- Прости, - пожалела ее Ли - Ли, не очень–то жалея. - И ты заявляешь, что не знаешь, в чем могла бы передо мной извиниться?.. Да в том, что ты, такая героиня… - Зоя сжалась вся во всех своих формах, словно ожидая удара, глядя на Ли - Ли умоляюще, но Ли - Ли не остановилась, лишь продохнула паузу и не остановилась… - и из–за этого, Роман, я должна была год за годом жить с отцом, у которого из физической проблемы возникла психическая. Он решил, что я, его дочь - его женщина. Та, которая его излечит. Приплел сюда философию - и представь, что началось!..
- Остановись, Ли - Ли, - попросила Зоя Павловна. - Хватит, прошу тебя… Прости.
Ли - Ли, наконец, по–настоящему над ней сжалилась.
- Хорошо, я кофе поставлю… - и перебросилась, не остыв, на меня. - А ты чего сидишь?.. Помоги как–нибудь!
Зое нужно было как–то помочь, хоть я видел, что она не желала уже никакой помощи. Ни от Ли - Ли, ни от меня. Настроенная Ли - Ли, она шла сюда, готовая оголить тело, но не более того. Обнажать душу эта женщина, как и кончать, не умела.
Но откуда в ней столько желания, если она не умеет?.. Она могла обмануть меня взглядом, искрами в нем, игрой с Ли - Ли, но обмануть меня желанием она не могла. Если все же провела, тогда она гениальная актриса. Или гениальная женщина… Да, такое может быть: гениальная женщина, сама о том не подозревающая. Что–то заслоняет ее от себя самой, что–то застит… Что?..
Мне показалось, что я близок к тому, чтобы понять, догадаться… Она и не обнажается, и не кончает, потому что в заслоненной, скрытой глубине своей и одно, и другое считает непристойным. Она свыклась с пристойным, как свыкаются с чем–то раз и навсегда данным, и принуждает себя во всем, везде и всегда находиться в его рамках - ни в коем случае не за… В разговоре - рассуждая о философии, в сексе - ровно лежа на спине. Только так. Если же так не получается, тогда самое пристойное - подавить искушение. И она травится таблетками… Но сколько можно травить живое, налитое, сочное, в чем блуждает неподвластное, жадно желаемое, что и собственная дочь уже изведала?.. И она решает: все, хватит, - и, чтобы сохранить пристойность, уходит от мужа. Маленькими шажками к тому, на что она решилась, с ее привычками не дойти, они ее остановят. Тут нужно отважиться на прыжок, на полет, зажмуриться - и в бездну. Чтоб не было пути назад… Ей, чтобы обнажиться, чтоб кончить, надо в щепки разнести все рамки, сменить пристойную позу на самую развратную, переметнуться из пристойности в граничную, невообразимую, фантасмагорическую непристойность… А что может быть невообразимее непристойней, чем лечь под любовника дочери, да еще рядом, а, может, и вместе с ней?.. Вот зачем она сюда пришла, вот во что с порога стала со мной играть. Поэтому не удивительно, что я ощутил это, как желание; это, может быть, даже что–то большее, чем оно.
- Роман, дайте мне закурить, - требовательно, вновь собирая в себе решимость, сказала Зоя, и Ли - Ли на этот раз не заперечила. Я принес сигареты, наклонился к Зое с зажигалкой, и пока она неумело, вытягивая в трубочку губы, прикуривала, попробовал представить, что же будет, когда найдемся мы один в одном, когда обнажатся в этой женщине все ее желания, таимые всю жизнь, - и меня колотнуло, словно током ударило… Я не ошибся, это моя женщина.
- Колотит тебя? - спросила Ли - Ли. - Выпей кофе горячего.
Похоже, она изменила решение, с которым привела Зою.
- Я пересплю с вами, Роман, - затянулась, оттопырено держа сигарету в двух пальцах, Зоя. - Не сегодня, так завтра… - И стряхнула сигаретный пепел в чашку с кофе, который подала мне Ли - Ли.
У Ли - Ли глаза округлились.
- Ты что творишь, Зоя? Ты в проститутку играешь?..
Сигарета шипнула, Зоя затушила ее в моей чашке.
- Не играю. Я и есть проститутка, а не импотентка. Только тайная. Вы любите тайных проституток, Роман?
