Не знаю, почему борец с простудой не упомянул об этом сразу, но найти в подвале морг оказалось еще проще - на него указывало несколько надписей и стрелок, нарисованных прямо на стене. А вот холод и впрямь был ужасен. Я почувствовал, как безудержно дергается челюсть, выбивая зубами нервную дробь, и невольно попытался крепче запахнуться в плащ. Ларре и Хидейку тоже приходилось несладко.
И только парочка людей, - единственные обитатели просторного, уставленного молочно-белыми столами зала, которые могли похвастаться умением дышать, - чувствовали себя вполне вольготно. Оба были по самые ноздри закутаны в плотные красные ватники. Один, круглолицый румяный толстяк, держал на отлете будто сведенную судорогой левую руку, а в правой сжимал чашку обильно парившего кофе. Лицо его напоминало озеро сонного блаженства, по ровной глади которого нет-нет, да и пробегали волны напряжения. Покосившись на нас, он глазами указал на распахнутую книгу, куда я послушно вписал наши имена.
Физиономия второго, напротив, сжалась от крайнего усердия - от напряжения он даже высунул язык. Склонившись над покойником, он тщательно втирал ему в щеки некую жирно блестевшую мазь. Мертвецы на соседних столах уже имели вид столь же блестящий.
- За… ходите, - дружелюбно пригласил нас толстяк, - будьте… как дома, - он радостно хохотнул собственной шутке. - Хотите кофе - чашки вон… там, в серванте, - он дернул головой в нужном направлении. И тут я понял. Скрюченная рука, медленная речь, перерытая внезапными паузами - перед нами был местный холодильник за работой. Маги такой силы встречаются редко - не каждый ухитрится поддерживать жуткий холод, сохранять при этом осмысленное выражение в глазах, да еще и предлагать кофе посетителям.
- Благодарю, - я кое-как протолкнул слова сквозь стучавшие зубы, - но мы спешим. Нам бы посмотреть на тело Артамаля ил-Лакара…
- Это там, - натужно просипел скульптор, который быстро покончил с мазью и теперь яростно вращал деревянной палкой в стоявшем у изголовья трупа жбане, - среди безнадежных.
- Каких? - удивился Хидейк.
- Безнадежных. Ну, у которых маску лепить уже не с чего. - Палка показалась наружу и оказалась изрядных размеров ложкой. Скульптор принялся зачерпывать ей белую массу и лить на лицо мертвеца.
- Если за трупом не пришли, - принялся объяснять он, разравнивая стремительно густеющий материал, - мы делаем маску на случай, если родня опоздает к похоронам. Ну, а когда от лица остается мало - тут уж извиняйте. Да вы идите, там бирки на столах, не промахнетесь.
- А что, родня за ним не ожидается? - тихо спросил альв, - весть на родину не посылали?
- Посылали… - влез в разговор холодильник, - а… как же. Всегда посы… лают. Ответа пока… нет. Но они… бывает… долго идут. Да…
- Ага, - непонятно высказался альв и примолк. Мы направились к дальней стене, туда, где в полумраке тоскливо прятались самые неприятные экспонаты выставки мертвецов.
Табличка на столе недвусмысленно поясняла, что перед нами - Артамаль ил-Лакар собственной персоной, альв в возрасте 268 лет, аристократ с острова Миррион.
Я вдруг понял, что кроме легкого головокружения в душе не было ничего. Ни страха, ни отвращения. Хорошо пропеченная картошина с заполненными горелой плотью дырами на местах глаз и носа, которая криво ухмылялась белоснежными зубами, ничем не напоминала одушевленного.
- Но как же вы поняли, что это - именно господин ил-Лакар? - спросил я.
Скульптор в последний раз огладил белую массу и осторожно отнял руки от лица покойника. Палец за пальцем он аккуратно стащил и положил на стол перчатки.
- Ну, для начала, - в тусклом и холодном свете ламп его высокий и тощий силуэт выглядел жутковато, - по костюму.
