Все и так знали, что это пристань Вилфреда Олаисена. Разве он не мог по праву называться управляющим? Но называл ли он себя так? Нет! Только приезжающим приходило в голову называть его управляющим. При этом слове люди благоговейно замирали, как в церкви. Таким образом это звание становилось более значительным.
Даже приезжие из Гамбурга спрашивали, где находится верфь управляющего Олаисена! Разве мог он помешать им? Люди сами видели, кто есть кто.
Больше половины приезжих были женщины, мечтавшие выйти замуж. Они гордо ходили по Страндстедету, выставляя себя напоказ. Работы для женщин здесь было достаточно. В протоколах местной управы она называлась "работой по дому". Кроме того, женщины могли работать продавщицами в магазинах и официантками.
Олаисен начал понимать, что не только состоятельные женщины, но и все остальные тоже стараются одеваться прилично.
Однажды вечером он нежно посмотрел на Ханну.
- Я думаю открыть для тебя модный магазин! - сказал он. - Конечно, дохода это не принесет. Но мне будет приятно, если твои способности не пропадут зря. Дети скоро вырастут. Мне наплевать, если люди начнут злословить, будто я не могу прокормить свою жену. Все равно этому никто не поверит.
Ханна закрыла глаза, ее охватила слабость. Потом она посмотрела на него. Встала и завернулась в платок.
- Не шути так со мной, Вилфред.
- Я не шучу. Я уже давно думаю об этом. Разве ты не шила для людей, когда мы с тобой познакомились? Но на этот раз ты будешь шить не в каморке, в которой была вынуждена также и жить. Мы найдем светлое, просторное помещение. Я даже придумал название… "Швейная мастерская фру Олаисен". Тебе нравится?
- Но тогда нам придется нанять двух постоянных нянь и… может быть, портних…
- Разве я не привык нанимать людей на работу? Найму и теперь и портних, и нянь.
- А наш долг банку?
- Это своим чередом. Все будет в порядке. Я все улажу. А если мы окажемся в трудном положении, я могу продать третью часть пароходной пристани.
- Кто, по-твоему, ее здесь купит? В Страндстедете? О какой третьей части ты говоришь?
- Не думай об этом. Ты в этом не разбираешься. Так покупать для тебя мастерскую и машины или ты отказываешься?
Треть ее будет принадлежать Дине, как и треть пароходной компании. Остальное - мне. Разве я не сказал тебе об этом?
- Нет.
- Впрочем, это не имеет значения.
- Как получилось, что Дина тоже стала хозяйкой пристани?
- Некоторое время назад мы с ней заключили сделку. Она сказала, что всегда мечтала владеть хоть кусочком пристани. Я счел это естественным. Вот и все.
Людей удивляло, что Ханна Олаисен, как обычная вдова, собирается открыть швейную мастерскую. Да еще в ее положении! Кое-кто считал, что Олаисен хочет расширить свое влияние, чтобы обеспечить себя на случай, если времена изменятся.
Другие полагали, что у председателя управы большой аппетит - он заинтересован в росте Страндстедета. Редкий человек. Сразу понял, какие возможности кроются в шитье женской одежды.
Ведь в Страндстедет время от времени приезжает театр. Это заставляет женщин обновлять гардероб. А домашние концерты в "Гранд Отеле"? А праздники? Приличное платье нужно всегда.
Кроме того, сюда приехал фотограф. Не станут же люди фотографироваться в чем попало!
Страндстедет растет и развивается, говорили люди, понимающие в этом толк. Не это главное, говорили другие. Главное, чтобы на всех хватало работы и хлеба.
Глава 14
Сторонники Олаисена испытали настоящее потрясение, когда председателем местной управы с большим перевесом голосов был выбран Вениамин Грёнэльв.
У Вилфреда Олаисена только что родился четвертый сын, и, по-видимому, сейчас его волновало только это событие. Он вежливо улыбался направо и налево. Этот человек не потеряется ни при каких обстоятельствах, говорили те, кто знал его лучше других.
