- Я позвоню в Гери знакомому полицейскому капиталу, - сказал Шултер, - и попрошу его проверить этого парня.
- Ради Бога, попросите его быть очень осторожным.
- Осторожным… - Шултер выпятил нижнюю губу. - За этим словом полицейскому капитану придется заглянуть в словарь. Когда этот тип, Заловски, снова позвонит вам, что вы собираетесь делать?
- Я надеялся, что вы мне это подскажете.
Отпив глоток холодного кофе, Шултер подумал несколько секунд.
- Ну, первое, что я бы сделал, это подключил бы к телефону звукозаписывающую аппаратуру. Затем, когда он позвонит, попытался бы договориться с ним о встрече на следующий день. Потом дал бы мне знать, где и когда состоится встреча, а я постарался бы оказаться там или где-нибудь поблизости и сделал все, чтобы он меня не заметил.
- В прошлый раз, - сказал Деймон, - он сообщил, что хотел бы увидеть меня через десять минут. На углу. Я предполагаю, что в следующий раз он скажет нечто подобное. У меня не будет времени связаться с вами.
Шултер с шумом выдохнул воздух сквозь зубы, издав свистящий звук.
- Вы должны купить такое приспособление, чтобы, пристроив его на себе, смогли записать все, что он будет вам говорить. Вы найдете его в любом магазине, где продаются электронные штучки. - Взглянув на часы, он отодвинул от себя чашку. - Мне пора идти. Если у вас в прошлом есть еще парочка таких милых историй, как с миссис Ларш, в следующий раз, когда мы встретимся, вы должны их все припомнить и изложить на бумаге, с именами и прочими данными.
Он встал, крупный грузный человек, совершенно не вспотевший в своем тяжелом плаще, и надел темно-коричневую шляпу с узкими полями, которая выглядела до смешного маленькой на массивном черепе.
- И последнее, - сказал он, когда Деймон поднялся. - Миссис Спармен говорила, что вы просили разрешение на оружие.
- Это верно.
- Сколько вам лет, мистер Деймон?
- Шестьдесят пять.
- У вас когда-нибудь было личное оружие?
- Нет. Я в жизни не притрагивался к оружию.
- Что вы делали во время войны?
- Я был в отделе снабжения корпуса морской пехоты. У пас не было оружия.
Шултер кивнул.
- Пистолет принесет вам больше вреда, чем пользы, - сказал он. - Но во всяком случае, на этой улице вы найдете неплохие пушки. Отдел снабжения, не так ли? - Нельзя было ошибиться относительно нотки презрения в его голосе. - Коэффициент к оплате за время в зоне боевых действий. Нелегкая служба, говорили мы.
- А где вы были во время войны?
- Первый корпус морской пехоты, - ответил Шултер. - И сверхурочных мы не получали.
- Не слишком ли вы были молоды? Сколько вам сейчас - пятьдесят?
- Пятьдесят семь, - сказал Шултер, - Я пошел в армию, когда мне было семнадцать. Благоуханные дни на романтических островах Южных морей. У меня была своя судьба. Нет времени рассказывать вам историю жизни. Эти сумасшедшие евреи из алмазного бизнеса - они расхаживают с камнями стоимостью в двести тысяч фунтов в своих чемоданчиках - и им проще написать себе на спине "Подходи и бери меня". И они еще удивляются, что их убивают. Будь я на их месте, я бы нанял взвод солдат израильской армии патрулировать Сорок седьмую улицу. У меня впереди нелегкий день - мне нужно разыскать парочку лучших друзей двух мертвецов.
Он аккуратно поправил свою несообразно маленькую шляпу на лысом черепе.
- После того, как я уйду, побудьте здесь несколько минут. Я не хочу, чтобы пас видели вместе на улице. И надейтесь на лучшее.
Рукопожатий не было, и старый морской пехотинец, покачиваясь, словно моряк в шторм, прошел через бар и исчез в дверях.