- Обожаю, - сказал я, не отказав себе в том, чтобы подыграть Зое и позлить Ли - Ли. - Я вообще–то никого и не люблю больше, кроме проституток. Особенно тайных.
Перемена в поведении матери, минуту назад едва не расплющенной камнем, который накатила на нее дочь, так дочь изумила, что Ли - Ли, хоть и не была дурешкой, спросила:
- А меня?
- Любит… - за меня ответила Зоя. - Сказал ведь, что обожает проституток.
- Я не проститутка…
- Тогда не любит, - сказала Зоя.
Ли - Ли совершенно выпала из того, что происходило.
- Почему?..
- А за что тебя тогда любить? Ты ведь не жена…
- И ты не жена…
- Я и не говорю, что я жена. Я говорю, что я проститутка, а ты говоришь, что ты нет… А, может, вы женитесь на мне, Роман? Для меня это все же было бы проще.
- Об этом как раз я обещал одному человеку подумать. Он предложил - я и пообещал.
- Правда?
- Правда.
- Хороший у меня муж, - угадала и головой покачала Зоя. - Заботливый.
- Да, рачительный… Ему хочется, чтобы Ли - Ли было как можно лучше.
Зоя сделала вид, будто разочарована, и протянула:
- А-а… Ли - Ли…
Ли - Ли смотрела беспомощно.
- О чем вы тут без меня?.. Я не понимаю, о чем?..
И я увидел вдруг, что она совсем еще девочка… До этого не замечал, а тут глянул - и увидел. Как только взрослые выключили ее из игры, в которой, как ей хотелось думать, она верховодила, Ли - Ли сразу растерялась и готова была собирать разбросанные игрушки…
- О том, что спать пора, - сказал я, жалея ее и свертывая разговор, закончить который можно было только в постели. - Поздно уже, да и день нынче выдался… Ростик в больнице, Ли - Ли. Никто не знает, выживет ли…
Ростик любил Ли - Ли, и Ли - Ли любила Ростика. Она даже руки прижала к груди - жест для нее трагический.
- Что с ним?
- Крабич голову проломил. Затылок.
- Крабич? Какой Крабич?..
- Алесь… Да ты его не знаешь.
- Поэт?..
- Знаешь?..
- Ну, знаю, что есть такой поэт…
- Поэты у нас, как бандиты, черепа стали проламывать?.. - не захотела поверить в услышанное Зоя Павловна. - Прежде они о черепах писали… - И добавила с мужской жесткостью и словно бы с угрозой кому–то: - Насыщенно живем.
Ишь ты… Здесь еще и такое, оказывается, в характере. Недаром импотентка.
- Насыщенно, - согласился я, вставая. - Пошли спать.
Поднялись из–за стола, не дискутируя, вместе дружненько встали - словно не впервые, а каждый вечер втроем ложились. Я и Зоя заметили это, а Ли - Ли - нет. И Зоя ничего не стала делать, чтобы Ли - Ли заметила.
- Если Ростик, не дай Бог… - механически стелилась Ли - Ли, - я этого Крабича убью. Клянусь, убью.
Я представил, как она будет убивать Крабича на пару с Шигуцким, но не представлял, как мы будем вместе ложиться… Или не вместе - по одному, по очереди?..
Ли - Ли постелила, возникла проблема разоблачения… Но снова только для меня с Зоей, не для Ли - Ли, которая уже стягивала джинсы:
- Раздевайся, Зоя, чего ты стоишь?..
Я понимал, почему стоит Зоя, я также стоял.
- Пойду… умоюсь, - прокашлялась Зоя. - Можно?..
- Иди, - бросила ей полотенце Ли - Ли. - Или тебе розовое?..
Она ей синее, из шкафа достав, бросила. Зоя сразу же улизнула в ванну…
Синее, розовое… - я замер и вспотел. Ознобно, мелко–меленько вспотел: в бане полотенца были синие с розовыми, и я вспомнил, чего мне в ту баню приспичило, "профессоршу" в страхе вспотевшем вспомнил, в пустынных глубинах которой могла оказаться не одна пустота…
"Поверьте, вы зря боялись, - усмехнулся Атос. - Это невозможно…"
"Я не знал, что это невозможно", - смутился д'Артаньян.
