– Тогда милости прошу к его преподобию пожаловать, князь Андрей Георгиевич, – Поясно поклонился ему инок, мгновенно вычислив, кто здесь князь.
Будущее укрыто даже от тех, кто его делает.
Анатоль Франс
Инок пошел в дальний конец Храма, в его за алтарную часть, поманив князя за собой. Андрей и его попутчики двинулись за ним. Черноризец остановился.
– Только князь, – Пояснил он.
– Вот тут, ты душа моя, не угадал, – Елейным голосом ответил ему Микулица.
Он вышел вперед и о чем-то начал шептаться с иноком, судя по жестам объясняя ему, что князь один не пойдет и спорить об этом не к чему. Остальные, как бы невзначай, окружили Андрея живым кольцом. Наконец инок согласно кивнул головой и развел руками, вроде бы говоря, что, мол, воля ваша, я тут не причем, и продолжил путь в конец зала.
Наконец в свете солнца, падавшем через окна под куполом, ясно стала различаться сухая высокая фигура старца в одеяниях Патриарха Константинопольского, держащая в руках массивный посох с загнутым концом.
– Это Лука, – Тихо пояснил Микулица, – Пастух душ человеческих и ловец человеков.
– Я не баран, что бы меня пасти, – Резко ответил Андрей, – И не стерлядка, что бы вылавливать. Хочет говорить – пусть говорит. Хочет учить – пусть учит, Хочет в Веру оборотить, так я уже обращенный. Хочет в слуги залучить – пусть убеждает. Ловец человеков – это ж, кто его так?
– Это Господь их так назвал, – Вставил инок.
– Человеков не ловить, а звать к себе надобно, умасливать, упрашивать, а не стращать. Пастухи, прости Господи, стада только нема.
Однако уважительно подошел к старцу, склонил выю. С почтением, но без подобострастия.
– Благослови тебя господи, отрок, – Патриарх перекрестил его, – Отойдем в сторонку, присядем, я тебе сказ расскажу, притчей называется, про то, как Христос рыбаков с собою звал. Товарищи твои пусть тоже послушают, – Он пошел к стене, в один из нефов, где стояла широкая скамья.
– Пойдем отче. Отчего не послушать мудрые мысли мудрого человека, – Смиренно сказал Андрей. Сделал знак, своим подойти поближе, – И дружки тоже послушать не откажутся. Крупицы истины разбросаны по миру, надо не ленится наклоняться за ними.
– Да я смотрю отрок, ты рассудителен не по годам.
Они присели на скамью. Компания расположилась полукругом на полу. Лука повел рассказ о чудесном улове, который выловили рыбаки, когда им помог Мессия, и про то, как эти рыбаки стали первыми учениками его и называться стали апостолы, что по ромейски значит посланцы. И закончил он притчу словами, якобы сказанными самим Учителем, так называл Лука Мессию.
– "Отныне будете ловцами человеков" – так сказал Учитель своим ученикам, – Голос его затих, и только эхо гулко отозвалось под сводами Храма.
– Хорош сказ, – Разорвал тишину голос Малки, – И ученики хороши, рыбарями были и рыбарями стали. Я так понял, ныне рыба – есть символ служения Учителю по ловле душ людских?
– И ты отрок, прозорлив не по годам, – Оборотился к нему Лука, пытливо заглядывая в голубые глаза, но чуть не утонул в их глубине, и отшатнулся назад, непроизвольно прикрывшись рукой.
В этой лазури он разглядел тех древних Богов, которые не спорили с его Богом, но всегда стояли выше, на какой-то недосягаемой высоте. Он знал это, но даже в разговорах с самим собой старался обходить эту тему. Заглянув же в очи этого пришельца с севера, он увидел отсвет костров тех далеких волхвов, что приходили благословить его Учителя в колыбели, и привет из тех древних Индий, где стоят их золотые шатры.
– Апостолы говоришь, отче. Отчего ж посланцы пророка имя такое имеют? Не от того ли что с ним за одним столом пищу вкушали, и его столу, то есть престолу службу служат? – Задал вопрос, смиренно потупив очи, Микулица.
