ГЛАВА 41,
в которой ярко проявляется сила чувств
В зале для проповедей было пусто и тихо. Казалось лишь, что в темном углу, где уже который день росла и подрагивала необъятная туша, стоит большущая кадушка с тестом и время от времени тихо вздыхает. Хротлину было страшно. Хотя вряд ли бы кто смог назвать такую его жизнь жизнью, появление на заводе чужаков его здорово разозлило. Он хотел уничтожить их, хотя хозяин не позволял, и теперь орку - хотя от орка в нем уже ничего не осталось - было очень и очень страшно. Хозяин возвращался.
Лязгает дверь подземного коридора, и три тени, как плавники акул, врезаются в полумрак, полосуют его на аморфные лоскуты. Мечутся под куполом громкие голоса.
- …Понимаешь, законы Творца - вещь довольно хрупкая. Для тех, кто понимает их душой, они ясны, понятны и однозначны. Но когда ты начинаешь думать головой, включаешь логику, соображаешь, как они могут облегчить тебе жизнь - тут же находится множество лазеек.
- Но тогда ведь, получается, ты идешь против них!
- Умница. Но при этом ты настолько уверен, что чтишь заповеди до последней буквы, что начинаешь мнить себя настоящим праведником. Так и Хротлин - он знал, что грехи придется искупить. Знал, что должен раскаяться. Но жажда свободы оказалась сильнее. И наш добрый друг подошел к делу логично, в чем я ему с удовольствием помог. Он делал все, что хотел, зная, что настанет миг - и я помогу ему сполна за все заплатить. Он даже убедил себя, что сумеет в нужный момент раскаяться.
- Но отец, разве это искупление? Он же натворит еще больших бед.
- Вот только сам он уверен в обратном. Пойми, сынок, когда дело доходит до личной выгоды, одушевленный всеми силами старается подогнать реальность под себя. Это в его природе. А я всегда рад укрепить его в нужных мыслях. И никто не в обиде - он получает вожделенную свободу и прощается с опостылевшей совестью, я же получаю его самого.
Мальчишка стоит и переваривает услышанное. По его лицу ходят кругами восхищение и обожание. Старик на миг замолкает, внимательно оглядывает помещение, как ни в чем не бывало кивает притаившемуся Хротлину и начинает говорить коротко и деловито.
- Так, Гиста с нами больше нет, значит, тебе придется его заменить.
- Что… мне?! - мальчишка оглядывается в последней надежде, что отец говорил о Сиахе.
- Тебе. Там, куда мы едем, дорога будет не всегда. И значит нам придется взять ее с собой.
- Что… как, отец, не успеваю…
- Я все объясню позже, не бойся. Сейчас главное - оставить как можно меньше им. Сиах, готовь Хротлина. А ты, сынок, заправляй машину и тащи в нее вот эти железки.
Он указывает на один из ящиков. Они, давно открытые, уже давно стоят у стены, но Астан до сих пор в них не заглядывал. Наслаждался разговорами с отцом, его голосом, шутками… даже наставлениями. Впитывал речи, смутно понимая, что душой постигает больше, чем головой.
В ящике лежат металлические пластины, похожие на детскую головоломку из кусочков. Много пластин.
- Отец… я их не подниму.
- Поднимешь.
- Мне не хватит сил! - Перечить отцу не хочется, но еще меньше хочется его подвести. Пока не поздно, пусть он…
- Я никому это не доверю. Используй Воздух.
- Как? Я же не маг.
- Конечно, не маг. Маги - жалкие ничтожества. Ты - кое-что большее. Ты - мой сын.
Как будто все звуки в мире взяли и исчезли. Остался только вопрос.
- Ты любишь меня, сынок?
И волна, волна неизрасходованной любви, волна, которая поднялась с приходом отца и никогда больше не схлынет, поднимается в душе.
- Да, папа.
- Тогда перенеси эти железки в машину, и поедем скорее.
С яростным и радостным воем мечется под куполом оскверненного храма ветер. С лязгом рвутся из ящика сразу все железные кусочки, щепят немилосердно крепкую древесину и дружно ссыпаются в кузов огромного, полускрытого ящиками мобиля.
