- От кого?.. - повторяю я, чувствуя, что еще немного - и не выдержу…
- От Алика… - не моргая, достает мне нутро Ли - Ли, которую я сейчас убью, и пусть со мной вся милиция разбирается, но в палату входит санитарка и пытается открыть другую половину двери. До верхнего шпингалета она на полроста своего не дотягивается, оглядывает нас, примеряется и говорит:
- Девочка, подскочи… Нового лежачего сейчас привезут.
"Доскачешься ты у меня", - думаю я, глядя, как Ли - Ли, нарочно выдуриваясь, подскакивает к шпингалету, хоть и без подскоков могла бы обойтись…
- Мне пора, - опускает она шпингалет. - Там бананы в пакете, передай Ростику, меня не пустили…
Вот откуда она про бананы знает?..
За дверью стоит Алик, и Ли - Ли его целует.
- У нас с тобой сын будет. Или ты дочку хочешь?..
Алик, который хотел пойти с ней, проводить, замирает, каменеет…
- Тогда в другой раз, - выходит Ли - Ли.
- Дочка? - спрашивает санитарка. - Ципа какая вымахала! Меня две - и ей не вредит.
- Алик, - прошу я, - догони и скажи, чтобы больше не приходила.
- Так и сказать? - отмирает, ушам своим не веря, Алик.
- Так и скажи.
Алик, очухавшись и немного подумав, садится на койку.
- Нет… Чего это я через ваше своему вредить буду?
Ну, смотри ты…
Привезли на той же тележке, на которой вывезли Адама Захаровича, нового, как сказала санитарка, лежачего, который, хоть и не вставал, задавал такого храпака, что остальные три ночи в больнице я почти не спал, и поэтому никакие сны мне не снились.
В последнюю ночь, в третий раз при мне, дежурила Зиночка. На прошлом дежурстве я уговорил ее поцеловаться с Аликом, медсестра на то и медсестра, чтобы помогать больным - не одной же Ли - Ли целоваться его учить. Этой ночью не спалось, и я подумал: а не попрощаться ли с ней - где мы потом найдемся?.. Отдыхала она на диванчике в ординаторской, и когда, закрывшись, я прилег к ней, кто–то тихо дернул дверь, замер за ней и осторожно постучал… Я знал, что это Алик, поэтому не опасался, и она знала, что это Алик, поэтому не боялась, только шепнула ритуальное не надо, чего я привычно не услышал, а Зиночка крутнулась в руках моих рыбиной, выскользнула и с размаху вшпилила прощальный укол, выхватив из–под подушки и всадив мне пониже спины шприц с такой иглой, которая показалась мало меньше моего бедного романчика! "Ну, засранка малая!.." - стиснув зубы, чтобы не закричать, подскочил я и грохнулся с диванчика на пол, где, стоя на карачках, выглядел, вероятно, быком, которому пику в зад вонзили, а Алик дергал дверь, замирал за ней и осторожно постукивал, дергал, замирал и постукивал - научили его целоваться…
- Хоть вы вели себя похабно, - утром завел меня в процедурную палатный доктор, - мне все же показалось, что у вас к той высокой юной даме… - он сделал паузу, осматривая романчика… - к той обольстительной юной даме претензии намного большие, чем просто секс.
Такого разговора от него никак я не ожидал, но, если уж он начал…
- Вам не показалось. Большие.
- Мне не показалось… - Иосиф Данилович моим ответом был, вроде бы, весьма обрадован. - Тогда, значит, показалось вам.
Я не понял.
- Что?
- Что претензии у вас… - он поднял палец, показав вверх, и еще раз повторил с особым каким–то значением… - к той прелестной юной даме большие, чем секс.
Мне скучновато стало: я подумал, что он импотент. И спросил:
- У меня как с хозяйством?
- Одевайтесь, - отмахнулся Иосиф Данилович. - С этим вы можете предъявлять любые претензии кому угодно. А вот с большим… - он посмотрел насмешливо. - Ведь вы подумали сейчас, что с моим хозяйством что–то не так?
Это смутило.