Человек приблизился к нам и откинул простыню. Я невольно зажмурился, но тут же заставил себя открыть глаза. Выглядеть лучше тело, конечно, не стало, но врач был прав - к обугленной плоти кое-где намертво пристали большие клочья некогда белой, а ныне грязной и истлевшей по краям ткани.
- Согласно показаниям знакомых господина ил-Лакара, он был единственным на том приеме, кто носил белый костюм. Остальные предпочли более… классический стиль.
Я немедленно пометил это в блокноте.
- А во-вторых, я сумел нарисовать вот это, - глаза анатома блеснули, когда он вытащил из-под головы мертвеца лист бумаги, на котором карандашом был начертан схематический, но очень притом живой портрет. - Моя собственная техника, - гордость в голосе человека даже не пряталась, - восстановление лица по структуре черепа. Его знакомые подтвердили сходство.
- Это чудесно, - встрепенулся Хидейк, - но откуда вы взяли усы и бороду?
- Так те же знакомые и подсказали. Конечно, техника пока не совершенна, но в целом дает неплохие результаты.
- То есть, - не унимался дотошный альв, - усы вы дорисовали потом, по словам знакомых покойного. А какие еще поправки вы вносили потом?
- Ну… Глаза чуть увеличил, - смутился анатом, - пару морщин добавил - все-таки, покойный был стар…
- Стало быть, - я оторвался от блокнота, - вы не знаете, были ли у трупа усы, борода и морщины?
- Выходит, не знаю, - талантливый художник приуныл, - но опознание ведь для того и существует, чтобы по словам родственников и знакомых…
- Кстати, о знакомых. Вы не запомнили, кто приходил по его душу?
- Не очень. Точнее, я помню двоих - господина Визершпица из Ратуши и мистриссу Лагель, прачку, - у нее еще такой забавный восточный акцент. Но тут все просто - один постоянно мелькает в газетах, а вторая, по удивительному стечению обстоятельств стирает… стирала белье не только господина ил-Лакара, но и мое. А вот третьего я как-то подзабыл. Какой-то юноша-альв, из богатых. Можно посмотреть в журнале посетителей.
- Буду очень обязан, - воодушевился я, - Ларра? Ты что-то нашла?
- Пока нет, - протянула орчанка, вглядываясь в труп, - но… скажите, мастер…
- Поммель. Гастаф Поммель, прошу меня простить.
- Мастер Поммель, скажите, тело вскрывали?
- Никак нет, мистрисса… - орчанка не обратила внимания на паузу, и слегка обескураженный врач продолжил. - Никто и не думал о вскрытии, ведь причина смерти каждого здесь вполне ясна…
- Да ну? - бросила Вольная, и брови ее грозно изогнулись.
- Конечно, - удивился Поммель, - все они погибли при взрыве, а значит, смерть наступила или от удушья, или от ожогов.
- Гениально, - процедила Ларра, - как точно, а главное, как все грамотно обосновано!
- Не понимаю, зачем этот насмешливый тон, - поджал губы анатом, - и он мне не нравится.
- Как мило, - улыбнулась орчанка, - а мне, милейший, совсем не нравится ваша лень. Как можно не отличить ожог алхимический от следов огня?
- Что? - несмотря на страшный холод, лицо врача мгновенно запылало.
- Да вы только взгляните на пораженные ткани! Огонь оставляет иные рубцы. Это тело сначала хорошенько полили кислотой, а только потом бросили в огонь. Хотя похоже на то, что и в огонь-то его не бросали - так, оставили тлеть в удачном месте, да упала на спину пара горящих балок - вот здесь и здесь ребра перебиты. Подозреваю, что и позвоночник…
- Кто-то не хотел рисковать? - воскликнул я, и карандаш с удвоенной силой забегал по бумаге, - кто-то сделал все возможное, чтобы лицо мертвеца нельзя было опознать наверняка.
- А зачем это могло кому-то понадобиться? - с видом доброй учительницы спросила Ларра.
