Луна вынырнула, и я на самом деле - или как раз не на самом деле - увидел… Не знаю, из чего и как оно возникло - из колдовства, из галлюцинаций, из преломлений света?.. - но там, где только что стояла Ли - Ли, из пустоты, из мглы, из разрывистого в летучих тучах лунного света и трепещущего огня свечей соткалась, слепилась Амиля. Я узнал ее, как будто видел раньше… Похожая на Ли - Ли, она возникла на фоне луны ровно–ровненько на линии, пополам разделяющей треугольник могильной плиты и треугольник цепной ограды, на одной линии с крестом над валуном и свечой на шее лебедки. На Амили белело узорчатое свадебное платье, лицо ее было спокойным, глаза закрытыми - она плавала немного из стороны в сторону и взад–вперед, и только этим и выдавала себя: это все же была или душа Амили, или привидение, но не человек.
- Можешь спросить у нее о чем–нибудь, - шепнула Ли - Ли. - Только тихо.
О тишине она могла и не говорить, тут хотел бы крикнуть - рта не откроешь…
- Что спросить?..
- Что хочешь… О себе, о ком–то…
О себе, увидев Амилю, я всю напрочь забыл, поэтому спросил:
- Ли - Ли любит меня, Амиля?..
Амиля улыбнулась и плавно, плывуче кивнула головой: "Любит…"
- Я это сама тебе сказать могла, - прошептала Ли - Ли. - Знаешь, чего она хочет?..
- Чего?..
- Чтобы мы полюбились… Здесь, при ней… И с ней…
- Не выдумывай, Ли - Ли… На кладбище…
- Ей все равно, где… Она умерла, не изведав, и теперь хочет, хочет и хочет… - Ли - Ли уже расстегнула мне ремень, в этом она наловчилась. - Я сяду на тебя…
- Ли - Ли…
Повернувшись, Ли - Ли подсела на меня, сразу наделась, - она была без трусиков, знала, зачем на кладбище едет… Внутри была она мокрая, будто успела кончить.
- Так… Глубже… О…
Мне неловко было, прах ее возьми…
- Ли - Ли…
- Иди к нам, Амиля… Иди к нам…
- Не зови ее… Я с ума сойду…
- Она хочет…
- Это призрак, Ли - Ли… Ничего он… она не хочет… Не может она хотеть…
- Она подойти не может, ей нельзя… Пошли к ней…
- Ли - Ли…
- Она зовет, я слышу… Только не выходи из меня…
Ли - Ли поднималась, я поднимался за ней, вставал на цыпочки, чтоб из нее не выйти, с меня сползали штаны - Амили, наверное, весело смотреть на это было… Из–за спины Ли - Ли я ничего не видел, она подвела меня к камню, к постаменту, на котором Амиля должна была стоять, если еще стояла, не сбежала… Ли - Ли переступила камень, а мне не дала с него сойти, на краю остановила, мы теперь равными были, не нужно было мне на носках лезгинку танцевать, романчик мой удобно в Ли - Ли пристроился, и Ли - Ли прижала меня к себе, заведя назад руки:
- Глубже, глубже… Мы с ней… Мы в ней… Мы - она, и она - мы…
Слившись, мы стояли столбиком, почти не двигаясь, и я и вправду чувствовал, что мы не сами по себе и не вдвоем, а с кем–то, с чем–то, даже в ком–то или в чем–то стоим, и это что–то обволакивало нас, протекая сверху вниз и снизу вверх, обнимая, волной лаская, и я, казалось, трогал волну, нас обнимавшую, которая трепетала и дрожала, а Ли - Ли пыталась еще и поцеловаться с нею в ней:
- Иди к нам, Амиля… к нему… ко мне… будь в нас… мы в тебе… а… - о… - у… - а…
Такой Ли - Ли я не видел, не чувствовал ни раньше, ни потом… Она была осторожной, сдержанной, невинной, она оберегала того - ту? - с кем - или кем? - была, и была плавной, без порывистых движений, словно боялась причинить кому–то хоть малейшую боль, стояла и шевелила бедрами, изгибаясь, изгибаясь и изгибаясь в талии то в одну, то в другую сторону, ничего больше не делала, долго–долго–долго ничего больше не делала, только двигала бедрами и змеей извивалась в талии, от наслаждения изнемогала, ноги у нее подкашивались, и, наконец, она упала в обморок, потеряла сознание, я держал ее, обняв за живот, и не находил, куда положить - не на могилу же…
- Амиля… - придя в себя, прошептала Ли - Ли, когда я дотащил ее до скамейки. - Амиля… - И увидела меня. - Тебе хорошо в ней?..