- Что с тобой? - закидывая трусики с лифчиком на рожок люстры, спросила Ли - Ли. - Так и будешь стоять?..
Я подкошено сел на кровать… Не раздеваться же, зная, что это невозможно. За мной всякое водилось, но такое - нет. Мой риск - это мой риск, больше ничей. Я не страдал, как Зоя, комплексом пристойности, однако, если не быть, так хоть в чем–то выглядеть пристойным перед самим собой хотелось. Я исключал, сам рискуя, по моей вине риск для других - и всё.
И в доме не было презервативов. Их у меня никогда не было - на них я здорово сэкономил. Не просить же у Зои… А потом еще объяснять Ли - Ли, почему я утром голым был, а к вечеру оделся.
Что–то нужно было неотложно придумать, да что придумаешь, если невозможно?..
- Ты мокрый, потный весь, - ложась, по спине меня погладила Ли - Ли. - Фу, запах какой, пойди сполоснись…
Еще и пахну "профессоршей", кем еще…
Пойти после Зои в ванну, закрыться и мыться всю ночь?.. И пусть они лежат здесь, лижут пальцы, лесбиянки…
- Зоя, ты скоро?.. - нетерпеливо позвала Ли - Ли, приподнимаясь и дергая меня за ремень, но из ванной в ответ ничего, лишь вода шумела, и Ли - Ли опрокинула меня на кровать. - Снимайся ты, она надолго, вместе потом помоемся…
Все, никто мне поможет… Я чуть не взвыл, как Максим… Да толку–то выть собакой?.. Если у собак таких проблем не бывает.
- Погоди, пахну ведь… Мокрый весь, слабость… - пытался я найти выход, надумать какую–то причину. Стаскивая через голову потную рубашку, никаких слов не находя, я пусть и не взвыл, но все же тявкнул в безысходности почти по–собачьи, и мне вспомнилось что–то недопонятое мной про Максима, и, чтобы просто время проволынить, я без всякого умысла спросил:
- А что, ты говорила, она с Максимом?..
- Ты не понял? - расстегивала на мне ремень Ли - Ли. - Спит, как мы с тобой.
Я головой крутанул - топор тупой! - и так и остался, застыв, с тупой головой в потной рубашке.
- С псом? С догом?
- Ну, он дог, так она с догом и спит… С кем ей еще спать? Был бы доберман, спала бы с доберманом.
Твою мать!.. А я о пристойности, о желании, о чем–то большем - психологию развел!..
Философию, Дао…
Все одно в одном…
Мне примерещился Жорка Дыдик с козой - и коза безучастно смотрела на Жорку…
- Ли - Ли… - вытащился я наконец из рубашки. - Твоя мать - скотоложница, а ты говоришь о ней и собаке, как о нас с тобой? И приводишь ее ко мне?..
- Так никакой опасности, - сказала Ли - Ли.
- Ли - Ли!..
- Что Ли - Ли?.. Развели импотенцию, так что Ли - Ли?.. А то впервые ты слышишь, что многие женщины из–за этого и заводят собак!
- Но эти женщины не спят со мной!
- Откуда ты знаешь?
И правда: откуда?..
- Может, и ты?.. Твой отец говорил, что он по тебе воет… Я слышал, как он выл…
- Под музыку?
- Под музыку!
- Если под музыку, тогда по мне…
- Что значит, если под музыку, тогда по тебе?
- Ты не поймешь…
- Почему? Скажи, я попытаюсь…
- Он меня любит, если ты способен это понять, - совершенно серьезно посмотрела на меня Ли - Ли. - А с Зоей просто трахается… А я не хочу, чтобы Зоя просто трахалась, я большего хочу для Зои!
- С кем? С доберманом?
- С тобой!
Я не выдержал, схватил ее за плечи, сжал - больно, должно быть - и резко встряхнул:
- Ты про себя мне не ответила!..
Впервые я обошелся с ней грубо, и она перепугалась, съежилась - совсем маленькая.
- Нет! Как–то застала Зою, любопытно стало, попробовала сама - он меня угрыз!
"Он только однажды человека угрыз" - сказал Максим Аркадьевич.
Господи, что это я вытворяю?.. Чем занимаюсь? У отца выяснял, спит ли он со своей дочерью, теперь у дочери - спит ли она со своим псом?..
С ума сойти…
- Где?.. Покажи!