Глава восьмая
Деймон медленно прошелся по Шестой авеню, припоминая, что где-то здесь, рядом с Пятнадцатой улицей, должен быть магазин электронного оборудования. После встречи с лейтенантом Шултером он чувствовал себя физически измотанным. Как будто только что перенес тяжелый грубый массаж. Ощутимой помощи Шултер ему не оказал, он, в сущности, больше задавал вопросы, чем отвечал на них. Деймону было мучительно больно рассказывать ему о Джулии. После стольких лет, когда он старался избавиться от прошлого, вернуться к нему было для него не так просто. Он вспомнил вечер их встречи. Они с Шейлой оказались на небольшом приеме, где разговор шел главным образом о книгах. Одна из присутствующих женщин вспомнила, что до замужества она работала в библиотеке и с сожалением рассталась с Нью-Йорком. Она вступала в разговор лишь изредка, хотя из того немногого, что сказала, явствовало, что она читает многих современных писателей, знает книги, о которых шла речь в течение вечера, и даже, живя в Гери, в курсе литературных сплетен, что доходят до нее из журналов и писем друзей из Нью-Йорка, которые, судя по всему, находятся в гуще издательской и театральной жизни. Это было очаровательное маленькое существо с застенчивой, как бы утомленной манерой держаться, и она не произвела на Деймона особого впечатления - ни плохого, ни хорошего.
В то время у него с Шейлой были напряженные отношения. Он много пил, потому что дела его шли не лучшим образом, и потерял нескольких многообещающих авторов. Три-четыре вечера в педелю он проводил с друзьями, которые к полуночи напивались до положения риз. Он сам не раз добирался до дома, еле держась на ногах, и с трудом вставлял ключ в замочную скважину. Извинения его звучали неубедительно, и Шейла выслушивала их в ледяном молчании. До этой вечеринки они уже несколько недель не занимались любовью. Когда вернулись домой, то всего лишь пожелали друг другу спокойной ночи, после чего Шейла потушила свет со своей стороны постели.
Он чувствовал, как желание обуревает его, и потянулся к ней с ласками. Она гневно отбросила его руку.
- Ты снова напился, - сказала она. - Я не хочу заниматься любовью с алкоголиком.
Его охватил приступ жалости к себе. Ничего не получается, подумал он, все летит под откос, их брак не продлится долго.
Утром он не стал дожидаться, пока Шейла приготовит завтрак, а перекусил в кафе по пути на работу. Чудом обошелся без похмелья. Голова была свежая, и он решил, что его поведение за последние несколько месяцев - результат ошибок как Шейлы, так и его. Начало разладу в семье положили ссоры из-за денег. Он приносил очень мало, да и Шейла получала немного, а счета продолжали расти. Затем издатель с сомнительной репутацией, который разбогател, публикуя сенсационные полупорнографические книги, предложил ему работать у него, чтобы придать своей конторе более респектабельный вид. Деньги он обещал хорошие, но человек был предельно вульгарный, и Деймон знал, что потребуется десять таких, как он, чтобы придать делу респектабельность. Он отверг предложение, ко сделал ошибку, рассказав о нем Шейле, Она пришла в ярость и не собиралась скрывать это от него.
- Ты никак стал чистоплюем, дорогой мой муж, - сказала она. - Благородство - вещь, конечно, хорошая, но ни один счет ею не оплатишь. Если бы тебе пришлось иметь дело с орущими, дикими, невоспитанными детьми, как мне, ты был бы счастлив взяться за самую паршивую и грязную работу, лишь бы не подохнуть с голоду.
- Не впадай в мелодраму.
- Мелодрамами занимаешься ты. Приносишь в жертву все, что угодно, лишь бы горело святое пламя на жертвеннике настоящей литературы. О’кей, оставайся чистеньким - и трижды "ура" в честь незапятнанного благородства Роджера Деймона. Я слишком хорошо знаю тебя и ни на секунду не могу представить себе, что ты способен в чем-то измениться, чтобы доставить мне радость. Так отправляйся на потрепанный алтарь своей конторы, кури свою трубку и жди, пока к тебе в двери не постучится еще один Т. С. Эллиот и не станет приставать, чтобы ты немедленно подписал с ним контракт.