Не грех, а судьба…
Луна зарылась в тучи, на постаменте никого и ничего не было, кроме темноты, перед которой дрожал на белом камне, на кресте, на надписи Амиля свет трех свечей - и пыталась взлететь лебедушка…
Обычно мы возвращались к нашим сексуальным забавам, повторяясь в них хоть однажды, чтобы посмотреть, что же мы такое придумали, но про забаву на кладбище и я, и Ли - Ли, как сговорившись, словно забыли. Ли - Ли ни разу больше и близко не подводила меня к могиле Амили…
Камень, постамент, оточенный чугунным венком, на котором мы любились в Амили и она любилась в нас, был пустым - что ж это было той ночью с нами, как такое могло быть?.. Свечей я не взял, поставил бензиновую, одолженную у таксиста, зажигалку на шею лебедки, сел на скамейку и стал ждать, пока вынырнет из–за тучи луна… Она вынырнула, серебром затопила все кладбище, мне показалось, я представил, будто мелькнуло что–то на постаменте, тень, свет, просто белое, и я позвал:
- Амиля?..
Ни от кого никакого ответа.
- Амиля, где Ли - Ли?.. Она ко мне вернется?..
Дрожал на белом камне, на кресте, на надписи Амиля свет зажигалки. Я сидел и ждал, пока не загасил зажигалку ветер.
Я еще не видел болотного кошмара… Сев в такси, я поехал в квартиру Рутнянских - ночь доночевать и кошмар увидеть.
Ты превращаешь жизнь лабуха в фантасмагорию, Ли - Ли… "Я способен быть Ли - Ли", - сказал твой отец.
Я быть тобой не способен…
XIV
Дартаньян, наверное, чувствовал себя собакой, во всех смыслах собакой, сукиным сыном, ни за что, по дурости собачьей погрызшем человека, с которым ему надо бы не грызться, а дружить - хотя бы за прокорм… Зашившись под стол на кухне, он посматривал оттуда жалостно и виновато.
- Ты ведь не бешеный? - спросил я, и Дартаньян, мне показалось, удивился. Лидия Павловна при каждом удобном случае расхваливала его: такой уж умный, все понимает, что говорят, и я сказал, чтобы примириться:
- Йод нашел бы, если виноват…
Паленый батон, уловив в голосе моем миролюбивые нотки, положил морду на лапы и перекинул со стороны в сторону хвост… То ли Лидия Павловна умственные способности его преувеличивала, то ли он не знал, где тот йод искать.
Йод нашелся на книжной полке в комнате Игоря Львовича, в коробке из–под обуви, полной лекарств. Не хотел умирать Игорь Львович… Если бы знал, что убьют, лечился бы?..
Ростик говорит: "Все, что оставлю наследникам, - использованную клизму и начатую пачку ампициллина…" Клизму, возможно, и оставит, а ампициллин вряд ли, он пилюли все, которые ему прописывают, заглатывает горстями, я больше ни одного такого пожирателя лекарств не встречал. Ростик уверен, что только поэтому он и жив…
Коробку, порывшись в ней, я неудачно отодвинул на край полки, коробка кувыркнулась - и все из нее посыпалось на пол вместе с запятнанной бумажкой, устилавшей дно. Я собирал по всей комнате баночки, бутылочки, пачки, тюбики, горчичники, бинты, презервативы, белые и красные, желтые и зеленые, синие и голубые таблетки, потом поднял бумажку…
что и было совмещено в устройстве, создающем резонанс с естественными колебаниями земной коры, "сейсмической бомбе". Прекращение финансирования этой части программы означает свертывание всей работы по созданию принципиально нового вида оружия.
7. Исходя из неблагоприятного расположения Беларуси, всех факторов, изложенных в п. 1 данной аналитической записки, считаю также совершенно необходимым финансирование исследований по воздействию на биоорганизмы магнитных полей, космических и земных изучений. С учетом влияния Чернобыля, факторы эти напрямую связаны с жизнеспособностью населения, проживающего на территории республики.