Окружной доктор не ждал такого поворота событий. Он опасался, как бы это избрание не пошло во вред больным.
Но поскольку он не отказался, ему оставалось только принять новый пост. Так получилось, что Вениамин не только выиграл выборы, но и стал председателем управы, даже не претендуя на это.
И к тому же жена его была уроженкой Копенгагена! Ни у кого в Страндстедете не было жены, которая говорила бы по-датски. За короткое время у некоторых дам появилась привычка на датский манер катать во рту гласные, прежде чем произнести их. Если, конечно, они разговаривали с образованными людьми.
Никто их к этому не принуждал, это получалось само собой. В обществе и на благотворительных вечерах дамы говорили так, даже не замечая этого.
Многие в Страндстедете были уже сыты Олаисеном по горло, а доктор - замечательный человек! И получил образование за границей.
Незадолго до выборов распространились слухи, что дела Олаисена пошатнулись вскоре после того, как он вложил крупную сумму в новый пароход и одновременно открыл модный магазин для фру Ханны. Говорили даже, будто банку пришлось предоставить ему отсрочку займа, потому что после того, как новый слип вступил в эксплуатацию, дела на верфи пошли хуже. Непонятно почему. Уж не потому ли, что брат Олаисена все больше сотрудничал с фру Диной?
Но кое-кто понимал, где зарыта собака. Банковский заем пугал всех - и богатых, и бедных. Олаисен зарвался. А как он важничал, когда был председателем управы!
Высокомерия ему не занимать, говорили люди. И теперь, когда Олаисен перестал быть председателем управы, рабочие наконец признались, что он никогда не отличался щедростью.
Олаисен занимался оставшимися у него предприятиями и в "Гранде", встречаясь с мужчинами за пуншем, проявлял сдержанность. Его никогда не видели пьяным; не то что многих.
Фру Олаисен, напротив, после перевыборов председателя не показывалась в своей мастерской. Да и в других местах тоже.
Однажды вечером дочь пономаря, вернувшись домой после хоровой репетиции, сообщила, что Олаисен бьет Ханну.
Мать выбранила дочь и велела не разносить слухов, но тут же спросила у нее:
- Кто это сказал?
- Кто-то у нас в хоре.
- Может, это и неправда.
- Я спросила у Карны, правда ли это. И она ужасно покраснела.
- Она подтвердила это?
- Нет!
Через полчаса уже многие знали, что Олаисен - чудовище.
В тот день, когда разразился скандал, было пятнадцать градусов мороза и северное сияние зажглось на небе уже в самом начале вечера. Почтмейстер одним словом определил и небесное явление, и поведение Олаисена:
- Дьявол забавляется!
Почтмейстер часто первый предсказывал несчастье. Он уже видел письма адвоката. Толстое письмо было адресовано Олаисену. Тонкое - фру Дине.
У телеграфиста были свои источники. Денежные переводы из немецкого банка. Понять цифры не составляло труда. Они пишутся одинаково и на норвежском, и на немецком. Разобраться в деталях было куда труднее. Немецким телеграфист не владел и должен был хранить в тайне содержание полученных телеграмм. Ему оставалось только удивляться осведомленности людей. Им почему-то все тут же становилось известно!
Многие видели, как адвокат Бринк выходил из "Гранда" с портфелем для документов под мышкой. Среди бела дня. Ясно, что он ходил туда не развлекаться.
Новость быстро облетела Страндстедет. Фру Дина изъяла из верфи свой капитал. Управляющий банком отказал Олаисену в кредите, и двенадцать рабочих могли вот-вот остаться без куска хлеба. В Страндстедете ходили самые противоречивые слухи. С неба валил снег. Цены на уголь были высокие, и ощущалось приближение катастрофы.
Правда, в газете о падении Олаисена не было ни слова. Пока не было. Но этого ждали. Из-за чего газета шла нарасхват. Все хотели быть в курсе событий. Ведь об этом могли сообщить в любой малозаметной статейке.
