Лабух - Владимир Прокофьевич Некляев 13 стр.


Нина бы сразу спросила: кто это там с Камилой и Полем?.. Марта не спросит.

- Придут, - веду я к столу Марту, чувствуя, что все мной придуманное может закончиться, не начавшись. Как ты?

- Нормально. А что у тебя?.. Или всех подождем?

- А как правильно?

- Правильно подождать.

- Одной тебе неинтересно?

- Тебе неинтересно. Иначе одну меня ты бы и пригласил.

Все они - собственницы. И правильная Марта тоже.

- И ты бы пришла?

- Теперь - нет.

Отвечает, как отрезает.

Марта не всегда была такая, немецко–латышское в ней уже здесь прорезалось, у нас, в нашем бардаке. Должно быть, бардаку вопреки. Ей было семнадцать, она только–только школу окончила, импульсивная, взбалмошная, неправильная, когда на концерте в Риге выбежала с цветами на сцену - и я поймал ее и не выпустил. Родители ее в суд на меня подали, будто бы я выкрал у них дочь, но, пока суд да дело, родился Роберт, и Марта вырвалась от меня лишь через десять лет.

Я любуюсь Мартой, вспоминаю ее - это она только с виду холодная - и думаю: глупо, что развелись. Жаль, что она вырвалась… Жаль. Жили бы вместе, Роберт бы опаздывал, на сколько хотел, или вовсе не приходил бы и не просил бы на то никаких разрешений…

- Скажи мне о Роберте… - прошу я Марту.

- Что сказать?

- Как у него… ну…

- С сексом? - как я и ожидал, напрямик у себя самой доспрашивает за меня Марта. - Нормально. Сейчас у всех у них с этим нормально, без наших проблем.

Я хочу спросить: "У нас разве проблемы были?.." - но спрашиваю:

- А Поль?..

- И с Полем нормально, - спокойно отвечает мать моего сына. - Это также не проблема.

Моя Марта - общеевропейский стандарт, вот что такое моя Марта. Не то, что моя Нина, которая подходит и не знает, подходить или нет, а, если подойти, так как поздороваться, чтоб показаться ни перед кем ни в чем не обязанной, свободной… Я целую и усаживаю за стол свою первую жену, тихую, славную, заботливую Нину, с которой не надо было мне разводиться и никаких других жен иметь не надо было, иду к бару, где припрятал цветы, подношу Нине букетик красно–желтых настурций, Марте - бело–розовых маргариток, наливаю шампанское и замираю, окаменеваю, не дышу, ожидая: вспомнят ли?..

Вспомнили!.. Еще как вспомнили!.. Порозовели, как маргаритки! Заалели, как настурции! Ах вы, золотые мои!.. Ну почему бы нам всем вместе не жить, что у вас за принципы такие: или я - или она!.. А кто она, какая?.. Может, и не хуже… Вот же ты, Марта, не хуже Нины - и Нина тебя не хуже… Только Марта, правда, поумнее - у, какая умница! - догадывается, что нужно сказать, чтобы услышал я то, про что они вспомнили, и спрашивает:

- Ты записываешь, кому и какие первые цветы дарил?..

У, немка! - да ладно, пусть так, но все же вспомнила, обе вспомнили! И ни одна не обиделась и не разозлилась, я все же побаивался, что разозлятся или разобидятся одна перед другой…

- Выпьем?.. - поднимаю я шампанское. - На брудершафт… Чтоб на "ты" поцеловаться…

- Нет, - вдруг отказывается Нина и кладет настурции на стол. - Первой роза была… Ты ночью розу в окно бросил, а настурции утром были…

Я сражен.

- Какая роза, Нина?.. - спрашиваю я виновато и растерянно, словно ничего и вспомнить не могу, и моя первая, самая лучшая, самая раскрасивая моя жена восклицает победительно:

- Белая! - и, словно и в самом деле во всем свободная, раскрепощено, почти как Камила, откидывается на спинку стула, а в светло–серых глазах латышской немки мелькает что–то свое победительное.

Ух, как вы все же одна перед другой!..