- Да на заднице, не видел ты!..
- Ты говорила, что с горки слетела!
- Так и не долезла на ту горку!.. Говорю тебе, что нет…
- Я готова, что у вас тут?.. - спросила Зоя. Она вышла из ванной и стояла голая. Сплошная, вся, сколько есть ее в мире, воплощенная в одной женщине, ослепительная эротика. Я догадывался, что это может быть ослепительно, но чтобы так… И она с догом?.. Ну и семья… Клиника.
- И я готов, - сказал я, отпуская Ли - Ли…
В ванную, в ванную, под душ, под душ…
Поодаль обходя Зою, я не удержался, чтобы не взглянуть на это чудо со спины - и едва не набросился на нее сзади, как Максим, как дог, как пес… В паху моем все набухло, будто фея туда дунула, и я уже не мерекал, какой силой заставил себя затолкнуться в ванную.
Здесь меня поджидало еще одно чудо… Столь ослепительное, что куда там всем предыдущим!.. Стянув штаны, я обнаружил, что у меня и в самом деле все распухло, но вовсе не оттого, что фея дунула. Рана от вилки в четыре крапинки вроде бы и не болела, побаливала, но в корне романчика набрякла такая опухоль, что романчик из нее только бедной головкой маячил… И все это страшно, зловеще синело…
"Кранты нам, романчик…" - единственное, что смог я подумать, сложив в одно вилку с "профессоршей", гангрену с заразой, и крикнул, спасаясь:
- Ли - Ли!!!
Я так возопил, что они обе влетели, Ли - Ли и Зоя - обе голые ведьмы…
- Что? - первой влетела Ли - Ли и сразу увидела, что?.. - и от того, что увидела, остолбенела. - Что это?..
"Что? Что? Что?!." - застучало мне в виски, а Зоя мелко–меленько, как недавно мелко–меленько я вспотел, начала вздрагивать плечами, грудью и животом, всем телом поколачиваться, придушиваясь мелким, с истеринками, смехом:
- С мо–и–им сча–а–стье-е-ем…
Через полчаса я уже был в больнице - Ли - Ли скорую помощь вызвала. Она так кричала в телефон, вызывая, что там решили, будто я помираю - и приперлись с носилками…
Пионерский лагерь.
VII
Больница - то место, где, если не помрешь, так можно полежать да подумать, и много чего про свою жизнь передумаешь.
Поначалу на больничную койку меня и класть не хотели, отправляли из приемного покоя в вендиспансер, представляете: ночью к сифилитикам… Ли - Ли такой кипеж подняла! Вызвали дежурного врача, тот явился, всей своей жизнью дежурной раздраженный: "В вендиспансер без разговоров!.." - но взглянул на Ли - Ли - и меня положили. Укололи чем–то на ночь, накормили пилюлями - и я уснул.
Приснилось, будто у нас с Ли - Ли дети, две девочки лет четырех. Только не совсем две, а как бы одна, сиамские близнецы, сросшиеся боками. Я не знал, как и когда они родились, но вот они уже есть - светлые головки с кукольными кудряшками. И я безумно их, бедных, люблю, невыносимо люблю… И Ли - Ли их любит, она продает все отцовские книги по философии, редкие, из которых все досконально можно узнать про Дао, поэтому книги эти необычайно ценные и такие дорогие, что денег хватает на операцию - разделить близняшек. Мы едем куда–то заграницу, в больницу, где их смотрит дежурный доктор из приемного покоя и говорит, что сделает операцию, если мы согласны на то, чтобы из двух девочек осталась одна, на обеих не хватает материала, ручек и ножек - у них всего две ручки и две ножки на двоих… И доктор предлагает: "Выбирайте, какую…" Я с ужасом понимаю, что он предлагает, а Ли - Ли, похоже, не понимает, и плача, показывает на одну: "Эту…" - и доктор помечает другою крестиком на лбу, чтобы не перепутать… Я хватаю девочек, бросаюсь с ними убегать, мне нужны хоть и сросшиеся, но обе, как это оставить одну?! - но Ли - Ли догоняет, рыдая, вырывает их у меня и кричит: "Две - значит ни одной, выбирай!" - а я и разобрать не могу, которая из них, так они похожи и обе мои, только крестик стереть… Стираю крестик на лбу у одной, тогда у другой такой же выступает, стираю у другой - опять появляется у первой, Ли - Ли догоняет, криком заходится: "Выбирай!" - и я бегу и бегу из той больницы с близняшками на руках, скользя на разбросанных кругом скальпелях и ножах, оступаясь и боясь, что упаду - на нож, на скальпель, разрезая малышек… Так все бежал и боялся, пока не проснулся…
Палата урологии, куда меня положили, где увидел я сон и проснулся, была на четыре койки. На одной, рядом с окном, лежал дядька, трубками подключенный к громоздкому, нескладному какому–то аппарату, еще две койки пустовали, а в дверях палаты стояла медсестра с парнишкой лет семнадцати и показывала ему на свободные койки:
- Выбирай.
