Кролики
А кролики у Валентины очень красивые: небольшого размера, чёрно-белые. Сидят они в высоком, тянущемся через всю комнату вольере, закрытом сеткой. Для них установлена поилка: если кролик захочет пить, он подходит, кусает бутылочку и вода льётся сама. А напьётся и горлышко бутылки закрывается. Всё продумано!
Этих резвых, чёрно-белых кроликов не то семь, не то восемь, а может и все девять… Скачут, как заведённые - попробуй, сосчитай!
- Ну что, нравятся? - спросила Валентина.
- Очень! - восхитилась я. - По окрасу они все похожи, а как по характеру?
- Аух! Ну что ты, Люба! Нет, конечно! Вот Тёпа, например, привереда - всё ему не так и не эдак. Зюня - ласковый, Пуша - задира…
Тут дверь в кроличью комнату слегка приоткрылась, и Кирилл робко спросил разрешения войти.
- Да заходи, конечно! Что ты?! - воскликнула Валентина.
- Ух, сколько их у вас! - удивился он, с интересом смотря на возбуждённо скачущих кроликов. - Послушайте, Валентина, я всё вроде бы починил. И если не будет новых указаний, поеду-ка я домой. Скоро трансляция футбольного матча, честно говоря, не хотелось бы опоздать!
- Ну что ты, Кирилл, иди, конечно! Мне так неудобно, что я тебя задержала. И слушай-ка, забирай ты курицу себе, пожалуйста! Ту самую, которую сегодня разделал. Возьми, придёшь домой - приготовишь, а у меня она пропадёт! Я как-то не рассчитала свои силы.
- Да что вы, Валентина! - обрадовался Кирилл.
- Возьми, я ведь тебя как человека прошу, - умоляющим тоном настаивала хозяйка. Умоляющий тон, - впрочем, как и любой другой, - у Валентины получается так убедительно, что отказаться просто невозможно.
- Ну ладно… тогда возьму. Спасибо!
Мы проследили, чтобы Кирилл как следует завернул курицу в пакет, и проводили нашего сценариста до двери. Он ушёл.
Я взглянула на часы.
- Валентина, а ведь мне, пожалуй, тоже пора.
- Домой поедешь?
- Нет, в кафе. Я там и ночую сейчас: там Андерсен, с ним веселей. А дома у меня всё равно никого нет - папа с Васей в санатории…
- А ты, Люба, осталась бы у меня ночевать. А? Куда ты, на ночь глядя, поедешь?
- Да я бы с удовольствием, Валентина! Да вот же Андерсен будет беспокоиться: я его не предупредила, а позвонить ему, как вы понимаете, нельзя.
- Понимаю… - вздохнула Валентина. - Ладно… Тогда просто посиди со мной ещё хоть часик. Посидишь? А я тебя потом подвезу до самого кафе.
Валентина с юности великолепно водит машину.
- Немного посижу, пожалуй. С удовольствием, - согласилась я.
- Ну вот и хорошо! - обрадовалась она. - А я тебе свою Комнату Воспоминаний покажу. Аух!
- А у вас есть Комната Воспоминаний?
- Есть. Пошли!
Пирожные и отбивное мясо
Комната Воспоминаний оказалась, по-видимому, бывшей детской: на окнах висели выцветшие синие занавески с изображениями Чебурашки и Шапокляк, Винни-Пуха, Пятачка… Старенький диван, судя по его размерам, тоже предназначался явно не для взрослых. Однако никаких признаков недавнего присутствия детей в комнате всё же не замечалось: вид у комнаты был совершенно нежилой. На полу - серый невзрачный ковёр, наподобие того, что лежал в гостиной, только меньшего размера. Низенький жёлтый секретер и небольшой одностворчатый шкафчик - вот, пожалуй, и вся мебель. На стене над секретером и шкафчиком - несколько чёрно-белых фотографий в скромных рамочках. И всё же эта маленькая комнатка совсем не показалась мне мрачной: было в ней что-то необъяснимо грустное.
Валентина властно указала на диван, - мы уселись, и я почувствовала, что сейчас мне придётся выслушать очень печальную историю.
