- Да какая власть!.. Колхоз, бригада…
- Ну и что? - неожиданно спросил Ростик. - А тебе какая нужна, если ты лабух?..
Я решил, что он подначивает, и отмахнулся:
- Брось… Будто сам ты не так же думаешь…
- Я думаю, что я передумал.
- Давно?
- После того, как Крабич мне затылок проломал… Представляешь его во власти?..
Крабича во власти я не представлял… Зачем она ему?.. Хотя кто его знает: власть такая игрушка, что только дай…
- Ты и вправду передумал?..
- Какая про власть может правда быть, Ромчик?.. Правда про власть - это революция.
- Тогда о чем мы говорим?
- Про выгоду. Говорить стоит только про выгоду… Но есть тонкости: приличия, еще там что–то… Поэтому нам выгодно считать, что эта власть ничем не хуже другой.
- Тебе выгодно?..
Ростик не возразил.
- Мне, если так хочешь… Во всяком случае, не хуже той, которая была. Знаешь, чем она борцов наших раздражает?..
На этот раз Ростику захотелось, чтобы я спросил: чем?.. Я спросил:
- Чем?
- Тем, что есть такая, какая есть. Вроде как и не должно ее быть - колхоз же, как ты говоришь, бригада - а она есть. И президент тот, который есть, и министры, а борцам все кажется, что здесь несправедливость, обманка какая–то. Если бы они в президентах, они в министрах были, тогда все было бы справедливо, а так - нет. Их грызет ощущение продутой игры, которую, как им теперь кажется, они легко могли бы выиграть. Они пораженцы, прежде всего пораженцы, а потом уже за что–то там борцы…
Я слушал Ростика и думал: что–то он не договаривает… Оба мы не договариваем, поэтому и пустой разговор…
- Ростик, - спросил я, - зачем к тебе Шигуцкий с Красевичем приходили?
- Проведать.
- А еще зачем?..
Ростик также, видимо, почувствовал, что дальше не договаривать - разговор без толку. Без выгоды.
- А еще договорить то, что в бане Крабич договорить не дал… Что депутатские выборы - прикидка к президентским, под которые уже весь шоу–бизнес нам отдадут… И оставят его за нами, пока при власти будут, а при власти они, как Шигуцкий говорит, навсегда. - Ростик, который когда–то и лабухом был, и директором, и конферансье, крутанул кулак на кулаке и сказал голосом Шигуцкого: "И никто не пискнет!.."
Приблизительно этого я и ожидал…
- Все?..
- Почти… Мелочи еще… Уходя, обняли и сказали: "Не нужно Роману Константиновичу в оглобли бить".
Ростик понимал, что это не мелочи, поэтому и оставил под самый конец: "Уходя, обняли и сказали…"
- Кто сказал?..
- Шигуцкий. Красевич уверен, что в оглоблях брыкаться ты и не собираешься…
Здесь я не сдержался, чтобы не спросить:
- И все же тебе поручили повлиять?..
Ростик взглянул на меня с той еврейской тоской, с которой самый тоскливый белорус не взглянет… Разве что хитрить будет, показывая, будто ему так же тоскливо, как еврею…
- Ко мне пришли и мне открыто сказали про мою выгоду… А я старый и хворый жид, кому я на хрен нужен?.. И я лежал и думал: жизнь - очередь. Каждый в ней, кто не первый, стоит за кем–то. Вышло так, что я за тобой… Чем ты ближе к первым, тем я к ним ближе. Тебя подтаскивают к власти - мне это выгодно, Ромчик… Давай попробуем выкрутить из этого все, что можно…
Ростик смотрел, как вселенская грусть, - мне жалко его стало.
- Если ты в оглоблях брыкаться не будешь…
- Не буду, - хитровато пообещал Ростик. - Так что?..
- Не хочу я с ними ничего выкручивать.
- А с кем хочешь? С борцами? С сумасшедшими вроде Крабича?..
- Ни с кем.
- С кем–то придется, - сказал Ростик то же самое, что Крабич говорил, и выходило, что ничем космополит еврей не умнее националиста белоруса.
