- Покажите, - вежливо согласилась я. Евгений очень обрадовался и суетливо вытащил из какой-то книжки измочаленную цветную фотографию. На ней были изображены стройная женщина с красивыми вьющимися волосами и мальчик лет десяти.
- Вот это мой сын Алёшка, а это жена - Стелла.
- Какое красивое имя! - удивилась я.
- Да она и сама очень красивая! Хотя на фотографии этого, может быть, и не видно…
- Да нет, отчего же… - кивнула я.
- Я, когда она от меня ушла, очень страдал. Очень. А сейчас ничего - привык. Она меня, правда, не забывает. Наведывается иногда, то блинов принесёт, то котлет.
- А сын Алёша тоже, наверное, заходит?
- Да нет, редко. Я ему… не нравлюсь.
- Не нравитесь?
- Да. Он мне так и говорит: "Ты, папа, какой-то немужественный, мне за тебя перед друзьями стыдно. Вот дядя Сеня (это новый муж Стеллы) - он мужественный, а ты нет".
- Неужели так и говорит? - с сочувствием переспросила я.
- Да. Но я на него не обижаюсь, - ведь это правда: я такой и есть. Такой уж уродился.
Евгений тяжело вздохнул и некоторое время не раскрывал рта.
- Не знаю… Ведь он ваш сын, всё-таки… - задумчиво проговорила я. - К тому же ребёнок! Ведь ещё совсем не известно, что из него самого-то выйдет. А разве Стелла его не одергивает, когда он такую "правду" вам преподносит?
- По-моему, ей это всё равно. Стелла считает, что меня уже не переделаешь. Она утверждает, что я стал таким, потому что меня мама и бабушка воспитывали. Говорит: "Ты, Евгений, не виноват, что такой непутёвый уродился. Это твои мать с бабушкой виноваты: вырастили из тебя мямлю и зателёпу с тряпичным сердцем. Не понимаю только, где же мои глаза раньше были? Как меня угораздило за тебя выйти?!" Стелла это всё без злобы говорит, с рассуждением. Она, пожалуй, только в одном и ошибается: сердце у меня, кажется, не совсем тряпичное. Было бы тряпочное, не болело бы так, правда? А вообще Стелла - добрая очень, только некоторые вещи она по-своему видит… А Алёшка… Что ж, это даже хорошо, что он теперь со своим дядей Сеней общается: лишь бы вырос непохожим на меня. Пусть будет мужественным.
- Мужественным, говорите? А мне кажется, что если ваш Алёшка не научится любить и жалеть вас, то его сердце как раз и станет тряпичным. И не выйдет из него ничего путного, несмотря ни на какого дядю Сеню.
- Так думаете, я ему всё-таки нужен? Хоть для чего-нибудь? Правда?
- Нужен. Хотя бы для того, чтобы он пустым, глухим и никчёмным не вырос!
- Но чем же я, Люба, могу его… заинтересовать? Чем? Я ведь и правда, такой… такой…
- Не мужественный? Да?
- Да… - Евгений опустил голову.
- Но у вас же хватает мужества добровольно отказаться от сына, желая ему добра (хотя это и ложное решение, по-моему). У вас же хватает мужества любить женщину, которая вас бросила, и никого не винить в том, что с вами происходит. Это вполне мужественно, вообще-то! Знаете, Евгений, мне почему-то кажется, что ваша главная беда только в том и состоит, что вы себя так прочно и безнадёжно закомплексовали. Прямо-таки крест на себе поставили.
- А что же делать? Люба? Что же делать?
Я задумалась. В самом деле: откуда же я знаю, что делать? Но мне не хотелось сдаваться. Я сказала:
- Для начала, например, купите стиральную машину, а потом холодильник. Или наоборот: сначала холодильник, а потом стиральную машину.
- Думаете, это поможет? - с сомнением спросил Евгений.
- Поможет. Всё равно, надо же с чего-то начинать. Купите собаку или кота, если, конечно, любите животных и готовы нести за них ответственность. Это будет второй шаг…
Кажется, моя небогатая сокровищница мудрых идей начинала иссякать. Я задумалась.