- Свои у меня хлопоты…
- Подумали, подумали… Так вот: нормально все! Только у меня, как и у вас, для больших претензий нет никаких резонов. Ресурсов. Энергии. Батарейки сели…
- Я пойду?.. - поднялся я, и Иосиф Данилович не стал задерживать.
- Как хотите, но можете и послушать, это в сфере ваших интересов… Женщина где–то к пятидесяти уже не может забеременеть, родить ребенка. Если разобраться, это кара, так как она еще способна, в отличие от мужчины в том же возрасте, любить…
Я шел к двери…
- А мужчина не способен?
- А мужчина… теоретически… способен отцом стать хоть в возрасте Мусафаила за минуту до смерти. Так как, по–вашему: мудрая природа, наказав… или, скажем, ограничив женщину, не уравновесила этого, ни в чем не ограничила мужчину?
Вернувшись, я снова присел.
- Вы диссертацию пишете? Так вроде бы не ваш профиль…
- Ограничила… - заходил из угла в угол по процедурной Иосиф Данилович. - И еще как… Все, что мы собой представляем, это, во–первых, генетический набор и, во–вторых, функции клеток головного мозга. Так вот, есть один–единственный ген и всего около миллиарда клеток, отвечающих за воспроизводство в нас той высокой, высококачественной энергии, которая обеспечивает нам возможность светиться. То есть любить, Роман Константинович!.. В женщинах энергия эта вырабатывается до самого конца, до последних мгновений, лишь немного угасая, а в мужчинах ген любви чик - и ломается, и клетки свои функции теряют. Напрочь. Катастрофа на атомной электростанции, понимаете?.. - И вдруг палатный доктор, остановившись в углу, словно самим собой в него загнанный, вскричал: - Одна радиация от нас после сорока!
Проблемы у него… А не скажешь, никогда не сказал бы.
Я переспросил:
- Целый миллиард отмирает?
- Сто процентов.
Как на выборах, если бы я голосовать ходил…
- Сразу после сорока?
- Сразу. Годом раньше, годом позже - не важно, - и он резюмировал: - Можете выписываться.
Многозначительно оно у него прозвучало: "Можете выписываться". После сорока…
Тогда не одному мне выписываться… Крабичу после сорока, Ростику после сорока… И я спросил, чтобы атлас тот анатомический не искать:
- А они не в затылке?
Ну, видели бы вы Иосифа Даниловича…
- Кто не в затылке?..
- Клетки те… Которых миллиард…
Говорю вам: ну, видели б вы его…
Выписываясь, я все думал, что для меня как раз важно: годом раньше или годом позже… Пока чик - и сломается.
И еще думал, что, если клетки те в затылке, то Ростику в любом случае - воду сливать. Никак не угадаешь, если уж тебя поранили - в какое бы место лучше?.. И вилкой ли, шаром ли…
VIII
Ли - Ли, которой не видел я почти неделю, про то, почему я не видел ее, даже не заикается, а рассказывает, как хоронили Игоря Львовича. Что ж, Игорь Львович теперь в сфере моих интересов. Жил - не был, умер - стал.
- Лидия Павловна удивлялась, что тебя нет…
- Она не знала, почему?..
- Знала, но удивлялась… Пришли все соседи наши (Ли - Ли так и говорит: наши, мои, значит, и ее), из академии, он там заведовал лабораторией какой–то секретной, человек тридцать, его ученики, один… (и тут Ли - Ли - я это потом вспомнил - потянула паузу, будто прикидывая, что и как сказать) …один из Америки прилетел, Лидия Павловна говорила, что ты знаешь его, еще бомжи, - представляешь, какая тусовка!.. И когда американцу наручники нацепили, бомжи в драку кинулись. Я с бомжами была…
У Ли - Ли синяк на левой скуле - и она объясняет мне, откуда… Ну, хоть что–то объяснила.
Дурдом кругом… Зачем человека на кладбище в наручники брать, переждать нельзя?
- Нет у меня американцев знакомых.
- Так он наш, съехавший… Еврей, наверно.
- А бомжи почему за него вступились?
- Он поминки оплачивал, всех пригласил - и бомжей… Такое побоище началось! В толчее гроб с Игорем Львовичем без крышки в могилу столкнули… Достали - он весь в мокром песке, дождь как раз припустил, еле отчистили… А двое из тех, что будто бы из академии были, против нас бились. Лица в штатском, скорее всего. Лидия Павловна глаз одному, как пикой, высадила! Представляешь?