- О, Боже!.. Роза!.. Белая!.. Ну да, белая роза! - делая вид, будто нет мне прощения, подаю я знак бармену, с которым заранее все договорено, и он бросает из–за стойки к нам на стол белую розу. Удачно так бросает, словно всю жизнь на столы розы бросал, придется ему за классность набросить - роза как раз перед Ниной кончиком стебля втыкается и медленно к ней ложится…

- Извини, что не в окно и не ночью, - целую я руку Нине. - Не ночь и окон нет…

- Ничего, - смущается перед Мартой Нина. - Ничего, спасибо… - И слезы в глазах ее на мгновение всплывают - и глазами вбираются…

Марта не умеет плакать, а Нина не плакать научилась.

- Что у вас тут за цирк? - падает на стул рядом с Мартой Камила. И почти сразу вслед за ней появляется и садится к Нине Роберт.

- Батя фокусы показывает?

- Хэй, Марта! - здоровается Камила. - Как ты?

- Нормально. А ты?

- Нормально.

- А ты, Роберт? - спрашивает Нина.

- Нормально. А вы?

- Нормально, - не своим словом отвечает Нина, и Роберт вскидывает голову:

- А ты как, батяня?..

Рано они явились… Не вовремя… Еще пять минут - и я женился бы на Марте и на Нине…

- Никак. Во всяком случае, не нормально. Вы кто, скворцы?..

- Учить собрал, - сама себе наливает шампанское Камила. - Я так и думала…

Нине сорок, Марте тридцать четыре, Камиле двадцать, но кто из них мать, кто дочь, сразу, не зная, и не разберешь… Так и не говорите мне, что, сколько жили со мной, столько мучались, если так сохранились. Я вон измаялся с вами - так оно и видно: ген любви вот–вот сломается…

- Не сердись, классно выглядишь, - миролюбиво кивает Роберт. - На меня похож.

Он под Марту подделывается, не замечая этого, а ему не идет… Надо бы чаще встречаться с ним, сын на отца походить должен, а не на немку.

- Все в сборе, что в повестке дня?.. - деловито спрашивает Марта, для которой маргаритки маргаритками, а время временем, и ей точно нужно знать, на что она время теряет. А Нине можно не знать: пригласили - и пришла. Нина славная…

- Бал! - подаю я знак нанятому в помощники бармену, чтобы он распорядился на кухне, и спрашиваю у Марты: - Ты что б сейчас съесть хотела?

- Рульку, - сразу отвечает немка. - Но не вздумай, мне нельзя!

- А ты, Нина?

Белоруска колеблется.

- Бабку. Или мачанку…

- Так бабку или мачанку?..

- Можно и мачанку…

- Вместе с бабкой?

- Нет, ты что! Одно что–то…

- Мачанку?

- Пусть мачанку…

- С блинами?

- С блинами…

- С колбасками и ребрышками?..

Раньше я часто играл и Нининой нерешительностью и сейчас счастлив вспомнить игру, но Роберт о том не знает и не выдерживает:

- Мне тогда бабку!.. - и радуется, что Нина бабку не выбрала, а Камилу он опередил, будто нельзя две бабки заказать… Белорус, хоть и полиглот, и хакер, и немецкий пасынок.

Камила вдруг спрашивает:

- А Ли - Ли кормить будем?..

Я не слышу.

- Тебе что, Камила?

- Мне то же, что Ли - Ли и Полю.

Камила и не немка, и не белоруска… Смесь гремучая… Я не понимаю, как она, такая, у Нины могла родиться… Но обычно она за меня, какая муха ее укусила?..

- Ли - Ли и Поль шашлык съедят.

- Тогда и мне шашлык.

- Камила…

- А, не угадал?.. Шашлык!

Бармен тем временем успевает распорядиться, у стола вырастают два официанта, один из них ставит перед Камилой шашлык, который я для себя заказал, и обходит стол.

- У кого рулька?

- Браво! - не удержавшись - живая, знаю я ее! - хлопает в ладоши Марта. - Съем, хоть лопну!

- Мачанка?.. Бабка?.. - спрашивает второй официант, ставя мачанку перед Робертом и бабку перед Ниной. "Наоборот", - поправляю я официанта. "Ну, ты даешь!.." - восхищается Роберт и, не ожидая, пока это сделает официант, быстренько переставляет сковородку с мачанкой к Нине и горшочек с бабкой к себе. Нина улыбается - наконец–то она улыбается! - а мне достается жареная форель, заказанная для Камилы.

