Бабушка говорила, что по воскресеньям они смогут гулять по бергенским набережным. Но Карна не должна забывать о приличиях, а то ее отправят домой. В Бергене не принято, чтобы молодые девушки вели себя так вольно, как в Страндстедете.
А если ее отправят домой, Педер останется там один. Ведь он должен научиться строить суда на бабушкиной верфи.
Педер был единственный, о ком стоило думать.
Через две недели после приезда Юхана бабушка отправила в Рейнснес двух служанок. Шторы, занавески, покрывала, весь дом и надворные постройки должны быть вымыты и приведены в жилой вид.
- Он должен вернуться домой, - сказала бабушка.
Сам Юхан говорил, что едет в монастырь. Но он не прочь, чтобы они приехали к нему. Все вместе, одновременно! Если им удастся это устроить.
Анна обещала приехать в Рейнснес до своей поездки в Копенгаген. Они уже давно не собирались в Рейнснесе все вместе. Ее радовала эта предстоящая встреча.
Они заговорили об Олаисене. Анна спросила у Юхана, как им победить вражду. Ведь Ханна тоже часть Рейнснеса.
- Ты согласен, Вениамин? - спросила она.
- Конечно, - ответил папа. Вид у него был обычный. И все-таки Карна насторожилась.
За день до отъезда Юхана в Рейнснес Дина устроила обед в его честь. Карна спросила, нельзя ли пригласить на обед и Педера.
- В другой раз, - ответила бабушка. Она явно что-то задумала.
- Почему нет? - умоляюще спросила Карна.
- Лучше избавить его от наших разговоров о его брате, - ответила бабушка.
И вопрос был решен.
После обеда, когда они расположились в бабушкиной гостиной, бабушка и в самом деле заговорила о семье Олаисена.
- Юхан обо всем договорился, Анна! Ему удалось уговорить Вилфреда и Ханну приехать в Рейнснес. Они обещали.
Анна обрадовалась. А папа как будто даже не понял, о чем шла речь. Он налил коньяк только себе.
- Как это тебе удалось? - поинтересовалась Анна.
- Это оказалось совсем нетрудно. Я пригласил их приехать в Рейнснес, вот и все.
- А ты сказал, что мы тоже там будем? - спросила Карна.
- Да.
- А о чем вы говорили до того? - Анна не могла сдержать любопытства.
- До того я долго рассказывал им про Стине с Фомой и про Америку. Сказал, что Исаак вырос, - теперь он красивый молодой человек. Потом посокрушался, что меня немного пугает предстоящее одиночество в Рейнснесе и что я буду рад гостям. Что жду вас на Иванов день, но что места там хватит всем. Признаюсь, я не подал вида, что знаю о вашей вражде.
- Похоже, тебе помогал Господь! - сказал папа. В его голосе звучало подозрение.
- Может, и так. Но эта помощь не хуже любой другой, - улыбнулся Юхан.
- Нужно постараться, чтобы все прошло тихо и мирно. У нас не будет другой возможности наладить с ними отношения, - сказала бабушка.
- Ты понял, что за человек Олаисен? О чем он думает? - спросила Анна.
- Олаисен… Не знаю, каким он был раньше, но сейчас это сломленный человек. Хотя, наверное, это неудивительно? - Юхан оглядел всех.
- Ты рассказала Юхану, с чего все началось? - спросил папа у бабушки.
- Нет, я хотела, чтобы он познакомился с Вилфредом, не имея о нем предвзятого мнения и не зная, в чем его обвиняют. И оказалась права. Это подействовало.
- Ну хорошо, задание выполнено. Так в, чем же его обвиняют? - спросил Юхан.
Все молчали.
- Олаисен бьет Ханну, - сказала наконец Анна.
- Почему?
- Ну, например, разозлился, что Дина вышла из их общего дела и он разорился. Или что я получил большинство голосов и стал председателем управы, - быстро сказал папа.
Юхан задумался, но промолчал.
- Не ждите, что Олаисен забыл про это, хотя он и подружился с Юханом, - напомнила Карна.
- В этом году Иванов день задаст нам задачку, - сухо, как он умел, сказал папа.