РУТНЯНСКИЙ И. Л., доктор физико–технических наук, профессор.
С размашистой подписью Игоря Львовича…
Прочитав окончание записки, два, под избитую копирку напечатанных, машинописных абзаца, я почувствовал себя собакой, во всех смыслах собакой… Морду на лапы я не кладу и хвостом не виляю, но есть сила, которая со мной, как с хвостатым, обходится… Наивысшая ли она, величайшая ли, кто ее знает, только это единственная сила, у которой можно выпросить деньги на бомбу, - больше никто денег на бомбу не даст.
- Ну, что ты мне скажешь?.. - спросил я Дартаньяна. - Твой тезка–мушкетер не преминул бы сказать: "Пойдем умирать, куда нас посылают…"
Дартаньян перебросил хвост со стороны в сторону… Не глупый пес… Он меня покусал, я искал йод, поэтому и нашел бумажку, из которой следовало, что и намеки Шигуцкого, и страшилки Панка - вовсе не сплошная ахинея… Игорь Львович, пока не заболел и не запил, занимался серьезными - не по моему уму - делами, про которые лучше не знать: закопают и свечку не поставят. В советские времена его самого расстреляли бы уже за то, что не на работе в сейфах секретчиков, а дома такие бумажки держал. Но времена изменились, теперь и бомбы дома держат, пересылают друг другу в картонках из–под обуви…
что и было совмещено в устройстве, создающем резонанс с естественными колебаниями земной коры, "сейсмической бомбе".
Сколько пролежала бумажка на дне коробки?.. Год, два, больше?.. Игорь Львович пил на моих глазах года три, так что бомбу эту, должно быть, уже слепили. На что другое - нет, а на бомбу деньги нашли.
С учетом влияния Чернобыля, факторы эти напрямую связаны с жизнеспособностью населения, проживающего на территории республики.
Как–то Игорь Львович остановил меня во дворе, мы присели на скамейку, был вечер, допечаливался очередной день серой, мерклой, бесконечной осени, Игорь Львович пил из бутылки, не закусывая, и спросил: "Хотите знать, почему я пью, Роман?.. - Он глотнул и продолжил, не уточняя, хочу ли я это знать. - Потому что в гиблом месте мы живем… Здесь мы кончаемся куда раньше, чем умираем… Над нами - дыра, под нами - яма. - Он собирался еще что–то объяснить, но опять глотнул и махнул рукой. - А, какая разница…"
Он сказал - я послушал и забыл. Дыра, яма… Кончаемся раньше, чем умираем… Чтобы научную базу под пьянку подвести, не обязательно быть профессором. Любой лабух вам такую базу подведет…
7. Исходя из неблагоприятного месторасположения Беларуси, всех факторов, изложенных в п. 1 данной аналитической записки…
И что в этом п. 1 изложено?… И в шести п. остальных?.. Не причины, по которым не стало Игоря Львовича?..
"Вы были заняты счастьем", - растолковал Атос д'Артаньяну, который долго не замечал, насколько серьезно взялись за него люди кардинала. Занятый Ли - Ли, я, должно быть, был счастлив, не обращал особого внимания на шигуцких с панками, на болотных великанчиков - и только теперь до меня все больше и больше доходило, во что они меня втравили… Если, конечно, эти два машинописных абзаца на заляпанной бумажке под презервативами - не научная база под пьянку, не песня отпитых мозгов… Если нет, то убили Игоря Львовича не фикусолюб с асимметричным, не "профессорша" и тем более не Лидия Павловна… Поэтому и из милиции уголовное дело забрали, и ведомство подполковника Панка не собирается искать убийцу… Зачем искать, если в ведомстве знают, кто убил… Слышишь, Дартаньян: в сговоре с американским шпионом я, лабух, убил твоего хозяина, доктора физико–технических наук, который занимался разработкой нового оружия и, спившись, решил продать секрет оружия за границу… Помереть и не жить, как говорит твоя хозяйка…
Лидия Павловна знала, или догадывалась, чем занимался Игорь Львович… Были ведь какие–то звонки, разговоры… Пришла домой, а здесь такое… Советская актриса, прожившая советскую жизнь, сразу уразумела, что к чему… Поэтому и пистолет - конечно же, с умыслом брошенный, намеренно оставленный - спрятала, и сбежала…
И неожиданно меня затрясло…
Великанчики–трахальщики!.. Властная ваша сила, державная?.. Ни с чем ее не сравнить?.. Ну да, что для вас скрипка в сравнении с бомбой!..