Люди, зависевшие от заработка у Олаисена, уже потеряли последнюю надежду. Но предвкушавшие настоящую трагедию были полны ожиданий.
Столько всего хотелось рассказать, о стольком спросить, что даже поздно вечером люди выходили из дому, боясь пропустить что-нибудь важное.
Сообщение в газете обмануло все ожидания. Хотя заголовок был сенсационный:
"Фру Дина Бернхофт выкупила долю управляющего Вилфреда Олаисена в верфи, слипе и пароходной пристани".
Далее сообщалось: "Никакого банкротства! Рабочие места в Страндстедете спасены!"
Прочитавшим статью до конца было ясно, что только так Олаисен мог не допустить, чтобы его жилище пошло с молотка. А статью прочитали почти все.
В ней говорилось также, что управляющий сохранил за собой свои два парохода и может спокойно жить в своем доме на холме, созерцая оттуда пристань и верфь, которые некогда построил.
Из-за этого заголовка не одна только продавщица из лавки Холе пропустила, что говорилось в газете о женской эмансипации. А также рассказ о некоем женоненавистнике и объявление о бесплатной раздаче книг под общим названием "Месть цыганки".
А ведь именно этим газета "Сеньенс Тиденде" хотела увеличить число своих подписчиков. К сожалению, для этой кампании был выбран неподходящий день. На нее почти никто не обратил внимания - всех интересовало только то, что фру Дина спасла Страндстедет.
И люди, у которых дома царил образцовый порядок и газета в тот же день отправлялась на свое место на заднем дворе, так никогда и не прочитали статью о женской эмансипации.
Газета Олаисена более осторожно сообщала о его поражении. И это неудивительно - Вилфред Олаисен все еще располагал большей частью ее акций.
Тем важнее было для ее конкурента развернуть военные действия. Через несколько дней появилось сообщение, что некоторые круги выражают сомнение, что капиталовложение Олаисена в местной газете подтверждается его предпринимательской деятельностью.
Олаисен дал опровержение под заголовком: "Злонамеренные слухи о моем банкротстве". В нем он писал, что вполне заслуживает доверия, хотя и счел необходимым несколько ограничить свою деятельность.
В тот же день в газете на двух колонках появилось следующее объявление:
"Модный магазин Ханны Олаисен рекомендует всем посетить свою рождественскую выставку, отличающуюся богатством ассортимента. На ней представлена одежда из гладкой и буклированной ткани, а также "английской кожи" разных оттенков. Любая одежда будет изготовлена мгновенно, как только мы получим ваши размеры".
Старший сын Олаисена Рикард о многом узнавал в школе и по дороге домой. Все то, о чем не говорилось дома. Каждый день он возвращался из школы в синяках и в разорванной одежде.
Младшие мальчики еще находились под защитой Сары и няни. Но и они не могли помешать людям громко делать свои замечания в присутствии детей или бросать на них красноречивые взгляды. Любовь к ближнему многообразна в своих проявлениях.
Педер Олаисен находился между Сциллой и Харибдой. Олаисен недвусмысленно дал ему понять, что он должен прекратить все отношения с Грёнэльвами. Любой из Грёнэльвов хуже шакала или оборотня. Даже если носит фамилию Бернхофт.
Педер плохо представлял себе особенности поведения шакалов и оборотней, но от этого ему было не легче.
К тому же на верфи он столкнулся с тем обстоятельством, что он - Олаисен, а следовательно, человек ненадежный. Хотя прямо ему никто об этом не говорил.
Объяснять Вилфреду, что он должен исполнять свою работу независимо от того, кому теперь принадлежит верфь, было бесполезно.
Но думал Педер только о Карне. О дочери и внучке шакалов и оборотней. И понимал, что его способностям предстоит серьезное испытание.