- Камила, ты ведь рыбу любишь… - сочувственно и как раз вовремя, улыбаясь, говорит Нина, родившая себе такую дочь.

Камила повержена… Она действительно любит рыбу, особенно жареную форель, но теперь ей рыбу не есть: будет знать, как отцу поперек вставать…

Повержена Камила не надолго. У нее, как и у Ли - Ли, все просто решается: взял одну вещь и на место другой поставил.

- Давай меняться, - нагло забирает она форель, и я расцениваю это как мирное соглашение после непонятной для меня локальной войны. Ну, если мир, пусть ест свою рыбу…

- Роман, а как ты все угадал?.. - удивляется Нина. - И мачанка с колбасками и ребрышками…

За годы без меня Нина многое про меня забыла.

- Ты забыла, что он артист, - говорит Марта.

- Лабух, - уточняет Камила.

- Выступальщик, - подыгрывает Роберт. - Выступай, но не с шампанским же под бабку…

Я наливаю ему рюмку водки - в его возрасте, играя на свадьбах, я пил ее стаканами.

- Роберт… - приподнимает бровь Марта.

- Я люблю вас всех, - поднимаю я шампанское. - И хочу, чтобы все мы встречались. Хотя бы изредка…

- Можно и чаще!.. - торопливо чокается со мной Роберт, лихо опрокидывает рюмку и накидывается на бабку, а Марта, опустив бровь, вопрошает:

- И что из этого получится?

- Нормальный гарем, - обсасывая плавник форели, высовывается Камила. - Наш отец, ваш старший муж - нормальный басурманин. Вон и жена младшая при мангале поджидает, пока он с двумя старшими забавляется…

Нина недоуменно оглядывается.

- Какая жена? Там Ли - Ли с Полем…

- Ой, мама… - облизывается Камила и отрывает форели голову.

Нет, сегодня она не за меня… Зря я рыбой с ней поменялся.

- Не одолею одна… - принимается за рульку немка. - Жаль, муж мой младший не при мангале, а то бы позвала.

Не стерпела все же…

- Гарем… мангал… - обжигается Роберт горячей, еще скворчащей в горшочке, бабкой. - Ну и что, пусть себе, жили бы все вместе…

Я говорю:

- Младшие подождут…

- А ты бы с кем жил? - спрашивает у Роберта Камила, и Роберт отвечает:

- С Полем.

У Нины вилка выпадает из рук, а Марта смотрит на меня:

- Роман, у тебя проблемы?

Это у меня проблемы?.. Впрочем, да, проблемы, но не может быть, чтобы мой сын - и гомик… Ему всего шестнадцать, он мастурбирует, он еще никто…

Вилка плюхает в сковородку с мачанкой, Нине брызгает на блузку, как раз на грудь, а грудь у Нины…

Когда разводились, Нина фотоснимок порвала: стоит голенькая, руки высоко вверх, ровненько вытягивается на цыпочках - и скрипка лежит на груди… Снимок тот я в журнал "Советское фото" хотел выслать. Лицо Нины в профиль на нем, прикрыто волосами, не узнать, но Ростик сказал, что советские лабухи Душку все равно узнают.

Профессор Румас, которому было уже два раза по сорок, и поэтому от гена любви в нем одна радиация осталась (а тут Нину в консерваторию занесло по классу скрипки учиться), трагически руки заламывал: "Для чего человека Бог сотворил?!. Для сексуальной катастрофы?.. - И вздыхал, глядя на Нину. - Вы не скрипачка, вы душка… Играйте, я полюбуюсь…"

Так эта душка к Нине и пристала.

Душка - круглая палочка еловая, которая ставится в распор в корпусе скрипки между нижней и верхней деками. Душка придает корпусу жесткость, но не это главное: она передает вибрацию верхней деки нижней - и наоборот, создает резонанс. С душкой скрипка поет, без нее - едва дышит. Выбить душку - вынуть из скрипки душу. И не найти потом…

Я многого в себе не нашел, разведясь с Ниной. И не знаю, и не помню, не понимаю, куда что девалось…

- А вы снимите блузку, - предлагает Роберт беспомощно–растерянной Нине, которая, не нагибаясь, пытается взять салфетку, и Нина машинально расстегивает на блузке верхние пуговицы, выявляясь во всей красе, но останавливается:

- Как снять?..