Объяснять Ростику, что меня не столько к власти подтягивают, сколько в стукачи и провокаторы тащат, было поздно. Недосказанное, как не раз я примечал, вообще редко договаривается. Во всяком случае, так, как оно сказалось бы сразу…
- Держи… - вытащил Ростик из–под подушки папку с бумагами. - Печать поставишь и отдашь Красевичу.
- Что это?..
- Договор с фирмой, через которую платить нам будут, - Ростик усмехнулся. - За культурные услуги…
- Не сами, значит…
- Нашел дураков… У них это просто: позвонили - и плати. Или назавтра проверка по всей программе - и тюрьма. А в тюрьме грустно, никаких культурных услуг…
- Ты откуда знаешь?
- Чувствую. Жид, если чего–то не знает, так чувствует…
Мне показалось, что Ростик все кружится вокруг недосказанного. Я попробовал вернуть ему папку.
- Выйдешь и сам этим займешься.
- Не бей в оглобли, Роман Константинович, - с недосказанным в глазах сказал Ростик. - Шигуцкий настаивает, чтобы твоя была подпись…
- Чтобы, если что, так проверка - и тюрьма?
Ростик, кивнув, спросил с тоской еврейской:
- А ты как думал?.. - И вздохнул на прощание: - Так что смотри во все стороны…
Тогда я посмотрел на него - и оставил ему папку.
В коридоре глянул в одну сторону, в другую - пусто… Зиночка бросила меня, так я скоро совсем один останусь.
Нет, не бросила меня Зиночка - стояла во дворе больницы с Аликом. Наскакивала на него, что–то доказывала… Алик - не в больничном, с сумкой на плече - не хотел ее слушать и отворачивался.
- Хоть вы ему скажите!.. - даже вида не подала, что удивилась, а значит, не подкарауливала меня, Зиночка. - Его выписали, ему податься некуда, пускай бы у нас пожил, так упирается!
Я бы на месте Алика не упирался - такая Зиночка хорошенькая… Куколка, которую хочется взять и за пазухой носить.
Алик жил с отцом, мать два года как умерла… Отец запил и, пока Алик лежал в больнице, продал дом и пропал с деньгами. Алик сходил в милицию, там сказали: "Пропьет деньги и объявится…"
- Я заявление написал, так не взяли, - недоуменно посмотрел на меня Алик. - Как это так?.. Пускай даже пьяница, но ведь человек…
Больше у Алика ни одной родной души во всем свете… Не зная, что делать, он вернулся в больницу, где ему объяснили, что здесь не живут, а лечатся. Одна Зиночка его пожалела…
Алик, конечно, из–за нее и вернулся. Не такой он простачок, чтобы не знать, что в больницах не живут.
- А почему ты у Зиночки пожить не хочешь?
- Она с матерью в полуторке… Куда я туда пойду?
Мне было не до Алика, совсем не до него, но не бросать же пацана на улице, имея ключи от двухкомнатной квартиры, в которой живет одна собака.
- Пошли со мной… Собак не боишься?
- Куда вы его?.. В собачник? - налетела Зиночка, будто я выкрадывал у нее Алика. Вот же характера сколько в такой мелюзге…
- Увидишь, если с нами пойдешь…
- Собак не боюсь… - переступил с ноги на ногу Алик. - У нас собака была - в будке не помещалась…
- Идешь с нами?.. - спросил я Зиночку.
Зиночка поджала губки - бросила же меня - и все же кивнула: "Иду…" На это я и рассчитывал, а то бросать она меня будет…
- Взгляну, как Алика устроите, - предупредила Зиночка, чтобы я не подумал чего–то другого.
Не до другого мне, Зиночка, не до другого… У меня работы - лопатой не разгрести, концерт нужно мастерить, вон и договор уже есть, я один, Ростик в больнице, Игорь Львович в могиле, подполковник Панок в комитете госбезопасности, Зоя в Москве, Ли - Ли неизвестно где, а ты думаешь, что я про другое думаю…
Я подумал, что время теряю.
- Сама и устроишь, - подал я Зиночке ключи с визиткой, переправив номер своей квартиры на номер квартиры Рутнянских. - Знаешь, где это?
Зиночка, растерявшись, захлопала кукольными глазками.
- А вы?..
- Мне на работу. Увидимся вечером, Алик.