- Это комната моего сына Серёжи, - сказала Валентина. - А вот он и сам на фотографиях…
Я встала с дивана и подошла поближе к портретам. Валентина встала у меня за спиной.
- Вот это Серёжа.
- Я не знала, что у вас есть дети.
- Двое: мальчик и девочка.
В моей душе затеплилась надежда, что история будет не такой уж и печальной: просто дети выросли, создали свои семьи и разъехались кто куда. Обычное, в общем, дело. Ну, может, не слишком часто навещают, редко пишут, - такое тоже, к сожалению, случается.
- А девочка? Валентина, я что-то не вижу на стене ни одной фотографии вашей дочки?!
- Да ведь моя Машенька умерла всего через неделю после рождения, - ответила Валентина. - Серёжа умер намного позже, ему тогда сорок лет было. Эх, Люба, жалею я только об одном: неправильно я его воспитывала! Он ведь так до сорока лет семью и не создал. Была у него, правда, подруга постоянная. Была. Так и не расписались. И детишек не создали. Сейчас бы, может, внуков нянчила. Нет, где там! - они бы сейчас уже взрослыми стали. Аух! А ведь красивый какой был, - посмотри, Люба! Видишь? - она кивком показала на портрет молодого человека в военной форме. - Правда же, красивый?
- Правда, - согласилась я.
- А дельный какой!.. Аух! Меня жалел - почти как мой покойный муж Александр… Что ты! - так дружно жили! Лётчиком был Серёжа, сынок-то мой. Лётчиком.
- Погиб? В одном из полётов, да? - с искренним сочувствием спросила я.
- Нет, Люба, он от воспаления лёгких умер. Как-то захворал, - мы думали, что простуда обыкновенная… А у него уже процесс в лёгких шёл. А когда хватились, поздно было. Так и умер, бедный. Аух! Поговорить бы с ним хоть разок, в глаза бы ему посмотреть… У иных дети, Люба, хуже всякого наказания, а Серёжа мой… вот видишь как… - Голос её задрожал.
Я не знала, что сказать. Сочувствие переполняло меня, но я понимала, что Валентину мне утешить нечем.
- Скажите, а Серёжа ваш крещёный был?
- Конечно, а зачем ты спрашиваешь? Разве же это важно теперь?
- По-моему, важно. Подумайте: ведь вы можете за него поминальные записки подавать. Это вроде как посылочку ему отправить, - а он там радоваться будет…
- Ты что, Люба, - и в самом деле так думаешь? Или просто утешить меня задумала? - Валентина смотрела на меня с детской надеждой.
- Нет, не придумала. Я так думаю, я так верю.
- Что ж… - задумалась Валентина. - Тогда я попробую, пожалуй. Аух… А муж мой, Александр, вскоре после этого тоже умер, - после того как Серёжа от нас ушёл. Сердце не выдержало. Не перенёс.
- Это ваш муж, Валентина, да? - Я показала на одну из фотографий.
- Да. Это он. На заводе работал. Меня очень жалел. И вот, видишь Люба, какая нелепость: у меня, такой никудышной, самое крепкое из нас всех сердце оказалось. Живу, вот видишь… Кроликов развожу, стихи пишу… Живу.
Я снова не нашлась, что ответить. На душе стало тяжело. Мы некоторое время смотрели на фотографии и молчали. А потом, вместо того чтобы сказать что-нибудь сочувственное или хотя бы разумное, я произнесла нечто несуразное:
- Валентина, вы меня простите, пожалуйста, но я у вас на кухне прозрачную коробочку с пирожными случайно заметила… Я что-то давно таких пирожных в продаже не встречала. Где вы их покупаете, если не секрет?
Да, похоже, это был вираж ещё тот! - ведь Валентина могла подумать, что её печальная история совсем не тронула меня, или что я её и вовсе не слушала, а только поддакивала из приличия, мечтая лишь о пирожных… На самом деле, это было, конечно, не так: я всем сердцем сопереживала нашей поэтессе. А пирожные эти… сама не знаю, как они мне на ум пришли?!
Валентина внимательно посмотрела на меня, а потом обняла по-матерински и сказала:
- И правда, Люба, что-то прохладно стало! Пойдём-ка мы с тобой лучше пить горячий чай с пирожными!
