- А ты это заметила?
- Ну, конечно, заметила, глупенький, - Зоя Георгиевна на минуту чуть было не решила пококетничать, но, вспомнив тот позор, который только что пережила с Григорием, подумала, что не стоит.
- И чего же ты от меня хочешь?
- Английский фонд заинтересовался одним из пациентов Люсиного интерната.
- Это еще каким? – засмеялся Валерий Петрович.
- Да есть там у нее один странный священник.
- Ах да, я его видел как‑то. Он хороший, - вдруг грустно сказал чиновник.
- Хороший? – передразнила его заместитель министра. – Не знаю, чем уж он хороший, но ты на нем можешь неплохо заработать.
- В смысле?
- У него есть какие‑то паранормальные способности, которые интересуют английский фонд, который представляет сэр Джон. Им хотелось бы провести с ним ряд опытов, но чтобы все было официально, то есть нужно, чтобы ты подписал договорчик. С юридической стороны все будет идеально – я тебе гарантирую.
- Каких еще опытов? – глаза Валерия налились кровью.
- Откуда я знаю? Каких‑то. Правда, может старичок этого не пережить. Но тебе‑то какая разница? Ты лично получишь тридцать тысяч евро.
- Ах ты… - Валерий Петрович покраснел. Казалось, что сейчас он ударит Зою.
- Что, мало? Ладно, последняя цена: тридцать миллионов рублей, - сказала та, по–своему истолковав неожиданную вспышку гнева Петровича.
- Не все в этом мире продается, Зоя, - зло сказал тот. – Да ведь это почти святой человек! Я с ним один раз всего две минуты поговорил, а он мне всю жизнь перевернул!
- Не очень‑то перевернул: какой был пьяница и прохвост, такой и остался.
- Так я, может быть, измениться пытаюсь, после той встречи!
- Не может, - сухо произнесла Зоя Георгиевна. – Либо меняешься, либо нет. Для тебя сейчас час "Ч"! Подпишешь документы?
- Нет, и Нине не дам такое подписывать!
- Что и тридцать миллионов рублей хуже, чем какой‑то старикашка из дурдома?
- Не все меряется деньгами, - ясно сказал уже совсем протрезвевший Валерий Петрович. – Но ты ведь, наверное, шутишь, Зоя? Кому надо не пойми на что давать такие деньги? – с надеждой в голосе спросил он.
- Да нет, не шучу, - жестко ответила та. И неожиданно быстрым движением руки нажала на какие‑то точки на теле собеседника, после чего он вдруг обмяк и упал.
- Валерий Петрович! Что с вами? – деланно закричала заместитель министра.
Прибежали Сергей Владимирович и англичане, один из которых был врач. Он диагностировал инсульт и полную парализацию.
Лорд и профессор
Сэр Джон грустно задумался. Он умел видеть через стены, и видел, что произошло с Валерием Петровичем. Тот инфернал, которого он отправил в помощь Зое, не смог по движению ее руки вырвать из Валерия жизнь. И теперь Эктон думал, почему это не получилось. В дело явно вмешивались какие‑то иные силы, о существовании которых он знал, ведь когда‑то он сам был христианским священником.
Он думал о себе. С прекращением деятельности Ост–Индской компании его власть становилась все меньше. Тайное общество, которое он возглавлял, фактически все больше из организации, решавшей судьбы небольших государств, вырождалось в оккультную секту. А теперь он не смог даже отобрать жизнь, у какого‑то падшего человека, который в решающий момент выбрал правильный путь. Эктон жил очень долго, и силы его уходили. И он иногда со страхом начинал думать, что недалек уже тот день, когда сам он окажется во власти тех существ, которыми, как ему когда‑то казалось, он повелевал.
От мыслей его отвлекла Зоя Георгиевна, которая привела Григория Александровича. Увидев лорда, профессор вздрогнул и неожиданно сказал:
- А я тебя видел, когда у меня белая горячка была.
- Совсем охамел, - грустно сказала Зоя. – Может быть, зря мы с ним связались?
- Ну, почему же, - тихо сказал сэр Джон и обратился к Григорию: - А что именно ты видел?
- Точно такого человека как ты, горящего в огне, который хотел вырвать у меня душу.
- А ты отдал ее?
- Нет, но было очень страшно.
- У меня для тебя интересная работа, Григорий, - сказал лорд. – Ты ведь очень много копался в различных хитросплетениях человеческой души. Так вот здесь есть один священник, который, чем в более неблагоприятные внешне условия его ставят, тем большую силу обретает. Нам хотелось бы разобраться в этом феномене.
- Это может быть связано с…
- Тихо, тихо, профессионалы никогда не говорят раньше того, как проработают вопрос. Ты ведь профессионал?
- Наверное.