- Так, чтобы замыть…

К разочарованию Роберта - да и к моему - Нина суетливо застегивается.

- Только и не была, что голая в ресторане…

Марта подает ей салфетку.

- Подождите… - придерживает Нину Роберт. - Так размажется…

Роберт берет нож со стола и ножом, другой рукой натягивая блузку, собирает с Нининой груди перламутровые капли. Собирает и слизывает с ножа… Движения Роберта медленные, плавные, Нина сидит, боясь шелохнуться.

Душка…

- И бабку съел, и мачанки лизнул, - высасывает мозги из головы форели, сколько в рыбьей голове тех мозгов имеется, Камила. - Ловок, в папку… Как ты, мама?

- Пойду я… - виновато смотрит на всех Нина. - Не сидеть же так…

- Водкой надо, чтобы пятен не осталось, - тянется к бутылке Роберт, на излом испытывая терпенье немки в строгом белом костюме:

- Не будешь же ты Нину Даниловну водкой поливать?

Роберт наливает рюмку.

- Тогда выпью… Выпьем, батя?

Я все еще держу бокал с шампанским.

- Выпьем… Я люблю вас всех… Я люблю и тебя, Нина, и тебя, Марта… Также, как раньше, как когда–то, ничего и никуда не девалось… Вы скажете, что так не бывает, но так бывает. Со мной, во всяком случае… И еще я люблю Ли - Ли.

- И мамку Ли - Ли, - сдирает кожу с форели Камила.

- И мать Ли - Ли… Кому от этого плохо?

- Кому?.. - у всех спрашивает Камила.

- Ну, ты даешь… - поднимает рюмку Роберт. - За твое здоровье!..

Как ни странно, на этот раз даже Марта не пытается остановить Роберта, здоровье мое и для нее что–то значит, и мы все вместе выпиваем. У меня пощипывает в горле - и вовсе не от шампанского.

- Завидное у тебя здоровье, - по–немецки просто признает Марта, глядя мимо меня, должно быть, на Ли - Ли. - На пятом десятке…

- Мог бы, такой здоровый, и поумнеть, - договаривает за Марту Нина, и Марта кивает:

- Я то же самое сказать хотела.

- Совсем не то!.. - перечит Роберт. - Это сговор, дети против!.. - И Камила тут же вопреки Роберту:

- Я не против, мог бы поумнеть.

Роберт захмелел после второй рюмки и согласен быть ребенком… Надо бы как–то подступиться к нему и про Поля поговорить… Или не лезть, что с этим сделаешь? Само пройдет… Да шутовство это, скорей всего, игра!.. Приколы у них теперь такие…

Заимев поддержку большинства, Нина смелеет. Так и прежде было, с поддержкой она всегда смелела, я на всех ее концертах за ближней кулисой стоял, чтобы она хоть краем глаза меня видела.

- Как тебе удается не помнить, Роман, что у каждого из нас своя жизнь?.. - и, совсем осмелев, Нина спрашивает:

- А мать Ли - Ли где?

- Своей жизнью живет, - мотает Камила, держа за хвост, голый скелет форели. - С Дартаньяном.

- С кем? - впервые с интересом переспрашивает Марта.

- С собакой. Зоя Павловна живет в квартире Лидии Павловны и присматривает за ее собакой Дартаньяном, потому что Лидия Павловна пропала.

Мне вспоминается разговор со следователем, и я не понимаю Камилу.

- Как пропала?..

Камила отрывает от скелета форели золотисто–зажаренный хвост - это для нее лакомство.

- Совсем. И нет Лидии Павловны нигде, и найти ее никто не может. Ли - Ли тебе не сказала?..

Я оглядываюсь в сторону мангала, но за столиком, где только что сидели Ли - Ли с Полем, лишь одинокий Поль. Ли - Ли ушла, что–то придумала, пропала, и никто из моих - а все ведь видели, как ушла Ли - Ли и пропала - мне об этом не сказал.

Семейка у меня - такая не у каждого басурманина…

IX

Ли - Ли позвонила к ночи.

- Тебе не интересно, куда я пропала?

- Ты у одних людей?