В результате я этими пирожными объелась, потому что Валентина неожиданно села на своего любимого конька и начала меня кормить насильно. А если учесть её артистические способности, её красноречивые умоляющие жесты - отказаться не представлялось возможным. Съев две фруктовых корзиночки, один эклер и два буше, я решительно направилась к выходу. Валентина хотела подвезти меня на машине, как и обещала, но я отказалась: было ещё не очень поздно, солнце не зашло, и метро пока не закрыли. Я поблагодарила хозяйку за хороший вечер и начала прощаться.
- Люба! - вспомнила вдруг Валентина. - Я же тебе конкурсное стихотворение так и не показала! Сейчас принесу. Дома почитаешь, а то мне уже, честно говоря, и самой некогда - кролики в вольере совсем засиделись, пора бы их на волю выпустить. Пусть ушастые порезвятся, по дому побегают.
Валентина быстро вернулась в большую комнату и вскоре принесла оттуда листок с отпечатанным стихотворением. Я аккуратно сложила его в сумочку и уже направилась к выходу, как вдруг поэтесса снова хлопнула себя по лбу:
- Я же Андерсену гостинец хотела передать. Подожди!
Она опрометью ринулась на кухню, достала из холодильника большой кусок отбитого Кириллом мяса, завернула его сразу и протянула мне.
- Мой привет Датскому коту! - объявила она.
Я уже знала, что сопротивляться бесполезно.
- Спасибо, - сказала я. - Валентина, я совсем забыла с вами о пьесе поговорить! Когда мы репетировать-то начнём?
- А когда скажешь, Люба. А репетировать, как обычно, начнём за три дня до спектакля. Вот все три дня и будем репетировать.
- Как обычно? Три дня? - изумилась я.
- Ну конечно! - тоном, не допускающим возражений, отрезала Валентина.
Я почесала в затылке и сказала:
- Ладно.
А сама подумала: "Ну их всех с их дурацкой самодеятельностью. Пусть! Три дня так три дня. Сами будем играть - сами хлопать".
И поскачем под дождём
Я благополучно добралась до кафе, где решила временно поселиться на пару с Андерсеном, - пока папа с Васей не приедут из санатория. А что? - здесь очень уютно. В Зелёной комнате есть кожаный топчан, - не тахта конечно, но поместиться вполне можно. Андерсену же очень нравится спать рядышком, на письменном столе.
Вернувшись в кафе "Романтика", я первым делом покормила Андерсена. Ему пришёлся по душе гостинец Валентины. Самой мне, разумеется, после пяти сытных пирожных есть уже не хотелось. Достала я Валентинин листочек со стихотворением, вдохнула в лёгкие побольше воздуха и начала читать:
Котик с синими глазами,
Отчего не весел ты?
Отчего ты белой лапкой
Топчешь нежные цветы?
Отчего твоё сердечко
Так невесело стучит?
Соловей на голой ветке
То же плачет и молчит.
Не грусти, мой глупый котик!
Всё пройдёт.
Придёт весна,
На ветвях набухнут почки,
Мир очнётся ото сна,
Мы с тобою купим зонтик
И поскачем под дождём!
Мы с тобой ещё сыграем
Мы с тобой ещё споём!
Ну ладно! Стихотворение вполне в духе Валентины. Честно говоря, я думала - будет намного хуже. Я взяла ручку и подчеркнула слова и выражения, которые казались мне не совсем уместными.
"Синие глаза!" - почему синие? У Андерсена они зелёные, а иногда даже жёлтые, это зависит от его настроения - или от освещения. Потом подчеркнула "белую лапку". Лапы у Андерсена бурые или коричневые, в зависимости от того, кто и как цвета воспринимает, но уж никак не белые. "Глупый котик" - выражение возмутительное и противоречащее истине! Андерсен не глупый! Выражение "Мир очнётся ото сна" - слишком патетическое и выбивается из общего стиля. Кажется, Валентина невольно это выражение из классиков позаимствовала.
"Купим зонтик и поскачем под дождём!" Я попыталась представить Валентину с зонтиком, под ручку с Андерсеном, скачущих под дождём. Сцена показалась мне не убедительной. Вряд ли Валентина стала бы скакать, да и Андерсен тоже не скачет никогда, - он ведь всё-таки кот, а не кролик.
