Он потирал виски, что–то взвешивая. Я не торопил его, не представляя, зачем и к чему торопить. Спросил про Аксюту - через нее Панок мне советовал Феликса поискать:
- Видел ее?
- Виделись. Амед привозил. Опять нет да нет… Там я, заявила, не товар. Я взорвался, подумал, она про блядки, оказалось - про сцену. Она вправду здесь артистка какая–то?
- Не из худших… Ты вон тоже - артист. Зачем в таких лохмотьях?
- А что?.. Не идет?
- Идет. Особенно майка. Да и штаны ништяк. А сандалии - хоть откидывай.
- Тихон с Алексеем презентовали. Я у Амеда за батрака, а батраку в чем ходить?.. Поеду - с собой возьму на память.
- На таможне свихнутся…
Разговор утекал в сторону… Мне подумалось, что мы оба недоговариваем и говорим без толку, почти как я в последний раз с Ростиком. Хорошо еще хоть с Максимом Аркадьевичем договорили.
- Когда ехать собираешься?
- Как только паспорт Амед достанет. У него в Москве люди свои, за деньги - любой паспорт. Мой у меня вырвать успели, когда на кладбище накинулись… Ты про это знаешь?
Про паспорт я знал, но откуда? Поэтому пожал плечами:
- Откуда?.. А почему в посольство не пойти?
- Так не здесь же… Где они, по–твоему, караулить будут? В посольство я уже или в Москве, или в Киеве - куда выберусь…
Он уверен, что они не знают, где он. Уверен.
- А кто такой Амед?
- Как - кто? Вы же знакомы…
- Не скажу, что нет…
Я ожидал, что Феликса, который, похоже, доверял Амеду и думать не думал, что про убежище его среди бомжей и фикусов мог кто–то донести… - а, может, и нет?.. мало что мне примерещилось?.. - кивок мой в сторону татарина встревожит, но он не встревожился. Засмеявшись, ударил по столу.
- Ну, басурманин! Он же тебя за лучшего друга выдает! Фикусы здесь, говорит, твои…
- Один. И не мой - соседский. Рутнянских фикус.
Тут Феликс слегка, но замялся.
- С чего вдруг?..
- Случайно. Не имеет значения.
- Как это не имеет? Как раз имеет.
- Если имеет, так известно тебе, как Игорь Львович жизнь доживал? Пил, не просыхая. Мать гонял. Пока на улицу не выбросил вместе с фикусом… В тот день его и убил кто–то. То ли я, то ли бомжи, то ли баба, или хрен знает кто.
- Я! - опять, и уже решительно, подался ко мне Феликс, еще один убийца, третий в очереди за мной и Лидией Павловной. Не американец, а комплекс вины…
- Не говори ерунды. Не перед ним тебе виниться.
- Перед ним! Рутнянский - гений! Разработки его уникальные - и лежали здесь мертвым грузом! А у меня там ни черта не получалось! Что–то удавалось, но не так и не то, чтобы выбиться в люди! На первые роли! Мне необходим был успех, настоящий успех! На уровне открытия, потому что меня уже поджимали, потихоньку списывали… Я и написал Рутнянскому, попросил помощи. По теме, не связанной с оружием. Он когда–то сам предлагал мне ею заняться, так я и подумал, что имею моральное право… Письмо передал с надежным человеком, а оно оказалось в конторе. Игоря Львовича и выперли сразу. Не за пьянку его выгнали, понимаешь?..
Мне стало не очень уютно в беседке возле моря с пальмами… Поскольку получалось, что подполковник Панок не пугалом пустым меня пугал.
- Говорю тебе: он пил! - для себя самого заперечил я во всем виноватому Феликсу. - И выгнали его года три назад!..
- Так то и было три года назад. Не теперь.
Я уже собирался про подполковника Панка рассказать, не одному же Феликсу беседу нашу договаривать - и тут припомнил: три года назад Лидия Павловна была в Америке! Я так и не понял тогда: как, зачем? Не допытывался… Оно и сейчас невероятно, чтобы допытываться: не могла же она сына сдать.