Возле больничных ворот остановилось такси, которое заторопился я перехватить, - из машины, чем–то сильно озабоченный, выскочил платный доктор Иосиф Данилович, поздоровался на ходу:
- Вам бы еще разок анализы сдать, Роман Константинович… С днем рождения, Зиночка! Подарок за мной…
Зиночка порозовела и погрозила вслед Иосифу Даниловичу кулачком. Несколько демонстративно, мне показалось, погрозила…
Не с ней ли проблема у Иосифа Даниловича?.. С геном любви…
- Едете? - спросил таксист, увидев, что я затоптался возле машины. Не делать же мне вид, будто не расслышал того, что сказал Иосиф Данилович…
День перестал быть просто днем, стал днем рождения.
Куда–то ехать нужно было - мы сели в такси. Таксист был тот же, который возил меня ночью. Он что - не спал?..
- Так у тебя праздник, Зиночка?
- И мне не сказала… - отодвинулся от Зиночки Алик. - Я бы не мешал…
- Вы… - начал узнавать меня таксист.
- Нет, я брат.
Таксист не понял.
- Почему вы брат?..
- Потому что за себя всегда дороже платить приходится.
Засмеявшись, таксист сказал почему–то:
- Это не Москва. Куда едем?.. На кладбище?
- Вас узнают все… - нашла, наконец, что сказать Зиночка. Я не стал возражать, а таксисту было все равно.
- В ресторан, - решил я, придумав самое простое. - Вышло так, что у нас праздник.
Зиночка заупрямилась:
- Нет, у меня день рождения вечером!
Таксист снова засмеялся - он, видно, все же поспал.
- Вечер рождения у нее… Далеко тебе еще до вечерней…
- До вечера и загуляем, - пообещал я. - До ночи.
- Я не люблю рестораны!
- Тогда куда?..
- Никуда. Туда, куда Алика, - и никуда. Меня дома ждут.
За решительностью в голосе Зиночки решительности было не ахти сколько…
- Значит, к тебе едем. Где–то же нужно отметить…
Зиночка настороженно не поверила.
- Вы в гости к нам?..
- Если приглашаешь…
Я сказал это, чтобы подразнить Зиночку, а она вдруг решительно распорядилась:
- Улица Железнодорожная! Ой, как мамка обрадуется!..
Ну, где дочка, там и мамка… По жизни у меня так.
- Ехать? - спросил таксист. - Ночь проездили - теперь день… Меня Виктором зовут.
И почему он, такой веселый, около кладбища стоять боялся?..
- Зиночка, у меня работы - лопатой не разгрести…
- А лопата в ресторане? - обиженно спросила Зиночка. - Я приглашаю - вы же сами напросились…
Действительно, она приглашает - и я сам напросился.
- Едем, Алик?
Я ожидал, что Алик, как обычно, застесняется и откажется… Алик застеснялся, расстегнул сумку и достал примятый букетик ромашек.
- Возле дома нарвал… Не знал, что у тебя день рождения, но так даже лучше…
- Алик!.. - расцеловала его Зиночка. - Как я ромашки люблю!
Алик оцепенел, хотя целоваться его учили и Зиночка, и Ли - Ли.
Глядя на Зиночку, можно было поверить, что она больше всего на свете любит ромашки… Когда я дарил цветы Марте, Марта говорила: "Возьми вазу и поставь где–нибудь…"
Чтобы я не думал, будто могу растрогать ее такой мелочью.
Редкая женщина. Даже среди немок.
- Поехали, - сказал я таксисту. - Через магазин.
В витрине магазина стояла кукла с тортом на руках. Не манекен, кукла - ростом с Зиночку и похожая на нее. Грудь торчком, спинка ровненько, попка кругленькая…
- Вы что, это оформление! - едва брови не переломились у продавщицы, будто я не куклу, а ее купить надумал. Пришлось идти к директору - я уже не видел иного подарка.
- Ой… - только и смогла выдохнуть Зиночка, когда я посадил рядом с ней куклу, а таксист сказал:
- Как из секс–шопа… Резиновая?
- Как сестра… - удивился Алик.
- Это мне?.. - осторожно погладив куклу по волосам, спросила Зиночка. - Я для вас больше не кукла?..