- Шейла, - грустно сказал он, обеспокоенный тем, насколько ее слова совпадают с тем, что мистер Грей рассказывал о своем последнем разговоре с сыном, когда тот презрительно сказал ему, что отец всю жизнь жил лишь для корки хлеба. - Шейла, я слышу но твои слова.
- Я тебе могу гарантировать только одно, дорогой мой муж, - хрипло сказала Шейла, - что бедность - это самый верный способ, чтобы у леди изменился голос.
После этого разговора он всю ночь пил с мальчиками, как саркастически называла их Шейла. Оправданием для него был тот удар, который он перенес, и он был слишком честен, чтобы отвергать все обвинения.
Вспоминая эти слова и выражение упрямого неприятия на лице Шейлы, которое последние месяцы не покидало его, он думал, что она и выглядит как крестьянка и ведет себя как крестьянка. Это было ужасно, и он презирал самого себя. Хотя он не представлял, чем все может кончиться, но был уверен, что долго этого не выдержит.
Деймон сидел за столом, грустно перебирая свои обиды и с отвращением вспоминая, как прошедшей ночью Шейла отбросила его руку, когда зазвонил телефон, и он снял трубку. Это была Джулия Ларш. Он постарался не выдать удивления в голосе, когда она назвала себя.
- Я все вспоминала, как приятно было встретить вас прошлым вечером, - сказала она, - и думала, что хорошо было бы снова увидеть вас.
- Это очень любезно с вашей стороны миссис… Э-э-э… миссис Ларш.
- Утром, как раз перед тем как проснуться, я увидела вас во сие. - Она мягко засмеялась, - Десять минут тому назад.
- Надеюсь, что сон был достаточно приятен для вас, - сказал Деймон, начиная испытывать смущение и надеясь, что Оливер не догадывается, что ему сказали на другом конце линии.
Она снова засмеялась.
- Он был очень сексуальным, - призналась она.
- Хорошие новости.
- И я подумала, что это могло быть прекрасным завершением моего отпуска в Нью-Йорке, если бы вы прямо сейчас приехали ко мне в гостиницу, пока я еще не забыла этот сон…
- Ну, я… я… - Деймон начал заикаться, - Это очень заман…
- Я в "Бордене". Ист, Тридцать девятая улица. Номер 426. Дверь будет открыта, - И она повесила трубку.
Деймон медленно положил трубку, с сокрушением понимая, как много значит для него этот голос после стольких педель воздержания.
- Что-то важное? - спросил Оливер.
- Просто со мной попрощались. - Он сидел минут пять, видя перед собой расплывающиеся на листе бумаги очертания букв, затем встал, вышел и направился прямо на Тридцать девятую улицу в тот гостиничный номер, дверь которого была открыта для него.
Спустя почти одиннадцать лет он все еще помнил этот звонок и думал о нем весь день, оставив за собой толчею пешеходов на Шестой авеню. В постели Джулия Ларш не была ни застенчивой, ни утомленной, ни стыдливой, и к тому времени, когда настал вечер, он уже испытал столько оргазмов, сколько ему не доставалось в течение одного дня, даже когда ему было восемнадцать лет.
Было ли то совпадение или нет, но после этой истории счастье повернулось к нему лицом. Клиент, предыдущие две книги которого шли очень туго, принес роман, который месяца два занимал место где-то в середине списка бестселлеров; один журналист предложил Деймону контракт на совместную работу над автобиографией некой кинозвезды, после чего он получил приличный аванс; тетушка из Уорчестера, скончавшись, оставила ему по завещанию десять тысяч долларов. У него больше не было необходимости напиваться, и Шейла, которая сначала отнеслась к изменениям недоверчиво и с подозрением, наконец стала прежней Шейлой и извинилась за то, что бывала резковата. И ему теперь не приходилось тянуться к ней в постели, потому что она сама тянулась к нему.
Оглядываясь назад, он прикидывал, что счастье последнего десятилетия он может исчислять с того дня, когда вошел в номер Джулии Ларш. Но теперь, припоминая события последних дней, он чувствовал, что для него начинается новая эра - темная и холодная, эра микродиктофонов и предупреждений с угрозами, эра людей, которые имеют дело с убийцами, эра постыдных воспоминаний, связанных с постоянным присутствием тех, кто уже на том свете. Он знал, что сегодня ему придется напиться. Он знал так же, что Шейла, чья вера в него ныне неколебима, простит его.