Феликс смотрел на меня, чего–то ожидая, я спросил:
- Это все?
- До всего далеко… - решил пропустить мою паузу Феликс. - Три года прошло, а три недели назад находят меня два удалых молодца в Германии, я там лекции читал. И спрашивают после всяких анекдотов и земляческих жестов к сближению: вас интересуют разработки Рутнянского?.. И говорят: мы готовы продать. Ты понимаешь?..
Я не все еще понимал.
- Они из лаборатории?
- Ага, из лаборатории! Лаборанты! Только в званиях не представились, капитаны или майоры… И у них на дискетах - все, что Рутнянский наработал. Вместе с проектом сейсмического оружия.
Вот и всплыла бумажка со дна коробки с лекарствами…
И все из нее посыпалось, разлетелось, раскатилось… из меня все вопросы выпали… не знал, про что дальше спрашивать… должно быть, нужно про это оружие…
- А это оружие сейсмическое… оно что такое?
- Как сказать, чтоб растолковать… - на лице Феликса отобразилось мучительное усилие, такое же, которое наплывало на лицо Максима Аркадьевича, когда он про дао мне растолковать старался, но разве я виноват, что вы такие ученые, а я лабух… - Оно условно так называется. Можно резонансным назвать. Пример резонанса со школы помнишь? Когда солдаты по мосту маршируют - и мост рушится? Потому что частота биений марша совпадает и накладывается на частоту колебаний моста. Здесь приблизительно то же самое… Но, конечно, не такое, как на марше, сложнее… Параматический резонанс… То, что может, скажем, Англию, как мост, на дно Атлантики обрушить. Или вздыбить дно океана - и смыть тот же мост, волной накрыть ту же Англию… И оно годами в сейфе пылилось никому не нужное! Страна разваливалась, не до того было всем, в том числе и конторским. Но эти первыми начали очухиваться, службу исполнять… Перехватили мое письмо и заинтересовались: что же там еще? И сейф очистили. Разобрались - а дальше–то что делать?.. Если ни технологий никаких, ни средств на них. Здесь Советский Союз вряд ли потянул бы, какая там Беларусь!.. Они и решили продать тем, у кого и средства, и технологии. Кто сразу сообразит, сколько это стоит.
- Тебе?
Феликс хмыкнул.
- Мне!.. Мне то, что я у Рутнянского просил. Причем, за так, как презент за все остальное… Если я квалифицированно сведу их с покупателями.
Про Феликса в газетах, когда он уехал, как о предателе писали… Которого государство кормило, учило, а он… И, чувствуя себя все более неуютно, я не придумал ничего другого, как сказать:
- Это же государственная измена…
- Верь не верь, я то же самое им сказал. Тогда один из них, помоложе, вроде как удивился: мол, вам какая разница?.. А постарше спросил, я слово в слово запомнил: "Как вы считаете, может ли иметь место государственная измена в действиях по поручению государства? Которому нужно преодолевать экономический кризис, у которого столько проблем - да еще Чернобыль? Вы ведь от Чернобыля, зная проблему, съехали?.." Чернобыль он мне уже как кость подбросил. С намеком, что они ко мне без претензий, поскольку я не какой–то там политический эмигрант.
Из дома выскочил мальчик лет семи, закричал в окна: "Сервер, гад ты такой! Война!.." "Я тебе дам войну, иди работу доделай!" - послышался из двери женский голос… но не голос Ли - Ли, да и не будет же татарин, как наложницу, ее держать… и следом за мальчиком, который войну объявил, выбежал пацан постарше, лет десяти, сгреб меньшего и потащил в дом: "Война, пуля из говна!.."
Пятеро - и все разные. Дружба народов.
- Мне бы детей… - вдруг как–то по–женски вздохнул Феликс. - Или хотя бы племянника какого. Твои как растут?..