- Обойдется, только не надо все время об этом думать, - заметила Анна.
- Попробуем. И у всех будет возможность сбежать оттуда, - сказала бабушка и погасила сигару.
Анна перед сном расчесывала волосы. Вениамин уже лег и смотрел на нее.
- Как ты думаешь, Юхан приехал, чтобы вернуть себе Рейнснес? - спросила Анна, глядя на него в зеркало.
- Кто знает? Вообще он не может ничего требовать. Он уже получил свою долю наследства.
- Думаю, Юхан не из тех, кто умеет что-либо требовать. На такого он не похож.
- Всякое бывает, если речь идет о наследстве.
- Как ты поступишь в этом случае?
- Предложу ему мировую. Но отказаться от наследства Карны я не могу.
- Думаешь, она когда-нибудь захочет возродить Рейнснес?
- Трудно себе это представить.
- Тогда почему не передать его Юхану, если он захочет?
- Об этом ему придется поговорить с Карной, когда она достигнет совершеннолетия, - сухо ответил Вениамин.
- Ты не сердишься, что я заговорила об этом?
- Нет, но я устал от всех ссор.
- Мы едем в Рейнснес на Иванов день, как раз чтобы уладить ссору!
- Я бы хотел поехать туда только с тобой. Ты и я!
- Ты серьезно?
- Да.
Она отложила щетку и подошла к кровати.
- Поедем сейчас! - прошептала она и сунула руки ему под рубашку.
Он засмеялся и стянул с себя рубашку. И сразу почувствовал, как налился тяжелым желанием. Добрым тяжелым желанием.
Глава 17
Юхан увидел лодку задолго до того, как она подошла к берегу, и успел встретить ее у воды.
- Ты ловко управляешься с парусом, - с восхищением сказал он.
- С парусом - как с любовью. Стоит один раз испытать, что значит идти под парусом, и уже никогда этого не забудешь.
Она спрыгнула на берег.
Они вместе подложили под лодку катки. Не каждый день в Рейнснес приходили лодки.
- Ты одна?
- Ты дал понять, что хочешь этого.
Она расправила плечи, уперлась руками в бока и запрокинула голову назад. Словно показывая себя.
Платок упал на плечи. Темные волосы с сединой шевелились вокруг лица.
Он тоже выпрямился и смотрел на нее. Словно не понял значения ее слов и потому ждал объяснений.
- Я вижу, ветер был попутный. - Он засмеялся.
- Да, и не слабый. Но у меня устала спина. - Она снова расправила плечи.
- Чем ты тут занимаешься? - спросила она, поднимаясь к дому. Они вместе несли ее плетеную корзину.
- Читал. Писал.
Она удовлетворилась ответом и больше не спрашивала. На полпути она остановилась. Выглянуло солнце. Она подняла к солнцу лицо и закрыла глаза.
- А как жизнь в твоем монастыре? Все в порядке?
- По-разному. - Он засмеялся.
Трава в том году выросла небывалая. Арендатор жил в своей усадьбе дальше в проливе. Хлев стоял пустой, и до сенокоса было еще далеко. Во время сенокоса приезжие косцы жили в доме для работников. Зимой сено увозили отсюда на санях.
Дина сказала, что любила осенью подниматься на сеновал и прыгать в сено. В последний раз она прыгала в прошлом году вместе с Карной. Конечно, теперь, как и раньше, это не разрешалось. Они с Карной возвращались домой, давясь от смеха. И не отвечали, когда у них спрашивали, где они были. Их тайна пахла высушенным на солнце сеном.
Они остановились посреди двора и огляделись. Юхан улыбался, Дина была серьезна. На обоих действовала царившая здесь заброшенность. Причалы с пакгаузами на берегу, жилой дом, хлев, другие дома, маленькие и побольше. Аллея, одичавший сад. Безжизненная голубятня.
- Что ты почувствовал, вернувшись сюда?
- Радость. Все покрашено, образцовый порядок. Я нашел косу, оселок и выкосил траву вокруг дома. В Рейнснесе я никогда не косил, а вот в Америке…
Узкая выкошенная полоска окружала дом и спускалась к берегу. Посыпанная гравием дорожка заросла травой.