- Ну, а на третье… На третье вам нужно попросить Стеллу перестать обзывать вас зателёпой и прочими обидными словами. Понемногу учитесь себя уважать. Не возноситься, а именно уважать, - хотя бы за то, что у вас хватило сил пять лет прожить в одиночестве. За то, что вы умеете стирать вручную и прочитали так много разных детективов. И даже написали один!
- А сын, Алёшка?
- А вот с сыном пока сложнее. Здесь, мне кажется, вам нужны вера и терпение. И не знаю даже, чего больше - веры или терпения…
- А вот говорят, Люба, что есть какая-то икона чудотворная… Помолишься перед ней, и все проблемы решатся… Где-то рядом она, вроде бы даже у нас, в Петербурге? Не слышали?
- А вы разве в Бога верите, Евгений?
- Да как вам сказать… в церковь я не хожу… но то, что Бог есть, знаю, чувствую.
- Если так, тогда… Вот что я думаю: чудотворных образов у нас в Петербурге много, - в этом смысле наш город особенный. Вот, например, Казанский образ Божией Матери. Знаете, где он находится?
- В Казанском Соборе? Да? И что же я должен делать?
- Просто верить, что Она может помочь и просить о помощи, - постоянно, неотступно. Но только и самому нужно потихоньку начинать бороться со своими химерами: кто сам над собой работает, тому и Бог помогает. Впрочем, вы же всё знаете, Евгений! И вообще, никакой вы не зателёпа, по-моему, - просто приняли близко к сердцу все эти стеллины эпитеты, сжились, срослись с ними, как с собственной кожей. Разве я не права?
- Даже не знаю, Люба… Вы, кажется, первый человек, с которым я так запросто говорю о подобных вещах. Скажите, почему вы так отнеслись ко мне… так хорошо?
- Не знаю… Возможно, потому, что по-своему вы - очень необычный и интересный человек. Одни детективы чего стоят!.. А может, потому что вы до отвала накормили меня кукурузой! Я ведь, честно говоря, кукурузы уже сто лет не ела!
Он рассмеялся. Смех у него был негромкий, но какой-то чистый, - если только так говорят о смехе.
- Послушайте, Евгений, а есть у вас какое-нибудь заветное желание, - только не секретное, конечно? Такое, о котором вы могли бы рассказать? Или, может быть, у вас есть особое воспоминание - сильное, хорошее? Ведь есть же, наверное? Да?
- Есть, конечно. Моё самое сильное желание… Хочу быть достойным своего сына.
Я невольно поморщилась.
- Нет, не правильно, - взглянув на меня, поправился Евгений. - Хочу, чтобы со временем мы с Алёшкой стали поближе. Ну, а воспоминание?.. Тоже есть. Лет восемь назад мы со Стеллой были в Париже: ей на работе путёвки выдали, вот она меня с собою и взяла. Это было отличное путешествие. Только я об одном жалею: там повсюду продавались цветные плакатики с видами Парижа, - то репродукции картин, то фотографии… И вот - вроде глупость, а до сих пор жалею, что ни одного такого плаката не купил! Сейчас вставил бы под стекло в рамочку - и на стену повесил. Любовался бы с утра до ночи, вспоминал… Так жалею об этом упущении, Люба! Там виды Елисейских полей были, и Дом Инвалидов, где Наполеон похоронен, и Вандомская колонна. Эх!
Его внезапно разгоревшиеся от нахлынувших воспоминаний глаза снова потухли, а я подумала: "Он жив, огонь в нём теплится, а иногда даже сияет!"
- Надеюсь, это упущение когда-нибудь исправится… - вздохнула я.
И вдруг почувствовала, что устала. Мне захотелось домой. Евгений больше не пытался меня удержать. Вид у него был теперь задумчивый, но уже не удручённый.
Напоследок он спросил меня:
- Люба, а если честно? Вам понравился мой детектив об Андерсене?
- Да, - кивнула я. - Понравился. Он, хотя и немного предсказуемый, но всё равно интересный. И стиль мне тоже понравился. По крайней мере, у вас, Евгений, Андерсен самый настоящий герой!
И добавила в сердцах:
- Не то, что у некоторых - идиот с синими глазами и белыми лапками. Или вовсе - тупой пожиратель докторской колбасы!