Феликс облучился в Чернобыле. Так что действительно знал проблему. Но про нее тогда, в эпоху гласности, нужно было или врать, или молчать. Все ждали, что правду скажет начальник гласности Горбачев. Я тоже ждал, даже поспорил с Феликсом на ящик коньяка, что скажет… Горбачев не сказал, коньяк я проиграл, но вышло, что Феликс, который не пил, ничего не выиграл. Ни молчать, ни врать он не мог. Потому и уехал. Чтобы вдруг приехать - и если до встречи с ним понятной была причина (с учителем попрощаться, как Ли - Ли сказала), то сейчас я скумекать не мог: зачем?
- Ты зачем приехал, Феликс?
- С учителем попрощаться. Ты бы не приехал?
- Я бы не поехал.
- Правда?
- Правда. У нас и с родней–то не все прощаются.
- Про кого ты?
- Ни про кого конкретно. Про нас и время.
- А… Поедешь, если дослушаешь.
Он вновь посмотрел, ожидая…Я без пауз начал договаривать свое - Феликс слушал и кивал… Его будто бы ничего не удивляло. Спросил, имея в виду Панка с Шигуцким:
- Ты как от них отвертишься, если я выберусь?
- А если не выберешься?..
Феликс согласился.
- Да, правда… - И встал. - Обожди.
Пока он ходил на мансарду, я попробовал отыскать фикус Лидии Павловны. Загадал: если узнаю его среди остальных, то и телеграмма Зои, и то, что мне самому про Лидию Павловну в голову взбрело, - чепуха. Во всей этой истории она совершенно не при чем - и только по пьяному делу Игорь Львович бегал за ней с топором.
За мной водится такой бзик: что–нибудь по любому случаю загадать… Мужчину или женщину за углом встречу?.. Чет или нечет деревьев в сквере?.. Если женщину, если нечет, тогда…
Они все были похожи - фикус на фикус. Больший, меньший, пореже, погуще?.. - я не узнавал. Зрительная память моя вообще никакая, запоминаю слухом. Вот почему для меня не существует живописи. Я не слышу картину - и в самых знаменитых музеях теряюсь, не догоняя, почему это толпится народ перед нарисованной немотой?..
Живопись - немота, музыка - пустота… Что же тогда не немое и не пустое?..
Мне непременно нужно было, чтобы загаданное исполнилось, и, не узнав фикус по внешнему виду, я пополз на коленях, вынюхивая, из какой кадки Дартаньяном несет - от собак долго пахнет… Ничего не унюхав, поднял голову: в двери дома, покручивая "аэродром" на затылке, стоял Амед и смотрел на меня с напряженным интересом.
- Вы проползли, третий за вами, я землю ему поменял, - сказал Амед, проходя к флигелю. - Эй, дармоеды, кто мангал раскочегарит?..
Фикусолюб с асимметричным, выскочив из флигеля, мной не заинтересовались: для них человек на карачках - явление обычное. Изголодавшимися прыжками бросились они за дом к мангалу - вслед за Амедом.
Я узнал фикус - третий от меня, самый худой изо всех. Но узнал, когда Амед подсказал, так что загаданное подвисало…
Зачерпнув воды из бассейна, я вымыл руки… Ненормальный каждый из нас, если вдуматься с напряженным интересом. Нет совсем нормальных. И две мои жены ненормальные, и дети, и Ли - Ли, и Зоя, и Лидия Павловна, и Феликс, который спустился с мансарды:
- Купаться будешь, так разденься.
Ага! Сейчас в одежде нырну.
У кого–то из ученых, у Эйнштейна, что ли, были дома кот и собака. Эйнштейн для них в двери, чтобы сами на улицу гулять бегали, две дырки прорезал. Одну, побольше, для собаки - и вторую, поменьше, для кота.
А заморочил мир теорией относительности… Относительно - нормальный, относительно - нет.
Феликс меня уже едва не раздражал - настолько беспокоил. С ним проблема становилась большей, чем была. Если без него вообще была бы проблема…
- Ты в Америке своей животных держишь?
- Каких животных?
- Кота, собаку…
- Рыбок аквариумных. А что?..