Вы скажете - ты слышишь, Дартаньян? - что смысла нет?.. что нечего здесь сравнивать?.. Ну, скажите!.. Так и я вам скажу, что смысла нет, что нечего сравнивать - и мудак Оппенгеймер в сравнении с Моцартом!
Это ж надо было так постараться, так все в мире перекрутить, чтобы то, ради чего мы живем, выглядело довеском к жизни!.. Чтобы музыка - довесок, любовь - довесок!.. А чтоб самой жизнью казалась всякая хренотень с бомбами!.. Ах вы суки!.. Вы и женщин своих научили бомбистов да тиранов любить!.. Тех, кто больше всего разрушил и больше всех убил!.. И они стоят - памятники, герои, палачи, сжимают каменные челюсти!.. А над несбыточным, щемящим, неуловимым, над каждой жизнью человеческой, блеснувшей звездой падающей, кто заплачет?.. Над вашей жизнью, жабы вы болотные!.. Кто, если не Бог через Моцарта?.. Или пусть даже через лабуха пьяного, через шута со скрипкой!..
Я вдруг услышал собственный голос - я кричал… Один, в пустой квартире… Дартаньян крутил во все стороны головой и смотрел на меня удивленно…
- Нервы… - сказал я ему. - Пошли прогуляемся, это помогает при нервах…
И почему так: как последняя надежда - так на еврея?.. Если не на Христа, так на Ростика…
- Ну, не знаю, - говорит Ростик. - Может, тебе на святую гору Афон паломником сходить, руку Марии Магдалены поцеловать… Один лабух, ты его знаешь, сходил, поцеловал - вернулся другим человеком. Без нервов… Молится, постится, храмам жертвует… И спит только с женой.
- А почему жиды в Христа не верят, Ростик?
- Жиды в Бога верят, Ромчик.
Ростика не выписывают, тянут - нагнал на всю больницу страху Шигуцкий. Он, оказывается, навещал Ростика на пару с Красевичем. Ростик доволен:
- По блату еще здоровее сделают, чем был…
- Они о чем говорили с тобой?
- О разном… - Ростик смотрит в сторону. - И не так со мной, как с Ли - Ли… Как раз Ли - Ли у меня была…
- Когда?
- Перед последним твоим приходом… За день…
- И ты мне только сегодня…
Ростик виновато перебивает:
- Я хотел сказать в тот раз, ты не спросил… Мне показалось, ты не хочешь говорить о Ли - Ли…
Я вспоминаю, что он действительно в тот раз недосказал что–то… Но откуда я знал, что нужно было спросить?..
- Слишком много между нами тонкостей, Ростислав Яковлевич. Ты не находишь?..
- Жиды - тонкие люди, - поглаживает живот Ростик.
- Ли - Ли больше не приходила?
- Нет. Как пошла с ними, так и ушла…
- С ними?.. И ты отпустил?
- А то у меня спрашивал кто–то!.. Они когтями в нее вцепились!.. -
Разнервничавшись, Ростик поднимается, достает из тумбочки таблетки на блюдце, долго выбирает, какие выпить, и все вместе ссыпает в горсть и забрасывает в рот. Я ожидаю, пока он запьет… - Еще не съели, а уже облизывались!.. Оба! Навалились на меня, чтобы она концерты вела!..
- Какие концерты?
- Предвыборные, какие!.. Шигуцкий хоть вид делал, будто и не такие крали к нему в очереди раком стоят, а Красевич просто из порток выпал!.. Она блюдце опрокинула, таблетки раскатились, так он по всей палате ползал и собирал…
Не один я, получается, сбором лекарств в эти дни занимался…
- Но про то, что у тебя проблемы, Шигуцкий ей сказал, не Красевич, - вдруг совсем тихо сообщает Ростик.
- Подожди… - Я понимаю, о чем он, и все же спрашиваю… - А зачем?..
Ростик смотрит на меня, как на придурка, ему обидно, что я придурок, и он говорит:
- Ты придурок. Ты крючок. На тебя цепляют.