Она не могла вызвать у меня такой сон.
Фигурка медсестры, маленькая, но во всем изящная, ювелирно выточенная, была так обтянута коротеньким и продуманно узеньким халатиком, что парень только пунцовел, делая вид, будто вовсе и не косится на нее - и ему все равно, на какую койку… О, Татьяна Савельевна…
Медсестра подошла ко мне, ладненькая, притягательная сексуалочка - здесь было от чего заалеть…
- Как вас зовут?
- Зиночка.
Ну, конечно же, не Зина… Ни одну мою женщину не звали Зиной. Из тех, чьи имена я знал…
- А вам на анализы, - игриво сказала соблазнительная Зиночка, и я вспомнил Ростика: "А мне завтра анализы сдавать".
Что с меня взять теперь, кроме анализов…
В эту же больницу положили мы вчера Ростика… Вот тебе и неисповедимые пути Господни…
Что сейчас с Ростиком?..
Я попросил Зиночку заглянуть в нейрохирургию, узнать… Зиночка губки надула: "Угу, разбежалась… Только спросили, как зовут, и тут же беги…"
У меня взяли все, что можно было взять, и постановили: через занесенную в рану от вилки необычную какую–то инфекцию (с чьих зубов?.. Шигуцкого?..) воспалились лимфатические узлы, начался интенсивный отек. Я заставил себя порадоваться, что все же не заимел от "профессорши" худшего, на что палатный доктор сказал: "Глупая у вас радость, Роман Константинович. Худшее ваше в сравнении с этим просто насморк. - И он не сдержался, чтобы не подколоть: - А что это вас - на вилку–то?.."
Я сказал, что от излишней культуры и деликатности. Доктор этот при первом обходе попробовал выставить меня из урологии. "Идите, куда хотите, вы не мой больной!.." Я сходил туда, куда захотел, к главному врачу, у которого мы были вчера вместе с Шигуцким - и теперь мог лежать хоть во всей больнице сразу. "Дней пять мы вас полечим, - заботился палатный доктор. - Все же лучше под нашим присмотром…"
Зиночка сбегала–таки в нейрохирургию и вернулась с тем, что я знал уже от главврача: Ростик пока без памяти.
Ли - Ли залетела с самого утра - порывистая, взбаламученная… Увидела, что я живой - и ходу: "У нас там такое творится!.." Не сказала, где и что, а мне не до того было, чтобы расспрашивать. Я заметил только, что Ли - Ли вела себя так, словно мне приснилось все вчерашнее вместе со сном про близняшек. То есть, будто и не Зои, и не шампанского на красной скатерти, и ничего не было…
Когда она вернулась под вечер, я рассказал ей этот навязчивый сон, от которого не мог избавиться - он словно сросся со мной. Я не верил в пророческие сны - да и что тут могло быть пророческого? - но сон меня дергал. Как оказалось, не зря. Покусывая губы, Ли - Ли сказала: "Похоже на то, что я беременна. - Подождала моей - никакой - реакции и добавила: - Необязательно от тебя. - И совсем уж безо всякой связи закончила: - Игоря Львовича убили".
Я молчал, так как не мог выбрать, на что, из сказанного ею, отвечать, а Ли - Ли, подумав о чем–то своем, засобиралась: "Это все". С этим она и пошла, оставив мне апельсин. От отца - лимон, от дочки - апельсин.
Только тогда, когда Ли - Ли ушла, я вдруг не понял: как это взяла да ушла?.. Через каждые полчаса звонил домой - трубку телефонную никто не поднимал. Максиму Аркадьевичу звонить я не стал.