Евгений снова засмеялся.
- Вы, наверное, шутите, Люба?
- Если бы! - с досадой сказала я. - Если бы!
И, решив переменить тему, спросила:
- А в пьесе "Дом, где разбиваются сердца" вы кого играете? Вам Валентина какую роль определила?
- Я миллионера Мэнгена играю, - того самого, над которым все кому не лень издеваются и который потом погибает во время бомбёжки.
- Ну вот! Так я и думала! - невольно вырвалось у меня. - Нет, Евгений, если вы не возражаете, я хотела бы попросить вас сыграть другую роль - отца Элли! Его, кажется, Мадзини зовут. Он, может, и не слишком удачлив, но зато над ним никто не издевается, и он не одинок. Вы не против?
- Я? Конечно, нет. А с Валентиной вы этот вопрос сможете согласовать?
- Думаю да, ведь она сама назначила меня режиссёром. В конце концов, режиссёр я или не режиссёр?
От этой мысли мне отчего-то стало так смешно, что я вслух рассмеялась: ведь на самом деле никакой я не режиссёр, а "рулит" в спектакле, как всегда, Валентина.
Андерсен-семьянин
Небольшой коллектив клуба кафе "Романтика" и в самом деле оказался сплочённым и дружным. Мне, как организатору конкурса, не приходилось никого умолять: мол, сделайте то или сделайте это… Оказалось достаточным всего лишь раз объявить:
- Времени у нас мало, поэтому, пожалуйста, поскорее пишите и сдавайте работы!
Трое уже написали и сдали свои произведения: Евгений, Валентина и сценарист Кирилл. Остались ещё четверо: Лена (хрупкая блондинка), Зоя (очень полная, очень курносая), Ольга ( кудрявая домохозяйка) и Катерина (с соломенными волосами).
Кудрявая домохозяйка Ольга позвонила мне в воскресенье. Узнав, что я вчера побывала в гостях у Евгения, Ольга очень удивилась.
- Правда? Люба, неужели, вы были у него дома?! Он никого из нас в свою берлогу не допускает! И как же вам понравилось это таинственное жилище?
- Понравилось, - сказала я. - Правда, понравилось.
- Он ведь один живёт? Да?
- Один… пока.
- Люба, послушайте, а может, вы и ко мне сегодня заедете? А? Мне это было бы очень удобно! Я вам свой рассказ про Андерсена показала бы. Обязательно приготовлю для вас что-нибудь вкусное!.. Вы что любите?
- Голубцы! - не подумав, ляпнула я и тут же спохватилась: - Нет, нет, Ольга, не надо! У меня и у самой дома полным-полно голубцов!
На самом деле, у меня в холодильнике было только немного колбасы, три яйца и вчерашний суп.
- Но я к вам приеду, Ольга. С удовольствием.
Я записала адрес. Ольга живёт на Чернышевской. Кстати, я давно не была в этом районе, а он такой красивый!
И что же вы думаете? Разумеется, Ольга приготовила к моему приходу несколько удивительно вкусных голубцов. Таких вкусных, что отказаться не было никаких сил.
У Ольги компактная трёхкомнатная квартира, - очень уютная, с обоями тёплых цветов, с удобной, расставленной со вкусом мебелью… Всё в её доме смотрелось упорядоченно, гармонично. С Ольгой удивительно легко. Она счастливая мать и хорошая хозяйка, у неё четверо взрослых детей: две дочери и два сына. Одна дочь замужем, живёт в Италии, другая - студентка, ещё не покинула родителей. Сыновья её - инженер и студент, а муж - директор крупного предприятия. Ольга отменно готовит и хорошо шьёт. Она благополучна и, кажется, совершенно счастлива. К моему приходу Ольга надела сшитое ей самой сатиновое платье, бежевое в цветочек. Я и не сомневалось, что спортивный стиль ей шёл гораздо меньше, чем классический, женственный.
Жизнь её удалась. Однако мне показалось, что какое-то "почти" в жизни Ольги всё-таки присутствует: иногда во время нашего разговора глаза её вдруг затуманивались, а мысль куда-то улетала.