- Какой же ты у меня молодец, - отцовская улыбка доверху полна счастья, - а теперь подкинь угля.
Широким жестом он сметает с верстака посуду и перегонный куб. Весело смеется стеклянное крошево, переплетаются цветастыми струйками реактивы.
- Что ж, подготовим нашим преследователям достойную встречу - и в путь, - старик быстро подходит к бывшей келье отца Жосара и зовет в темноту:
- Пора! Снова пора!
ГЛАВА 42,
в которой есть и старые знакомые,
и новые проблемы
Звуки скрутились в тугой жгут, замерли и исчезли. Лишь эхо последнего шумного выдоха тихим шепотом разбилось о поглотившую меня пустоту. Я был счастлив. Я не желал расставаться с этим скучным, серым ничем, где было спокойно, почва под ногами была не нужна, и всегда было ясно, что готовит грядущее - все тот же незыблемый серый абсолют. Я цеплялся за него всей душой, отдыхал, радовался, как едва перепеленатое дитя. Когда же с сосущим хрипом выдох превратился вдох, и его бледная тень всколыхнула мягкую серость, я в страхе заорал, завозился, не желая отпускать покой, но лишь скорее развеял теплое марево и с тоскливым стоном, быстро превратившимся в кашель, вернулся в жизнь.
Казалось, что обморок начался выдохом и кончился вдохом, но мир, похоже, жил иным временем. Я лежал на спине, глядел в звездное небо, а дождь противно щелкал по векам и губам. Одна капля угодила точнехонько в глаз, я отчаянно заморгал и перевернулся, немедленно угодив щекой в жесткое мочало бороды принца Тродда. Карлик свернулся трогательным калачиком подле меня, и, если можно было верить выражению его лица - вернее, отсутствию оного, куда успешнее цеплялся за серую незыблемость.
- Пр… ринц, - прохрипел я и вновь заперхал, едва не забрызгав горькой мокротой царственную особу, - прос…
…И громко икнул, когда кто-то с силой вздернул меня на ноги. Карл с печальным лицом приложил палец к губам.
- Ну что ты творишь-то, - укоризненно прошипел он, - разбудишь - и что с ним потом делать?
Голова постепенно теряла томную обморочную негу, и я мало-помалу возвращался к действительности. Цвергольд был прав - будить принца было рано.
- Твоя правда, - кивнул я и пошарил сначала взглядом, а потом и рукой по траве. Шляпа, едва вернувшись из стирки, снова приняла знакомый потрепанный вид. С силой ударив ей о ладонь, я расправил поля и водрузил влажный головной убор на подобающее место. Пошарил в карманах, понял, что сигареты остались в хидейковом особняке, и досадливо сплюнул очередной слизистый сгусток. Да чтоб им… Хотя после такого надругательства над легкими без сигарет оно, может, было и к лучшему.
Орчанка и альв о чем-то беседовали, раз за разом тыкая пальцами в направлении принца, рядом с ними столбом застыл ящер, а у ног рептилии сидела, запрокинув голову, Лемора с покрытым сажей лицом. Я сразу направился к телохранителю.
- Шаас, ты видел, куда ушел старик?
Ящер молча уставился на меня. Стало неуютно, но разумного повода испугаться не нашлось, так что несколько мгновений я лишь неловко ежился.
- Нет. С-старика не было. Была дверь. Открытая. В коридор.
- Но ты ведь вышел через окно? - я припомнил звон разбитого стекла.
- Да. Дверь ш-шла не на улицу. - С каждым нешипящим звуком слова становились все короче.
- Все ясно. Так, времени на разговоры нет. Я бегу за Артамалем, Хидейк, вы возвращаете принца властям.
- Позвольте…
- Простите, не позволю. Во-первых, вам положение не позволяет шляться по неизвестным подземельям, а во-вторых - бросать здесь принца стоит едва ли. К тому же, разве не его возвращение было вашей главной целью?
- Конечно, - улыбнулся альв. На его лицо никак не возвращалась краска, и улыбка выглядела устрашающе, - вы, несомненно, правы, мастер Брокк. Ну что ж, не смею вас отвлекать. Шаас, мы сможем, если что, донести Его Высочество?..