– Пищу, они с ним действительно за одним столом вкушали, – Патриарх вгляделся в лицо не погодам сурового отрока в иноческом платье, – А более того была у них последняя трапеза, именуемая тайной вечерей, на коей Учитель дал им последние наставления, – И он начал новый рассказ.
Закончив его, Лука встал, и жестом остановив, хотевших подняться гостей, ушел за алтарь, поманив за собой своего слугу. Спустя короткое время он возвратился в сопровождении двух иноков, несущих доску с нарисованной на ней иконой.
– Эту икону я малевал с образа еще живой Девы Марии. Божья Матерь, увидав ее, изрекла: "Отныне ублажать меня все рады" и присовокупила: "Благодать родившегося от меня и моя с сей иконой да будут". Намалевана она на столешнице, на которой пищу вкушали апостолы в тайную вечерю, о коей я вам рассказывал, – Он повернул икону к свету.
На гостей с материнской нежностью глянула Богородица, прижимающая к щеке своего сына. Рука ее нежно поддерживала малыша, доверчиво прижавшегося к матери и обнимающего ее своими ручками. Все в ее облике говорило о любви к своему дитю и о понимании доли, ему выпавшей. Темный лак покрывал икону, гася краски и придавая ей некую суровость.
– Икону сею, – Продолжил Лука, – Отправлю отцу твоему, князю Георгию, со свадебными дарами. Но ты помни отрок, мой наказ. Если станешь служить Новой Вере, матери Пресвятой Богородице, то с этой иконой мое тебе благословение. Бери ее, никого не спрашивая, ни отца, ни митрополита киевского, и пусть она тебе освящает твой путь на благо и во имя Учителя. С собой тебе ее в Святую Землю не даю. Зелен еще и молод, извини князь. Повзрослеешь, поумнеешь, сам решишь, брать тебе ее или не брать. Я до того времени, может быть, не доживу. Точно не знаю. Но я точно знаю, что она твоя.
Он перекрестился на икону и царственным жестом отослал иноков. Затем повернулся к Микулице.
– Тебе инок, желаю стать в ряд с теми апостолами, что несли свет знаний в дикие земли, и вижу, станешь таким. Бойся гордыни от множества знаний происходящей. Мни себя всегда не достаточно ученым и не достаточно знающим. От многия знания – многия скорбь, – Он перекрестил его, – С Богом.
– Тебе отрок, – Он повернулся к Малке, задумался, – Тебе мои благодати не нужны, ибо как сказал Иоанн Креститель: "Ты ли приходишь ко мне…" Мы знаем оба, о чем я говорю. Но скажу тебе напутствие, потому, как от мудрых слов, а я смею считать свои слова не без мудрости, не отказываются. Грядет новое время и новые службы по новым канонам. Не забывая старое, не отвергай новое. Помни – благодари день прошедший, почитай день грядущий, живи днем настоящим. Подойди поцелую ровня. Не по возрасту, по служению ровня, – Он притянул Малка, обнял и по-отечески поцеловал в лоб. В ухо шепнул, – Знаю, знаю, как и ты, что Дева Мария – Мать Ариев, но молчу…
– Вам всем. Один совет. Держитесь князя Андрея. С ним свет и сила.
– Тебе же князь, последнее напутствие. Иди тем путем, что предначертала тебе судьба и пребудет с тобой Господь – именем его и во славу его! Идите гости. Увидел я вас и понял, будет сиять звезда Учителя над всем миром! Аминь!
Он повернулся и, не оборачиваясь, ушел вглубь Храма и растворился в ликах святых, смотрящих со стен на новых гостей, принесших непонятную суету в их тихую и святую обитель.
Под сводами повисла давящая тишина. Наконец Андрей повернулся и, позвав всех, за собой вышел из Собора на воздух.
– Пойдем что ли дальше? – Разрядил он обстановку, – Веди Бакланко.
Повернув направо, на широкую улицу, Бакланко неспешно направился вдоль стен Собора, на ходу поясняя:
– Дойдем щас до конца этого шляха и переулочками выберемся к воротам Варвары. Оттеда вид замечательный. Справа – Боспор. Слева – Золотой Рог. Супротив – Хризополь, там говорят и могила Нового пророка где-то. Все это с высокого берега в хорошую погоду легко видать.