- Я так и не научился ходить под парусом, - вдруг сказал он.
- Это незабываемое чувство свободы! Повелевать ветром! Но плавать в ненастье я не решаюсь.
- А ты пробовала? - спросил он.
- Даже не знаю, что тебе сказать. - Она быстро взглянула на него.
- Не слишком ли накладно держать Рейнснес в таком порядке, если тут никто не живет? - спросил он, когда они вошли в дом.
- Нет, ведь я приезжаю сюда.
Комнаты казались пустыми. Им не хватало чада, запаха пищи и сигар. Запаха людей. В кухне тоже царила пустота. Хотя Юхан обосновался именно в ней. Он принес туда удобное кресло из гостиной и поставил его у плиты.
Маленькой чугунной печке, которая топилась хворостом и щепками, было не под силу вернуть дому жилой дух. Полки пахли зеленым мылом, шкафы с бельем наверху в коридоре - лавандой и шариками от моли. В залу Юхан старался не заходить. Там обитало слишком много призраков.
Они с Диной, словно прислуга, пили кофе за кухонным столом.
- Здесь, в Рейнснесе, мы все мертвые, - сказал Дина, обводя глазами кухню.
Он поднял на нее глаза, но промолчал. Они вообще почти не разговаривали. Она прошла по всем комнатам. Все осмотрела, не выдавая своих мыслей и чувств. Он держался поодаль. Потом позвал ее пить кофе.
Дина подняла голову и прислушалась. Среди криков чаек различила крик кулика-сороки. Казалось, кто-то угрожает его недавно вылупившимся птенцам. Потом она отрезала кусок вяленой оленины и протянула ему через стол на кончике ножа. Он взял оленину. Свой кусок она положила в кофе.
- У кого ты этому научилась? - спросил он.
- У Стине.
- Ты и в Берлине так делала?
- Нет. В каждом месте свои обычаи.
Юхан равнодушно жевал темное жесткое мясо.
- Тебе не нравится?
- Не очень.
- А зачем же ты его ешь?
Он перестал жевать. Потом зажевал снова.
- Потому что его мне дала ты.
Она встала, взяла ключи от погреба и подняла западню.
- Что тебе там нужно?
- Хочу посмотреть, не осталось ли там вина.
- Давай я посмотрю!
- Нет, я хочу сама!
Он слушал, как она возится в темноте. Потом решил, что прошло уже достаточно времени, глянул вниз и окликнул ее. Она не ответила, и он спустился в погреб.
Здесь пахло проросшим картофелем, бочками с солониной, консервированными ягодами и плесенью. Кадушками со старой солью. Мхом и старым деревом. Или? Да, солеными водорослями и семенами.
Дина стояла перед винными полками и не слышала его. Он поднял фонарь, который она поставила на бочку. Погреб был не пустой, но и далеко не полный, как когда-то. Юхан помнил его другим.
В детстве он боялся погреба. И хотел рассказать ей об этом в ответ на ее рассказ о том, как она прыгала в сено… Но ее зловещая тень на стене удержала его.
Дина читала этикетки на бутылках. Выбрав две бутылки, она поставила их на пустую полку и заперла сетчатую дверцу.
Юхан поставил фонарь обратно на бочку и схватил одну из бутылок. Потом поднял голову и встретился с ней глазами. Она смотрела на него с вызовом. И с вопросом.
- Здесь есть три бутылки сотерна и несколько бутылок сен-жульена и рейнское. А это бутылка красного, но я не могу разобрать этикетку. Выпьем?
Разве мог он забыть этот презрительный взгляд?
Они мерили друг друга глазами. Потом оба протянули руки, чтобы взять бутылку. Ее рука коснулась его, и он выронил бутылку на каменный пол. Вино и осколки брызнули во все стороны.
Воцарилась тишина. Слышалось только их дыхание. Их тени, как тролли, шевелились на сводах погреба.
- Тебя не задело? - шепотом спросил он. Но эхо ждало здесь слов не одну сотню лет.
- Ты в порядке? - повторил он.
Она не ответила.