Я представил.
- Что ей за это будет, как ты думаешь?
Я отвечаю:
- Око за око… - я не думаю о Лидии Павловне, я думаю о себе.
Зиночка удачно попала: из больницы я вышел, прихрамывая. Лег раненным спереди - встал раненным сзади. Рассказать кому…
Провожая меня, Зиночка радовалась, что иголка не сломалась, а то б ей, ой, было!.. Однажды случилось такое, так едва достали, вырезали иголку… Стало быть, я не первый - и удачно отделался.
Пешком домой хромать не пришлось: в больничном дворе поджидал у машины участковый.
- Следователь попросил вас доставить… Неофициально. Это не моя работа, но… Тем более, вон вы ногу подтягиваете… Залечили?
Он как будто знал, или догадывался про Зиночку - и я ощерился.
- Какие–то же нормы есть, правила! Вызов на допрос, санкция на арест! А то приехали: вас доставить!..
- Лучше по–хорошему, - открыл дверцу машины участковый. - Есть и нормы, и правила, но лучше, Роман Константинович, по–хорошему…
Следователь меня часа полтора мурыжил.
- Были вы в день убийства в квартире Рутнянских?
- Ну, был…
Поначалу, чувствуя все ту же непонятную опасность, я отнекивался: не был. Не зная, что уже дал показания сосед, видевший с балкона, как, постояв во дворе с Лидией Павловной, я вошел в подъезд. К тому же во всем, кроме убийства, признались граждане Тихон Михайлович Лупеха, Алексей Викторович Матвеенко и Зинаида Сергеевна Лискина - ассиметричный, фикусолюб и "профессорша". А я‑то думал, что женщины с именем Зина никогда у меня не было…
Следователь не стал допытываться, почему я врал и ему, и участковому.
- Понимаю, не хотели впутываться… Имя, имидж, вы достаточно известный человек, Роман Константинович. Я, кстати, один из ваших поклонников… Но почему гражданка Рутнянская утаила, что вы заходили в квартиру, как вы думаете?
- Лидия Павловна?..
- Лидия Павловна.
- Не знаю…
- Я спрашиваю, как вы думаете, почему?
- Забыла…
- Забыла?.. Сына убили, а она забыла, кто?
- Кто - это кто? Вы хотите сказать…
Следователь перебил, не дожидаясь моих предположений.
- То, что она не сказала! Если бы она что–то такое не думала, кого–то в чем–то не подозревала, она бы сказала?.. Ну, заходили - и заходили, что тут утаивать?
- И нее и узнайте.
- Узнаем. Лидия Павловна жила у вас?..
Даже про это донесли…
Допрашивая меня, следователь еще и забавлялся, пытаясь вертикально поставить, с края стола пальцем подщелкивая, спичечный коробок, и в этом месте допроса мне стало малоинтересно, удастся ему фокус, или нет…
- Пока ты в больнице был, я у людей одних ночевала, - признается Ли - Ли, хоть у нас не допрос и я ни о чем не спрашиваю. - Ты меня обидел.
Она у людей одних ночевала - и я ее обидел!
- Со всеми ночевала?.. Или с одним?
Ли - Ли - разве я матерюсь? сквернословлю? - плавно отворачивается. И столько презрительности в этом жесте…
- Пока со всеми, - говорит она туда, куда отвернулась, и поднимается. - Я пойду.
Пусть бы шла, мне даже нужно, чтобы она ушла, но ведь не так… И я снова ее усаживаю.
- Чем я тебя обидел?
- Если спрашиваешь, чем, так объяснять без толку.
Господи, ну вот как это?..
- Так и не объясняй…
- И не объясняю…
- Попыталась бы…
- Нет, без толку…
- И ты каждый раз будешь ночевать у кого–то, посчитав себя обиженной?
- Необязательно. Можно что–то другое придумать…
- Что?