Тем временем Вениамин вникал в крупные и мелкие дела местной управы. Собрания и разговоры с людьми, которых он встречал по дороге, занимали большую часть его времени. Как только заканчивался прием больных, он сразу хватался за пальто. Анна и Карна уже привыкли к его словам: "Сейчас мне некогда…"
Анна несколько раз пыталась поговорить с ним о будущем Карны. Но он отвечал невнятно, на бегу. Она подозревала, что он даже не слышит, что ему говорят.
Когда он бывал дома, ее пугал его отсутствующий взгляд. Словно он был где-то в другой комнате, в другом месте. Словно готовился к разговору, но только не с ней.
Жизнь с Вениамином стала напоминать Анне жизнь ее родителей. Они больше не разговаривали друг с другом, разве что где-нибудь в гостях.
Они спали в одной постели. Но расстояние между ними было так велико, что только сонное дыхание напоминало им друг о друге. Вениамин спал крепче, чем Анна. И кто же станет упрекать спящего человека?
Однажды вечером незадолго до Рождества они сидели в гостиной одни. Анна знала, что скоро он вскочит, чтобы идти на очередное собрание.
- Летом я поеду в Копенгаген, - сказала она, не обращаясь к нему.
В этом не звучало обиды. И это не была демонстрация. Однако Анна ждала, что он закроет газету. В худшем случае, раздраженно бросит ее в сторону. В лучшем - объявит, что они поедут вместе.
Но он не отозвался. Даже не оторвал глаз от газеты. Она встала и подошла к окну. Она все еще ждала.
Газета зашелестела. Он перевернул страницу. Анна поняла, что он даже не слышал ее слов.
Она подождала еще немного, потом, несмотря на мороз, стала открывать окно. Рама примерзла и не поддавалась. Анне даже пришлось ударить по ней ногой.
- Анна, что ты делаешь? Здесь достаточно воздуха! - послышалось из-за газеты.
- А мне нечем дышать!
Не оглядываясь на Вениамина, она влезла на подоконник и упала на спину в мягкий, влажный снег. Закрыла глаза и полежала неподвижно. Потом начала медленно двигать руками и ногами.
В сочельник в Рейнснесе они с Карной всегда так играли. Здесь, в Страндстедете, ангелов не изображали. Здесь просто умирали от удушья.
Она глубоко вздохнула. От движений снег проникал под платье. Спина у нее была уже мокрая. Словно она плыла в воде. Или лежала среди строф в новых нотах, которые разучивала с Диной. Смётана. "Моя Родина".
Анна начала напевать. Открыла глаза и увидела фиолетовое зимнее небо с мириадами звезд. Звезды таили знаки ее жизни, но истолковать их она не могла.
В освещенном-окне возник Вениамин. Председатель местной управы. Он казался прозрачным. Словно марля из его докторского чемоданчика.
Когда он перестал быть Вениамином? Должно быть, очень давно. Просто до сегодняшнего вечера она этого не понимала.
И, глядя на него снизу вверх, она вдруг вспомнила его лицо, каким оно было, когда они лежали на жесткой студенческой кровати Акселя.
Как мало она тогда понимала! Это было даже трогательно.
- Прости, Господь, мои желания! - пропела она человеку, стоявшему в окне.
- Анна! Ради Бога, что ты делаешь?
- Прости, Господь, мои желания! - пела она.
Это был совершенно новый Смётана. Родина. Отечество. Жесткая студенческая кровать. Где радость от того, что они согрешили вместе? Куда исчез этот дивный, свободный страх? В Нурланде они потеряли его. Потеряли все. Она потеряла Молодость, Любовника и Отечество. Страндстедет задушил все чувства. Вместе с окружным доктором, ставшим теперь председателем местной управы.
Она запела громче:
- Прости, Господь, мои желания!
- Анна!
- Тс-с-с! Речь идет о жизни и смерти. Я вместе с ангелом лечу в открытое море. Я разговариваю со Сметаной и звездами о моих желаниях.
- Я должен идти, Анна. Меня ждут.