"Интересно, что же дальше-то будет?!" - невесело думала я, отложив в сторонку стихотворение. Я имела в виду конкурс на лучшее сочинение об Андерсене. Конкурсные работы Романтиков - одна круче другой. Правда, пока мне удалось ознакомиться только с двумя шедеврами.
За окном зашумел дождь (июнь выдался дождливый). Андерсен слез со своего стола, сел со мной рядышком и начал громко мурлыкать. Незаметно для себя я уснула, и приснились мне сразу все: яркая Муза Алексеевна, Валентина показывающая фотографии в Комнате Воспоминаний, заплаканная Лена и одинокий Кирилл, сочиняющий новую пьесу. Были в этом сне также Андерсен и собачка Клава, о чём-то разговаривающие с лавочником в колбасной лавке. И всё в этом сне смешалось и перемешалось, но просыпаться не хотелось, а хотелось, чтобы этот запутанный сон длился и длился.
Тряпичное сердце Евгения
Ну, а потом наступила суббота и для разнообразия мы с Андерсеном переехали на выходные домой. В конце концов, у кафе всё же есть один недостаток: там нет полноценной ванны. Правда, и в нашем доме на целый месяц отключили горячую воду, - но это, в общем, дело обычное для летнего сезона.
Андерсен, похоже, не слишком обрадовался переезду на два дня. Этаж у нас четвёртый, в окошко так запросто не выпрыгнешь, к тому же и гулять-то негде: кругом большие каменные дома, магазины и почти нет деревьев.
Уселся Андерсен на подоконник и задумался, заскучал. Неизвестно, о чём именно он грустил - может о даче, которую, как назло, именно сейчас ремонтируют, а может, соскучился по папе с Васей или вспомнил свою подружку Клаву, с которой ему пришлось расстаться. Кстати, у папы с Васей всё хорошо, они постоянно звонят, кроме того, мы вечерами общаемся по скайпу. Оба готовы вернуться домой, не дожидаясь окончания путёвки - заботятся, беспокоятся. Но что им в городе делать? Нечего. А у меня как раз дел невпроворот: организация конкурса да ещё этот спектакль!
Впрочем, по характеру Андерсен не пессимист, поэтому грустил он недолго - до первой мухи, промелькнувшей за окном. Тут он оживился и стал легонько бить лапой по оконному стеклу, а потом, забыв о мухе, закружился, пытаясь достать свой хвост. Я даже рассмеялась, смотря на эту нелепую игру.
И тут зазвонил сотовый телефон.
Оказалось, это звонит Евгений, - тот самый, который не произвел на меня особенного впечатления: показался невзрачным, обыкновенным. Евгений сообщил, что написал своё конкурсное произведение и попросил, чтобы я сама заехала к нему домой и прочитала. Если мне что-нибудь не понравится, он тут же начнёт исправлять или напишет всё заново; а сам он подъехать не может, потому что поставил вариться кукурузу, а она, по его сведениям, варится не меньше трёх часов. К тому же у него только одна большая кастрюля, поэтому, сварив одну партию кукурузы, он собирается приняться за другую.
"Кукуруза!.." Я представила сочные жёлтые початки и мечтательно закрыла глаза.
А потом, - говорил Евгений, - ему нужно будет заняться стиркой, иначе носить уже нечего.
Это наивное замечание про стирку неожиданно растрогало меня, а кроме того… я уже сто лет не ела кукурузы. Интересно, угостит он меня или нет? У него же, по его словам, не меньше двух кастрюль будет наварено! К тому же и конкурс не ждёт: наш спонсор и судья, Муза Алексеевна, должна приехать уже в конце следующей недели.
И, посоветовавшись с Андерсеном, я решила немедленно отправиться к Евгению. Андерсен не возражал: ловля недосягаемых мух и игра с хвостом ему надоели, и он собрался подремать несколько часов.