Ящер едва слышно зашипел.
- И все же позволю себе еще один вопрос, - остановился вдруг альв, - когда Артамаль сказал "Да ты же…" что он имел в виду? Да ты же кто?
- Неважно! - одновременно выпалили мы с Карлом, а я пугливо оглянулся, будто ожидал увидеть за углом край синего плаща. Лемора затаила дыхание и попыталась стать как можно незаметнее.
- Лучше вы мне ответьте, - быстро спросил я, - что за магию он там использовал? Как смог обездвижить телохранителя? И почему вас это так взволновало?
- Вы ведь знаете главный закон магии?
- Как-то не припоминаю.
- Он прост - магия - суть сила, изменяющая четыре первоэлемента в зависимости от своей полярности.
- Хидейк, извольте, мы торопимся! Переходите к делу.
- Одушевленные, мастер Брокк, к первоэлементам не относятся. Творец создал их из частички Хаоса, и только Хаос может изменять одушевленных. А значит Артамаль использовал ни что иное, как магию Хаоса, которой, по идее, давно не существует.
- Вы уверены в этом? - умом я понимал, что альв говорит страшные вещи, но износившиеся чувства никак не догоняли разум, и я пребывал в том же уютном равнодушии, в коем пришел недавно в себя.
- Не знаю, - нахмурился Хидейк. - Но других объяснений пока не вижу. Я непременно расскажу об этом МагПолу.
- Хорошо, - кивнул я, - заодно и принца им передайте. А теперь в темпе - кто со мной?
- Я, конечно, - почесал в затылке Карл, - обещал же Ларре помочь, уговор есть уговор.
Орчанка без лишних слов подняла с земли рюкзак. В ее участии никто и не сомневался.
- А я не пойду, - едва слышно пробормотала Лемора. В ответном сопении Карла слышалось неприкрытое облегчение. Вопросов никто задавать не стал. Пусть именно вмешательство воровки спасло нас на заводе, Карл не хотел тащить ее в опасное подземелье, я - ждать очередной проделки Хаоса, а Ларре просто было все равно.
- Я к нам на хату сбегаю, - сумрачно буркнула альвини, - гляну, не вернулся ли кто, и вас разыщу потом как-нибудь. - Она, не оглядываясь, зарысила прочь и быстро провалилась в тень.
-
Влезть в разбитое окно было легко. Нужно было лишь задержать дыхание - дыма внутри будто прибавилось.
- Так, не дышать и вперед! - я с пыхтением обрушился на балкон и тут же заметил искомую дверь с призывно отставленной створкой, за которой таинственно замерла тьма.
Балкон задребезжал под весом Карла. Я тут же схватил его за плечо и увлек к двери, и мы оба вежливо пялились в темноту, пока шелест строгой, но достаточно свободной ларриной юбки не дошелестел до низу, а потом все трое дружно нырнули в заполненный паром мрак.
- Ларра, у тебя есть, чем посветить? - спросил я.
- Есть, - орчанка отряхивала юбку, - один момент, попрошу. Карл, будь умницей, сунь руку в большой карман рюкзака и найди там… трубку.
- Ты куришь? - удивился карлик.
- Не зли меня, Райнхольм, - оскалилась она, - трубку, трубу, длинную цилиндрическую штуку. Еще подсказать, или поймешь?
- Ну ладно, ладно, что так сразу, - заворчал цвергольд и, привстав на цыпочки, запустил пятерню в рюкзак. Поиски были недолгими - вскоре пятерня превратилась в кулак, и тот вернулся наружу, победно сжимая черный резиновый цилиндр со стеклянным шаром на конце.
- Есть, и что теперь?
- Теперь чувствуешь утолщение посередине?
- Как пацан, который впервые увидел голую бабу.
- Эк тебя разбирает, Райнхольм. Сожми утолщение и держи. И только попробуй хихикнуть.
Нерожденный смешок перешел в булькающее бормотание, а мрак вдруг стал полумраком - в стеклянном шаре зажегся тусклый синеватый огонек.
