попросил он сверху.
С бьющимся сердцем Карна попыталась поднять тяжелую стремянку. В то же время она следила за ним глазами, опасаясь, что он упадет.
Красными у него были не только мочки ушей. Он весь пылал от напряжения.
Наконец Карна водрузила стремянку на стол, но не отпустила ее.
Ей показалось, что его ноги слишком долго кружили над верхней ступенькой, прежде чем нащупали опору. Пока Педер старался обрести равновесие, чтобы отпустить балку, она подумала, что добром это не кончится.
- Подождите, я сейчас залезу на стол, и вы сможете на меня опереться, - приказала она.
Он повиновался, держась за балку попеременно то одной, то другой рукой, словно давая им отдых.
Карна подвинула еще один стол и залезла на него.
- Давайте вашу руку! - сказала она.
Наконец его пальцы обхватили ее руку. Грубые и горячие. Пока он осторожно искал равновесия, она поддерживала и стремянку, и его руку. Потом он отпустил ее и медленно, ступенька за ступенькой, спустился с лестницы.
Наконец они оба стояли на столах, держась с двух сторон за стремянку.
- Это могло плохо кончиться, - сказала Карна.
- Только не с такой помощницей! Спасибо!