Оказалось, Евгений живёт на Петроградской. Дверь он открыл не сразу, и был, как говорится, "весь в мыле" - в прямом и в переносном смысле. Он уже начал стирать параллельно с варкой кукурузы: хотел успеть до моего прихода. У Евгения нет стиральной машины, поэтому стирать приходится вручную. Это меня удивило и даже немного расстроило: стирать вручную вовсе не весело. Впрочем, он уже привык. И холодильника у Евгения, оказывается, тоже нет. Поэтому зимой он продукты вывешивает в сеточке за окно, а летом покупает всё необходимое только на один день.
У Евгения одна комната - зато большая и почти свободная от мебели; обои серенькие, пол паркетный, - кстати, очень чистый. Есть в комнате одностворчатый шкаф, а в нём несколько рубашек, брюк и футболок. Дверца шкафа раскрыта настежь, потому и видно, всё, что там висит. Ещё имеется небольшой комод и письменный стол.
Вдоль стен комнаты несколько стеллажей с книгами. Энциклопедии, словари, книги по истории, но больше всего детективов. Детективов у Евгения хоть пруд пруди. Он их читает днём и ночью, вернее, - до и после работы. Евгений, как я уже говорила, работает в библиотеке. Он библиотекарь. Ещё в комнате есть телевизор и ноутбук.
Евгений угостил меня кукурузой: кто-то привёз ему целый мешок из тёплых краев. Кукуруза сочная, душистая - просто восхитительная!
- Я написал о вашем коте Люба. Только… у меня получился детектив. Почитаете?
- С удовольствием!
Наевшись кукурузы, я с интересом погрузилась в чтение. Детектив назывался "Андерсен против Рыбака". Краткое его содержание примерно таково. Каждый день, в одно и то же время на Фонтанке ловил рыбу некий человек. Кот Андерсен его заприметил, потому что Рыбак выбрасывал мелкую рыбешку, а Андерсен забирал её себе. Ему нравился вкус свежей рыбы. А потом проницательный кот заметил кое-что подозрительное и принялся наблюдать целенаправленно. Оказывается, к Рыбаку нередко подходил странный человек с большими усами и приносил ему наполненные чем-то пакеты. Но он не отдавал их прямо в руки, а оставлял рядом с урной, которая была в двух шагах от того места, где сидел Рыбак. Когда Усатый исчезал из виду, Рыбак тотчас направлялся к урне, слегка приподнимал её и что-то под неё закладывал, а оставленный пакет забирал и прятал в свой рюкзак.
Выслеживая Рыбака, Андерсен старался оставаться незаметным. Потом он привлек для слежки местных котов. Кончилось всё тем, что Андерсен и его помощники выявили и обезвредили преступников. Оказывается этот несчастный Рыбак был скупщиком краденного, а Усатый - его поставщиком, а добычу таскали им подростки-беспризорники. Чем-то это всё напоминало "Оливера Твиста": Усатый был вылитым громилой Биллом Сайксом, а Рыбак - жадным Фейгином. Андерсен и его ребята-котята поработали на славу: обезвредили негодяев и спасли от тюрьмы беспризорников. Вот такой странный детектив получился у Евгения.
- Ну, хорошо, - сказала я, - для конкурса вполне подойдёт. Стиль грамотный, читается легко, сюжет увлекательный.
Лицо Евгения засветилось от счастья.
- Может, ещё кукурузы, Люба? - предложил он радостно.
- Спасибо, Евгений, я итак по-моему за всю свою жизнь не съела столько кукурузы, сколько сегодня у вас. Спасибо!
- А хотите кино посмотрим! А? "Петербургские тайны" хотите?
- Да нет, спасибо, я этот сериал уже смотрела.
- Ну, тогда одну серию про Эркюля Пуаро! Хотите?
- Да нет, спасибо. Я всё-таки, наверное, пойду.
- Ну, я прошу вас, Люба, посидите ещё немного! А варенья из алычи хотите?
- Из алычи? - заинтересовалась я.
- Да. Мне бывшая жена две баночки привезла. Кстати, кукурузу тоже она прислала.
- Жена? Бывшая?
- Ну да. Она ушла от меня пять лет назад к шофёру-дальнобойщику. И сын Алёшка теперь с ними живёт. Хотите, фотографию покажу?
- Жены?
- Нет, Алёшки.