Она слышала, что он хотел засмеяться. Но у него это не получилось, не то что у нее. Она снова громко запела.
- Ты озябнешь и промокнешь! - сказал он.
- Как все, кто плывет по морю!
Он странно посмотрел на нее. И исчез из окна. Кто он, этот человек?
Глава 15
Карна всегда знала, что ей придется уехать из дому, чтобы учиться. Может, получить диплом. Но до этого было еще далеко.
Анна читала вслух газетные статьи о доступности образования для женщин и говорила, как повезло Карне; ее отец понимает, что знания необходимы не только мужчинам.
Правда, Вениамин воспротивился тому, чтобы Карна жила у вдовы в Тромсё и училась в женской гимназии фрёкен Тесен. Хотя, по мнению Анны, так было бы проще и ближе.
Вместо этого он написал в Берген Дагни Холм, вдове ленсмана. Племянница Дагни, у которой было трое почти взрослых детей, была готова принять Карну к себе. Ей предоставят отдельную комнату, и она будет жить в семье, как своя. Со временем они научатся справляться с ее припадками. И она даже сможет брать уроки пения.
Но когда обо всем было договорено, Карна заявила, что она в Берген не поедет. Ни за что. Она не собирается учиться в гимназии. Или брать уроки пения. Ее вполне устраивает, как она поет.
Она хочет жить дома. В Страндстедете.
На первых порах Вениамин сдержался и захотел узнать, что послужило причиной отказа. Может, страх перед чужими людьми?
Но тут выяснилось, что Карна уже не ребенок и он плохо знает свою дочь.
А он-то думал, что знает и может читать ее, как знакомые параграфы отчетов в комитет по здоровью. Но он ошибся.
Сперва Карна отказалась от каких-либо объяснений. Она не поедет ни в Берген, ни в другое место, и точка.
Вениамин пожаловался на нее Дине. Та засмеялась. Разве он не знает, что, когда Карна остается ночевать в "Гранде", она приходит туда не только затем, чтобы повидаться с бабушкой? Разве она не призналась им, что ночует там лишь затем, чтобы в шесть утра в любую погоду постоять у открытого окна? В шесть утра! И только для того, чтобы видеть, как Педер Олаисен идет на верфь.
- Она увидела его в сердечке, сложенном из пальцев, - объяснила Дина и, наблюдая одним глазом за Вениамином, продемонстрировала, как это делается.
Кроме того, по словам Дины, Карна, не спросив ни у кого разрешения, заказала себе платье в модном магазине Ханны. Педером объяснялось и то, что она вдруг осмелела и стала посещать вечера, не беря с собой Библию.
Неужели они не знают, что Карна пользуется каждым случаем, чтобы покружиться на танцах в объятиях Педера Олаисена? Будь то вальс, мазурка, да что угодно! Она порхает под любую музыку.
- Но ведь в десять часов она всегда бывает дома! - дрогнувшим голосом возразил Вениамин.
- Да, я предупредила Педера, что с его стороны будет благоразумным вовремя приводить Карну домой.
- Но я ни разу не видел его у наших ворот!
- Правильно, я посоветовала ему позаботиться, чтобы у ворот Карну встречала Биргит, а он сам сразу же уходил.
То, что не было известно Вениамину, было известно всем дамам и сплетницам Страндстедета: Педер Олаисен слишком сильно прижимает к себе докторскую дочку. Это уже почти неприлично.
Биргит сообщила Карне об этих слухах и получила объяснение: Педер боится, что во время танцев у нее случится припадок. Он очень сильный. Поэтому так крепко держит ее. Неужели Биргит не понимает? Ему просто трудно рассчитать, сильно или не сильно он прижимает к себе Карну.
Биргит не была уверена, что ее убедило объяснение Карны, но промолчала. Почему бы?
Карна была вызвана в кабинет к папе. Немедленно!
Она остановилась в дверях, зная, что речь пойдет о Бергене.