- Я знаю, что тебе хотелось бы серьезной работы. А это интересный проект: изучить паранормальные способности этого человека, выявить их корни. Тем более, что это будет очень хорошо оплачиваться. Ты опять будешь уважаемым человеком, интересным для роковых женщин, - сэр Джон посмотрел на Зою и с усмешкой произнес: - Она, я вижу, тебя уже не привлекает, но ведь у нас есть еще Лиз…
В этот момент Элизабет вошла в комнату, и что‑то в душе Григория Александровича дрогнуло. Что‑то подобное он испытывал уже раньше, когда познакомился с Зоей, и в результате потерял семью и карьеру. Но сейчас ему, вроде бы, нечего было терять, как ему казалось… А англичанка подошла к нему и сказала:
- Григорий Александрович, мне очень хотелось бы вместе с вами работать над этим проектом.
- Не знаю даже… - растерялся профессор.
- Мне так хотелось бы поводить вас по Лондону, показать те места, которые мне там нравятся. Но сейчас мы должны быть здесь, пока не будет выполнена эта работа. А ведь вы можете помочь нам. Если вы это сделаете, я сумею быть благодарной.
И она так посмотрела на Григория, что у него внутри все перевернулось, и он сказал:
- Ну, попробуем поработать…
- Вот и отлично, - сказал сэр Джон. – Лиз, найди Людмилу, пусть Григория Александровича разместят в лучшей комнате.
Когда профессор и переводчица ушли, Эктон насмешливо посмотрел на Зою:
- А твои чары уже не действуют! Не догадалась во время заключения договора попросить вечную молодость и привлекательность для мужчин, думала, что то, что ты имела тогда это само собой…
Зоя Георгиевна зло посмотрела на сэра Джона. В этот момент ей хотелось убить и его, и себя и уж, конечно, этого мерзавца Гришку.
Нина Петровна
К Валерию Петровичу вызвали "скорую", которая перевезла его в городскую больницу. Диагноз, предварительно подтвердился. Какие шансы у чиновника выздороветь – на этот вопрос сразу протрезвевшей Нины Петровны врач "скорой" ответил, что, скорее всего, никаких.
- Бедняжка! И зачем так было себя не беречь! - сокрушалась начальник управления соцзащиты.
- Зато пожил в свое удовольствие, - сухо заметила подошедшая к ней Зоя Георгиевна.
- Пожил? Разве он умрет?
- Мы не знаем, но он фактически превратился в овощ.
- Как это ужасно! – заламывала руки Нина Петровна.
- Ужасно, но жизнь продолжается. Мы с ним обсуждали один рабочий вопрос перед тем, как у него случился инсульт. Он не терпит отлагательств. Поэтому нужно обсудить его с тобой…
- Какие могут быть еще вопросы в такой момент! – возмутилась Нина. – Все в свое время в официальной обстановке!
Заместитель министра подошла к Скотниковой.
- Попробуй ты хоть поговорить с этой дурой, - она вкратце обрисовала, что нужно сказать, и что можно обещать.
- Ниночка, милая, горе‑то какое! – сокрушенно и со слезами на глазах Людмила Владимировна обняла Нину Петровну.
- Не говори, Люсенька, что я теперь буду делать! Ведь он мне помогал абсолютно во всем!
- Да, и он не позволял эмоциям брать верх над долгом.
- О чем это ты?
- О нашем интернате. К тебе сейчас подходила заместитель министра, а ты отказалась решать серьезные вопросы, от которых зависит его будущее!
- А что за вопрос?
Людмила задумалась, и решила преподнести адаптированную версию того, что им нужно.
- Здесь пройдет один научный эксперимент, на который фонд, который представляет сэр Джон выделяет тридцать миллионов рублей, которые пойдут на развитие нашего интерната.
- А в чем суть эксперимента?
- Ты не поймешь, да тебе это и не нужно. Разве ты не хочешь, чтобы иностранная помощь пришла в организацию, которая подчиняется тебе; чтобы больные люди, за которых ты отвечаешь стали жить лучше?
- Конечно, хочу! – загорелась Нина. – Валера тоже так любил больных! Он как ребенок радовался, когда мог найти для их блага внебюджетные средства. Особенно хорошо, говорил он, когда эта помощь официально не проходит, но почему, он мне так и не смог объяснить, что‑то туманное, я даже устала слушать. Наверное, он так обрадовался сейчас, что твой интернат получит новый импульс к развитию, что давление скакнуло!
- Ну, конечно! – подтвердила Людмила Владимировна, удивленная тем, что ее начальница оказалась еще более оторванной от жизни, чем она думала. Действительно, ведь Нина Петровна никогда не задумывалась, почему она живет в двухкомнатной "хрущевке", а Скотникова фактически в замке. Ей как‑то сказали, что это дом ее брата - видного ученого с мировым именем, и она больше к этому даже не возвращалась.