- Чтобы каждый, кто видит труп, был уверен, что перед ним - Артамаль ил-Лакар, - мрачно подытожил Хидейк. - Насколько я помню, настоящий Артамаль и ростом был повыше. Хотя ручаться не стану.
- Да что там ручаться, - Вольная принялась засучивать рукава, - Гастаф, дружочек, а притащи-ка ты нам свои инструменты.
- Но… позвольте, - в голосе мастера Поммеля прорезался откровенный ужас, - я не могу допустить, чтобы вскрытие проводили посторонние лица!
- Успокойся, вскрытие я проводить не буду, - махнула рукой орчанка, - мне всего лишь нужно открыть ему рот.
- Зачем? - Кажется, ужаснулся не только несчастный анатом, но и мы с Хидейком.
- Да что с вами, мужчины? Вы видели его челюсть? Она же перекошена, ее явно ломали. Стоит узнать, зачем, как вы думаете?
Меньше сегмента спустя она аккуратно отжимала зубы мертвеца длинным скальпелем.
- И вот… Ну конечно, - орчанка победно указала свободной рукой на темный провал рта. Да что вы, как неженки, давайте ближе!
Гастаф Поммель, который, в отличие от неподготовленных обывателей, не сделал шаг назад после первого же хруста костей бедного трупа, склонился над телом.
- Подумать только, - обескуражено пробормотал он, - ну и дела…
Любопытство оказалось сильнее, и вскоре мы присоединились к изумлению анатома, разглядывая отверстие почти ровной треугольной формы, зиявшее в нёбе покойника.
- Его убил не огонь, - начала Ларра, и уязвленный Поммель немедленно подхватил:
- Это сделал одушевленный, вооруженный длинным острым предметом…
- …Предположительно стилетом, - с ухмылкой срифмовала орчанка, - который проткнул…
- …Мозг этого господина, после чего…
- …Его нарядили в костюм Артамаля и для верности сожгли лицо сильной кислотой.
- То есть, это не господин ил-Лакар, - врач неуверенно мусолил края портрета, - но кто же тогда?
- А не сохранилась ли копия рисунка до того, как всякие доброхоты заставили вас подогнать его под образ ил-Лакара? - спросил я, пожевывая карандаш.
- Нет, конечно. Я рисовал только один раз.
- Нет нужды в копиях, - перебил Хидейк, - я и так вижу, кто на портрете. Мастер Поммель, можете без колебаний записать, что на этом столе лежит Гаэль Тиффенхолд, виночерпий и… добрая душа. Да примет его Творец и простит грехи его. Друзья мои, думаю, нам пора. Мы все выяснили.
Согласилась даже суровая орчанка.
- А портрет, выходит, теперь в мусор, - грустно вздохнул анатом, но Ларра хищно улыбнулась:
- Ну что вы, мастер, он еще может принести немалую пользу, - и она ловким движением выхватила помятый рисунок из рук анатома.
Конечно, перед уходом я заглянул в журнал посещений. Отлистав несколько дней назад, я нашел всех упомянутых анатомом посетителей и совсем не удивился, узнав, что третьим гостем лже-Артамаля был некто Г. а-Манн.
ГЛАВА 38,
в которой я понимаю, каким обманчивым бывает привычное
Карл ждал нас, глядя на мрачную громаду Безнадеги, и пока башня дырявила небо, он изо всех сил пытался просверлить взглядом ее.
- А где Лемора? - спросил я.
- Переоделась и ушла. Сказала, встретит нас в порту - не хотела лишний раз светиться перед знатным господином в рабочей одежде.
Хидейк неопределенно хмыкнул.
- Должен признаться, - сменил он тему, - мне нравится идея забрать у анатома рисунок. Уж если артамалев посланец так постарался добиться полного сходства, нам не придется думать, как объяснить одушевленным, кого мы ищем.
- Зато, - веско обрубила Ларра, - нам предстоит решить, у кого об этом спрашивать. Порт, знаете ли, не маленький.