– А это что за купола? – Спросил Микулица.
– А кто ж их знаеть. Тут почитай сорок сороков всяческих соборов и церквей, – Отозвался провожатый, – Вон какие-то минареты торчат. В прошлый раз не было. Да не, Неврюй, не туды смотришь. Повыше Ирининой церквы, на взгорке. Чего токмо нет.
Под шутки и прибаутки Бакланки, компания дружно выкатилась к Варвариным воротам, вышла через них на крутой берег и остановилась. Солнце уже начало клониться к закату, стараясь нырнуть в зеленовато-бирюзовые волны Пропонтиды – Мраморного моря, как называли его мореходы. Лучи его скользили по воде, придавая ей какой-то красноватый отблеск. Часть их зацепилась за верхушку Галатской башни, и она сияла не хуже Константинопольского маяка. Далеко на рейде бухты, за узким горлом, перетянутым двойной цепью, угадывались знакомые ушкуи, опустившие паруса, снявшие, так пугающую всех на побережье, чешую червленых щитов. За невысокими горами лежала, скрытая ими, Русь и всем немного взгрустнулось, но Бакланко весело свистнул и со смехом сказал:
– Эй, гоп-компания, пора до хаты, а то стемнеет. В этой паутине ихних дворов и домишек, ночью даже я не разберусь. Пошли, пошли князь. Да и есть чагой-то хочется. Почитай с утра, во рту ни маковой росинки. А голодное брюхо к ученью глухо.
– Сытое брюхо – Поправил его Микулица.
– Это у тебя сытое, а у меня голодное, – С хохотом ответил Бакланко, – Я, когда голоден, токмо о жратве и думаю. Тут меня ни проповеди, ни заговоры, ни чего не берет. Не так голова повернута. Пошли прямым путем, вдоль стен, так быстрее. Да и дома, небось, волнуются и дядьки и дьяк.
Они пошли по узкому проходу вдоль стен, с близкого расстояния оценив мощь крепостных сооружений, толщину и высоту укреплений и титанический труд строителей, поднявших эти глыбы камня на высокий морской берег над бухтой. Ворота были проделаны в огромных зубчатых башнях, сложенных из таких же блоков, что и стены, и закрывались, вдобавок к дубовым створкам, еще и опускающимися металлическими решетками. По стенам, лениво переговариваясь между собой, медленно брели стражники, оглядывая бухту и противоположный берег. Стены стояли так близко к обрыву, что даже если бы враг переправился или высадился с судов, то зацепится, для штурма, ему было просто негде. Его или перебили бы лучники или обварили стражники.
– Надо ж такие сказы баить. Поставили лодьи на колеса и поехали в бухту. А дальше что? – Опять с усмешкой подумал Андрей, – Хотя, может, он их этим на испуг и взял, а они со страху двери-то и отворили. Смелость города берет.
От дороги резко отошла боковая ветка, ведущая в город.
– Нам туда, – Махнул рукой Бакланко, – Носом чую, мясо жарят с луком и зеленью, – И он шумно втянул воздух.
– Поторопимся ребяты, – Поддакнул ему князь, поворачивая влево, туда, куда указывала рука провожатого.
Угрюмы, идущие впереди, ускорили шаг, и каблуки дробно застучали по утрамбованной мостовой.
Еще немного и слева от них распахнулась знакомая площадь с мелькнувшими красной охрой, уже ставшими родными, воротами гостевого дома.
У ворот их уже ждали, действительно начавшие беспокоиться, Данила и Чубар. Увидели их издалека и облегченно заулыбались.
– Где ноги топтали, мотовилы? – Дружелюбно хлопнул по плечу Неврюя Данила.
– Да так, град смотрели.
– Давайте, с дороги ополоснитесь, и к столу. Готово все. Свининки вот с лучком нажарили, и зелени какой-то с базара принесли пахучей.
Пришедшие грохнули и повернулись к мореходу.
– Ну и нос у тебя, – Андрей прыснул в кулак, повернулся к Даниле, – Это не про тебя дядька. Это вот, мореход мясо за полгорода учуял. Всю дорогу страдал, что без него съедят.