- Что от меня нужно? – спросила начальница управления.
- Просто подписать одну бумажку. Через пару часов юрист ее сделает.
… Сэр Джон почти не скрывал бешенства, когда через десять минут Зоя с Людмилой вошли к нему.
- Из‑за тебя этот Валерий навсегда ушел из нашей власти, - грозно сказал он заместителю министра, и та съежилась от страха.
- А ты просто кинула меня на тридцать лимонов. Так у вас, кажется, говорят? – уже менее раздраженно обратился Эктон к Скотниковой.
- Почему кинула? – пыталась оправдываться та.
- Потому что цена этого договора, о котором ты договорилась, как туалетной бумаги. Эта ненормальная ведь даже ничего не понимает в том, что подписывает. Так что она не наша. Тем более, что она ничего от него не получит. И как таких только назначают на государственные должности? А деньги получит интернат, то есть больше половины достанется тебе! Смотрите, больше никаких ошибок, а то мне придется пересмотреть условия контракта с вами!
И Зоя с Людмилой почувствовали, что их прошиб холодный пот, сердце забилось как бешеное, и дикий страх овладел всех их существом.
Валя
Валя работала в "замке Лузервиль" горничной. В небольшом городке, где многие люди сидят без работы, это было совсем неплохо. Вообще‑то она была по специальности медсестрой, эта же запись значилась в ее трудовой книжке, так как именно на этой должности она была оформлена в интернате. Но в реальности ей приходилось работать в доме Скотниковой, терпя постоянные придирки дворецкого и приставания племянника хозяйки, который после того, как от него уехала жена, начал оказывать Валентине недвусмысленные знаки внимания, от которых она, впрочем, успешно отбивалась.
Валентина окончила медицинское училище вместе с Ольгой. Они были близкими подругами; их дружба сохранилась и сейчас, хотя многое в жизни друг друга они не понимали. Оля не понимала, как можно терять свою жизнь ни на что, прислуживая тем, кто сам вполне мог бы о себе позаботиться, а Валя думала, что Оля лишает себя жизни, ухаживая за лежачими больными. Но они раз в неделю встречались, и где‑то час или два беседовали друг с другом.
Ольга рассказывала о Церкви, об отце Аристархе. Валентина говорила, что это все хорошо, но очень сложно, потому что требует изменить всю свою жизнь. А Валя любила дискотеки, веселье, мечтала о "принце", который даст ей "красивую жизнь" - большой дом, дорогие машину, украшения, одежду, зарубежные поездки.
- А чем ты будешь лучше Скотниковой? – спрашивала ее подруга.
- Ну, ты сказанула! – возмущалась та. – Я же не собираюсь обманывать бедных больных!
- А за какие такие заслуги тебе вдруг свалится вся эта роскошь?
- Просто кто‑то полюбит меня…
- А если он будет бедным? Если тебе придется жить еще хуже, чем ты живешь сейчас?
- А зачем мне такой муж?
- Получается, что любовь для тебя способ себя продать подороже?
Подруги ссорились, потом мирились. Валентина чувствовала правоту Ольги, что не в деньгах счастье. Но и без них она чувствовала себя неуютно…
Валентина была вхожа во все закоулки "замка Лузервиль". И постепенно она узнавала много такого, что прислуге знать в общем‑то не стоило. Случайно горничная узнала о тайной ритуальной зале в апартаментах Скотниковой, о том, что она приносит там в жертву бродячих собак, которых для нее отлавливают на улицах города ее охранники. А однажды она была свидетелем того, что одного умирающего пациента интерната почему‑то перевезли в дом директора, и почему‑то именно там ему сделали вскрытие после смерти… Никто не догадывался, что девушка обладает подобной информацией, поэтому на нее по прежнему не обращали внимания.
Своими страхами она поделилась с Ольгой, а та пошла к отцу Аристарху. Тот сокрушенно качал головой.
- Силы зла сейчас царствуют над этим городом! Пусть твоя подруга бежит из этого проклятого места!
Но Валя не послушалась священника.
- А где я найду здесь работу? – сказала она Оле. – Или в областной центр ехать? А кому я там нужна?
И она продолжала работать у Скотниковой. И получилось так, что она, убираясь в помещении рядом с кабинетом хозяйки, услышала многое из того, о чем та говорила с сэром Джоном и Зоей Георгиевной. А когда вскоре парализовало Валерия Петровича, Валентиной овладел безграничный ужас.
В этот же вечер она встретилась с Ольгой.
- Над этим священником, отцом Аристархом, хотят ставить какие‑то жуткие опыты! Валерий Петрович попробовал заступиться, и его хотели убить, но он остался жив. Его парализовало! – сбивчиво с жаром рассказывала она.
Оля то же не на шутку напугалась, и прямо ночью пошла в интернат. На нее там никто не обращал внимания, она могла придти в любое время суток.