Никто во всей Морской столице не стал бы с ней спорить. Даже сейчас, когда рыболовный сезон прогнал из города почти что всех жителей окрестных районов, порт кишел жизнью и суетой, растекался тайнами и опасностью, бурлил страстями и порывами. Если бы доски и камни могли говорить, то у каждого квадратного метра набережной хватило бы историй, чтобы занять слушателей на долгие годы. Впрочем, пришлась бы тем по нутру столь густая смесь интриг, преступлений и обманутых надежд? Но ничего другого не поведали бы старые, прогнившие доски и отполированные тысячами сапог булыжники. Ведь начни они рассказывать о сделках, что заключались здесь каждый день - кто стал бы слушать такую скукоту? А за обычными житейскими историями любопытным стоило бы обратиться в Рыбацкий квартал - и идти бы пришлось недалеко.
В ночное время здесь было куда больше жизни, чем на прочих улицах Вимсберга. Ведь коли ты привык к сырому морскому воздуху, то мелкий дождь тебя не испугает, а от сильного ливня легко укрыться под любым из уходящих в бесконечность пирсов. Да что там, в хорошие дни у причалов, бывает, стоят такие стальные гиганты - гномьи грузовики или миррионские пассажирские лайнеры, - что их борта могут скрыть от небесной влаги сразу десяток душ.
В тот день в порту был лишь один такой великан, - тот, что привез делегацию с Боргнафельда. Кокетливо сгрудились невдалеке от него несколько яхт местной аристократии, да устало прикорнула на мелкой волне старая баржа.
- Ларра. - Мы справедливо рассудили, что поиски могут занять довольно долгое время, и пока альв отпускал извозчика, я пробежался взглядом по набережной. - Пожалуй, нам не помешает твоя помощь.
Пусть кораблей в той части порта было и не много, зато от народа на набережной было не протолкнуться. Неторопливо бродили туда-сюда наемные грузчики, выставив напоказ мокрую рельефную мускулатуру. Лениво покрикивали на быстро полнившуюся толпу ночных гуляк шулеры-зазывалы и торговцы сувенирами. Жались к фонарям сонные потрепанные шлюхи, а их сутенеры сидели за аккуратными столиками и, раскинув над головами широкие зонты, азартно резались в домино. Питая ночь и дождь вкуснейшими ароматами, шкворчали под навесами мангалы и жаровни, на которых вертелись, блестели жирными боками, разбрасывали отраженный свет фонарей аппетитные ломти мяса, переложенные овощами. О, да, порт был переполнен жизнью. И в этом была определенная беда.
- М-да? - орчанку всецело поглотила суета ночной набережной. Она с трудом отвела взгляд от веселой толпы и попыталась сосредоточить его на мне. - Какая помощь?
- Дело это, понимаю, деликатное, - немного замялся я, - но не могла бы ты показать, где стоит ваша лодка… заметь, - как только брови Ларры поползли вверх, говорить пришлось быстрее, - не саму лодку! Не нужны нам ваши союзные тайны. Просто ты посмотри только, - я двинул рукой в направлении портовой суеты, - мы же не станем ходить по толпе и показывать всем портрет. Я предложил бы поспрашивать у местных торгашей, причем там, где твой Альбинос наверняка побывал.
Ларра нахмурилась.
- Вот только моим его не нужно называть, ладно?
- Виноват. Но в остальном согласна?
- Возразить точно нечего. Пошли.
Место, вполне ожидаемо, оказалось в дальнем углу порта, там, где к последнему пирсу прижалась небогатая гроздь яликов, ботов и мелких яхт, а дальше до самой городской стены простирался унылый лес деревянных свай, к которым между сезонами привязывали лодки вимсбергские рыбаки. Из десятка скромных лавчонок в этом районе восемь торговали рыбой, а оставшиеся две были намертво заколочены. Но вездесущее веселье проникало и сюда - на моих глазах из одной лавки вышла хихикающая парочка. Жуликоватого вида человек в просторных штанах и полосатой фуфайке держал под мышкой здоровенный сверток, из которого торчала мясистая бурая клешня. Другой рукой он уверенно обнимал раскрасневшуюся дамочку-альвини. У матроса выдался удачный день, и он был полон решимости достойно его закончить. Маленькая, но очень шумная компания прогрохотала по скрытому во мраке пирсу и вынырнула на свет. Мгновение спустя она с визгом и хохотом обступила благодушного и ленивого шулера с двумя колодами карт, и тот немедленно затянул привычные прибаутки.