Добравшись до магазина электронного оборудования, он уставился в витрину, дивясь безграничной талантливости человека, которому удалось столь изобретательно решить труднейшую проблему, когда он создавал все эти микрокомпьютеры, радио- и кассетные проигрыватели, миниатюрные телевизоры. Прежде чем войти, он решил, что купит автоответчик для домашнего телефона, но постарается избежать всех этих агрегатов, которые превратят его дом в звукозаписывающую студию. Я не создан для шпионской деятельности, убедительно сказал он себе. Но, не признаваясь даже самому себе, знал, что им стала овладевать подозрительность. Если он пристроит на себе диктофончик, когда Заловски позвонит в следующий раз, то заставит себя встретиться с ним. Без этого, в сущности, нет смысла встречаться с этим человеком.
Войдя, он подошел К прилавку, перед которым уже стоял покупатель.
- Мне нужна такая маленькая и легкая штучка, чтобы я мог положить ее в портфель, когда куда-нибудь еду, - сказал покупатель.
Услышав этот голос, Деймон повернулся. Это был голос человека, который учился с ним в выпускном классе перед войной, который был его напарником и близким другом в отделе снабжения корпуса морской пехоты, а затем несколько лет жил с ним в одной квартире. Морис Фитцджеральд. К тому времени, когда Деймон решил завоевать мир, у Мориса хорошо шли дела на сцене, и на него был постоянный спрос. Они были хорошими друзьями, хотя, когда Деймон бросил сцену, попрощались холодно. Дружба их дала серьезную трещину, и Деймон не пришел на прощальный вечер, который давали Морис Фитцджеральд и бывшая возлюбленная Деймона Антуанетта Бредли перед их отъездом в Лондон. Но теперь, увидев его знакомую беспечную физиономию, затененную полями твидовой ирландской шляпы, он почувствовал, как холодность исчезает, уступая место теплу воспоминаний о прежних днях на судне и в их холостяцкой квартирке. В Лондоне, где оказался очень ко двору его сочный ирландский акцент и незаменимая способность играть любые роли, Фитцджеральд сделал отличную карьеру как непревзойденный исполнитель вторых ролей. Несмотря на свой талант, он знал, что никогда не станет звездой. Он был невысок ростом, а его лицо, подвижное и застенчивое, как нельзя больше подходило для ролей комиков в бурлесках. Его бы никто не назвал красавцем, даже мать, как с невеселым смехом говаривал он сам.
Деймон испытывал искушение подойти к человеку, который стоял к нему спиной, постучать его по плечу и сказать: "На палубу, парень"! Но, чувствуя странное и тревожное напряжение во всем теле и припоминая столкновение с человеком, которого принял за мистера Грея, он решил подождать, чтобы еще раз как следует вглядеться в покупателя. Одного встреченного на этой неделе мистера Грея с него было вполне достаточно.
Но когда человек повернулся, Деймон увидел, что это е самом деле Фитцджеральд, - не тот молодой человек с черными волосами и гладким лицом, а человек примерно его лет с седоватыми бачками.
- Будь я проклят, - сказал Фитцджеральд, - Никак Роджер Деймон.
Даже когда они обменялись рукопожатием, Деймон знал, что, боясь столкнуться с призраком, он бы ни за что не заговорил первым.
- Что ты здесь делаешь в старых пенатах? - спросил Деймон.
- Я участвую в пьесе, и завтра начинаются репетиции. Вот уж не думал, что стоит мне повернуться спиной к Нью-Йорку, и тебе тут же дадут такой тычок сзади. Что тут есть человек, который… и так далее и так далее… И на второй же день столкнуться с ним - словно бухнуться в холодную воду. - Он любовно посмотрел на Деймона. - Ты прекрасно выглядишь, Роджер.
- И ты тоже.