- Попробуй обидеть - и придумаю…
Мы сидим с ней в парке, в летнем ресторане, где назначил я свидание Нине с дочерью и Марте с сыном. Все к тому идет, что на меня наручники нацепить могут, так перед дальней дорогой…
Ни Нина, ни Марта, будто что–то прочувствовав, встретиться со мной не отказались, хоть я сразу сказал, что будут все. Нина лишь вздохнула коротко: "Все, так все… Не помнишь, сколько их у тебя приблизительно?..
Зная, кому и что из жен моих и детей по вкусу, я пришел в ресторан часа на два раньше, чтобы загодя все заказать, приготовить сюрприз… А Ли - Ли здесь случайно: гуляла в парке с Полем. С синяком и Полем. Поль распрощался, синяк остался. Он изумляет, смотришь и думаешь: кто это так подпрыгнуть изловчился?..
- Ладно, - наклоняюсь я к Ли - Ли и целую синяк. - Иди.
Она вдруг не понимает.
- Куда?..
Только что плавно отворачивалась, сама уйти хотела - и вдруг не понимает, куда…
- Куда–нибудь, придумай… Туда, где ночевала…
- Ты опять меня обидеть хочешь?
- Нет. Просто не хочу, чтобы ты здесь была. У меня свидание.
Ли - Ли наструнивается.
- С Лидией Павловной?
"Почему с Лидией Павловной?.."
- С Зиночкой.
- Не смеши, - расслабляется Ли - Ли. - Ты уже вряд ли помнишь, что мужчина и женщина могут встречаться не только в постели.
Так… Что Зиночка, что Ли - Ли… Бабы.
Ли - Ли знает, что в парке свидание Зиночке я бы не назначил, и это правда. Уж и не помню, когда назначал… И я собираюсь сказать правду, потому что не нужно, чтобы Ли - Ли оставалась, она сейчас лишняя, совсем лишняя, но в выгородку ресторана входит Камила, резиновой куклой, от чего отучить ее никак не могу, падает на стул и вся на нем раскидывается…
- Фух, народище повсюду, а вы вдвоем… Мне пепси… - и спрашивает у Ли - Ли: - Ты уже в нашей большой семье?
- Нет, - отвечаю я за Ли - Ли. - Она здесь случайно.
- Даже случайную даму не называют местоимением, сам же учил, - отпивает пепси Камила. - А синяк?.. Это разве не семейное?
- Так у вас семейное… - насмешливо догадываясь, что к нему, встает из–за стола Ли - Ли.
Камила вскакивает:
- Ты куда?.. - и смотрит на меня неприязненно. - Раньше ты хоть не рукосуйствовал!
Вот словечко нашла…
- Увидимся… - беззаботно бросает Ли - Ли. Она выходит из ресторанной выгородки на парковую дорожку (Боже мой, как идет! Шею сломать, оглядываясь…), Камила догоняет ее.
- Подожди, Ли - Ли! Да погоди ты!..
Дочь мою больше интересует, что же такое случилось у Ли - Ли с секс–инструктором, чем то, для чего позвал ее отец… Вприпрыжку догнав подружку, Камила обнимает ее - маленькая, Ли - Ли под мышку - и метров за сто от ресторана, у мангала, курящегося шашлычным дымком, они садятся за столик. Через минуту - далеко и надолго не распрощался, поблизости слонялся - к ним подсаживается Поль… Что ж, семейное свиданьице началось.
- Чушь все это, Иван Егорович… - скользнув локтями по столу, подался я к следователю. - И вы сами знаете, что чушь.
Следователю удалось–таки вертикально поставить прыгучий спичечный коробок, и он переспросил, явно удовлетворенный:
- Чушь, говорите?.. А гражданка Лискина Зинаида Сергеевна показывает, что взяли вы ее силой, а когда она вырвалась и убежала, так уж и не знает, что вы сделали с гражданином Рутнянским Игорем Львовичем, который помог ей от вас спастись…
Ну, кобыла…
- Кого взял силой?.. Не видели вы гражданку Лискину?..