Он подошел к ней. Прижал ее к холодной каменной стене. Его охватило чувство, похожее на торжество. Все подчинялось его воле. Она и не знала, что у него есть воля. До сих пор не знала.
Он все время ждал этого. А она? Понимала ли она, что Юхан Грёнэльв вернулся в Нурланд не для того, чтобы взглянуть на не доставшуюся ему отцовскую усадьбу? Что вернулся не пастор, надеявшийся получить подачку от жены своего отца?
Она не двигалась. Выжидала. Словно прикидывала выигрыш и проигрыш. Потом обхватила руками его шею и притянула его к себе.
Юхан испытан освобождение. Победу. Не над ней, но над пастором. Он нашел ее губы. Руки его скользили по ее телу с жадностью, какой он в себе даже не подозревал. Ее платье расползлось, словно было сшито из паутины. Обнажилась "грудь.
Их тени сплелись. Они двигались, то вырастая, то уменьшаясь.
Юхан поднял ее на бочку, стоявшую у стены.
Он чувствовал в себе необузданную силу. Это была не месть и не реванш. Только удары сердца. Тяжелые, беспомощные толчки. И стоны! Сдерживаемые, громкие, приносящие облегчение. Желать жену отца своего! Он хотел этого, достиг и теперь наслаждался этим.
Потом его руки еще долго дрожали, ощущение ее кожи было как ласка. Все в порядке. Он вернулся домой.
Они поели холодного жаркого, которое Дина привезла с собой. Соус не грели. Не получилось. Дина не могла стоять и смотреть в кастрюлю. О картошке никто из них даже не вспомнил. От них еще пахло погребом. И они выпили почти две бутылки вина.
Было очень светло. Черт бы побрал этот июнь в Нурланде, подумала Дина. Или это подумал Юхан?
Сначала они расположились в столовой. Но там было слишком пусто. Кончилось все столом на кухне.
Юхан смеялся. Этот серьезный человек, поездивший по свету, научился смеяться. Он отрезал толстый кусок мяса и протянул Дине. Они ели, облизывая пальцы.
Лиф ее платья был раскрыт. После погреба пуговиц на нем не осталось. Его глаза были прикованы к ее груди.
- Я никогда не знала тебя, - заметила она.
- Я тоже.
- Когда ты стал таким?
Он задумался.
- Когда понял, что умру, не позволив себе ничего испытать.
Она не спускала с него глаз.
- Я думала, что внушаю тебе отвращение. Ведь я была грешница! Помнишь?
- В таком случае, именно это и сдерживало меня. Я так боялся всего, что скажут люди. Думал, что это видно. Страсть… Я не понимал, что страсть и любовь могут быть одним и тем же.
- А могут? - спросила она.
Юхан внимательно посмотрел на нее:
- Я бы хотел, чтоб мы думали одинаково. - Он отложил мясо и схватил ее руку. - А ты как смотришь на это?
- Думаешь, из меня получилась бы пасторша?
- Да! Если бы Иаков не…
В ее глазах мелькнуло грустное недоверие.
- Нет, Юхан, я бы погубила тебя, - проговорила она еле слышно.
- Почему?
- Так мне суждено.
Они сидели в креслах в курительной. Дина пускала к потолку колечки дыма. Юхан рассказывал про Америку. О Фоме и Стине. Они много трудились, но им там нравилось.
- Стине еще в молодости мечтала об Америке, - заметила Дина.
- Это твое возвращение в Рейнснес заставило их уехать?
Она взглянула на него и насторожилась.
- Почему это могло заставить их уехать? - спокойно спросила она.
- Не знаю. Но когда-то давно… Ведь между тобой и Фомой что-то было?
Она ушла на кухню и принесла графин воды и стакан. Стоя к нему спиной, большими глотками выпила воду. Все время она держала в руке сигару.
- Вяленое мясо было очень соленое.
Наконец она села и с вызовом посмотрела на него, словно он был в чем-то виноват.
- Между вами что-то было?
- Очень давно. Но это еще не причина для отъезда в Америку.
- Расскажешь?
Она покачала головой.
- Здесь не хватает пианино. - Дина встала. Вышла в гостиную и прошлась по ней. Половицы отозвались скрипом на ее шаги.