- Годы не красят. - Он снял шляпу и притронулся к макушке. - Седею. Тревожные морщинки вокруг глаз. Да и глаза больше не сияющие и невинные. Я рад убедиться, что ты сохранил еще свою растительность. - Он ухмыльнулся. - Два старых петуха. Сами лысы, голоса охрипли, но каждое утро поют и все такое.
- Ты совсем не выглядишь старым, - сказал Деймон. Он говорил правду.
Как ни печально, Фитцджеральд выглядел не старше пятидесяти, хотя ему было на несколько месяцев больше, чем Деймону.
- Я же все время на публике. Не стоит удивляться, что отчаянные старания создали некоторую иллюзию молодости.
- Сэр, - подал голос продавец, который терпеливо стоял рядом с двумя мужчинами. - Сэр, так вы берете этот приемник или нет?
- Да, спасибо. - Фитцджеральд положил на прилавок кредитную карточку. - Что ты собираешься покупать в этой волшебной лавке?
- Я просто зашел посмотреть, а не покупать. - Деймону отнюдь не хотелось объяснять Фитцджеральду, зачем ему нужен аппарат для записи телефонных разговоров и извинений по поводу того, что хозяина нет дома. - Я думаю, что эта встреча - повод выпить. Как ты?
Фитцджеральд сокрушенно покачал головой.
- Черт возьми, у меня ленч с продюсером. И я не должен терять с ним контакт. А я и так опаздываю.
- А как насчет завтрашнего вечера? Пообедаем у нас. Я хочу познакомить тебя со своей женой, - Фитцджеральд знал Элейн, и он поздравил Деймона, когда они расстались, но отправился в Лондон задолго до того, как Деймон женился во второй раз.
- Звучит сокрушительно, - сказал Фитцджеральд. - Когда и где?
- В восемь вечера. Я дам тебе свой адрес. - Он вынул блокнот, на отрывном листке которого писал адрес Джулии Ларш для Шултера, и на этот раз набросал свой собственный адрес. Вот оно, обиталище друзей и врагов, выпархивающих из двадцатицентового отрывного блокнота. Весьма поэтично, как заметил бы Шекспир.
- До того, как ты придешь… - Деймон помедлил, прежде чем задать вопрос, - скажи, Антуанетта здесь с тобой?
Фитцджеральд посмотрел на него со странным выражением лица.
- Она погибла в авиакатастрофе, - ровным голосом проговорил он. - Десять лет назад. Самолет упал в Ирландское море. Все концы в воду.
- Прости, - растерянно сказал Деймон, - Мне очень жаль.
Фитцджеральд пожал плечами.
- Игра судьбы, - сказал он, - Я стараюсь выкинуть все это из головы, и порой мне кажется, что преуспел в этом, но я ошибаюсь, - Он попытался улыбнуться и сделал легкий неопределенный жест, словно предостерегая от попытки его пожалеть. Деймон промолчал.
Они вместе вышли на улицу.
- Увидимся завтра вечером, в восемь, - сказал Фитцджеральд. - Скажи своей жене - я ем все, что подадут.
Он легко прыгнул в такси. Деймон посмотрел ему вслед, вернулся в магазин и купил автоответчик. Затем, неся с собой пакет, он зашел в ближайший бар и заказал первую за день выпивку, сидя за которой он стал вспоминать те и плохие и хорошие времена, когда они были вместе с Фитцджеральдом.
Тогда были долгие вечера в ресторане "Доуни" или в баре "Гарольд", где после окончания спектаклей собирались актеры, и они вместе с Фитцджеральдом спорили с соседями по столику о разнице талантов О’Нила, Сарояна, Вильямса, Миллера и Бернарда Шоу. Фитцджеральд, обладавший исключительной памятью, мог цитировать любого из них, доказывая свою точку зрения. Оценивались стили постановок, и Фитцджеральд поносил Метод, царивший в театре Группы, в "Нью-Йоркской школе бормотания", как он ее называл. Его отец был ирландцем, учившимся в Тринисти-колледже в Дублине, и он привил своему сыну чистую и ясную музыкальную речь, которая могла подниматься до шекспировских высот и имитировать живой веселый ирландский акцепт, когда он цитировал периоды из Джойса.