- Да ничего. Странно, что рыбок…
Спрашивать про то, как он не собаку с котом, а рыбок аквариумных выгуливает, не выпадало. Я прошел в беседку, Феликс подал мне вчетверо сложенные бумаги.
- Здесь написано все… И копии двух документов - не буду говорить, откуда. Вместе с аналитической запиской Рутнянского - это материал.
- Из записки - только последняя страница.
- Достаточно. Скандал такой, что побоятся, отцепятся.
Я взял бумаги, развернул. "Беларусь пытается продать последние советские разработки оружия массового уничтожения…"
Феликс давал мне оружие для защиты. Для моей и для своей, если вдруг не выберется.
- Не очень надейся, что кто–то напечатает. Где большие деньги, там быстрые трупы. В такое не лезут.
- Они самой возможности скандала побоятся. На Беларуси и так нелегальная торговля оружием висит. А здесь не гранаты, не танки с самолетами. Отвязанные у вас парни во власти… Будто не понимают, что за это с ними разберутся быстрее, чем с террористами.
- Кто разберется? Запад?
- И запад, и восток… Лаборатория финансировалась еще Министерством обороны СССР. Так что из Москвы могут спросить: а где наше?… Там ведь тоже парни непростые.
- Тем без нашего есть что красть.
- Того, что можно украсть, в России никогда и никому не хватало, Роман. Знаешь, когда там первый западный транш растащили?.. Еще при Екатерине. В этом как раз проблема России, а не в дураках и дорогах, и тем больше не в монархии или демократии. Не воровали бы, так и дороги были бы нормальные, и царь бы не мешал.
Феликс заговорил вдруг, как Крабич. Какая–то безграничная в мире нелюбовь к России, которую я любил. Возможно, потому что не мог любить Америку, в которой никогда не был. И стоял на сценах не в Нью - Йорке или Детройте, а в Москве и Красноярске.
- Я люблю Россию.
- Люби себе. Я ведь не про любовь… И вообще не про это.
Тут Феликс быстро–быстро на меня взглянул - и насквозь, как просвечивая.
Не про то он говорил, что–то в разговоре нашем все еще откладывая. Не решаясь сказать.
Достали меня эти отложенные разговоры…
- Ты Крабича давно видел?
Опять не про то… Хотя странно: как только я Крабича вспомнил - так и он сразу же. Я не один раз замечал, что не только словами человек с человеком перекликаются. Прокрутится в голове, не слышимая никому, мелодия - и ее сразу же напоет тот, кто рядом.
- Недавно. Хочешь с ним встретиться?
- Может быть… Как он живет?
- Нормально. Россию не любит.
Феликс покивал на это, соглашаясь, что опять не про то…
- Что бы ты сказал на моем месте?
Я помолчал…
- Кому?..
Помолчал и Феликс…
- Лаборантам. И что бы ты сделал?
- Ответил бы, что подумаю. А что бы сделал… Может быть, подсчитал бы, сколько оно стоит…
- Правда?
- Я сказал: может быть. А ты им что ответил?
- Ответил, как и ты, что подумаю… И долго думал, что делать. Считать, сколько оно стоит, - смерть, сколько бы оно ни стоило. Как–то остановить нужно было и лаборантов, и тех, кто за ними. Припугнуть, но как?.. И я придумал, как дурак последний, позвонить Рутнянскому. Вроде как ни от кого и ничего не собираясь скрывать. Открытым текстом спросил, знает ли он, где его разработки, кто ими сейчас занимается?.. По–американски в мозгах моих выкрутилось, что он имеет права на них, как на интеллектуальную собственность. Защитит свои интересы… Понимая, что нас скорее всего прослушивают, предупредил, чтобы он вел себя с оглядкой, осторожно - и в голову мою американскую не тюкнуло: кому звоню, с каким Рутнянским разговариваю?.. Не представлял, не допускал, что с алкоголиком, который себя не контролирует. Запало ему из всего, что я говорил, только про его интересы - да и про них наперекосяк… Он прорвался в лабораторию, шорох навел: где мое?.. Ему на бутылку нужно было, понимаешь?.. Гению - на пузырь! Не Нобелевскую премию, а стакан гари!..