- Я у одних людей.

И положила трубку.

Я уж и не знаю, хочу ли я знать, куда ты каждый раз пропадаешь, Ли - Ли.

Ночевать она не пришла.

Утром позвонил Крабич и, ни за что не извиняясь, сказал, что его посадят за попытку преднамеренного убийства, если Ростик не заберет из милиции заявление. Я купил бананы и пошел к Ростику. Ростик поправлялся, руки поднимал, так что заявление мог и написать.

На тумбочке возле кровати Ростика лежали бананы. К нему приходила Ли - Ли.

- Я жид, а не обезьяна, - сморщился на принесенный мной пакет Ростик. - Вы что мне одни бананы таскаете?..

- А ты чего бы хотел?

- Бабу.

- Ромовую?

- Романову. Хоть одну отжалей, у тебя лишние…

- А у тебя с анализами как?

- Секса недобор. С проломанным затылком страсть сквозная…

Он, конечно, за Ли - Ли заступался, она нажаловалась ему, они жалуются друг другу, Ли - Ли и Ростик, но я сделал вид, что не понял, и сказал Ростику про Крабича.

- Ли - Ли вчера приходила… - все еще чего–то от меня ожидая, тянул свое Ростик и, ничего не дождавшись, спросил:

- Ты маленьких старушек на улице убиваешь?

Я ответил, что на улице не убиваю.

Ростика словно бы заинтересовало то, почему я их не убиваю, он даже постарался в глаза мне заглянуть поглубже, чтобы узнать:

- А из чего ты исходишь, не убивая маленьких старушек?

- Ни из чего… Просто не убиваю старушек. Ни маленьких, ни больших, ни средних. Никаких.

- А я никаких заявлений в милицию не подаю. И не подавал никогда.

- Тогда откуда заявление?

- У Шигуцкого спроси. Думаю, он вокруг этого большую шумиху поднять собирается… Националист пытался жида убить. Они теперь даже за жидов против националистов.

- И мы будем помогать им во власть выбираться?

- Будем. Потому что жидов все равно не выберут.

- Кто же мы после этого?..

- Лабухи. Как были мы, так и останемся лабухами, и никем нам больше не нужно быть.

- Но ведь это то, чего они хотят. Чего ждут от нас.

Ростик заглянул мне в глаза еще глубже, изумленно.

- Ты об этом задумался, Ромчик?..

- Задумываюсь понемногу… И что ты скажешь?

- Скажу, что совпасть с тем, чего от тебя ждут - большое человеческое счастье.

- Морда жидовская, - распрощался я с Ростиком. - На работу выходи, совпадать будем.

В коридоре, пытаясь сделать вид, будто случайно пробегала мимо, стояла, перебирая ножками, Зиночка. Немало она набегалась, пока подкараулила меня и неумело смутилась:

- Ой, вы здесь…

Зиночка смотрелась столь искусительно, что стоило забыть, как она чуть не насквозь пронзила мне пикой задницу. Я обнял ее за кукольную попку:

- Зиночка…

Она застреляла глазками по коридору, никого не было - и рук моих не сбросила…

- Зиночка, ты можешь помочь мне в одном добром деле?

- Могу, - вспыхнула она радостно.

- Зайди в палату и поцелуй моего друга. Самого лучшего.

- А потом?.. - спросила Зиночка с меньшей радостью.

- Потом позвонишь мне дня через три - встретимся.

- Почему через три?..

- Два я занят буду.

- Теми двумя?.. - И тут же Зиночка осеклась. - А телефон?..

- Ростик знает. Поцелуешь - он тебе скажет.

Зиночка сорвала мои руки.

- Нет!

Не позволяет забыть, что у нее характер.

- Почему нет?

- Нет, потому что нет!

- Ты обижаешься?

- Куклы не обижаются! А я для вас кукла живая! Я который день… - и Зиночка прикусила губку, поймав себя на том, что проговаривается.

- Ты со мной поцеловаться хочешь?

- Да не хочу я с вами целоваться!.. - крутнулась и побежала по коридору Зиночка, у двери коридорной приостановилась. - И никогда не захочу больше!

Вот тебе и по всем поцелуям… А ждала, подкарауливала… Но как зажигается, спичка…

Назад Дальше