- Ну что ж, - с некоторой тоской проговорил Хидейк, - пожалуй, стоит начать с торговцев рыбой.
- Погодите… А там кто живет? - Я указал на прижавшийся к городской стене крохотный и какой-то нелепый даже не квартал, а какой-то ком плохо отстроенных домов.
- Работяги. Приезжие, - Карл задумчиво смотрел на неровную груду бараков, - хотели подзаработать - ну и подзаработали.
- Как-то слабо они подзаработали.
- Слабо, конечно. Ну а что с них возьмешь? Они же деревенские мужики. Услышали где-то, что в столице жизнь цветет, вот и набежали, чтобы урвать свой кусочек. А оказалось, вишь ли, что жизнь у нас не только цветет, но и пахнет. А для чужаков так и вовсе воняет. У нас ведь как - пока ты тратишь деньги - ты свой. Как только начинаешь их забирать - сразу чужак.
- А разве не везде так? - удивился я.
- Понятия не имею. Я всю сознательную жизнь в Вимсберге прожил, - помрачнел Карл и намертво замолчал.
Я еще раз посмотрел на безжизненные дома вдалеке. Если рабочие постоянно ошивались в порту, могли они что-то видеть? Как знать. Прогуляться к стене? Хорошая мысль. Но для начала предстояло догнать моих спутников, которые только что исчезли в недрах ближайшей лавки.
Следующие несколько сегментов разварились в кашу из гадливого отвращения и застарелой рыбной вони. С портретом Артамаля наперевес мы заходили в один магазинчик за другим, и в каждом нас встречали недоуменными взглядами и пожатием плеч. Чешуйчатая тоска и смердящее уныние почти поглотили меня, и в шестой по счету лавке я не выдержал.
- Хозяин! - безумие туманом заволакивало уголки моих глаз, когда я устремил их на очень уж низкорослого, слепого на один глаз хоблинга в блестевшем чешуйчатым серебром фартуке.
- Ась? - зевнул тот. В его широченную пасть втянуло столько воздуха, что запах на мгновение отступил, и мне хватило дыхания на вопрос:
- А те работяги из халуп у стены, они часто здесь гуляют? Могут что-нибудь знать?
- Каких халуп? А, тех… Не, говорить некому. Давно там никто не живет. Почитай, года три уже, с тех пор, как старый завод закрыли, и работяги прочь подались. Кто спился, а кто на вольные хлеба уехал. Но спилось больше, - старый хоблинг пожевал тонкими синеватыми губами, усиленно морща низкий лоб. - Там же тока люди да эггры трудились, а у них к этому делу не страсть, а страстища целая. Чуть что - сразу горе залить надо, мол, никчемные мы, никто нас не ценит. Зря так, да. Щас бы и пригодились, раз цеха опять продали, - он вперил взгляд когда-то ярко-зеленого, а теперь блеклого и подернутого мутной белесой пеленой глаза в меня. Моментально преисполнившись отвращения, россыпью холодного пота брызнувшего по телу, я отвернулся, бросив все силы на то, чтобы не покинуть рыбную лавку как можно скорее. О, как я потом благодарил Творца за струйку свежего воздуха, чудесным образом пронзившую духоту и коснувшуюся моего носа. Ведь если бы не она, если бы мой разум на кратчайшее мгновение не очистился от смрадных миазмов рыбацкого промысла, то мизерный клочок недавних воспоминаний, мимолетная мысль, ставшая для меня ключом к разгадке тайны, вполне могла бы и ускользнуть.
- Кто? - завопил я, стремительным поворотом головы бросая себя в водоворот мерзостных испарений, - кто и кому продал завод?!
…И кожей ощутил три недоумевающих взгляда.