Феликс поводил руками по столу, будто искал тот самый стакан… Не нашел и посмотрел с жалостью:
- Ужас… Как вы живете здесь, Роман?.. Так же нельзя…
- Живем и умираем. Как и в Америке, как и повсюду. Ты нас не жалей.
- Так не умер же, убили… И назавтра же, как убили, лаборанты мне и сказали: пристрелили Игоря Львовича бомжи какие–то по пьянке. Чтобы я понимал, что тут не шуточки…
Так оно, должно быть, и было, все при таком раскладе становилось на свои места, логически сходилось, но я сказал:
- Ты слишком много берешь на себя, Феликс. Так тоже нельзя.
Феликс, измученный самим собой, не слушал.
- Я спросил: почему?.. за что?.. В конце концов, что он мог реально сделать, кто бы и где ему поверил?.. И, слышишь, что они мне ответили?.. Ну, как свои в доску люди, у которых со мной одно дело…
- Что?
- Они сказали: не мы принимали решение.
А вот так, я подумал, они не могли сказать. А если и сказали, то с умыслом.
- И после этого ты приехал?
За воротами, к которым я сидел спиной, послышался шум мотора, потом короткий автомобильный сигнал - и голос Ли - Ли:
- Эй, кто–нибудь!.. Амед! Мне рассчитаться не хватает!..
У меня спина окаменела.
- Сейчас! - отозвался из–за дома Амед, и к воротам на пару помчались фикусолюб с асимметричным - самые богатые.
Она здесь! С ними! Ну, Ли - Ли…
- Из Америки, скорее всего, не поехал бы, - смотрел через мое плечо Феликс. - А из Германии… Это судьба, показалось, что я близко, чтобы попрощаться, повиниться, на колени стать… Я же ему всем обязан. Понимал, что рискую, но что за мной?.. Ничего. И еще американский паспорт. Подумают, прикинут, не осмелятся… А они не долго думали, на кладбище налетели. Я догнать никак не мог: почему на кладбище?.. При всех, демонстративно… Потом дошло: из–за нахальства и цинизма. Это приметы неограниченной власти, которая стремится показать, что владеет каждым от колыбели до гроба. Вот и мне они решили показать сразу, что могут сделать со мной все, что захотят. Что это в Америке я американец, а здесь, у них, - засранец. И если бы не бомжи и не Ли - Ли… Ха, ну ты посмотри!
Что–то за спиной моей Феликса сильно развеселило - я повернул окаменевшую спину: фикусолюб с асимметричным строго, как на похоронах, несли вдоль бассейна с фикусами портрет президента. Большой, в раме, словно для кабинетов. Ли - Ли - единственная в процессии - на ходу раздевалась.
- Устала вся и вся пыльная, - не вся все же раздевшись, потому что из дома высыпали дети, нарочно не нырнула, а плюхнулась в воду Ли - Ли, обдав и нас, и детей брызгами. - Подарок! Повесим - и пускай кто–нибудь попробует сунуться!.. За мной, татарва!
- Ура! - первым, не раздеваясь, бросился в бассейн мальчуган, который объявлял войну Серверу, а за ним и Сервер, и еще один пацан, и две девочки. - Ура!.. Ли - Ли!.. Война!..
- Шашлык, как заказывали! - подоспел с шампурами Амед. - Дружба народов!.. Смотри ты, и батька с нами!..
- И татарчик, - не обращая внимания на крики и бедлам, вошла в беседку и поставила миску с мясом и стопку тарелок на стол хозяйка: русоволосая женщина - никакая не татарка. - Меня Таней зовут, а вас я знаю.
- Кто ж не знает… - вышла из бассейна и, как ни в чем не бывало, села, мокрая, на колени мне Ли - Ли… Сверху поцеловала в макушку и спросила:
- Ты почему не в тюрьме?.. Не хочешь?..