- Не кукла, - ответил я. - Куклина сестра.
По Железнодорожной проезжали мимо Грушевки, на троллейбусной остановке промелькнули Крабич с братом–мильтоном. Брат был в форме и держал Крабича под локоть - Крабич, видно, не твердо стоял на ногах. Со стороны можно было подумать, что его задержала милиция. Со стороны о многом можно подумать не так, как оно есть на самом деле.
- Подождите, - попросила Зиночка, когда мы подъехали к ее дому в конце улицы и поднялись к двери квартиры. - Поднимемся еще на пролет…
Она поставила куклу перед дверью, позвонила и взбежала к нам.
В отличие от той двери, через которую играл я в любовь с Лилей, эта дверь была с глазком, в который посмотрели и открыли.
- Ключи потеряла?..
Зиночка ладони в кулачки стиснула в восторге.
Я хоть и так себе композитор, лабух, но с абсолютным слухом. И я сразу вспомнил голос, который спросил: "Ключи потеряла?.." Переливисто–вихлявый и одновременно вялый, безнадежный…
Мать Зиночки узнала в кукле дочь, а я в голосе - Стефу. Одну из случайных спутниц жизни, с которыми встречался на Грушевке в доме Крабича.
Кругами водит нас жизнь…
"Ой, как мамка обрадуется!.."
Худенькая, маленькая женщина в двери только отдаленно напоминала Стефу… Она изменилась больше, чем ее голос… Куда больше…
- Ты во что это одета?.. - шагнула к кукле Стефа, дотронулась до нее, и кукла повалилась навзничь - головой о ступеньки. - Боже мой! Зина!
Стефа, ничего еще не понимая, бросилась к кукле, подняла, ошеломленная…
- Это кукла, мамка! - скатилась вниз Зиночка и успела подхватить мать, терявшую сознание. - Кукла, подарок!..
Мамка обрадовалась так, что не сразу пришла в себя. Она и в молодости была впечатлительная: кончая, почти всегда плакала… Вяло, безнадежно…
Пока я колебался, узнавать мне ее при Зиночке или нет, Стефа, придя в себя, без каких–либо сомнений сама меня узнала.
- Шуточки у тебя, Роман… Зина рассказывала, как ты в больнице лежал… - и она рассмеялась. Как и раньше, когда, поплакав, начинала смеяться. Переливисто–вихляво…
Крабич утверждал, что у Стефы бешенство матки, потому что кончала она ненасытно. Плакала и смеялась, плакала и смеялась.
- Про смешное рассказывала?..
- Про вилку! - с наслаждением произнесла Стефа, и Зиночка вспыхнула:
- Мамка!
Хорошо, что не про шприц…
- А ты, значит, Алик?.. - не обратила никакого внимания на реакцию дочери Стефа и погладила по щеке Алика, который стоял, так вцепившись в свою сумку, будто держался за нее. - Бедненький… Ты у нас жить будешь?.. С куклой?..
Только теперь я заметил, что Стефа пьяновата.
- Зину отец поздравить заходил… - сама себя заметила в том, что подпила, Стефа, усаживая нас за стол, за которым трое уже, как видно было, посидели. - Выпил и отчалил.
Зиночка поджала губки и быстренько прибрала со стола.
Квартира была маленькая. Раскладной стол с шестью стульями, поставленный посредине, занимал почти всю комнату. Остальное занимали диван, телевизор и шкаф. Слева от шкафа - дверь в еще одну комнатку. Пенальчик - такие квартиры я знал. И где они здесь собирались Алика с куклой селить?..
Куклу Зиночка, не найдя ей другого места, посадила с нами - на стул напротив себя. Забавная получилась компания.
- А хлеб вы взяли?.. - спросила Стефа, когда Алик достал из сумки коньяк с шампанским и конфеты - джентльменский набор, который прикупил я к кукле. - Отец весь хлеб съел, я голодная…
- Давай сбегаем, Алик, - как–то слишком поспешно подняла Алика Зиночка. И Стефа снова сказала, как только они вышли:
- Я голодная.
- Полный стол еды, Стефа…
- Трахни меня, Роман… Меня никто не трахает, я такая страшная стала?..