- Я думал, мы теперь сможем говорить откровенно! - крикнул он ей.
Но она ушла на кухню и начала чем-то греметь там.
Ну ладно, подумал он. До этого мы добрались, но не дальше.
Он вышел из дому. Пошел по тропинке к озерку, ветер дул ему в лицо. Не дойдя до него, он услышал, что Дина идет за ним. Он обернулся и подождал ее.
На Дине была старая волчья шуба. Она волочилась по земле, оставляя примятый след на склоне, поросшем арникой и щавелем. Он невольно засмеялся.
И продолжал смеяться, когда она, задохнувшись, остановилась перед ним.
- Мороза все-таки нет.
- Иди сюда! - Она схватила его за руку и попыталась вместе с ним завернуться в шубу. Они упали на траву. Она выскользнула из рукавов шубы и накрыла ею их обоих. Они лежали и смотрели на бегущие облака.
И он отправился на небеса к ослепительному июньскому свету. Под волчьей шубой!
Неуверенно, то и дело замолкая, Дина начала рассказывать, как она жила в Рейнснесе после отъезда Юхана в Копенгаген. О Ертрюд, которая приходила к ней в пакгауз Андреаса. О том, как ей не хватало Лорка и как она ждала письма от Юхана. Как бегала к флагштоку. О бешеной скачке на Вороном. Об Иакове. Она рассказывала ему об Иакове, словно Юхан не знал его. И уж тем более не был его сыном. Коротко помянула и о вдове в Страндстедете.
- Какой негодяй! - горько заметил Юхан.
- Кто? - Она повернулась к нему. На фоне света она казалась Юхану черной.
- Мой отец. Иаков!
- Ах, он!
- Бабник!
Дина покачала головой, не спуская с него глаз.
- Тс-с-с! - Она прислушалась.
Он тоже прислушался. Что она услыхала? Плеск весел? Лодку у берега?
- Он еще здесь. Он приехал сюда за мной. Он преследует меня всю жизнь. В Берлине он одно время исчез. Но сейчас он здесь. Ты его чувствуешь?
- Нет! - Юхан обнял ее. От нее пахло шариками от моли. Из-за шубы. Пахло старым, ушедшим временем. Они помолчали.
- Жаль, что я не написал тебе из Копенгагена! - вдруг сказал он.
- Я думала, ты испытываешь ко мне отвращение.
- Я питал отвращение к себе. И к отцу. Он не пропускал ни одной юбки, ни одной служанки. И не считался с тем, что я уже большой и все понимаю. Мама мирилась с этим. Но вот ее не стало. И тогда он привез домой девочку. Ты была ребенком, который лазил по деревьям! Помнишь вашу свадьбу? Я был готов провалиться сквозь землю от стыда. За него, за себя. Больше за себя. А помнишь вечер перед моим отъездом? Беседку? И как мы с тобой купались в заводи? Я всю жизнь хранил воспоминание об этом.
- А помнишь, как тебе было страшно? Как раз в этом месте. В ночь перед твоим отъездом в Копенгаген.
- Я боялся. Я вообще был трусом. Мне следовало рассказать тебе о своей страсти.
- Ты был такой юный. А я… я никогда не была юной…
- Когда же я приехал из Копенгагена… ты видела только русского. Я тогда понял, что я сын Иакова. Русский все поставил на свои места, назвав нас мачехой и пасынком. Помнишь?
- Да.
- Ты видела только русского?
- Я видела только его, - ответила Дина и схватила его руку…
Солнце склонялось к шхерам и посылало им снопы лучей.
- Он умер страшной смертью?
Она отвернулась, и он перестал спрашивать.
И вдруг услыхал ее голос:
- Это я убила его.
Конечно, он ослышался.
- Тебе холодно? - спросил он.
- Из охотничьего ружья…
Юхан сел, его охватило странное чувство. Удары сердца он ощущал на губах. Ему было холодно. Ее лицо в волчьей шубе. От холода его стало трясти.
- Ты? - выдохнул он.
- Да, - просто ответила она.
Он сидел и, приставив к глазам ладонь, смотрел вдаль.