- Бегите, батюшка! – с жаром сказала она.
- Куда, глупенькая? – спокойно улыбнулся священник. – От них невозможно убежать. Но Бог силен сделать так, что зло обратится во благо, хотя нам это дастся и очень непросто. А как же быть с твоей подружкой? Я думаю, что англичанин все знает о ней… Хорошо, я помолюсь о ней, и о тебе: чего бы здесь дальше не происходило, с вами обеими ничего не случится. Пусть она тогда остается на своей работе и ведет себя так, как будто ничего не произошло.
- А как же опыты, которые они хотят над вами ставить? – всхлипывая, шептала Оля.
- Они и так их ставят все время. Но их время отходит. И этот Джон это чувствует. Он не может понять, почему все у него идет не так. А должен бы понять: ведь когда‑то он был христианским священником…
- Откуда вы все знаете? – изумленно спросила Ольга.
Но отец Аристарх лишь улыбнулся в ответ:
- Я тебе уже сказал много лишнего. Не думай ни о чем, и ничего не бойся. А чтобы ты верила, что Господь может зло обратить во благо, смотри на Валерия Петровича! Он сделал первое доброе дело за всю свою жизнь, ничего не испугался и ни на что не купился. И он вырвался из под власти сил зла!
- Все равно, какое же тут благо? – изумилась Оля. – Его же парализовало, он лежит больной и несчастный!
- Пока да. Более того: ему предстоит еще полгода быть одним из пациентов нашего интерната!
- Как такое может быть?
- Увидишь.
- Но это же совсем ужасно!
- Зато потом его ждет обновление.
- После смерти? – в голосе Ольги впервые прозвучало недоверие.
- Зачем же. Он абсолютно не готов к смерти. Но я пока не могу сказать больше.
Уже рано утром Оля встретилась с Валей и все ей рассказала. Подружки подумали, что отец Аристарх, наверное, стал заговариваться перед смертью, и ему действительно все равно, что с ним будет, потому что его жизнь и так мучение, а больших мучений он не выдержит. Но страх перед англичанином и тремя его последовательницами после благословения игумена полностью исчез у них. И они продолжили жить прежней своей жизнью, никому больше не говоря о том, что им стало известно.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Профессор и священник
Григорий Александрович поселился в особняке Скотниковой. Среди обязательных условий того, что ему необходимо для работы, он оговорил помимо приличной зарплаты еще и бесплатные коньяк и сигары, проживание и питание.
- Может тебе еще и проституток оплачивать? – ехидно поинтересовалась Зоя Георгиевна, которая искала, чем его уязвить.
- Зачем же: я вполне популярен у женщин и без дополнительных финансовых затрат, – спокойно ответил профессор, чем привел ее в бешенство.
Беседы с игуменом Аристархом было решено вести в интернате, в кабинете психиатра. Узнав, что на этой должности работает проктолог, Григорий Александрович долго веселился и сказал, что в определенном смысле в этом есть рациональное зерно, так как у некоторых, что в голове, что в… При этом он ехидно посмотрел на Зою Георгиевну, которая ненавидела его все больше и которую утешало только то, что ей завтра нужно возвращаться в Москву.
Кабинет психиатра в интернате совсем не походил на кабинет Скотниковой в ее особняке. Это была маленькая комната площадью около десяти квадратных метров, с абсолютно белыми стенами и потолком, и небольшим зарешеченным окошком. Из мебели здесь были только стол и два стула. Документация хранилась в другом месте.
Григорий Александрович в белом халате сел за стол, налил себе из бутылки полфужера коньяка, отхлебнул и сказал, что готов принять пациента. На столе он разложил ручку и тетрадь для записей, кубинскую сигару с пепельницей, и оставил коньяк с фужером.
Через несколько минут в комнату привели отца Аристарха. Недавно, по распоряжению Скотниковой, ему сбрили бороду и усы и обрили его наголо. Лицо священника было изможденным от препаратов, которые его заставляли принимать, но во всем облике его чувствовалась огромная внутренняя сила.
- Присаживайтесь, пожалуйста, – вежливо сказал ему Григорий Александрович. – Вы не будете возражать, если я закурю?
- А от этого что‑то изменится? – с улыбкой ответил игумен и профессор еще раз отметил про себя его внутреннюю силу.
- Нет, к сожалению, – признался он и закурил. – На что же вы жалуетесь?
- Ни на что, – спокойно отвечал отец Аристарх. – Я здесь чувствую себя ближе к Богу, чем когда бы то ни было.
- А вы не боитесь того, что вам могут сделать здесь, если вы продолжите злить этих людей? – доверительно спросил Григорий Александрович.
- Я злю их самим фактом моей жизни, – улыбнулся пациент–узник. – Они не успокоятся, пока я жив.