– Да ладно вам хохмы строить. Тоже мне смешливые попались. Пошли быстрей, а то остынет все, а я холодное мясо только в море люблю, – Ответил Бакланко. И все пошли готовиться к столу.
– Дьяк-то здесь, али как? – Спросил Андрей.
– Али как, – Ответил Данила, – Но мы за него не шибко грустим. Он тут как дома, да и людей надежных взял. Иди, а то действительно остынет все. Прибежит твой дьяк, – С ревностью сказал он, – Как по первой нальем так тут же и появиться. Примета такая.
Дьяк действительно не заставил себя долго ждать. Как только все расселись за столы, расставленные прямо во дворе под открытым небом, и на стол подали блюда с мясом, бочонки с вином, квасом и каким-то напитком, напоминающим морс, ворота скрипнули, и во двор въехал Беда, в сопровождении своих людей. Дьяк в Царьграде принципиально передвигался только верхами, дыбы показать всем окружающим богатство сбруи, стать коней и выучку сопровождавших его ратников.
Он приветливо вскинул руку в черной перчатке, спрыгнул с коня, передав уздечку подбежавшему холопу, и, постукивая себя арапником по высокому сапогу, подошел к князю.
– Вечеряйте, вечеряйте, меня не дожидайтесь, я мигом к вам присоединюсь, пыль смахну, руки ополосну и скоком назад.
– Не торопись, мы сегодня размеренно снедать будем. Спешки никакой, нет, да и расслабиться надо, – Успокоил его Данила, – Я правильно говорю Андрейка.
– Правильно, правильно дядька. Будя, набегались. Пора и честь знать. Присоединяйся Гуляй. Можно и по чарке выпить. За дорожку.
– Одна нога здесь, другая там, – Уже на ходу бросил дьяк.
Все чинно расселись и приступили к еде. Минут через десять к ним присоединился Беда, сменивший дорожный кафтан на короткий жупан иноземного покроя, почти такой же что надевал в Киеве, но попроще, без кружев и оборочек.
– Хлеб да соль, – Весело сказал он, Протянул руку, взял кувшин с вином и умело разлил по чаркам.
Судя по настроению, все у него ладилось, и шло намеченным путем.
– С приехалом! – Он весело поднял чарку, – Что бы и дальше так бежалось. Нам домой в Русь Залесскую. Вам, – Он повернулся к князю, – В Землю Святую на покрут, на учение, – Опорожнил чарку, заел пучком травы, и добавил потише, – И рад бы с вами, да дела.
– Спасибо Гуляй. На добром слове. На честной здравнице, – Князь встал, – Всем спасибо. Дружине – за выучку, за терпение. Ушкуйникам – за знание, за умение. Ближним другам – за ласку, за подсказку. Здесь, в Царьграде, у каждого своя забота. Молодшим отдыхать, к дальнему пути готовится. Старшим чистится, к сватовству готовиться. В грязь лицом не ударить.
Застучали ложки, зазвенели чарки. Гуляй придвинулся к князю.
– Значит так. Людишки мои на хвосте вести принесли. Елену просватали и уже про это дело решенное, забыли. Так, сейчас все обряды соблюдут, все танцы-хороводы отводят и … покатила девка в Киев и далее в Ростов. Иоанн плох и готовит себе замену. На цареградский стол сядет сын его Мануил. Он тебя еще моложе. Всякие дядьки, наставники, мамки, няньки ужо руки потирают, как они править будут. Однако ж мои глаза и уши говорят мне, что Иоанн больше пыль в глаза пускает, по-ромейски, он еще поживет, нам на век хватит. Он, таким образом, всю муть наружу выведет и в одночасье башки им посрубает.
Но нам главное, что после него Мануилка сядет. С ним дружить будем, – Он отхлебнул из кубка и перевел дух.
– Что там, в главном дворце о Руси думают? – Спросил Андрей.