- И полагает гражданка Лискина, и не она одна так полагает, что вы, не достигнув своего, вернее, не всего своего достигнув, и убили в нервности Игоря Львовича, ибо кто ж еще, если никого, кроме вас и Рутнянского, в квартире не оставалось, - словно не услышал моего вопроса следователь. - Так что есть у меня все основания, чтобы задержать вас, Роман Константинович. Пока задержать, а там видно будет, - что я, пожалуй, и сделаю…
Все, что говорил, играя с коробком спичек, следователь, выглядело скверной шуткой, но он не шутил - по его глазам я видел, что он не шутит. Если вообще умеет шутить… За неделю расследования он, похоже, ни за что не зацепился, а я - версия… На мне - показания граждан, за мной - ложь. Мне стало также не до шуток.
- И как я Игоря Львовича убил?..
Я не знал, как убил, и следователь подсказал, как.
- Может быть, случайно… Припугнуть хотели, думая, что пистолет без патронов. Или не целясь, ненамеренно попали… Вы ведь музыкант, а не снайпер.
- Где я пистолет взял, если бомжи его унесли? Или они вернулись?.. Если вернулись…
Я не договорил, чтобы не обвинить бомжей, но следователь, в сравнении со мной - сопляк, лет на десять моложе, и на недоговоренном подловил меня, как пацана.
- Вы показывали - вот протокол! - что в квартире не были! Показывали?.. Значит, не видели пистолета?.. Не могли видеть! А теперь, оказывается, и были, и видели! Даже знаете, кто его унес! И обвиняете в убийстве Матвиенко и Лупеху! Так?
Я не находил, что на это ответить. Сказал:
- Не мне их обвинять…
- Вот именно, не вам! Потому что не уносили Матвиенко и Лупеха пистолет! - наступал, развивая успех, следователь. - Побоялись, оставили! Их пьяных возле пивной подобрали, только топор в сумке нашли! Ну?!. Вы где пистолет девали?!. Куда запрятали?..
Резко привстав и упершись руками в стол, следователь Иван Егорович Потапейко, грозный слуга закона, набычился, кровь на лицо нагоняя, и сверлящим взглядом пронизывал убийцу, который вот–вот расколется - ну все, как в кино… Я подумал, что из этой роли, будто для него написанной, самому ему выйти будет трудновато, а, стало быть, надо его выводить, время мне спасаться, - и я попросил, спокойным выглядеть стараясь:
- Можно от вас позвонить?
- Нельзя!
Я взглянул на часы.
- Шигуцкий ждет моего звонка… Борис Степанович Шигуцкий, помощник госсекретаря.
Фамилия Шигуцкого сходу выбила грозного слугу закона Ивана Егоровича Потапейко из бычиной стойки, он сел, щелкнул по спичечному коробку, стал доставать из коробка спички, зажигать их… Одну, вторую… Наслюнив пальцы и перевернув так, чтобы до конца сгорела, третью спичку, молча подвинул телефон.
- Но это не означает… - нервно храбрился он, послушав Шигуцкого и выводя меня из кабинета. - Не означает…
Отпустил бы он меня, если бы не означало… Как раз означает… Причем, всё. И только это действует - и больше ничего.
Первой должна была бы придти первая жена, однако точно в условленное время, потому как немка, первой появляется вторая… Марта в строгом белом костюме, безо всякого макияжа, холодно–красивая, подтянутая, спортивная - не мне, конечно, лабуху расхристанному, с ней жить. Даже странно, что такая - и была моей женой… Теперь она переводчицей в совместной с немцами фирме и с директором фирмы, немцем, в гражданском браке. Все правильно, по–немецки.
- Хэй! - за руку, чтоб не лез целоваться, здоровается Марта, но я все же обнимаю ее и целую в щеку.
- Привет!.. А где Роберт?..
Имя для сына подбирала Марта такое, чтобы из общеевропейского контекста не выпадало. Хотя Роберт Романович - не каждый европеец выговорит, даже не картавый. Они там в своей Европе, чтоб лишнего не картавить, без имени отчества и обходятся.
- Звонил, попросил разрешения на двадцать минут опоздать.
На двадцать минут! Попросил разрешения!.. Кого же немчура эта из моего сына вылепит?..
Нина появляется с той стороны парка, где сидят Камила с Ли - Ли и Полем, идет неуверенно, как бы и не очень желая… Увидев Камилу с компанией, подходит к ним… Камила машет мне рукой: мол, подожди…
- Их там больше, - замечает Марта. - Может, и нам к ним?..