Ольга показала мне свой рассказ. Назывался он лаконично: "Семьянин".
В бесхитростном этом рассказе мой кот оказался исключительно примерным мужем и заботливым отцом. Вся жизнь трудолюбивого самоотверженного кота была посвящена жене - кошке Матильде и котятам, которых насчитывалось что-то около восьми штук. День и ночь в поте лица, отказывая себе во сне и отдыхе, Андерсен добывал пропитание для своего многочисленного семейства. Правда, случались в его жизни и просветы, то есть часы отдыха. Тогда вся семья Андерсена рассаживалась у камина, (они проживали на небольшой вилле в Ольгино), и Матильда с Андерсеном рассказывали детям сказки своего детства. Ребята-котята слушали родителей и время от времени плакали от умиления и восторга. Вот такую идиллию сочинила Ольга, - у меня просто не было слов, чтобы как-то оценить её труд!
Правда, мне почему-то совсем не хотелось ни плакать, ни смеяться. Этот романтический "шедевр" чем-то напоминал сказку, но я не думаю, чтобы нормальный читатель смог её понять и одобрить. "Ладно! - подумала я. - В конце концов, такого приторно-положительного и одномерного Андерсена ещё ни у кого из конкурсантов не было - и, надеюсь, больше не будет!"
- Ну как, Люба, вам понравилось? - с надеждой спросила Ольга. - Подойдёт?
- Ну… - промямлила я. - Это… в общем… Спасибо. Подойдёт.
Потом мы снова перекусили, - на этот раз Ольга предложила мне салат "мимоза", - и вы не представляете, до чего же вкусный салат у неё получился - он просто таял во рту.
Собираясь покинуть гостеприимный дом, я спросила хозяйку:
- Ольга, а в пьесе "Дом, где разбиваются сердца" вы какую роль играете?
- Я? Гедеону, разумеется! - в свою очередь удивилась моему неведению Ольга. - А кого же ещё я могу играть, Люба?
- Ах, Гедеону, жену распутного враля Гектора? Какой хороший выбор! Это одна из самых больших и ярких ролей пьесы!
- Да что вы, Люба! Нет никакого выбора! Это написано про меня. Ведь мой Муслим - совсем такой же, как Гектор из пьесы - видный, обаятельный и немного… как бы вам сказать…
Она запнулась, и глаза её на секунду затуманились, а мысль, похоже, куда-то улетела.
Но мне и не нужно было больше ничего объяснять: я недавно перечитала пьесу Бернарда Шоу и хорошо помню образ гуляки и враля Гектора.
Мы помолчали.
- Люба, а я вот все забываю спросить… - нарушила молчание Ольга. - Вот вы говорили, что раньше Андерсен был очень активным, что он лечил и даже спасал людей. А чем сейчас занимается ваш кот?
Я невольно задумалась. "В самом деле, почему мой Андерсен немного отошёл от своих душеспасительных забот, почему решил передохнуть?" - подумала я. Наверное, потому что не железный же он в самом деле, - ему тоже нужен отдых! Впрочем, если бы Андерсен почувствовал, что без его помощи не обойтись, он, разумеется, забыв о собственном покое, тот час ринулся бы на помощь. Но ведь сейчас спасать никого не нужно: на дворе яркое, звонкое лето, все мои знакомые не страдают, а находятся при деле - увлечённо и радостно пишут произведения в честь самого Андерсена. Пишут, правда, кто во что горазд! Но так или иначе, а жизнь идёт своим чередом, не петляя и не трясясь на ухабах.
- Люба? Вы о чём задумались? - мягко спросила Ольга, по-доброму смотря на меня. "Правда, как с ней легко!.." - снова подумалось мне.
- Сейчас, мой кот отдыхает от сложных и запутанных дел. Он решил взять отпуск, - наверное, на целое лето. К тому же Андерсен недавно подружился с симпатичной собачкой Клавой и целыми днями гуляет с ней во дворе. Думаю, у них есть какие-то совместные проекты. Я на эти выходные забрала Андерсена домой, а он совсем не обрадовался: видно, скучает по двору возле кафе и по своей подружке Клаве. А может, и по мышам, на которых можно поохотиться. Ждёт - не дождётся, когда мы снова вернемся в "Романтику".