– А чего им думать. Царев град со всех сторон словенскими племенами обложен. Тут и волгары и валахи. Великоморавское княжество, что у нас Угорщиной зовется со столицей в Новограде, и Острия с Ракоусом и Виндебожем, под боком на ноги встают. По морю вены на ушкуях рыскают. Считай, Царьград со всех сторон окружили и по морю тоже. С одной стороны – Берлад с Иванкой неуправляемым, с другой стороны – вены новый город-порт закладывают. Куды ж им податься? Только на старший стол. Потому и Елену за батьку твоего отдают, что принесла, видать, на хвосте сорока, что он на киевский, Мономахов стол метит.
– Значит им без нас вилы в бок?
– Значит так.
– Значит, будут хвостом мести как та лиса, что след петляет?
– И улыбаться будут, и гонор показывать, и паузу держать, что бы поставить на место северных варваров. Это они так нас за бороды наши прозывают. Взяли моду лица брить, и ужо всех остальных ниже себя держать вздумали. Хотя люди звания духовного это за дело не держат, да и бояре местные тоже. Однако все равно будут нас приваживать и обхаживать. Им без нашей силы, без дружин росских, без ушкуев варяжских, нос к верху держать не можно.
– Выходит, мы им нужны более чем они нам?
– Не, князь это мысль твоя порочна изначально. Не мы им важнее, ни они нам важнее. А нужны ли мы друг другу? И можем ли мы друг без друга? И выгодно ли нам по одиночке? Запомни – гуртом и батьку легче бить. Царьград – пуп Земли. Царьград мира столица, от слова стол старший. Не по роду по судьбе. Пока мы вместе. Мы им силу и заслон. Они нам Веру и опору. А вместе мы как две руки. Тебе, какая дороже, правая или левая? Обе дороги. Обе нужны. С одной ты убог и слаб. Так и мы с Царьградом. Недаром оба два Мономаховичи. Они от Константина мы от Владимира.
– Ты, Гуляй хочешь сказать, что у нас с ромеями одна дорожка?
– Смотри князь, из их рук вожжи мировые скоро выпадут. Да они это и сами чуют. Надо кому-то эти вожжи перехватить, что бы поднять солнечных коней судьбы на дыбы и не дать им в разгон уйти.
– Вот, вот мне и отец то же говорил. Что бы заставить коней голубых кровей нужный скок скакать.
– Прав был твой батя. Так вот, ромеи пока из всех вокруг только Русь за наследников видят. Мы от них далеко и на их земли не заримся. Потому они с лаской к нам, с медами. А ты как в Любече, на народе Ваньку валяй, у тебя это хорошо получается. Главные же разговоры будем с тобой с умными людьми говорить. Не обязательно чтобы они на виду болтались, они и не болтаются. Их еще поискать надо, но я нашел, давно нашел. Твое же дело с Мануилом дружить. Просто дружить по-родственному, вы там, все ж, таки братья какие-то, по-отрочески.
– Ладно, дьяк думу твою понял, все, что мне делать, сделаю. Все что скажешь сказать – скажу. С кем надо подружиться – подружусь. И где надо дураком выставиться – выставлюсь. Налей по чарке сладкого вина. Давай о хорошем.
– Давай. Присмотрись, там при дворе Базилевса пара хороших людей, витязей со свейских и других земель, отирается. По моему разумению, в Святую Землю едут и люди не плохие. Присмотрись, глядишь попутчики.
– Присмотрюсь, спасибо Гуляй. Завтра чего делаем?
– Ждем.
– Чего ждем?
– У моря погоды. Ждем, когда Великий Базилевс Ромейской Империи соизволит нам аудиенцию назначить. Принять нас в палатах своих. Думаю, завтра не дождемся, и на неделе тоже. Возьми днями ватагу свою, да сгоняйте за город, коней разомните, окрестности посмотрите. Ребятам в охотку и в интерес. Заодно местным боярам, да дьякам покажитесь, гонор у них собьете. Ты князь, больше пешим не ходи. И платье простое не надевай. Это тайна не тайна. Весь город об этом слухами полнится. Выезжай конно, при всем наряде. Можешь малым числом с близкими, но конно. О твоем разговоре с Лукой сегодня разве только ленивый не говорил. Но впечатляет. Лука ни с кем так не говорил. Горд и несгибаем. Считает себя из первых учеников самого сына божьего.
– А кто ж понес-то разговор по улицам?