- Ух ты, - моментально забыл о скабрезностях цвергольд, - и как вам это удалось?
- Повезло, - уклончиво ответила орчанка, - кристалл срабатывает при механическом воздействии.
- Светится?
- Не совсем. Но без разрешения Талиты я ничего не скажу.
- Ясен день, - заворчал Карл, - куда ж без нее.
- Эй, давайте потом, - я напряженно, но тщетно вглядывался в коридор, - надо идти. Туннель может оказаться длинным.
- Да какой там туннель, - с разбегу проворчал цвергольд, - так, лаз крысиный.
- Ну так шевелите хвостами, - огрызнулась Ларра и легко подтолкнула Тронутого в спину.
Тусклый свет заплясал по глянцевым стенам коридора.
- Да их оплавили. Эй, братцы… и сестрицы, гляньте, - Карл удивленно огладил крупный нарост на стене, - сдается мне, этот лаз никто не копал.
- Как это? - удивился я.
- Да вот так. Или его выжгли прямо в земле, или как-то вытащили грунт, а стены оплавили, чтобы не ставить подпорки. Но ни лопаты, ни буры здесь не работали, за это я ручаюсь. Правда, никак не пойму, куда делась такая прорва глины, и почему так сухо. Океан же в двух шагах.
- Ну, - рассудительно заметил я, - мы и завод не весь обошли. Наверное, землю там и сбросили.
- А у меня еще одна мысль, - задумчиво произнесла орчанка, - но она даже хуже версии с самоподпирающим туннелем.
- Звучит внушительно, - криво ухмыльнулся Карл, - выкладывай.
- Черви, - просто заявила Вольная, - эта нора очень похожа на лаз земляного червяка под микроскопом. Не видел?
- Ни разу. И не имею желания.
- Вот поэтому, Райнхольм, ты до сих пор болтаешься по кабакам и не взрослеешь. Да у природы для нас, ученых, есть подсказки на все случаи жизни. А уж в микромире их попросту не счесть.
- Дорогая моя, - взвился обиженный Карл, - да что б ты понимала в рождении идей! Ишь, ученые пошли, без подсказки шагу не ступят. У природы секреты воруют, в микроскопы глядят… А свои головы на что? Ты хоть формулы-то писать умеешь, или ждешь, пока клопы в нужном порядке выстроятся?
- Подождите, - вмешался я, - от ваших ученых диспутов даже камни просветлеют, но меня волнует иной вопрос. Ларра, ты говоришь, что коридор похож на червячий лаз. Но это, прости, какого ж размера должен быть червяк, что мы идем по его норе и не сгибаемся?
Кряхтение Карла показало, что с воображением у Тронутого все было в порядке, о чем он заметно сожалел. Нам с Ларрой тоже стало неуютно. Разговор смешался.
Туннель неспешно змеился под землей, и наш опасливый топот послушно следовал затейливому ритму поворотов. Остановиться нас заставило лишь мерное поскрипывание, которое донеслось, казалось, прямо из стены.
Пляшущий свет фонаря лизнул гладкий камень и отдернулся, наткнувшись на острые края дверного проема, перекрытого внушительной железной створкой. Скрежет раздавался из-за нее.
- Что бы это могло быть? - прошептала орчанка, - похоже…
- Похоже на кота, который навалил на пол, а теперь пытается закопать дерьмо в половицах, - с видом знатока буркнул карлик, - в "Свином рыле" был один такой котяра… От всех постояльцев под зад получал, а поди ж ты, гадить прекратить не смог. Привычка, вишь ли, вторая натура.
- Ага… - Оказалось, что Ларру рассказ алхимика миновал, и она провела несколько мгновений с пользой - нашла неприметную, хотя и не слишком тщательно скрытую кнопку. Раздался тихий щелчок, едва слышное повизгивание - и створка плавно качнулась.