Что ж, если так, пусть так…
- Ты не страшная… Если хочешь, трахну.
Стефа выскользнула из платья, сбросила трусики и лифчик, которому нечего было держать. Две сморщенные дички…
- Когда это я не хотела?..
- Не успеем…
- Магазин далеко…
Раскинувшись, Стефа уже лежала на диване - синеватая, как магазинная курица советских времен.
- Ты забыл, я быстрая…
Она была не худощавая, худая - из одних костей. От лобка вверх по ввалившемуся животу тянулся шрам…
- Кесаревым Зину доставали… Таз у меня узкий и пиздюлька, как у мышки. Помнишь?..
Для меня не существует некрасивых женщин, но романчик мой не поднимался. Не шевелился даже. Я сидел возле Стефы, гладил шрам на ее животе и смотрел на куклу.
Я не могу видеть шрамы на женских животах.
- Давай…
- Не встает…
- Поминетить? - подхватилась Стефа и вгрызлась в романчика… Она никогда не умела минетить, Крабич называл ее пираньей.
- Да что же это!.. - выплюнула меня Стефа и стала кататься, поджав ноги, со спины на живот, с живота на спину. - Тогда пальцем, хоть пальцем… - поймала она мою руку и кончила, как только я дотронулся до клитора - это в ней еще осталось. Мне брызнуло в ладонь - так она кончила и тут же заплакала:
- Роман, блядь я такая… Ты Зину хочешь?.. Не трогай ее, она целенькая. И про меня ничего не знает…
- А что про тебя знать?.. - вытер я руку о густо, жестко поросший лобок, припомнив волосатую кобылу "профессоршу" - и вдруг захотел Стефу, неощипанную курицу… Она тут же это почувствовала и обеими руками схватила романчик, который едва проломился в нее - такая она на самом деле была маленькая…
Когда–то, впервые проломившись в нее, я подумал, что она целка, и удивлялся, не обнаружив крови на простыне. Этому же удивлялся Крабич…
- Что я такая… что я такая… что я такая… - кончала и кончала, плакала и смеялась Стефа, и мы то ли не услышали звонка, то ли Зиночка с Аликом и не звонили… На столе лежал хлеб - и грохнула дверь.
- Хрен ты теперь Зину трахнешь, куклу свою трахай, - рассмеялась Стефа, которая знала, сколько времени нужно, чтобы сходить в магазин - не такой, оказалось, далекий. - Дочь у меня с гонором, не то, что я… Знаешь, чья она?
Оставалось услышать, что моя…
- Чья?
- Крабича!
- У Крабича умер ребенок…
Стефа, блядь такая, лежа подо мной, перекрестилась.
- У брата умер. Как раз в то же время. А он придумал, будто у него. Я так и не поняла: зачем? Я ведь ему не навязывалась… Они вдвоем с братом сегодня и приходили…
Кукла сидела за столом и хлопала глазами.
XV
С почты позвонили:
- Вам телеграмма. Доставить или прочитать?
Я и забыл, что есть такая связь - телеграф. Это из революции что–то: телеграф, конница, бронепоезда. Должно было бы закончиться.
- Доставьте.
- Так она короткая. Она…
На почте замолчали. Я едва не сказал: короткую легче нести.
- Хорошо, читайте.
- Я прочитала.
- И что там?
- То, что написано.
На почте опять замолчали, отложив трубку - слышались только шипение и треск. Я вспомнил про похоронные телеграммы, которые хоть порви, чтоб не читать, - и начал пугаться.
- Алло!..
- Алло… Так можно не доставлять?
- Скажите, что там написано…
- Я сказала. Больше нет ничего. Подпись Зоя.
До меня наконец дошло. Ну и почта…
- Откуда телеграмма?
- Серпухов Московской области. Она восклицательный знак Зоя точка. Можно не доставлять?
Завелась, как пластинка… Доставлять, не доставлять…
- Можно… Что же вы восклицательный знак и точку не прочитали?
- Потому что знаки, а не слова… Телеграмму завтра в почтовый ящик бросим.
Сегодня, значит, могли бы доставить, а завтра уже бросят… Существенная разница между сегодня и завтра.