- Ну, ждать-то ему уже недолго осталось! Ведь завтра уже понедельник, - резонно заметила Ольга. - Интересный у вас всё-таки котик, Люба. Очень любопытный. Я о нём, пожалуй, ещё что-нибудь напишу. Не возражаете?
Улыбка непроизвольно сползла с моего лица, но я взяла себя в руки и пробормотала:
- Отчего же не написать? Раз уж душа просит…
Лена и её баллада
Вскоре после того, как я вернулась домой от Ольги, мне позвонила Лена (хрупкая блондинка) и спросила, когда можно со мной встретиться, чтобы показать своё конкурсное сочинение про Андерсена. Немного подумав, я ответила, что мы можем увидеться завтра в кафе. Но Лене почему-то хотелось встретиться именно сегодня. В конце концов, почему бы и нет? В любом случае, пока Лена успеет ко мне добраться, пройдёт больше часа, а я тем временем успею и с Андерсеном пообщаться, и, возможно, немного прибраться в кафе.
- Хорошо, Лена, если завтра вам неудобно, приезжайте ко мне сегодня, - согласилась я. - Только вы по возможности поскорее выезжайте, а то потом уже совсем поздно будет.
- Поняла. Минут через двадцать выеду.
- Лена, только, знаете… я вам лишь яичницу с колбасой смогу приготовить, - ничего? Я только-только от нашей Ольги приехала, и мне сейчас совсем не хочется в магазин идти. Вы не против? Или… сходить за продуктами?
- Да что вы, Люба! Ко мне утром Зоя заходила, - наша Зоя из Романтиков. Вы ведь её помните?
- Ну, конечно же, я помню вашу подругу. Ещё бы!
Я действительно сразу же вспомнила очень полную и очень курносую Зою.
- Лена, а вы не знаете случайно, - она уже пишет что-нибудь к конкурсу? Не знаете?
- Пишет! Пишет! У неё всё почти готово.
Лена приехала довольно скоро. Андерсен радушно встретил хрупкую блондинку, бросил на неё беглый взгляд, а потом ретировался на кухню и улегся на коврик у холодильника. В последнее время он так полюбил это место, что пришлось перенести туда его плюшевого зайца и коробку, - но о них я попозже расскажу.
Лена на этот раз была вся в цветочек, - даже туфли и сумка у её пестрели цветочным узором.
- Наконец-то я до вас добралась, Люба! - стараясь отдышаться, сказала гостья, с интересом рассматривая мою квартиру. - Ух ты, какие у вас обои красивые!
Обои у нас в большой комнате и правда красивые. Снизу -матово–бордовые с выпуклым рисунком в виде лилий, а вверху к потолку - однотонные, бежевые. Папа с Васей клеили вдвоём эти обои, а я время от времени давала им ценные указания ("Ровно… Не ровно…" - примерно в таком духе).
От яичницы и вчерашнего супа Лена отказалась, зато согласилась выпить чаю. По дороге она купила тортик, усыпанный орешками, - свежий, ароматный.
Попив чай, Лена выразила желание самой почитать мне своё произведение, вслух и с выражением. Разумеется, я охотно согласилась. Ленино творение называлось "Балладой о неразделённой любви".
Название, конечно, обнадеживало. Сначала Лена читала громко, с выражением, но по мере того как накал страстей в балладе усиливался, ей то и дело приходилось прерывать чтение, чтобы вытереть глаза или высморкаться. Собственное произведение, видимо, трогало Лену до глубины души. Баллада, пожалуй, и в самом деле была трогательной, но у меня она почему-то слёз не вызвала. Содержание её примерно такое: Андерсен влюбился в одну красивую кошку - ветреную, легкомысленную, раскрашенную дуру. Душа у кошки оказалась пустой и примитивной. Андерсен, хоть и видел это, но ничего со своей неразумной любовью поделать не мог. Более того, он не мог удержаться и постоянно воспевал предмет своего обожания в стихах и песнях: "О ты, чудовищная лгунья! О, равнодушное созданье! О горе мне - я так влюблён!.." И прочее в том же духе.