Внутри было темно, но в свете фонаря стало ясно, что это вовсе не выход. За дверью была крошечная комната, которая стала бы отличной кладовкой, не будь в ней так пусто - от безликой плитки неопределенного цвета рябило в глазах. Лишь в дальнем углу валялась какая-то темная куча, и эхо тянуло царапающий звук именно оттуда. Мы, затаив дыхание, смотрели на полускрытое тенями нечто, и дружно вздрогнули, когда оно шевельнулось. Раздался гулкий удар, и на мгновение мне почудился металлический блеск. Любопытство без труда победило страх, и несколько шагов спустя я склонился над непонятным предметом.
Изнутри в лицо толкнул упругим комом ужас, перекрыл горло, заволок пеленой глаза. Сквозь темное марево проступил полуразложившийся труп в лохмотьях рясы, маленький, жалкий и жестоко изуродованный. Какой-то злой шутник лишил тело головы и заменил ее на гладкий стальной шар. Истлевшую плоть тонкой руки то здесь, то там рвали, как обивку старого дивана, обвисшие пружины. В дырах тускло отталкивали свет фонаря ровные стержни - слишком ровные и блестящие, чтобы быть костями. Я наклонился, чтобы рассмотреть их поближе, и мертвец, будто в тот же момент мертвец, словно дождавшись чего-то, пошел мелкой дрожью. Пальцы его заскребли по кафелю, издав тот самый скрежет, что привлек нас сегмент назад. Искрошенный ноготь отчаянно зачертил по гладкой плитке, но тщетно. Пытался ли он что-то написать, или то была агония - я так никогда и не узнал. Потому что едва мое дыхание мутным пятном растеклось по холодной и гладкой поверхности шара, как металлическая голова приподнялась с пола и повернулась ко мне, от чего сморщенная кожа на обрубке шеи пошла широкими трещинами. Я явственно ощутил взгляд несуществующих глаз - не живой и не мертвый, лишенный чувств и притом полный боли и отчаяния. Стальной шар кричал о чем-то, взывал, молил где-то там, на грани чувств - но в материальный мир не проникло ни звука. Лишенный дыхания, не в силах двинуть даже пальцем, я не отводил взгляд от собственного жутко искаженного отражения и с каждым мгновением наклонялся все ниже и ниже. Но надежда оставила мертвеца. Шея расслабилась, судороги прекратились, и шар с гулким звоном упал на кафель.
Я ощутил, как мощной струей хлынул в горло затхлый подземный воздух. Как задрожали, обретая чувствительность, ноги, не выдержали веса окаменевшего тела и подогнулись. Я упал на четвереньки.
И заорал.
- Брокк? - испуганный Карл влетел в каморку, ухватил меня за плечи и затряс. Но я лишь давился вдохами, жадно глотал их и продолжал орать, пока голос не превратился в жалкий хрип. И тогда ужас стремительно ушел. - Эй, детектив! Да что с тобой?
- Ничего, - нервический припадок вдруг сменился полным спокойствием. Чувства остались в едва минувшем прошлом, где сгнивший труп шевелил механической рукой. А настоящее шептало в ухо милые пустяки, убаюкивало, успокаивало… И понемногу я возвращался к твердой и уютной вере в то, что трупы не шевелятся, а металлические шары, сколь бы плотно они не сидели на чьих-то шеях, никак не могут смотреть тебе прямо в глаза. Еще немного, и я бы уверился, что видел обычного мертвеца… Но тут любопытный Карл, который убежал, едва стихли мои вопли, сам удивленно вскрикнул. Сердце икнуло, но цвергольд лишь сказал:
- Бедняга. Кто же его так?
Раздраженная Ларра едва не зацепилась рюкзаком за дверной косяк, что не добавило ей добродушия. Но при виде жалко скорчившегося в лохмотьях тела она удержала рвавшуюся с губ колкость.
- Бедняга, - повторила за Карлом орчанка, и, пожевав губами, сурово добавила, - ну что ж, пойдем дальше.
- Как же так? - хрипло прошептал я, и почувствовал, как саднит горло, - неужели мы так его и оставим?
- Так и оставим, - кивнула Вольная. - Лопат у нас нет, да и что копать-то? Плитку или пемзу в коридоре? Нести его наверх - еще глупее.
Она была права.
- Согласен, - вздохнул я, - будем надеяться, Хидейк объяснит магполам, куда мы пошли.