Это как раз то, что я понял.
- Ли - Ли прикинулась, будто на все ради тебя готова, - думая, что до меня не дошло, договаривает Ростик.
У него своя Ли - Ли, не моя и не чья–то, и я спрашиваю едко - с нервным смешком:
- А она готова не на все?..
Ростику не нравятся ни мой вопрос, ни мой смешок… Мне они еще больше, чем ему, не нравятся.
- Не будь смешным, - замечает на это Ростик. - Она просто сыграла, что нужно было: аванс Шигуцкому выписала… Видел бы ты, как выписывала! Это удача, Ромчик, что она с нами…
Ростик в восторге от игры Ли - Ли, он не знает ее игр, а я знаю - и у меня в висках холодеет: я начинаю всех, кто к Ли - Ли прикоснуться может, ненавидеть, даже Ростика, хоть у него голова пробита.
- И что за аванс?..
- Пригласила в Театр моды прийти. Шоу ее посмотреть. Шигуцкий пообещал, что придет - и, возможно, не один…
Ростику хочется, чтобы я спросил: с кем?.. Я спрашиваю, и он по слогам проговаривает, ожидая, что я со стула упаду.
- С пре–зи–ден–том.
Со стула я не падаю. Я вспоминаю лысину, усы, брызги слюны, когда он кричит, - и меня сжимает всего.
- Чтобы трахнуть, я такого наобещаю…
- Ты помощник государственного секретаря?.. - спрашивает Ростик, который во всем за Ли - Ли. - И даже не в должности дело, он в друзьях президентских…
Ну, Ли - Ли… Я всю ночь по городу, на кладбище… Привидение звал, у покойницы спрашивал… С ума сходил, будил детей, жен… Поля едва не отметелил, Максима Аркадьевича… Ну, Ли - Ли…
- Не к лицу тебе… бледность… - глядя на меня и не зная, что сказать, пробует иронизировать и говорит с паузами, вроде как в зубах ковыряется, Ростик. - Не твой… стиль…
У Ростика дыра на затылке зарастает, он рад, что на этот раз коньки не откинул, - и даже пытается будто бы шутить. Но что–то во мне все же тревожит его, и он лезет в тумбочку:
- Валидола дать?..
Меня отпускает, виски теплеют, только в затылке пустота, будто там дыра, как у Ростика.
- Оставь наследникам…
- Клизмы им хватит… Если уж тонкости между нами, так я удивлен, Ромчик… Умеешь ты удивлять. Я разучился.
- Сам удивляюсь…
- Верю… И ни слова про Ли - Ли, пока цвета не наберешь… Побелел, как подснежник, нормально себя чувствуешь?
- Нормально… Я к тебе в больницу пришел, а не ты ко мне…
- Хорошо, что не на кладбище… Шигуцкий все еще хочет посадить Крабича. Зачем ему это, не скажешь?..
И я рассказал Ростику про все, что в последнее время произошло, только разговор с Панком утаил. Не весь разговор - суть его. Собирался сказать и не сказал, почему–то такое не выговаривается.
- У них два бомжа с пистолетом, а им не на кого, кроме как на тебя, алкаша убитого повесить?.. Что–то здесь не так… Или что–то ты не договариваешь…
- Что мне делать, Ростик?..
- Не преувеличивай своей роли в истории. Ты в ней не номер раз. Спасибо скажи, что микроскоп навели, заметили…
- Я не преувеличиваю… Не я к ним, они ко мне полезли…
- И кто полез? Тараканы?.. Власть к тебе полезла. А ко многим власть лезет?
- Смотря с чем…
- Скажут, с чем, если не сказали… С предложением каким–то тебя щемят. Поэтому и обставляют так, чтобы по дурости своей от предложения ты не отказался.
Как–то слишком быстро угадал Ростик то, что я не договорил… Должно быть, несложно угадать…
- Ты с чего это взял?
- Из восторгов Красевича. Такой уж ты умный - куда там!..
"Как Дартаньян, - подумал я. - Что ни скажут - понимаю…"
- Можно ведь и в дурака сыграть… Можно?..
- Все можно… Только власть - баба обидчивая. И мстительная, - сказал Ростик так, будто от самой власти передавал, что она обидчивая и мстительная.